Осколки надежды

Звонок из больницы застал Гунмао в офисе, куда его вызвал Ху среди ночи. Не было никаких срочных дел, боссу просто хотелось, чтобы четыреста двадцать шестой маячил перед глазами в это время. Выслушав все, что ему сказали, Кот много и долго орал на врача, почему-то не бросавшего трубку, затем в ярости опрокинул стоявший у стены стеллаж, разбросал двоих сорок девятых, пытавшихся его успокоить, и лишь когда в кабинет влетел лично лунтао и скрутил его, прихватив за глотку, немного угомонился. Он должен был ехать в больницу, и Ху отпустил его только после того, как он дважды пообещал не устраивать там погромов. Гунмао ненавидел всех врачей, которые не смогли помочь, и он боялся того, что сейчас могла чувствовать Цирилла. Паника и пустота, сначала принять одно, затем мириться с другим. Была какая-то подростковая обида, почему все не случилось так, как он хотел. Кот понял, что перешел какую-то грань в тот момент, когда лунтао стал на него орать. Ху практически никогда не повышал голос, а сейчас пытался докричаться, как до глухого. Затем сказал, что поедет с ним.

В больнице Гунмао старался просто игнорировать всех, кого видел. Он боялся, потому бесился ещё сильнее, но маячащий за спиной лунтао успокаивает лучше мантры Зеленой Тары, сейчас не хотелось проверять, кто кого одолеет в рукопашном бою, и на чьей стороне сегодня выступят Бизон и Чжоу, также находившиеся поблизости. Врач стоял в коридоре. Он стал что-то объяснять, из его слов Гунмао понял лишь то, что жизнь Цириллы вне опасности.

- Да пошли вы все, - тихо прорычал Кот перед тем, как зашел в палату.

Холодный страх и отчаянье, пустота, какая бывает в тот момент, когда исчезает надежда. Цирилла, кажется, спала, но выглядела очень уставшей. Гунмао заметил кровь на её руке, на мгновение зажмурился, справляясь с нервами. Это при братьях можно психовать, при кошке – нет. Мысли появлялись вяло и тут же захлебывались в новых и новых эмоциях.

Кот сел на стул возле кровати, затем провел кончиками пальцев по прокушенной руке. Он молчал, не зная, может ли сейчас Цирилла его слышать.

Успокоительное подействовало, а, может, просто добавилось к той опустошенности, что сейчас была. Как ей потом объяснили, когда она смогла почти нормально слышать, что наркотик не сильный, потому что сейчас нельзя блокировать естественные эмоции, и наговорили еще какой-то гадости, которую Цири не поняла. Она просто отвернулась от говоривших, закрыв глаза. Накатило равнодушие - вязкое, всепоглощающее, серое-серое, как будто безразличное.

Ресницы дрогнули - она почувствовала и узнала это прикосновение, но не повернулась, не зная, как сможет смотреть ему в глаза. Горлу стало больно, как бывает, когда чувствуешь, что рыдания и слезы подбираются к самому верху и вот-вот польются через край. Цирилле хотелось заплакать как ребенку, потому что так проще и легче, но на самом деле так не становится лучше, легче или проще. Так ничего не решается. Просто ребенок не умеет по-другому показывать свои эмоции. Ему больно - он плачет. Ему тоскливо - он плачет. Ему одиноко - он плачет.

Рука чуть сжалась, то ли пытаясь сбросить его ладонь, то ли так поощряя его действия. Цирилла не знала, что сейчас чувствует по отношению к Коту, который, быть может, впервые в жизни почувствовал, что хочет изменить свою жизнь, потому что сам ждал этого ребенка. И все же англичанка эгоистично полагала, что ей в стократ хуже, а потому хотелось обижаться, плакать и кричать, и обвинять кого-нибудь в том, что произошло.

- Прости меня, - чуть слышно выдохнула девушка, едва сдерживая слезы. Прости за то, что не смогла родить - только вот это произнести уже не смогла, закусив губу до боли. Она виновата в том, что не смогла - только она и никто больше.

Цирилла проснулась. Кот понял, что она винит в произошедшем себя, сам он до такого варианта догадаться не успел, виня кого угодно, в первую очередь, врачей. Он не понимал того, что ему объясняли, знал только, что она была беременна, а в итоге случился выкидыш, когда она была в клинике. Оправдания и объяснения его абсолютно не интересовали.

