На честном слове

Дело было за полночь. Кот позвонил еще ранним вечером и сказал, что будет поздно. Естественно, не сказал, что случилось и по какой причине задержится, а Цири и не интересовалась, заверив, что дождется его, потому что дожидалась каждый раз, окидывала внимательно взглядом - цел и жив ли, или новые бинты виднеются из-под рубашки, - и изменять своей привычке не собиралась. Близнецы давно спали, наигравшись за день, Цири вновь привычно переделала все дела, а потом села на диван и принялась ждать возвращения Гунмао.

Так вот, уж ночь пришла, а Кота все не было. Впрочем, Гунмао был мальчиком взрослым, поэтому англичанка разрешала ему гулять допоздна, разве что волновалась в такие минуты чуть больше, чем обычно. Потому что сердце щемило каждое утро, когда он собирался на работу - увидит ли опять? Память сразу же услужливо подкидывала воспоминания о бледном забинтованном Мао, лежащем в поликлинике-могиле с капельницей, воткнутой в руку. Постоянно задумывалась, что держит Кота, свободного от привязанностей и обещаний, рядом с ней? Что заставляет каждый раз возвращаться домой, если у него есть еще примерно вариантов десять, как можно провести вечер и ночь? Сердце трепетало - любовь. Разум фыркал - ага, как же, жди, надейся и верь. Не любовь это, далеко не любовь. Не такая, к какой она привыкла. Но, если подумать, а она-то сама знает, что такое любовь, чтобы так смело судить об этом? Сама ведь ни разу за три года не призналась Тану в том, что любит его. Потому что не могла, или может не умела, не хотела, не считала нужным. Или чувствовала, что не стоит это говорить - и оказалась права? Просто была рядом, поддерживая, выдавая это за суррогат, подделку, а сама была уверена - потому что любит. Тогда сейчас почему рядом с Котом? Тоже...любит? Разум вновь фыркнул.

Ещё ночь, то есть не утро. Одна из немногих связных мыслей в голове Гунмао вновь и вновь убегала, как мышь, забившаяся в нору. Так почти спокойно. Новая стычка с кантонцами, один свой убит, Шмыга ранен, но выкарабкается, Бизона зацепило, но там уже царапина, и пил он за себя и тех, кому сегодня было не до того. Условно живое тело Кота выгружали перед подъездом двое сорок девятых, после чего четыреста двадцать шестой по стеночке добрался до лифта и со второй попытки попал на нужный этаж. Его уже не штормило, он просто практически не шевелился. Ещё несколько шагов, удавшихся благодаря тому, что стены в этом доме стоят увереннее, чем главарь силового подразделения пекинской триады после очень серьезных возлияний.

Смутно вспомнилась, что лучше не шуметь, потому что Цирилла может спать, а дети уже точно спят. Дверь предательски долго не хотела открываться, пару раз Кот чуть не выронил ключи, но через пару минут его бренное тело все же ввалилось в квартиру и для удержания равновесия прислонилось к стеночке. Он умудрился закрыть за собой дверь, затем взял тайм-аут на восстановление равновесия перед тем, как совершить рывок до комнаты, потому что нужно было пройти самостоятельно три, а то и четыре шага.

Со стороны вид Гунмао был весьма колоритным: растрепанный, из-под расстегнутого пиджака видны рукояти пистолетов, на скуле тонкая царапина, костяшки левой руки разбиты. Смертельные раны, что могли так подкосить четыреста двадцать шестого, на этом заканчивались, а вот крепкий запах перегара без труда выдавал истинную причину его состояния.

Цирилла чутко повернула голову на шум в коридоре. Подозрительный шум. Очень. И какой-то продолжительный. Очень. Но мало ли что с Котом могло случиться - руку ему, например, отстрелило правую, а левой открыть теперь не может. Девушка некоторое время не двигалась, пытаясь на слух определить - а точно ли там Кот за дверью, а то мож маньяк какой вскрывает - охрану перебил, теперь вот пытается дверь вскрыть. А потом, когда какая-то туша "вошла", хотя логичнее было сказать "впала" в коридор, то у англичанки отлегло от сердца - Гунмао. Устал, еле на ногах стоит. Цири вышла в коридор, чтобы встретить мужчину.

