Внезапно

Странно все это как-то. Очень странно. Вроде бы приехала, вроде бы теперь не в Англии, вдали от дома и Орлова и, вместе с тем, все также тошно. Руж встретила ее по дороге и ничего не говорила, просто обняла и сказала, что все будет хорошо, что она это знает наверняка. Боль, наверное, притупляется со временем, как и чувства, но не обострится ли все вновь, когда она вернется? Если она вернется… Неужели она искренне надеялась, что вот как приедет, так станет легче? Глупо, но да, на это и надеялась. Потому, наверное, было как-то по-особенному паршиво. А что лучше всего внимает напряжение? Правильно – какая-нибудь адская тренировка с огромной нагрузкой.

Вообще, странно было вновь очутиться в магической среде, но приятно. Хотя, она настолько привыкла жить среди обычных людей, сто уже забыла какого это видеть чужую магию в действии. В общем, тренировка, да. Облачившись в местную спортивную форму, которая состояла из шаровар и рубахи, Уэзенби собрала волосы в хвост и вместе с саями отправилась на тренировочную площадку, найти которую не составило труда. Жаль, конечно, что тут не так много опор для различных прыжков. Зато есть макивары, которые можно безжалостно дубасить, срывая на них всю злость, которая мешалась с болью.

После небольшой разминки, англичанка подняла свои парные клинки с земли, держа их обратным хватом, когда лезвие прижимается к руке, а рукоять повернута вперед, придерживаемая и направляемая указательным пальцем, которые лежит вдоль рукоятки. Поклонившись макиваре (хрен его знает зачем и почему), Александра с разворота ударила по ней ногой, что называется, по лицу, после чего добавила этой самой рукоятью примерно туда же. Потом сальто назад, оттолкнувшись от так называемого колена, точнее того места, где оно могло бы быть, и снова несколько попеременных ударов, каждый из которых сопровождался громкими словесными и звуковыми эпитетами.

Чтобы оформить визу за оставшееся время пришлось переплатить, но это все не важно. Пекин, потом Лхаса – многоголосье неизвестных языков, или один и тот же неизвестный язык, среди которого, подобно чуду, изредка можно было расслышать понятную речь на английском. Орлову казалось, что он попал в другое измерение, и теперь находится среди вечного китайского рынка с его мяукающим языком, непередаваемой сладковатой вонью местной еды и кучей народу, которому от тебя что-то надо. Чувствуешь себя каким-то зверем в зоопарке, на которого все смотрят и норовят сфотографировать. Орлов уже не был уверен, что поступил правильно, решив поехать следом за Уэзенби, но и назад возвращаться было бы глупо.

В аэропорту Лхасы ему с трудом объяснили, что за деревня, адрес которой был записан у него на бумажке, и он через пару часов нашел таксиста, который вызвался туда отвезти. В этот момент Орлов гордился родиной, глядя на то, что на Тибете называлось дорогами. Они каким-то чудом добрались до богом забытой деревушки, расположенной среди гор, после чего таксист уехал. И дальше оставалось только вспоминать легенду о монастыре, который находится чёрти где. Интуиция молчала, дорога вела прямо, по ней Орлов и пошел мимо рыночной площади.

Дальше была горная тропа, которая вела куда-то все дальше от людей, и черт её знает, пошел бы по ней Александр, если бы мыслил чуть более здраво. Он устал, вода в бутылке, убранной в карман небольшого рюкзака, давно закончилась, а пить хотелось все сильнее. Вспомнились марш-броски и грозный Терек. В тот момент, когда Орлов уже перебрал все эпитеты, которыми великий и могучий русский язык мог описать человека, вот так вот сорвавшегося незнамо куда, он увидел перед собой ворота. Кажется, это был какой-то монастырь, и что-то подсказывало, что тот самый. Так везет только клиническим идиотам. Орлов посмотрел на колокол, но не стал звонить, так как створки были раскрыты. Он зашел на площадь, посмотрел на странный храм перед собой, затем услышал какой-то шум слева, куда и направился, не зная, что можно сказать первой живой душе, которая сейчас встретится. Он остановился у плетня, за которым находилась тренировочная площадка.

Так не бывает. Орлов замер, глядя на то, как тренировалась Уэзенби, и пока не стал выдавать своего присутствия.