- Ты не виновата, - сказал Гунмао. Скорее он был виноват в том, что она сейчас находится здесь и в таком состоянии. Чудес не бывает, к этому можно было привыкнуть за годы работы на триаду, которые должны были воспитать цинизм. – Ты не виновата, - ещё раз, увереннее, повторил он. – Я заберу тебя отсюда при первой возможности, а до этого буду здесь с тобой. Я не хочу ещё и тебя потерять.

Он уже не верил врачам, Цирилла выглядела так, как выглядят раненые, потерявшие много крови. Сейчас врачи клиники были для Кота врагами, на попечении которых он не хотел оставлять женщину, которую считал своей не меньше, чем накануне. Ей плохо и больно, а он ничего не смог сделать, чтобы ей помочь, даже не встретил её вчера, тогда, возможно, что-то могло быть иначе. Гунмао не знал, что именно, логически мыслить сейчас не получалось. Он боялся. К потерям невозможно привыкнуть, зато они обостряют понимание того, какой хрупкой может быть человеческая жизнь. Кот чуть сжал руку Цириллы, затем убрал с её лица прилипшие к щеке волосы. Он видел, что она плакала до этого, и что была готова расплакаться сейчас. Наверное, от этого ей станет легче. Он не знал, что сейчас можно говорить, как нужно её успокаивать, как уговорить не сбегать, потому что она была кошкой, которая по своей природе бежит от привязанностей.

За дверью были слышны голоса Ху и врача. Гунмао не интересовало, что именно они обсуждали, но можно догадаться, что речь шла о здоровье персонала клиники, а не Цириллы. Не так давно она согласилась с ним сидеть, чтобы ему не пришлось оставаться в клинике, а он оставил её здесь и не был рядом.

Виновата. Виновата, и его слова этого не изменят. Потому что только от нее зависело здоровье этого ребенка - его ребенка, а она оказалась слишком слабой, чтобы удержать его. Цирилла смотрела на свою руку в крови, и его руку сверху, и никак не могла понять, что происходит.

Сейчас этот его жест был наполнен какой-то странной нежностью, которую англичанка боялась. Потому что раньше этого не было - сейчас что-то между ними изменилось, как будто перешло на качественно новый уровень, а она оказалась к этому не готова. Её пугала эта неожиданная нежность и заботливость с его стороны, потому что с ним она привыкла отдавать, а не получать. А теперь они поменялись местами, и ей это не нравилось. Ей не хотелось быть слабой еще и сейчас, она боялась едва ли не больше, чем Гунмао, а потому это заставляло ее говорить ужасные вещи.

- Зачем я тебе? Уходи, - Цири наконец повернула голову, чтобы взглянуть на Гунмао пустыми равнодушными глазами. Из уголка глаза скатилась слезинка, потерявшись в волосах. - Зачем тебе такая, как я? Я даже не могу...не могу родить нормального ребенка. Уходи, найди себе такую, которая будет на это способна. Я никчемная, я неправильная. Ты достоин лучшего, просто ты сам этого еще не понимаешь. Ты не должен сидеть рядом со мной, ты ничем мне не обязан.

Она знала и чувствовала, что Гунмао не такой бандит и подонок, каким хочет казаться. Она верила, что есть на свете такая женщина, которая заставит его поменять свою жизнь, только он ее еще не нашел. Пусть ищет, а не сидит рядом с ней рядом, как с больной, и не смотрит так, будто она стала какой-то заразной. Цирилла разрывалась между желанием остаться одна и вдоволь нажалеть себя и тем, чтобы Кот остался, потому что без него будет еще труднее. С ним плохо, и без него плохо, и остается только грызть себя. Зачем она ему, такая никчемная, не могущая даже быть просто женщиной, чей удел - рожать детей своему мужчине.

Какое-то время взгляд Гунмао был пустым, когда он слышал слова Цириллы, видел слезу, скатившуюся по её щеке, думал о том, что будет дальше. Он никогда не горел желанием решать проблемы тех женщин, кто с ним был. Его мало интересовали истерики, попытки удержать его ревностью или истериками, показательная холодность или стервозность, потому что он всегда вел себя так, как хотел сам. А сейчас он не хотел отпускать эту женщину, которая за два дня стала значить больше, чем все, кто был до неё.

- Причем здесь «должен» или «обязан»? – Кот чуть прищурился. – Я хочу, чтобы ты была со мной. Ты уже захотела родить моего ребенка.