- Все в по...о-о-о-ой, да ты пьян! - удивленно округлив глаза, вынесла вердикт Цири, потому что в таком состоянии Кота еще ни разу не видела. В нос ударил сильный запах перегара, едва не сбивший девушку с ног, а на вид Мао был больше похож на разгульного пьяницу, чем на всегда вычищенного и аккуратного кота, которым она его всегда видела. Грей в свою очередь прислонилась к стене, скрестив руки на груди с таким видом, будто собиралась сейчас собирать кровавую жатву. Нет, она, конечно, наверное не имела права ему такое говорить, но раз его что-то не устраивает в ее поведении, то пусть сейчас попробует ей это конкретно высказать, а если и не устраивает - то оставался бы тогда в Ванцзы до утра, так нет же, домой приполз. Почти сам даже. Вот как старательно за стеночку держится, умница какой.

- Как себя чувствуешь? - почти ласково с улыбкой голодного дикого зверя поинтересовалась Цири у неустойчиво держащегося на ногах мужчины, вперившись в него требовательным взглядом. Это вы можете говорить - ну ладно, мол, бывает, ну, напился, ну что с того - а ей вообще-то всю ночь рядом спать. Задыхаться теперь что ли? Глаза случайно заметили рукояти пистолетов, и Цири подумала о том, что лучше бы их спрятать подальше. А то еще схватится ненароком. Прострелит же себе что-нибудь. Важное.

Голос Цириллы сначала показался родным и ласковым, из-за чего Гунмао улыбнулся, но потом он понял, что девушка злится. Он устало прикрыл глаза, все ещё прислоняясь к стеночке, и почувствовал, что если их не откроет, то заснет здесь и сейчас. Под вертолеты.

Гунмао открыл глаза и удивленно встретился взглядом с девушкой. Он чуть нахмурил брови, формулируя мысли, затем со страдальческим видом чуть запрокинул голову, пантомимой показывая, что отвечать сейчас трудно. Только бы не кричала. Говорят, женщины, с которыми живешь, кричат, если приползаешь пьяным. Не во всем хорошо, когда твоя женщина живет с тобой.

- Угу, - многозначительно ответил Кот, пытаясь вспомнить ещё какие-нибудь слова, потому что говорит по идее нужно. – День тяжелый.

Он медленно сполз по стеночке и уселся на полу, заметив, что в таком положении находиться удобнее, а ещё отпадает необходимость немедленно куда-то идти. В этот момент зазвонил телефон. Гунмао какое-то время провозился, ища мобильник в карманах пиджака, затем все же смог ответить.

- Да, босс, - эту фразу он мог произнести в любом состоянии. – Принесли… приехал. Ага.

В трубке раздались короткие гудки, после чего Гунмао положил телефон на пол возле себя и поднял глаза на Цириллу, дожидаясь обвинений в свой адрес.

Грей моментально почувствовала себя цербером - настолько сильно хотелось его убить. Будет поздно. Еще и не объяснил зачем и почему. И теперь вот возвращается в таком состоянии и мямлит о пощаде. Ну не мямлит, но глазки-то честные, пьяные-пьяные, да такие искренние, а верится-то с трудом. Девушка возвела очи горе, удерживая себя от того, чтобы начать орать, плеваться ядом, топать ногами и вообще буйствовать, требуя платы кровью за такое неподобающее его состояние. Главное, чтоб он в ответ не начал ругаться, а то перебудят мало того, что детей, так еще и полквартала вместе с ними - время-то уже позднее.

- Я и гляжу - на ногах даже не стоишь, устал сильно, - саркастически отозвалась англичанка, со смесью презрения и жалости наблюдая, как Кот сползает по стене на пол и устраивается там с явным намерением там и уснуть. Она не кричала, нет, потому что знала - лучше от этого не будет. А наоборот, будет только хуже. Нет ничего страшнее, чем начать кричать на пьяного мужика - мозги у него в такие моменты отключаются совсем, даже если до этого была хоть какая-то малость. Вообще, в процессе опьянения можно выделить три стадии: первая (веселая) - это когда мужчина приходит с лыбой на полморды, слегка покачиваясь, море ему по колено, и он начинает приставать, потому что по-другому свою любовь выразить никак не может; вторая (опасная) - когда мужчина приходит и начинает спорить на каждое сказанное ему слово, способен на жестокие поступки, поэтому лучше к нему не лезть вообще; третья (безобидная) - когда приходит и ложиться спать сразу и без пререканий. Сейчас по всем параметрам подходила третья степень, потому что Гунмао целоваться не лез - и слава богу, - спорить вроде тоже не начинал, но и спать в коридоре вроде как тоже не хотел.

