Когда делаешь больно

Сон был липким и тягучим, черным, неприятным. Цирилла барахталась в этом сне, как увязающий в вязкой грязи беспомощный котенок, задыхаясь и жадно глотая воздух. Пыталась выбраться, скинуть с себя эти оковы, но проснуться не получалось. Снова было больно. Больно черной, поглощающей все мысли и чувства, оставляя черный пепел выжженных надежд и желаний, болью. От нее некуда прятаться и бежать. Убить ее можно только убив себя. Иногда так хочется разодрать руками кожу, и достать из самого сердца эту вязкую черную массу... достать и выкинуть! Чтобы избавиться от нее навсегда. Так хочется плакать, орать, биться в истерике, только чтобы она хоть немного отступила...
А потом она увидела – из темноты внезапно вынырнули белые больничные стены со стеклянными окнами, уходящими в бесконечную даль. Впереди стоял маленький черноволосый мальчик, босиком и в белой больничной пижаме. Его глаза болезненно ввалились, а сам он выглядел потерянным, напуганным, и вместе с тем – озлобленным. Обиженным на весь мир. Тонкая детская ручонка крепко сжимала в руке игрушечного зайца с оторванной лапой. Цири видит себя словно со стороны, как подходит к этому мальчику, желая утешить его.

- Что случилось? – спрашивает она. – Почему ты один?

- Я ждал тебя, - ответил мальчик, поднимая на Цириллу карие глаза. Болезненно ввалившиеся, непривычно огромные на худом детском личике, они смотрят гораздо старше своего возраста. Сколько ему лет? Четыре? Шесть? Восемь? Цирилла силится понять, и понимает, что не может вспомнить, как выглядят дети в перечисленном ею возрасте.

- Как тебя зовут? – Цири кажется, что в чертах этого ребенка есть что-то знакомое, но они никак не может ни вспомнить, ни понять, откуда она его знает.

- Не знаю, - безымянный мальчик пожимает плечами, отчего из-под ворота рубашки показывается болезненно бледное тоненькое плечико.

- Ты потерялся? Хочешь, мы поищем кого-нибудь вместе? – оставлять его одного в пустом больничном и бесконечном коридоре не хочется.

- Я хочу тебе кое-что показать, - говорит он и, взяв девушку за руку, тянет ее за собой. Некоторое время они идут молча. С обеих сторон тянутся бесконечные больничные стены, и ничего не меняется. Затем внезапно впереди появляется тупик, и мальчишка прижимается носом к стеклу, чтобы посмотреть, что там. Цирилла всматривается – видит палату, мониторы, приборы, кровать. На кровати лежит девушка – светлые волосы, в чертах что-то неуловимо кошачье. Цири кажется, что она знает эту девушку, но вот только откуда? Силится вспомнить, но вместо памяти – какая-то сплошная серость и пустота.

- Кто это? Что с ней? – спрашивает Цири маленького мальчика, тоже разглядывающего молодую женщину, укрытую одеялом.

- Смотри, - просто ответил ребенок неожиданно взрослым голосом. Цири смотрит. Внезапно женщина начинается биться в судорогах, на белом расплывается яркое пятно, кажется, красное. Девушку болезненно скручивает, но Цири не слышит крика. Откуда-то появляются какие-то люди, в белых халатах, с какими-то аппаратами в руках, суетятся возле девушки, заслоняют обзор, а потом все медленно тает в молочно-белой пустоте.

- Что с ней стало? Что с ней случилось? – Цирилле почему-то очень важно это знать, но она не понимает, почему именно. Девушка оглядывается – ребенка рядом нет, но детский тихий плач доносится откуда-то издалека. Англичанка идет на звук, и находит того же мальчика, плачущим, забившимся в угол. - Ты что? – Цири присаживается на корточки рядом с ребенком. – У тебя что-то болит?