Он не знал, как сказать обо всем, чем объяснялось его желание. Он знал об абортах, которые делали женщины, встречавшиеся на его пути. Никогда не реагировал на их эмоционально, просто ставил крест на тех отношениях, чтобы увлечься новыми. Сейчас Гунмао впервые осознанно допустил возможность того, что рядом с ним будет женщина, которая родит ему ребенка. Он хорошо запомнил разговор накануне, видел, как Цирилла отреагировала на новость о беременности, и бесконечно ценил её уже за это. Пожалуй, единственное, чем женщина могла его приятно удивить.

- Кошка, мне не нужен кто-то другой, - сказал Гунмао тоном, каким детям объясняют, что каждое утро Солнце встает на востоке. А потом наконец-то нашел фразу, которая объясняла то, что он успел понять за эти два дня. – Я люблю тебя.

Цирилла почти с ужасом поняла, что не может ответить Коту теми же словами, потому что она не знала, что люди понимают под " я люблю тебя". Родители Цириллы погибли рано, ей едва исполнилось три года, и она плохо помнила этот период своей жизни. А потом вся ее жизнь напоминала бег наперегонки с собственным дядей, от которого она старалась скрыться и спрятаться как можно дальше. Он всегда давал понять ей, что она - не желанная и нелюбимая в его семье. Цирилла никогда и ни одному мужчине не говорила о том, что любит его. С Таном она жила почти четыре года, и за все это время она не чувствовала желания сказать эти три простых слова.

Но страшнее было то, что и сейчас она не чувствовала необходимости это говорить. Она не была уверена в том, что любит Кота. Она хотела быть с ним рядом, она ценила его и заботилась о нем, но она не хотела и боялась давать какие-то названия тому чувству, что было между ними. Казалось бы, какая разница, но, оказалось, что разница огромная, в целую пропасть, через которую не перекинешь мосты и не протянешь ниточку. Она уже один раз обожглась, подпустив одного мужчину слишком близко, неприлично близко, и сейчас боялась сделать это снова.

Цирилла все также боялась перейти какую-то незримую черту, которая всегда была между ними, она все также боялась оттолкнуть его от себя чем-то неправильным, боялась посягнуть на его свободу и еще больше боялась потерять свою. А сейчас получалось, что он добровольно вручает ей ключи от его золотой клетки.

- Прости, Мао... - голос был тих и безжизнен, Цири опустила глаза, не в силах больше выдерживать его взгляд. Перед ним она чувствовала себя виноватой. - Мне страшно.

Гунмао сам не верил, что произнес эти слова вслух. Нельзя сказать, что он их никогда никому не говорил. Говорил, сотни раз разным женщинам в разных ситуациях, но, пожалуй, впервые они были наполнены тем смыслом, который он вкладывал в них сейчас. Цирилла не ответила тем же, и для Кота это означало только одно – она правильно поняла, что именно он хотел сказать, не приняв слова за некую вежливость, которой требовала ситуация.

- Не бойся, - Гунмао чуть улыбнулся и провел кончиками пальцев по шее девушки, внимательно глядя на то, как она прячет глаза. – Скажи мне, только честно. Ты бы хотела, чтобы я был с тобой? Только без всяких домыслов, с кем мне будет лучше.

А ещё нужно было как-то справиться с нервами, чтобы поговорить с врачом о том, когда Цириллу можно будет забрать из больницы, потому что её страшно тут оставлять. Возможно, если бы дома были близнецы, ей сейчас было бы легче. Следом за этим всплыла здравая мысль о том, чего может бояться кошка: один раз её уже бросили с двумя детьми на руках. И тем больше удивляло её желание родить этого ребенка человеку, который не обещал ей ничего. Более того, человеку, вся жизнь которого слабо вяжется с представлением о семейном благополучии. Многое легко объяснялось её молодостью и наивностью, возможно, ещё какими-нибудь высокими идеалами, которые воспитывались в европейках в отношении детей, потому что в Китае к абортам относились не так, как в Европе. Многие понимали, что родят в своей жизни одного ребенка, потому более внимательно относились к выбору отцов. Это все подсказывал циничный здравый смысл, вопреки которому хотелось верить, что Цирилла не так просто все это время была рядом, и что тот диюй, что происходит сейчас, это лишь этап в их отношениях, а не их конец.