Девушка уже давно так усердно и с такой яростью не тренировалась, да и вообще, тренировалась ли она хоть раз с таким вот фанатизмом, чтобы так дубасить несчастную макивару? А ведь она, макивара, не была ни в чем виновата, просто попалась под горячую руку, вот теперь и страдает. И хотелось выбить из нее всю дурь. Или это из себя? Просто хотелось довести себя до такого состояния, когда просто будешь уже не в силах о чем-либо думать – просто доползти до комнаты и упасть на циновку. И спать без снов, чтобы просто отдыхать, а не его навязчивая физиономия, как было сегодня.

И пока Уэзенби истязала несчастный манекен для тренировок, она, естественно, не заметила как на горизонте вдруг замаячила физиономия этого русского, который и без того не выходит у нее из головы. Шесть лет как не выходит, между прочим, а это уже, определенно, срок, согласитесь. Ноги и руки уже ныли, костяшки кровоточили, а англичанка не прекращала это истязание, только вот макивара – всего лишь кусок дерева, а издевалась она, определенно, над самой собой, сама не замечая как входит в какую-то безумную эйфорию. Отскок вправо, перекат через правое плечо и оказаться за спиной противника, приложив холодное лезвие к его горлу.

- Допрыгался? – голос ее звучал как-то неестественно злобно и яростно, но это все адреналин и панический страх почувствовать себя еще более уязвленной. Но тут ее взгляд натолкнулся на одинокую рожу Орлова, а на лице отразилось искреннее недоумение, которое довольно быстро переросло в идиотский смех.

- Ну все, у меня еще и глюки пошли… Допрыгалась ты, Уэзенби, со своей навязчивой идеей и идиотскими чувствами. Вот же дура, - Она смеялась, грустно, но смеялась, оставив макивару в покое и опустившись на землю, закрыв глаза. – Интересно, как много времени должно пройти, чтобы все прекратилось?

Никогда прежде Орлову не доводилось видеть Уэзенби в такой ярости. Видимо, её кто-то сильно успел огорчить, или сутки на Тибете пока не помогали ей найти внутреннюю гармонию и душевное равновесие. Более того, по реакции Шурочки он понял, что она не признала в нем живого человека, зато уверилась в том, что окончательно тронулась рассудком.

Орлов зашел на тренировочную площадку и подошел ближе к Уэзенби, оставаясь от неё на безопасном расстоянии, а то мало ли как она привыкла встречать свои галлюцинации. Зато она разговаривала, правда, сама с собой.

- Сааш, прости, что отвлекаю, - Александр начал говорить осторожно, и предварительно откашлялся, чтобы привлечь внимание. – Я не знаю, что я тут забыл, но если я нашел этот монастырь, это ведь что-то значит, да?

Браво, Орлов. Ты нашел самый умный вопрос из всех возможных, чтобы задать его человеку, который сейчас явно не в себе. Только этого Шурочке сейчас не хватает до полного Просветления или до диагностируемого психического расстройства. Но при этом Александр не мог ещё придумать, что сейчас можно сказать, потому что он сам не понимал, какого черта решил сюда приехать. Их с Уэзенби отношения не предполагали каких-либо взаимных обязательств, а личные тараканы в голове Орлова категорически запрещали ему сейчас открыто говорить о том, что приехал он за ней. Так вот, внезапно гулял себе на Тибете, прилетев из Лондона, и совершенно неожиданно для себя оказался здесь. Привычка такая, раз в неделю в обеденное время гулять где-нибудь в филейной части мира и дышать свежим разреженным воздухом.

Уэзенби сама не поняла как, но довольно удобно устроилась, облокотившись спиной о макивару, после чего прикрыла глаза, подставляя влажное от пота лицо солнцу. Грудь тяжело вздымалась, а в голове, кажется, впервые за последнее время было пусто. Почему-то появился глюк и пустота. Неужели она настолько хочет, чтобы он оказался рядом, что стал уже мерещиться? Так и просидела некоторое время, положив клинки рядом, но недолго, потому что до боли знакомый голос ворвался в сознание. Она как-то лениво открыла глаза, будто желая удостовериться, что никого рядом нет, и ей просто кажется, но нет. И вправду, это был Орлов собственной величественной персоной. И какого черта он забыл на Тибете, она не могла понять, даже включив свою бурную фантазию.