Девушка подошла ближе, морщась от убийственного запаха, и вытащила пистолеты из кобуры на груди Кота, чтобы убрать их. Хотя бы так, чтобы он сегодня их не нашел.

- С пола хотя бы поднимись, а то стыдно смотреть.

Стоило Цирилле потянуться к оружию, Гунмао заметно протрезвел, и даже попытался поймать руки девушки. Он встал, чуть придержавшись за стенку, затем строго, насколько этой сейчас было возможно, посмотрел на девушку. Есть вещи, которые понимаешь в любом состоянии.

- Не трогай, - строго сказал он. – Я уберу их в сейф, - Кот забрал из рук девушки пистолеты и, пошатываясь, зашел в гостиную, по дороге уцепившись за дверной косяк, чтобы устоять на ногах. На автопилоте он набрал код, сложил оружие в сейф, затем до щелчка закрыл металлическую дверь. – Отпечатки, - пояснил Гунмао, облокачиваясь о сейф. – Не делай так больше, хорошо?

Есть несколько инстинктивных «нельзя», которые помнишь всегда, даже в том состоянии, когда практически не можешь шевелиться или среди галлюцинаций не различаешь реальности. Оружие нельзя оставлять без присмотра и давать в руки посторонним. Его нельзя держать при себе в Внцзы или где угодно в другом месте, где в какой-то может сложиться ситуация, что твоя одежда будет разбросана вокруг, а пистолеты где-то среди неё. И его ни в коем случае нельзя давать в руки тем, чьих отпечатков на нем не должно быть. Последнее правило никогда прежде не казалось таким строгим, а сейчас стало страшно за Цириллу, хоть Кот и понимал, что её выходка ни к чему опасному не приведет.

Он дошел до дивана и сел, упершись локтями в колени – так можно было поддерживать статичную позу какое-то время, при этом не падать и не засыпать.

- Не злись, правда, день тяжелый.

Цири согласно пожала плечами, мол, хорошо, все что угодно, лишь бы глупостей не натворил. Смешно смотреть - взрослый мужчина приползает домой на бровях и просит, чтоб не злилась. Цири отчаянно хотелось назвать Гунмао кем-то вроде "пень придурковатый", но усилием воли она сдержалась, помня о том, что все может обернуться еще хуже.

- Разве я злюсь? - с язвительной усмешкой поинтересовалась Цири, держась на приличном расстоянии от Гунмао, чтобы не так сильно чувствовался аромат удачного вечера. Она уже привыкла к тому, что в их отношениях нет ничего ясного, что приходится просто верить на слово и полагаться на собственную интуицию, которая, к сожалению, очень часто начала подводить, потому что разобраться в изнанке Пекина сложно тому, кто к ней не принадлежит. Поэтому Цири прекратила все попытки узнать что либо о Гунмао, кроме того, что ей уже было известно. Чувствовала себя подвешенной в космосе, потому что не ощущала уверенности в завтрашнем дне, не могла даже примерно себе представить, что будет дальше. Как будто просто выпала из жизни, минул двадцать пятый день рождения, кольнула зависть, что у других все хорошо, а она мечется, никак не найдет свое место в жизни, а вот обвинить в этом было некого, кроме самой себя. Тяжело все время понимать, что только ты сама виновата в том, что с тобой происходит, закапываешься, как крот, в свои проблемы, не видишь уже в них верха, и сама перестаешь чувствовать что-либо, как будто зарастаешь каким панцирем безразличным. Покачала головой, глядя на Гунмао, и ничего ему больше не говоря. Да и что говорить или спрашивать. Ругаться на правах жены не может, спать прогнать - тоже, потому что диван для этого надо разобрать, и уйти боязно - а ну, как сотворит чего, проблем потом не оберешься. Вдруг на него тоска вселенская нападет, мировая скорбь, так начнет убиваться тут и раскаиваться.

- Не расскажешь? - уже немного мягче спросила Цири, впрочем, не приближаясь к Коту, ибо свят дух тяжел нынче, но потом спохватилась и исправилась. - Конечно же не расскажешь.

Цирилла мельтешила вокруг, из-за чего вертолеты шумели чуть громче. Гунмао не умел и не хотел оправдываться, но чувствовал, что вся эта ситуация девушку не устраивает. Не мудрено. Он поднял глаза, услышав крем уха последний вопрос.