- За что, мама? Я тебе не нужен? Ты меня не любишь? Почему? – заплаканные глазки поднимаются на Цири, и она наконец понимает, на кого похож этот ребенок, и кто он, и кто были эти люди, и та девушка на кровати. Цирилла отшатывается от мальчика, падает на спину и пытается отползти назад. Тишину вокруг пронизывает его голос: «За что, мама?», и Цирилла начинает кричать, зажимает уши руками, только чтобы не слышать.

- Не-е-е-е-ет! Не надо, пожалуйста! - внезапно просыпается от своего крика, садится в кровати, порываясь куда-то бежать, из глаз текут слезы, тело трясет, а в воздухе разливается липкое чувство страха. Не помня себя, девушка зажимает лицо ладонями и громко, безудержно, начинает рыдать.

Цириллу совсем недавно выписали из больницы, и Кот старался как можно больше времени проводить с ней, боясь, что она снова попытается что-то с собой сделать. За эти дни он устал, потому что дела нужно было решать быстро, а кантонцы, как назло, возобновили свои попытки лезть в Северную Столицу, из-за чего пару раз с ними происходили стычки. Проснулся Ким, внезапно обнаруживший, что в городе неспокойно, а Гунмао уже сил не было от него отбрехиваться, все чаще вопросы с полицией решали другие люди. Ху многое понимал, старался решать без Кота те вопросы, что можно было без риска свалить на других, и немного перекроили структуру боевого отряда, которым теперь Гунмао управлял через Бизона, Шмыгу и ещё пару ответственных ребят, получивших трехзначные номера. Раньше это все почему-то не делалось, потому что кто-то, видимо, всерьез верил, что у Кота мало того, что девять жизней, жить он их может все одновременно.

В этот раз он поздно вернулся домой после нервных переговоров, которые все же закончились без стрельбы. Кажется, кто-то начинал понимать, что на пекинского лунтао переть силой равнозначно попытке остановить локомотив голыми руками, этого они и добивались в последние пару лет. Все было бы хорошо, если бы не сохранявшийся страх.

Гунмао проснулся, почувствовав, что Цирилла зашевелилась. Она что-то кричала во сне. Он сел на кровати и увидел, что девушка плачет. Откинув одеяло, Кот обнял девушку за плечи, почувствовав, что она трясется от страха.

- Кошка, что такое? – чуть взволнованно спросил он. – Тебе сон плохой приснился?

- Ребенок, Мао, ребенок, - сдавленно и скомкано, непонятно выговаривала Цирилла сквозь рыдания, хватаясь за руки Гунмао, ничего не видя и не слыша и пытаясь подобраться к нему ближе, прижаться, спрятаться, потому что страшно до холодного ужаса, - там был ребенок! Твой!

И вновь безудержные слезы, в голове пусто от кошмара, и липко, и страшно, но что-то начинает идти не так - как будто что-то вырывается из-под контроля, как тогда, в больнице. Что-то начинает неконтролируемо выбираться из сознания. В голове сотни звуков, чужие мысли сверху, снизу, со всех сторон, вбиваются, настойчиво лезут, и почему нет сил прекратить эти попытки, и вместо того, чтобы защищаться от них, Цирилла инстинктивно начинает выдавливать их наружу, отчего ментальный фон вокруг нее начинает подниматься. Лишь бы избавиться, лишь бы все прошло. И всего лишь чувствует, что с ней что-то не так, и в ушах звенят полчища настырных комаров, энергия, вместо того, чтобы задерживаться вокруг ее сознания, почему-то течет наружу, разливается широкой волной, накрывая того, кто с ней рядом. И голос в голове «За что, мама?», отчего становится только больнее, и Цирилла начинает раскачиваться в кровати, потому что чувствует себя больной и неспособной, но никак не может понять, в чем проблема.

Мальчик снился ей не первый раз, но только сегодня ей удалось досмотреть этот сон до конца. Первые несколько дней Цирилла молчала, считая, что она могла его случайно увидеть в больнице или где-то в другом месте, хоть и просыпалась в холодном поту, ей удавалось скрыть это от Кота. При нем она вела себя так, будто все нормально, сама же мучилась от припадков неконтролируемой энергии, начала прятаться, чтобы не показать это Мао. Боялась оставаться одна, но пряталась, потому что не знала, что с ней происходит.