- Эээээ… - невероятно трудоемкий и многозначительный звук сорвался с губ девушки, которая в полнейшем непонимании уставилась на это чудо русской народности. Они, русские, всегда такие… странные?

Сама же Алекс, внезапно для себя, осознала, что начинает злиться. Очень сильно и будет это, судя по тому как громко стучит сердце, что аж в ушах свист, это будет громко. Она искренне не понимала что тут забыл этот человек, ведь еще позавчера вечером она оставила его в кафе переваривать новость о том, что она уезжает. И он уж точно никуда не собирался, но он, блин, сейчас тут и с этим надо что-то делать. Какого черта он решил ее преследовать – непонятно, но вот бесило это очень и очень сильно.

- Видимо захотел синяк на память получить, да? – раздраженно прошипела англичанка, поднимаясь на ноги и медленно двигаясь в сторону Александра, от которого, как оказалось, и не убежать. И более глупой и неожиданной ситуации придумать просто невозможно. – Неужто успел соскучиться?

- Эй, полегче, - Орлов поднял руки и отступил на шаг, но не смог сдержать улыбки при виде праведного гнева Уезэнби. – Я поверю на слово, что ты можешь поставить мне синяк.

Появилась странная смесь обиды и злости, ведь он непонятно как добрался до этого монастыря, находящегося черти где, а она, вместо того, чтобы хотя бы вежливо поздороваться, бросается с кулаками и обвинениями, будто он совершил что-то страшное. И снова хочется найти не честный ответ, а тот, который не заставит потом о нем жалеть, если будет понять неверно. Впрочем, этот страх сейчас стал намного слабее, потому что Шурочка успела взбеситься уже на сам факт его приезда. Просто, развернувшись и уехав, он бы точно повел себя, как идиот. Тут так просто не отступишь и не сделаешь вид, что ничего не происходит.

Секунда, следующая секунда молчания, ещё мгновение на то, чтобы утвердиться в своем решении. Так бы ты в армии соображал, Орлов, красить тебе траву и подметать плац ломами до самого дембеля. Можешь же соображать и решаться, когда надо, а сейчас мнешься, как школьник, которому проще дернуть за косичку, чем сказать что-то хорошее.

- А если соскучился?

Как будто не сам сказал, а кто-то тебя предательски выдал, дернув за язык в самый ненужный момент. А теперь молчать и ждать, что ответит. Пусть хоть с кулаками бросается, хуже, наверное, уже не будет.

Верит? Ну вот то-то же, а то нашелся тут, понимаешь ли, самый умный-разумный. Будто она, правда, и сама не знает, что может. Только вот зачем? Разве что для профилактики, чтобы не был таким ослом. Да, именно. В общем, теперь Уэзенби впала в состояние крайней задумчивости, что выдавал ее взгляд.

Итак, имеем мы следующее: Александр Орлов, русский офицер в отставке, партнер по бизнесу и просто невероятно привлекательны мужчина, по которому она сходит с ума уже целых шесть лет. Он был замечен на Тибете, в монастыре, куда днем раньше прибыла сама Уэзенби, чтобы вот (внезапно, правда?) избавиться от чувств к нему. Проще говоря, взяла и удрала. Но попрощалась, даже оставив адрес куда можно слать письма. Видимо Орлов как-то неправильно понял ее слова, поэтому вместо письма прислал себя лично, собственной персоной. В общем, смотрела она на него сейчас как баран на новые ворота, и ничерта не понимала, потому что если ему все равно было все шесть лет их знакомства, то почему вдруг сейчас явился?

- Соскучился? – повторила она едва слышно, едва не запнувшись и не заикнувшись. Вот что называется «приехали».

Соскучился. Сутки прошли, а он без нее не может. Льстит, откровенно и нагло льстит самолюбию, но так приятно, черт возьми. В общем, затянулось очередное молчание, потому что: а) Алекс понятия не имела, как она должна сейчас реагировать; б) в итоге она впала в некоторое подобие ступора, потому что… смотри пункт а.