- А хочешь, чтобы рассказал? – с искренним интересом спросил он у Цириллы. – Мало тебе на меня пьяного посмотреть, - он грустно усмехнулся.

Пепельницу удалось переставить ближе, не уронив на пол, и почти не сдвинув столик, в который Гунмао чуть не влетел физиономией, когда наклонился вперед. Кот достал сигареты и зажигалку, какое-то время теребил сигарету в руке, из-за чего немного табака просыпалось на стол, затее все же закурил, но дым показался слишком противным и крепким. Сейчас Гунмао был в таком состоянии, когда мог ответить Цирилле на любые вопросы. У него было интуитивное ощущение, что он ей доверяет, а о прочей логике вспоминать не хотелось. Мутило и хотелось пить. Было тошно даже не столько от выпитого, сколько от первой половины дня, в очередной раз заставившей задуматься, что по-хорошему Гонконг не отстанет. В последнее время слишком много потерь, и ставки возрастают многократно, потому что каждая новая перестрелка – это ещё один повод нарваться на Кима. Шутки-шутками, а в полиции не только дебилы работают.

И это все копится мутным ощущением замкнутого круга, который хочется разорвать, но пока не получается. И сегодняшняя стрелка – лишь один шаг на пути к покою в Северной Столице. А сколько их ещё, шагов таких? Кошка смешная, интересно так смотреть, как она злится, что он пьяный. Хорошая и смешная.

- Обычно, когда рассказывают, становится чуточку легче, - пространственно ответила Цирилла, направляясь в кухню. Кот страдал. Видно было невооруженным взглядом. Цирилла не знала истинной подоплеки его страданий, поэтому валила все на убийственную дозу алкоголя. Как только еще жив после такого-то. Вернулась с большим стаканом воды, поставила на столик перед Котом, задумчиво почесала бровь, открыла окно, чтобы немного проветрить комнату. Потом все же зашла ему за спину и положила руки ему на плечи, начав осторожно разминать напряженные мышцы. Пальцы забрались под воротник рубашки, то ласково поглаживая, то аккуратно нажимая, нежно прошлись по шее. - Мало-не мало, я сама решу, когда будет достаточно.

Цири старалась говорить не очень много и тихо, чтобы лишний раз не вызывать неприятных ощущений у Кота. И так видно, что ему не ахти так хорошо, как хотел он показать, едва зайдя в квартиру. А ругалась больше для приличия, потому что волновалась, да и не очень приятно видеть его в таком состоянии. Завтра он сам пожалеет о том, что столько выпил, так чего теперь-то еще пилить. Пожалуй, Цирилла все же поумнела за несколько лет семейной жизни. Раньше сразу начинала истерики, хлопала дверью, била посуду, теперь же научилась вести себя так, чтобы не навредить. Может быть действительно сейчас не хотела истерить, или еще что. Может и вправду жалко было.

Цирилла знала, что готова выслушать все, что он ей расскажет, вне зависимости от того, какими ужасами будет наполнен его рассказ. Потому что действительно верила - одному все это нести тяжело, а вдвоем не так страшно. Цири вообще была довольно молчаливой, она никогда бы не стала рассказывать кому-то какие-то доверенные ей тайны, потому что вода помнит, но не болтает, она никому не показывает свои секреты. Омуты глубоки и опасны, они затягивают и редко когда возвращают обратно.

- Что случилось?

Или хорошо, что у тебя дома живет женщина? Кот посмотрел на стакан с водой, как на величайшее из чудес, возможных в несовершенном пятом руге медитаций Адди-Будды. Или четвертом? Черт с ним, не до математики. Гунмао с жадностью сделал несколько глотков воды, затем повел головой, чувствуя, как Цирилла начала разминать ему шею. Он даже потушил сигарету, которая погасла не сразу, а некоторое время ещё дымилась.

- Сегодня одного из наших ребят застрелили. Шмыгу ещё ранили, он сейчас в клинике, - сказал Кот, глядя на стол перед собой. – Много стрелять пришлось, скоро офицер Ким полезет с догадками. Надоело. Хочу, чтобы вся эта лабуда с кантонцами уже закончилась.

Он чувствовал, что хочет говорить, и все меньше думал о том, каково Цирилле будет это все слушать. Просто накипело, а лишнего не скажешь ни с Ху, ни с ребятами. И не все тонет в алкоголе, как бы ни хотелось верить в обратное.