Все происходящее пугало ее, и слова, которые должны были успокоить, произвели совершенно обратный эффект. Цирилла испуганно посмотрела на Кота, чувствуя себя крохотным зверьком, попавшим в ловушку, из которой он не может выбраться. Девушка вяло заворочалась под укрывающим ее одеялом, чтобы приподняться и сесть - огромная кровопотеря помешала ей сделать это быстро, поэтому прошло некоторое время, прежде чем она смогла поменять свое положение и наконец прижаться к Гунмао, спрятаться у него на груди, свернувшись маленьким комочком, потому что так спокойнее, и уже страшно не так сильно.

Благодаря введенному успокоительному Цирилла не до конца понимала всю тяжесть случившегося с ней - после ее истерики осталось лишь какое-то чувство, что все это происходило не с ней, но большего она пока не чувствовала. Острота потери ощущалась неясно, неточно, как через запыленное стекло, пока что властвовал шок напополам с седативным эффектом, отчего оставался только непонятный страх, который имел странную причину, которую девушка никак не могла найти.

- Я в жизни еще никогда ничего сильнее не хотела, - честно, насколько позволяло ее состояние, ответила англичанка, чуть поглаживая пальцами Кота по груди, и надеясь, что для него это будет звучать как завуалированное признание в любви. Цирилла полагала, что иногда слова ничего не решают - потому что надо доказывать своими поступками. Иногда надо броситься в пропасть, чтобы понять, что всегда умел летать. Она была рядом с ним, она терпела его выходки, она молчала, она улыбалась, она спала с ним, она возвращалась к нему - неужели все это не может быть красноречивее каких-то там трех слов? Слова только мешают понимать друг друга, точно также, как слепы глаза - искать надо сердцем. - Не оставляй меня одну, пожалуйста.

По мере того, как возвращалась способность думать, Кот стал замечать много интересного. Например, что Цирилла ведет себя немного странно, что в сочетании с замедленной реакцией чуть расширенных зрачков могло быть действием чего-то занятного, что в стенах больницы называют успокоительным, а на улице было одним из видов дряни. И рядом со следом от капельницы был свежий след от укола. Гунмао помог девушке сесть, когда она стала подниматься на кровати, затем прижал её к себе, слушая те слова, которые сейчас мечтал услышать. Не стала показывать лишнюю гордость, не убежала.

- Не оставлю, все будет хорошо, - Кот стал гладить Цириллу по спине и коснулся её лица несколькими поцелуями. – Как ты себя чувствуешь?

Определенного рода опыт подсказывал, что следом за подавленными эмоциями и заторможенностью придет отходняк. И тогда кошке станет намного тяжелее, чем сейчас. При этом он уже решил, что никакой лунтао него не остановит в желании свернуть шею врачу, если тот решит держать Цириллу на таких препаратах, к которым даже на улице относились настороженно из-за очень тяжелого отвыкания.

Голоса за дверью стихли, но Гунмао знал, что никто из присутствовавших не ушел. Врач пока не рисковал заходить в палату и правильно делал.

- Не знаю, - немного подумав, ответила Цири, закрыв глаза и пытаясь понять, что же она сейчас чувствует, кроме страха, который, казалось, въелся под кожу. - Вроде ничего не болит, но какое-то мутное состояние. Они что-то вкололи мне, я не знаю что.

Из пространственных объяснений врачей она ничего не поняла и не стремилась понять, потому что тогда ей было не до этого. Сейчас тоже было не до этого, просто все вокруг было непривычным, а самой себе Цири казалась слишком спокойной, какой она никогда не была. А сейчас, кроме страха, она просто ничего не чувствовала, как будто все эмоции разом притупились. Но даже сейчас Гунмао вновь оказался сильнее ее страха - он всегда был сильнее. Цирилла успокаивалась, вновь чувствуя, как подступают слезы, но плакать уже не хотелось. С ней творилось что-то непонятное, и девушка никак не могла понять, что именно, и как это называется. Такого с ней не было даже в время первой беременности, даже после первых родов, которые очень хорошо запомнились, словно это было только вчера.

- Ты не спал ночь, - робко произнесла англичанка, и сквозь мутный заслон из наркотического эффекта просочилась вина. Опять вина за то, что не смогла родить, и за то, что он оказался тут по ее вине. Если бы она была чуть сильнее, то ничего бы этого не случилось. - Скажи, что ничего ведь не изменилось, да? И не изменится?