Кот не знал, что на это ответить. Сказать, что очень хотел бы, чтобы все было иначе? Но он ничего не мог с этим делать, зачем вновь и вновь изводить себя тем, что не исправить? Он крепче обнял Цириллу, но почувствовал, как виски сжимает резкая боль, будто какая-то липкая черная или какая-то темная энергия впивается в череп сотнями иголок. Но этого всего нужно стараться не показывать.

Во рту пересохло, и говорить было сложно, в то время как мысли с трудом складывались в слова сквозь сильную боль. И ощущение такое странное, как тогда, когда он почему-то уехал на круг. Наверное, так сходят с ума. Стало страшно. Как он может отвечать за все, что сейчас от него зависит, когда он не способен справиться с собственным рассудком? Что это? Следы дури, алкоголя, каких-то старых пропущенных ударов или просто нервы, которые сейчас не получалось контролировать? А боль лишь усиливалась, из-за неё перед глазами мелькали черные точки. Небо, только бы кошка этого не заметила сейчас.

- Мы не в силах его вернуть, - тихо сказал Гунмао, потому что говорить громче было больно, слова будто звенели в ушах. – Но мы должны жить дальше, слышишь?

Чертовщина какая-то, такого никогда не было с ним прежде. За последние дни он выпил максимум бокал виски и то не до конца, маловато для белой горячки. И Кот не знал даже, кому можно об этом сказать, потому что даже Эскулап доложит все Ху, да и не психиатр он ни разу. Лунтао говорить тем более нельзя, и так носится с ним, как с ребенком-инвалидом.

Цирилла выдавливала все наружу, чувствуя, как в голове становится пусто, а уже спустя мгновение, как прибрежной волной туда вновь сбрасываются новые чужие мысли, где-то были мысли Кота, но она не могла найти их среди кучи других, ненужных. И вновь выкинуть все наружу, потому что каждая судорожная попытка построить ментальный щит с треском проваливается, потому что не удается, даже как новичку, выкинуть все лишнее из головы. Не удается успокоить себя, чтобы вновь обдумать все логически. Не удается следовать собственным же урокам, не удается начать все заново, как будто она разучилась думать так, как привыкла, как будто просто потеряла все, что умела. Наваливался страх - как же так, как теперь быть? И сон уже казался не таким страшным, по сравнению с той проблемой, что сейчас творилась с ней.

И не только с ней. Воздух электризовался от накопившейся в нем черной грязной энергии, был почти ощутим. Эта энергия в воздухе особого вида. Кажется, если протянуть руку, то можно ощутить ее давящую многотонность кончиками пальцев. Причем поверхность ее представляется как нечто неприятно шершавое. Цирилла, наконец, заметила, что сбрасывает энергию не просто в воздух - она непременно попадает на Кота, который неизбежно оказывается рядом.

- Мао? - вопросительно, с внезапно высохшими от осознания слезами позвала Цири, видя, как он покачивается, сидя. В голове опять бардак и не получается все это сдерживать, отчего начинает ломить затылок и слезиться глаза, как будто она вновь вернулась в пору своего ученичества. И энергия опять льется через край, а девушка сжимает голову руками, что прекратить этот ужас, что с ней происходит. Она, наверное, сходит с ума, теряет способности, теряет связь с миром, потому что так не бывает. нет, так категорически не бывает. И, глядя расширившимися глазами на Мао, начинает отползать назад, дальше от него, но вскрикивает от резкой боли, ударившей по виску.