- Снова теряем людей. Причем, понимаешь, те, кто посильнее, выкручиваться умеют. Под пули мальчишки лезут, младше тебя. Приходят за шальными деньгами или потому что деваться некуда. Ходят павлинами – на триаду работают, все девочки в Ванцзы их, деньги заводятся. А как перестрелка – все. Им и нападать страшно, и отступать страшно, в итоге подставляются. А идут они за мной, я их на дело беру. Мне плевать, сколько я сегодня кантонцев застрелил, но моего человека убили. И будут убивать моих людей, пока мы всю эту шушеру из Пекина не выгоним. Завтра зараза какая вылезет – снова мне людей вести. Если Ху сдаст позиции – начнется беспредел. Не такой, как у Жэня в хутунах, а серьезный беспредел. И те мальчишки, за которых я отвечаю, полягут первыми. У Цзянь Диюй.

Ну так брось все это. Просто брось, тебя ведь никто не заставляет в это лезть. Ты ведь не обязан подставляться под пули. Давай уедем, забудешь, научишься жить заново, я научу, помогу. Знаешь, у нас в монастыре верят - что каждый имеет право на второй шанс. Уедем, забудем, все заново. Вся эта грязь, весь этот ужас, ты же ведь устаешь, как собака, нервы себе тратишь, а проблем меньше не становится. Давай уедем, забудешь, научишься жить так, как хочется тебе, без смертей, боли, крови, грязи.

Цирилла чувствовала, что едва не рыдает, настолько сильно ей хотелось все это сказать Коту. Слова застревали в горле вместе с рыданиями, заставляя ее только неслышно хватать воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. На глаза набегали слезы, высыхали, вновь набегали, опять стыдливо прятались, а Цири ощущала, как ей больно все это слышать, потому что ему больно все это чувствовать и рассказывать. Он не бросит, потому что...она не знала почему. Просто чувствовала. Он не уедет и останется тут, и дальше терпеть все эти ужасы. Англичанка зажмурилась с силой, чтобы совладать с собой, продолжая гладить, ласкать его плечи, шею, ненавязчиво зарываясь пальцами в волосы, перебирать. Успокаивать, уговаривать, слушать, понимать, поддерживать. Ему сейчас нужнее и важнее, чем ей. И плохо от того, что помочь может вот так мало - просто обнять, выслушать, даже просто молчать - иногда слова не могут передать всю глубину чувств, как одно просто прикосновение.

И ведь ничего не скажешь, потому что ничего этим не изменишь. Скажешь, что веришь в него - а ему оно требуется? Скажешь, что все будет хорошо - скорее всего наврешь, потому что ничего хорошо не будет. Скажешь, что они сильные и победят - ага, так только в кино бывает, как бы ни хотелось, чтобы это было в реальной жизни. Ты рассказывай, Мао, рассказывай, главное не молчи, так легче, не волнуйся, я выслушаю.

Она слушала. Ей было тяжело, и так странно чувствовать эту искреннюю поддержку, когда он говорит страшные вещи. Те, которые никому не скажешь, надеясь, что где-то это пропадет само. А не пропадает, год за годом копится лавиной. И Кот говорил.

- Я думал о том, можно ли это все бросить, и если можно – когда. Не верю, что наступит такое время. Кто-то должен всем этим заниматься. Чтобы был порядок, нужно его удерживать силой, по-другому здесь не бывает. Я два раза видел смену власти в городе, больше не хочу. Цзин Ван не был таким гадом, как любят говорить, но и Ким хотел порядка, просто под своей властью. Полегли оба. А потом в междуцарствие мне приходилось как-то держать своих людей, которые умеют только стрелять. Шанхацы – уроды, но я даже шанхайцам служил, чтобы люди при деле были, а не гоп-стопом промышляли, - Гунмао поморщился. – Потом Ху объявился, а с ним возможность навести порядок. Пару лет наводим, а все равно приходится терять людей. Ты не думай, я не считаю себя бедным и несчастным, - он чуть усмехнулся. – Вот ты живешь со мной, и мне приятно, что ты рядом. Очень приятно. Сядь только, не мельтеши.

Он ненадолго замолчал, собираясь с мыслями. Спьяну легко говорить, как под кокаином. И становится легче, что кто-то это все может выслушать, даже не поняв.