Цири посмотрела в глаза Коту, словно пытаясь найти там ответ. Ей невыносима была мысль что-то менять, и она стремилась всегда обезопасить себя от любых потрясений. За последние сутки жизнь поменялась два раза, и девушка опасалась, что произойдет что-то еще, из ряда вон выходящее. Закралась дурная мысль - ты все равно виновата, и ты ничего не сможешь сделать, чтобы исправить это. Ни-че-го.

Изменилось. Только за прошедшие сутки Гунмао понял, как важна для него его кошка, как боится он её потерять, и как он готов к тому, чтобы она все время была рядом. Он осознал, насколько сильно, сам того не замечая, привязался к этой женщине, которая принадлежала другому миру. Она была молодой и наивной, чистой и светлой, не такой, как большинство окружавших его людей. И она была ему нужна, потому что невольно наполняла его жизнь своим светом. Когда не пытаешься замечать в поведении женщины признаки искренности, а просто их видишь. И это важнее любой даже самой красивой игры в отношения.

- Если и изменится, то только к лучшему, - сказал Гунмао, улыбнувшись. – Я вижу, что тебе что-то вкололи. Скоро уже пройдет. Если разрешат, я тебя уже сегодня заберу домой. Я не хочу, чтобы ты здесь была. Там ещё под дверью ребята караулят, врача от меня защищают, - чуть виновато добавил он.

Кот знал, что лунтао все ещё в клинике, но за все это время он не звонил и не заходил в палату. Ждал. При всей своей жесткости, Тигр сейчас поступал не как большой босс, а как друг. Гунмао был этому немного удивлен и искренне благодарен.

- Скоро вернемся домой, и все будет так, как раньше. Ещё и пацаны твои вернутся, куда-нибудь вместе поедем. Если хочешь, отпрошусь на пару-тройку дней, и поедем за город, - предложил он.

Гунмао, действительно, не спал всю ночь. Но сейчас он этого не чувствовал. Так бывает, когда зашкаливает адреналин и перестаешь замечать, сколько прошло времени.

- Ты не ругайся на врачей. Они ведь...- Цирилла споткнулась о собственные слова, ненадолго замолчав. -...они ведь сделали все возможное.

Сказать это было гораздо труднее, чем обвинить саму себя в том, что произошло. Цирилла была человеком, которому было легче взять вину на себя, чем обвинять кого-то другого, к тому же в таком деликатном вопросе сейчас уже и не разберешь, кто прав, а кто виноват. С этим просто надо смириться, и сделать это нужно сейчас, пока еще странные притупленные эмоции, когда не так больно. Она была благодарна Гунмао, что он оказался сейчас рядом, и она даже не задумывалась о том, как он так быстро оказался в больнице и откуда узнал о случившемся. Она просто чувствовала его рядом с собой, отчего на глаза набегали слезы, в который раз, но сейчас они, наконец, нашли себе путь по щекам девушки.

- Я верю, что вдвоем мы сможем это перенести. Только можно пока без близнецов? - попросила Цири. Мысль о том, что у нее есть еще двое детей, которые все также продолжают быть ее детьми, вне зависимости от того, что с ней произошло, пришла в голову внезапно. Сейчас Цирилле было трудно думать о них, потому что она только что потеряла ребенка, который мог бы стать третьим в их семье. Она не знала, как после этого сможет смотреть на мальчишек, и чувствовала себя неспособной сейчас даже думать о том, что у нее есть дети. От этого становилось только больнее, так странно, но видеть их сейчас не хотелось. Хотелось быть только вдвоем с Котом, потому что одна она не в состоянии справиться с этой тяжестью. - Просто хочу домой. Мне здесь не нравится. Тут пахнет смертью. Знаешь, она пахнет не так, как кровь. По-другому. Как будто чем-то сухим и старым, сладковатым, холодным, и в тоже время кислым. Мне кажется что я насквозь ею пропахла.

Белая кошка всегда должна оставаться белой, а сейчас у нее рука одна в крови, и вокруг этот мертвый запах, от которого мурашки по коже и холод где-то внутри.