- Неожиданно как-то, - рассеянно пролепетала девушка, чувствуя, как сердце подпрыгивает в груди, готовое вырваться. И ведь так вдруг захотелось просто сорваться с места и… убежать или подбежать и обнять? Она сама не понимала сего хочется больше, но искренне надеялась. Что он сам прояснит эту ситуацию. Но, тем не менее, не могла не задать ну совершенно идиотский вопрос, который только можно было задать в этой ситуации. – Тоже, значит, отпуск решил взять?

На смену бешенству пришло спокойствие, а за ним, наверное, смущение, которое так странно было видеть в исполнении вечно уверенной в себе Шуры. Орлов смотрел на неё, пытаясь понять, что вообще происходит. Он приехал, потому что не мог так просто её отпустить. Наверное, не как приятеля и партнера по бизнесу. Он хотел, чтобы она была рядом, он нашел её, и этот монастырь пустил его к ней. Не для того, чтобы сейчас стоять и сомневаться, делая вид, что ничего не происходит.

Уэзенби что-то спросила, он не придал этому значения, слишком захватывал вихрь собственных мыслей и эмоций, или так сказывался непривычный горный воздух, от которого кружилась голова. Или просто усталость с долгой дороги, заставляющая немного расслабляться, давать себе чуть больше воли, позволять себе чуть больше слабостей.

Орлов внимательно смотрел на Уэзенби, подмечая то, что игнорировал раньше. Её стройная спортивная фигура была почти скрыта тренировочным костюмом, её лицо чуть раскраснелось, наверное, от тренировок, но черты казались очень правильными и каким-то… родными? Если пытаться осмыслить все дальше, начнется тупик из догадок и домыслов, которые любезно оправдывают любого рода бездействие, а если остановить мысли и просто поступить так, как хочется здесь и сейчас…

Орлов, молча, подошел к Александре, обнял её и решительно поцеловал в губы, выражая этим все то, что не хотел говорить словами. Да, к ней он приехал. Да, соскучился, не смог отпустить, был дураком, что понял все это не сразу, что не попросил остаться, когда она прощалась. Можно было назвать это отпуском от собственного идиотизма.

Как-то все нервно и странно. Очень странно. Нет, наверное, даже подозрительно, потому что вот сейчас вот, несмотря на вопрос, молчание все также не прервалось взаимными легкими колкими замечаниями, не для того, чтобы уязвить или сделать неприятно, а скорее просто по привычке, потому что оба всегда так общались. Всегда, но не сейчас. И это было странно. Как и то, как сейчас смотрел на нее этот чертов русский офицер. И ведь молчит, сволочь, а она теперь стой и догадывайся. Нет, конечно можно залезть ему в голову и все узнать, но это даже хуже, чем копаться в чужом грязном белье, поэтому ну нафиг такое. Наверное, меньше всего она ожидала от него сейчас каких-то действий, потому что в тот момент, когда он сделал шаг вперед, приближаясь к ней, Алекс почувствовала, как все внутри сжалось, да и сама она сжалась, непонятно чего испугавшись. Только вот то, что произошло дальше, перечеркнуло абсолютно все догадки и выводы, что она когда-либо сделала, которые относились к вероятности им быть вместе.

Словно школьница, Алекс вся сжалась, хотя сердце подпрыгивало в груди и билось так часто, что она не успевала понять оно ли это, или просто гул в ушах. Прикосновение Орлова, объятия и поцелуй. Между этими событиями было всего несколько долей секунд разницы, но для нее это действительно было событием, потому что… она даже мечтать не смела о подобном. И откровенно испугалась, а глаза расширились от изумления, когда его губы коснулись ее и… и тут она сама не поняла как и когда, но тело, кажется, мгновенно расслабилось, руки сами обняли Александра, и она ответила на поцелуй. Такой долгожданный, такой необходимый, словно глоток свежего воздуха. И, наверное, именно в это мгновение она потеряла счет времени, как и связь с реальностью, совершенно не замечая того, как подкосились колени.

