Прощай, моя самая красивая песня

На вытанцовывавшуюся перед ней трагикомедию Евгения смотрела без восторга, с недоверчивым удивлением, очень постепенно вникая в ситуацию: это что, блин, бунт, что ли? Если Райан быстро повинилась и пошла на попятную - и Евгения готова была поверить в то, что у ирландки это всё получилось случайно, не вполне осознанно - то вот уж Матвей наверняка от начала и до конца чётко осознавал, что делает. Что его действия будут Евгенией расценены как хамство и никак иначе. И ведь тем не менее, стоял на своём, пёр до конца и нарывался то ли на ссору, то ли на оплеуху, то ли на всё и сразу.
- То есть, это всё ещё и моя вина, я правильно понимаю? - вкрадчиво уточнила Лантайн, предельно вежливым и таким ледяным тоном, что можно было одним только голосом превратить библиотеку в тибетский филиал Антарктиды, безо всякой магии. Даже удивительно, что у самой Евгении эти слова вылетали из уст самым обыкновенным и прозаическим, ни разу не демоническим или угрожающим способом, а не вырывались изо рта вместе с облачками морозного пара. Матвей же на достигнутом не остановился, продолжил паясничать, выделываться, и тем самым окончательно переполнил чашу терпения. Услышав про "возвышенную муть", Лантайн обиженно вспыхнула, вскочила и метнула Матвею в голову первую попавшуюся под руку книгу. После этого Евгения оскорбленно выпрямилась и звенящим от ярости голосом сообщила: - Если других вопросов нет, тогда на сегодня мы расстаёмся. Всего хорошего.

- Но у тебя нормальный язык. Правильный ведь. Розовый, по-моему, - растерянно сказала Райан, не очень понимая, что Матвей имеет в виду. В рот бы ему заглянуть, чтобы уточнить, но ирландке кажется: когда черный язык - это, как и черные зубы, будет видно издалека и сразу. И сомнений в его цвете никаких не будет. Так что у Матвея - не чёрный, это совершенно точно. И неясно, почему тогда парень так про себя говорит.
Рука Матвея, расположившаяся у Райан на плечах, тоже уверенности ни в чем не добавляла, несмотря на, казалось бы, общую доверительную теплоту жеста. Возможно, думала О'Мера, это из-за того, что Матвей сам же первый говорит и делает всё то, что злит Евгению и только подливает масла в огонь. Сидеть рядом с парнем - это было никак не то же самое, что за каменной стеной. Уж куда скорее Райан чувствовала себя приткнувшейся рядом с мишенью, в которую вот-вот полетят ядовитые стрелы.
Или вот - да, неядовитые книги, например.
О'Мера завизжала, зажмурилась и даже закрыла уши руками, окунаясь в спасительные темноту и тишину. Открывать глаза было попросту страшно. Ирландка пребывала в уверенности, что лихо и яростно, со свистом пущенная Евгенией книга должна была непременно попасть Матвею прямо в лицо, и вмять переносицу глубоко внутрь черепа, и раздробить лоб на белые с кровавым ошметки. Смотреть на такое было бы жутко; Райан только представляла себе это черно-белым текстом и все равно ощущала подступление панического ужаса.
И ещё к тому же - с закрытыми глазами и ушами Райан никак не смогла бы понять того, что следующая книга или ещё что-нибудь столь же увесистое летит в неё. В этом отношении ирландка болталась в спасительной неведении и в ближайшие несколько минут никак не планировала оттуда выныривать. Только если её оттуда выбьют, столь же метким ударом в лоб, какой в представлении Райан уже безжалостно и насмерть уложил Матвея.

Сам Матвей, в отличие от Райан, никаких сомнений не испытывает и твёрдо знает: не-не, язык чёрный, даже если внешне он ничем не примечательного розового цвета. С таким языком надо уметь жить и выживать, иначе за то, что ты этим языком безрассудно метешь, тебя зашибут на первом же повороте; ну, максимум на втором. То, что Болотов начинает отсчитывать третий десяток лет и при этом до сих пор имеет полный комплект всех конечностей и даже всех зубов, вполне красноречиво говорит о том, что парень в курсе, какое чудо досталось ему вместо языка, и умеет справляться с последствиями того, что сам же и накликал.
Разъяренную Евгению Матвей засекает как раз на замахе – по блондинке давно уже видно, что она закипает, вот-вот пар из носа пойдёт и крышка набекрень окончательно сорвется и в сторону полетит, – и крайне своевременно ныряет под стол. Тяжёлый снаряд свистит над макушкой, и Болотов совершенно не спешит снова показывать башку: кто знает, за что там Евгения ещё хватается трясущимися руками.
– Мать, ты ча, ополоумела? – упрекает Матвей из-под стола. И силится вбить разум обратно в блондинку: – Ладно я, а если б ты девочку зашибла? Ча б мы потом её наставнику объясняли? Один хрен выглядело бы как "злодейски заманили и умертвили". Мать, успокой свои руки! Ты щас всех случайных прохожих перебьешь, а до меня всё так и не дотянешься, я тебе истинно говорю.
Не переставая вещать, Матвей параллельно делает ещё одно полезное и правильное, на его взгляд, дело: нащупывает колено Райан и осторожно потягивает за джинсу. Мол, давай ко мне в блиндаж, там уж явно безопаснее, чем за голым столом. Шансы выжить и не погибнуть от шальной пули – которые Евгения, с неё станется, вполне может начать разбрасывать во все стороны, как сеятель облигации, – сразу резко возрастут. И даже если блондинка тоже полезет убивать под стол – да на здоровьичко, тут все равно не размахнуться плечу толком.