Гунмао заметил, что девушке сейчас сложно говорить о близнецах. Но она расплакалась, давая волю своим эмоциям. Говорят, что женщинам от этого становится легче, поэтому вместо того, чтобы её успокаивать, Кот её слушал и гладил по волосам и по спине. Он знал, как пахнет смерть, они были своего рода приятелями, так часто приходилось сталкиваться в течение жизни. Ночной Пекин постоянно воевал, когда-то больше, когда-то меньше, но почти всегда были те, кто хотел убить тебя и твоих людей, и те, кого нужно убить тебе. Гунмао этого не говорил вслух, не та тема, что хочется обсуждать с женщиной, да ещё и в такой ситуации.

- Подожди минуту, - Кот коснулся губами лба девушки, затем отпустил её и подошел к двери палаты.

Там тут же послышалось копошение. Чжоу, Бизон и врач смотрели напугано, взгляд Ху был налит свинцовой тяжестью. Как-то так, наверное, реагируют родственники раненого, дожидаясь хирурга. Только сейчас человек, жизнь которого якобы находилась под угрозой, сидел в коридоре. Кот остановился в дверном проеме, чтобы Цирилла могла его видеть.

- Я хочу забрать её домой. Сегодня, - с вызовом сказал Гунмао, глядя на врача.

- Ей нужно все время лежать, может понадобиться успокоительное…, - напугано начал отвечать эскулап.

- Все время лежать она может дома, - сказал Кот. – Ещё раз вколешь ей эту дрянь, голову откручу. Я спрашиваю, я могу её сейчас забрать домой?

- Здесь у нас не тюрьма, можете когда угодно забрать.

Гунмао зарычал, сорок девятые насторожились, и Ху поднялся с дивана и встал между ним и врачом.

- Мао, остынь. Сяншен, если мы сейчас заберем леди Грей, ей что-то будет грозить?

- Если она будет все время лежать, то ничего, - он многозначительно посмотрел на Кота. – Минимум три дня в постели, потом хотя бы пару месяцев не поднимать никаких тяжестей, если вы планируете, чтобы следующий раз был более удачным. И никаких перелетов в ближайшее время.

- Чжоу, сгоняй к Коту на квартиру, привези для леди Грей одежду. Мао, дай ему ключи. Я домой. Если ты здесь будешь сцены устраивать, урою, - подвел итог переговоров Ху.

- Спасибо, - Гунмао чуть поклонился боссу, затем бросил Чжоу ключи, которые тот поймал.

Врач ушел оформлять документы, а Кот вернулся в палату.

- Скоро поедем домой, - объявил он, возвращаясь на стул возле кровати. – Тебе только одежду привезут.

Цирилла быстро успокоилась, найдя себе молчаливую поддержку в лице любимого человека. Она не могла признаться в этом ему и боялась признаться себе, но это было что-то внутри, что-то такое, что уже не требует никаких признаний, потому что где-то чувствуешь, что так и оно и должно быть, и это правильно. Такое чувство бывает, когда что-то для себя сам понимаешь, и прячешь это в какой-то укромный уголок, обещая подумать над этим в свободное время. Все было слишком запутанно, непонятно, но, кажется, на сегодня ужасы закончились.

Цирилла видела и слышала все, что происходит в дверях, ей странно было понимать, что обычно спокойный и невозмутимый Гунмао начинает рычать и едва ли не метаться, когда дело касается ее. Ей хотелось домой, но она бы могла и пережить эту ночь в больнице, а спорить с взвинченным мужчиной она не решалась. К тому же желание быть рядом с ним за пределами этой белой мертвой комнаты было гораздо сильнее, чем желание удостовериться, что все, что могло случиться плохое, уже случилось. Цирилла принялась тереть костяшки, чтоб стереть остатки крови, удивляясь, насколько неуклюжими стали ее движения, какими-то чужими, будто она никак не могла нормально управлять своим телом. Закончив с рукой, начала приглаживать встрепанные волосы и вытирать размазанные по щекам слезы, чуть смущаясь от того, что ей приходится это делать под взглядом Кота.

- Спасибо, - поблагодарила Цирилла, преодолев желание начать умываться лапой и, наконец, немного приведя в себя в относительный порядок. Девушка села в постели ровно, чувствуя, что вроде бы заваливается на один бок, но не смогла понять, на какой именно - или ей просто это кажется. - Без тебя бы я не справилась одна. Я очень хочу, чтобы ты был счастлив, Мао, и я сделаю для этого все, что в моих силах. Ты достоин этого, я знаю. Обними меня...мне так спокойнее.