В таких ситуациях возможно две реакции: можно схлопотать по морде, причем удар у Уэзенби поставлен неплохо, а можно вот так вот почувствовать, как сильно она не возражает против такого ответа на свой вопрос. Удивительное открытие для взрослого, на первый взгляд, разумного человека: Шура – женщина, причем такая, которую хочется видеть рядом. Наверное, никакие отношения не ценишь так сильно как те, ради которых совершаешь главные глупости в своей жизни. Что бы ни сделала Уэзенби, чтобы привлечь его внимание, он бы лишь закрылся, потому что от привязанностей и обязательств привык бегать, как черт от ладана. Но стоило самому принять решение, и вот, оказывается, как все встает на свои места.

Орлов немного отстранился и заглянул в глаза Александры. Сейчас он видел взгляд не парня в юбке, привыкшего доказывать свою точку зрения силой, а самой настоящей женщины. И он не видел былой язвительности, которая, кажется, была какой-то защитной реакцией. Если продолжить тему с дерганьем за косички, ответное проявление внимания с её стороны – удар учебником по голове. Причем, если это не учебник, а тетрадка, - тебе уделили мало внимания, и отмахнулись формально, а вот удар толстым учебником – это уже веский довод в пользу того, что твой знак внимания не остался без должного ответа. Нормальные люди проходят эту стадию выражения симпатий классу к восьмому, но отдельные персоналии – годам к сорока.

- Зачем ты все-таки уехала? – спросил Орлов, чуть улыбнувшись.

Если она так рада встрече с ним и так смущалась, говоря об отъезде, не для того ли она удрала на Тибет, чтобы произошла именно эта встреча? Хоть Спилбергу звони, он точно будет рад идее. Или на худой конец Михалкову, он любит про русских офицеров снимать.

Бывает вот так вот, когда одна твоя часть рвется вперед, желая почувствовать дух приключений, а вторая, чисто из вредности и гордости тянет назад, потому что никто не соизволил прислать именного приглашения на сие приключение. Так и сейчас: несмотря на всю радость и весь восторг от такой вот встречи с этим чертовым русским офицером, другая ее часть буквально рвала и метала, желая залепить ему хорошенькую пощечину, чисто по-женски, но со всей вложенной в нее любовью. Но в ее случае была возможность свернуть ему челюсть, а ничего такого для любимого человека не хотелось. Тем не менее, он продолжил разговор в своей извечной манере. Язвительной.

- Побриться налысо, - фыркнула в отвел англичанка, чувствуя, как подступает волна паники и непонимания.

Он приехал. За ней? Но с чего это вдруг? Почему именно сейчас, когда она искренне и всем сердцем стремилась найти покой от собственных чувств к нему? Спустя шесть долбанных лет он вдруг решил, что можно вот так вот приехать на другой конец мира, поцеловать, так ничего и не говоря, и считать, что все хорошо и уладилось само собой?

- А ты, значит, соскучился и решил об этом рассказать, притащив свой зад на другой конец света? – Алекс сделала пару маленьких шагов назад, чисто рефлекторно, будто огораживалась от него этим, как и произносимыми язвительными фразами. Гениальные мысли гениального человека, не больше, не меньше. – Я польщена, – фыркнула Уэзенби, жадно облизав пересохшие губы и никак не в силах восстановить дыхание. Но во взгляде проскользнула та самая грусть, что читалась в ее глазах пару дней назад там, в лондонском кафе, а голос стал спокойнее и не таким уверенным, - скажи честно: помучить меня решил?

Спокойно и красиво бывает только в фильмах, в жизни приходится объясняться. И это сложнее всего, потому что каждая мысль должна пройти через мощный барьер внутренней цензуры «а не скажу ли я лишнего». Орлов также отошел на полшага, не желая оставаться в долгу.

- Саш, почему помучить? – он чуть удивленно посмотрел на то, как во взгляде Уэзенби промелькнула какая-то вселенская тоска, что, должно быть, именуется английским сплином. – Мне уехать? – спросил он, внимательно глядя на Шуру.

Сейчас он рисковал. Уэзенби всегда отличалась крутым нравом, и сейчас вполне могла сказать, чтобы уехал. А он, в свою очередь, развернется и уедет, потому что гордость была у Орлова чувствительным местом. Вернется в Лондон и сделает вид, что ничего не произошло. А это так, внезапное помутнение рассудка. Сейчас он стоял гордый, как декабрист перед казнью, и не обирался говорить что-либо до тех пор, пока не услышит ответ. Он свой ход сделал – приехал сюда, нашел монастырь и нашел в нем её. И что бы ни казалось о том, как она для него важна, несколько раз переступить через себя ради неё он не был готов. Орлов ждал ответа, и лишь очень внимательный наблюдатель мог сейчас разглядеть в его взгляде и мелких нюансах мимики не только решимость, но и надежду.