Евгения, как это у нее обычно и бывало, остыла тут же, не отходя от кассы: сперва запустила в Матвея книгой, потом немедленно пожалела о том, что вспылила и распустила руки. Попади Лантайн парню в лицо, и пришлось бы долго и неприятно объясняться. Извиняться там, возможно, даже на коленях по полу ползать. Но все, к счастью, обошлось - Матвей, как ему, можно сказать, даже и по роли положено, оказался типом скользким и вертким. Лихо сполз под стол, как только уловил, что Евгения замахивается, счастливо избежал столкновения с книгой и уже из-под стола продолжил укоризненно бубнить. Самое паршивое заключалось в том, что в этой конкретно взятой ситуации парень, по сути, был прав, Лантайн при всем желании не могла ничего ему возразить. Вспылила и сделала глупость, никак иначе это и не назовешь.
- Ополоумела, - нехотя признала Евгения. И позвала: - Я успокоилась, больше не дерусь и ничем не швыряюсь. Твоя голова в безопасности. Временно. Вот на черта, скажи, ну на кой черт ты меня доводил?
Лантайн сильно подозревала, что полюбовно договориться с Матвеем - это будет в списке задач чуть ли не самое простое. Парню, кажется, наплевать на все подряд трижды и во все стороны, он минут через десять уже и не вспомнит, что ему пытались голову с плеч отмахнуть первыми под руку попавшими подручными средствами. Вот утихомирить испуганно съежившуюся Райан должно быть ощутимо сложнее. Евгения отважно шагнула к ирландке, следуя принципу "сама накосячила - сама и исправляй", обняла девушку за плечи и попыталась уговорить: - Тише, тише. Не надо, ну пожалуйста. Я постараюсь держать себя в руках. Ну, я точно не буду больше драться! Договорились?
Слова "успокойся" Лантайн дальновидно не произносила - как показывает практика, никто после этого не успокаивается, а то и еще хуже может стать. И вообще, у этого слова невообразимый психопатический эффект какой-то.

Очень быстро Райан не выдержала и обратно открыла уши - сидеть в блаженной темноте и тишине, конечно, приятно, но так становится совершенно невозможно ориентироваться во внешнем мире. Внешний мир как будто начисто пропадает, а все же хотелось бы знать, что в нем происходит, пусть даже только знать будут только уши и только приблизительно. Уж наверное они подскажут, если наступит совершенная катастрофа.
Но катастрофа, кажется, откладывалась на неопределенный срок. Довольно быстро Райан снова услышала ворчливый голос Матвея. Это как минимум означало, что парень жив и не убит низкопролетевшей книгой наповал. Более того, это скорее всего значило, что Матвей еще и цел. Раненые не разговаривают все с той же, неизменной ленцой в голосе, они обычно на собственной шкуре остро ощущают необходимость взывать к восстановлению мира и справедливости. Матвей звучал так, как будто он совершенно не пострадал, поэтому Райан рискнула открыть глаза, уповая на то, что белого с кровавым крошева все же не предвидится. Как оказалось, Матвей успел передислоцироваться под стол и общался откуда-то оттуда, а вместо него ирландку теперь обнимала Евгения.
- О, я очень надеюсь на то, что ты больше не будешь бузить. Буянить. Воевать и убивать! - с жаром закивала Райан, не очень понимая, какое именно слово здесь лучше подойдет, поэтому высыпая на Евгению все пришедшие в голову варианты разом. И с любопытством заглянула под стол, отыскивая там Матвея: - Скажи, но как ты туда нырнул? Тебя теперь не сжигает стыд из-за того, что ты прятался от девушки под столом? Что не встретил угрозу лицом к лицу? Мне кажется, любой другой парень на твоем месте уже десять раз провалился бы под землю от стыда. Смертельно раненая гордость не позволила бы ему спокойно жить дальше. У тебя что, совсем нет гордости? Разве с мужчинами такое бывает?