- Я – не Робин Гуд, ты живешь с человеком, работа которого – убивать людей. Не чтобы отдавать деньги богатых бедным, а для того, чтобы черные рынки наркотиков, оружия, продажной любви и охранных контор были сосредоточены в одних руках. Убьют нас – появятся другие. Это даже Ким понимает, потому на многое закрывает глаза, а мы стараемся соблюдать видимость законности. Сегодня трупы вывезут, будем делать вид, что этих людей просто не существовало. Кто-то из наших просчитается – сдастся полиции, сознавшись в преступлениях всей триады. Его расстреляют, на какое-то время от нас отстанут. А потом все по новой. И чем больше стреляем – тем тяжелее отмываться от крови. Прости, я сейчас пьяный, много лишнего говорю.

Трясло, пробирало до самых костей, что аж хотелось бросить все, взять его лицо в свои руки, посмотреть в глаза, наплевав на все на свете - стереть ему память обо всем этом, чтоб чистый был, забыл обо всем, чтобы никогда не знал, не помнил. Только что стирать - тогда все придется, у него же вся жизнь прошла среди этого, и сил не напасешься, и терпения не хватит вытирать все чисто, словно ластиком, оставляя рваные следы хоть какой-то памяти. И себя стереть придется, потому что тоже не вписывается, не укладывается в рамки. Цирилла села рядом с мужчиной, уже не обращая внимания на его состояние - не до этого. Смотрела словно в душу, боясь прервать, как будто видела все, что внутри спрятано - такое настоящее, красивое, чистое-чистое, что боль по сердцу.

- Ничего...ты главное говори, - сдавленно прошептала Цири, прикладывая нечеловеческие усилия к тому, чтобы выглядеть так, словно ей не тяжело, не больно и не плохо. Неважно, Мао, все это неважно. И то, что руки в крови по локоть, и то, что ты убийца, и что живу с убийцей, настоящие бриллианты не лежат на поверхности, их нужно искать, тщательно, терпеливо, медленно, чтобы они засияли светом, заиграли красками. А сверху - это все шелуха, она не имеет смысла. Все мы носим маски, просто их надо научиться отделять от своего лица, а научившись - снимать, чтобы показать свою истинную сущность. Ты просто глубоко спрятан, тебя надо искать гораздо тщательнее, чем остальных, просто под этой шелухой тебя почти не видно.

И вновь ничего ему не сказала, потому что просто слова, красивые, да, но ничего не решающие. Если ему легче - то выслушает, поддержит, потому что для этого и была придумана, для этого она тут, а не ушла еще раньше, зная, что нет никакого будущего, потому что его невозможно предугадать и как-то просчитать. Сегодня так, а завтра уже по другому, но верит, глупая, потому что знает - вера нужна человеку, без нее невозможно выживать в этом мире. Еще ведь все не поздно переиграть, нужно просто уехать, забыть и начать все заново. У каждого есть свой второй шанс, и его нужно использовать. Только некоторые им никогда не воспользуются.

Кот как будто удивленно посмотрел на Цириллу, когда та села рядом с ним. Сейчас говорить было сложнее, чем когда она стояла у него за спиной. Ей трудно это все слушать, она из другого мира, не знает всего того, что для него давно стало нормальным.

- Зачем тебе все это надо? – спросил Гунмао, вновь закуривая. – Я же вижу, что ты очень далека от этого. Меня бесполезно менять и невозможно терпеть. Веришь, что меня можно наставить на какой-то правильный путь? Зря. Если я подамся в бодхисатвы, как тот же паяц, будут гибнуть люди, которые мне доверяли. Поэтому я буду делать то, что делаю. А иногда вот так вот приползать пьяным домой и время от времени говорить глупости, - он обнял Цириллу за плечи, глядя при этом куда-то в пространство перед собой.

Зачем он это все рассказывал? Мало того, что Цирилла и так согласилась выслушать вместо того, чтобы нежно приложить сковородкой с порога, надо дальше её доводить. Гунмао просто не понимал, что происходит в их отношениях. Он привык, когда можно гулять самому по себе. Когда тебя при этом дома кто-то ждет, это уже другое, это уже ответственность и какие-то обязательства. При этом невозможно ничего планировать, потому что не знаешь, что будет завтра и тем более послезавтра, но понятно одно: леди Грей – человек, который никогда не принадлежал привычному для него миру. Она не понимает и сотой доли того, в чем заключается его повседневная жизнь, но героически выслушивает его бессвязные пьяные россказни.

- Не поверишь. Первый раз вот так вот приползаю домой, чтобы там кто-то меня ждал, - неожиданно сказал Гунмао.