Была середина дня, но вокруг почему-то было тихо. Слишком тихо, если учесть, что по словам деревенских жителей в монастыре было много людей. Казалось, стих даже ветер, только Солнце продолжало в своей дурной манере палить Землю сухим жаром.

Почему помучить? Вполне логичный и ожидаемый вопрос для человека, который шесть лет смотрел на нее и не замечал ничего. Или не хотел замечать, потому что и так было хорошо. И можно было бы ответить, чтобы возвращался обратно, повинуясь собственной гордости, но сейчас она почему-то резко впала в дрему. А она лишь отрицательно помотала головой, не в силах сейчас что-либо сказать, лишь пробормотала что-то не очень членораздельное типа «нет».

В сознании медленно выстраивалась цепочка произошедшего, и чем четче она становилась, тем страшнее было. Почему-то. Логическим путем выходило, что приехал-то он, в общем-то, за ней, следом или для того, чтобы вернуть – непонятно, но именно за ней. А этот поцелуй говорил о том, что явно не просто так, чтобы сказать привет. И сейчас вдруг стало так плохо и больно, словно все, что скопилось за эти годы вдруг решило о себе напомнить и оставить-таки ее навсегда. Она просто стояла и смотрела на него, не чувствуя как по щекам текут горячие слезы.

- Шесть лет, - бормотала девушка, рассеянным взглядом блуждая по его лицу, - шесть лет я искала хоть какой-то намек, а все оказалось таким… глупым. Шесть лет против одного дня, чтобы увидеть и понять. Шесть лет, шесть…

Александра взъерошила волосы, которые и без того выскочили из прически, все еще не до конца осознавая реальность происходящего. И если бы она наблюдала за этой сценой со стороны, то обязательно скривилась бы, сказав, что все это сопли и телячьи нежности, но сейчас она сама была главной героиней сего действа, потому не могла ничего сказать или как-либо прокомментировать. Просто знала, что сейчас хочет оказаться в его объятиях и чувствовать его защиту и тепло, поддержку, но не могла даже пошевелиться, словно впала в некоторое подобие оцепенения.

И ведь не прогнала. А слова Шурочки о шести годах Орлов в силу природной неспособности понимать женскую логику и считать невероятное вероятным понял не сразу. Это как жирафа на балконе заметить. Они были знакомы, да, лет шесть. И все это время она… Орлов недоверчиво прищурился, слушая Уэзенби. Слабо верилось в то, что вечно уверенная в себе язвительная Шура, которая всем своим видом показывала «не лезь – убью» так пыталась привлечь внимание. Да, при знакомстве она показалась Александру интересной, но позже отношения строились довольно странно. Они не были близкими друзьями, скорее вечными соперниками: кто кого переупрямит, кто кому переязвит. Обычно, когда женщина хочет, чтобы её заметили, она больше красится и меньше одевается, а уж намеков и полунамеков Орлов не понимал, ему своих загонов хватало для того, чтобы исказить реальную картину мира до неузнаваемости.

Но сейчас было понятно одно: она не хочет, чтобы он уезжал. Сейчас Уэзенби сдавалась, и в чем-то её было жалко. Сейчас она была женщиной, в отличие от того, как вела себя обычно, и этим давала Орлову повод её поддержать, как должен вести себя мужчина, а не вечный соперник. Он подошел к Уэзенби и обнял её, прижав к себе.

- Хорошо, не уеду, - Орлов чуть улыбнулся. – Саш, ну что ты.

Он не знал, о чем сейчас можно говорить. Просто прижимал Уэзенби к себе, чувствуя себя дураком, что не понимал всего этого прежде. Наверное, Тибет просветляет. Но уже стало понятно, что он должен был здесь оказаться следом за ней.

- Слушай, я только приехал, ничего здесь не знаю, - сказал Орлов. – Мне, наверное, кому-то здесь представиться надо? Я только на китайском вообще не говорю.