Боль только усиливалась, а голова наполнялась жужжащим звоном, от которого, казалось, лопнет череп. Цирилла отодвинулась в сторону, а Гунмао сжал руками виски, пытаясь хоть как-то уменьшить невыносимую боль. Сердце колотилось от страха, хотелось куда-нибудь отсюда деться, чтобы только кошка всего этого не видела. На лбу выступила испарина, Кот жмурился, потому что даже минимальный свет, пробивавшийся с улицы между тяжелых штор, раздражал глаза. Голос Цириллы показался оглушительно звонким.

Он покачал головой, не зная, что можно сейчас ответить. Кажется, Цирилла испугалась. Кот лег на подушки, но легче не стало, будто воздух в комнате был наполнен каким-то ядом, и с каждым вздохом усиливалась эта боль, от которой не удавалось спрятаться.

- Голова болит, - выдавил из себя Гунмао, закрывая лицо руками.

Он судорожно соображал, что сейчас можно сделать, наверное, собраться с силами, дойти до кухни и выпить таблетку. Только уже от одной мысли, что придется шевелиться, боль становилась ещё невыносимее. А рядом была ещё кошка, которой сейчас плохо, и которой нужно как-то пытаться помочь, когда самому уже хочется застрелиться. Гунмао был почему-то уверен, что выстрел в висок – это не так больно, как ему сейчас.

Цирилла отползла еще дальше, потому что внезапно поняла - это ее энергия, грязная, больная и неконтролируемая ментальная энергия вызывает у него новые приступы боли. Она сейчас подобно чуме распространяет вокруг себя волны, которые никак не получается собрать вокруг себя, и они расползаются вокруг, накрывая болезненными ощущениями всех, кто рядом. Она же так убьет его! Цири свалилась с кровати, стараясь оказаться как можно дальше, зажимая одной рукой то правый, то левый висок, как будто это могло как-то препятствовать все новым и новым метальным волнам, а с помощью другой пытаясь оттолкнуться еще немного. Цири уперлась спиной в сену, всхлипнула и выскочила из спальни, ища место, где можно спрятаться, где он будет не так сильно чувствовать ее неконтролируемые атаки.

Цири слепо металась по квартире, натыкаясь на мебель, ничего не видя, потому что шум в ушах не прекращался, а глаза продолжали слезиться, пока наконец не врезалась в холодильник. Сползла вниз, забиваясь в угол, садясь прямо на пол, едва ли стараясь не вжаться в стену, пройти через нее. Убийца. убийца. убийца - колотило молоточками изнутри по всей голове, девушка зажала оную руками, тщетно пытаясь успокоиться и худо-бедно восстановить хилый щит, чтобы прекратить излияния энергии.

Цири уткнулась лицом в прижатые к себе колени, накрыла голову руками, дрожа и всхлипывая без слез. Она ведь чуть его не убила - что же будет дальше? А если она в следующий раз не проснется, а будет медленно убивать во сне, отторгая собственную энергию? А если она просто не успеет что-то предпринять? Что если следующая вспышка будет намного сильнее этой? Надо успокоиться, надо опять успокоиться. Сейчас...вот сейчас почти. Нет, не удается. Еще раз. Не паниковать, иначе все потеряно. Тепло холодильника грело бок, Цири чувствовала себя нашкодившей кошкой, боящейся вылезать из темного угла. Надо успокоиться. Надо взять контроль. Магия должна служить человеку, а не человек магии. Голоса тише, звон уходит, только глаза еще слезятся.

Гунмао попытался подняться с кровати, заметив, как метнулась из комнаты девушка. Он не знал, что у неё на уме, когда она в панике мечется по квартире, потому заставил себя сесть на кровати, сжимая голову руками, затем подняться, чувствуя, как за звоном в ушах и темными точками перед глазами невозможно ничего увидеть или услышать. А потом в какой-то момент боль прошла также резко, как и началась. Он перевел дыхание, затем побежал в соседнюю комнату за Цириллой. Там её не было. Окно закрыто, это он заметил рефлекторно. Липкий страх становился сильнее из-за тишины, повисшей в квартире. Страх, которому он не хотел давать имени, лишь спешил как можно быстрее найти Цириллу.

- Кошка, ты где? – позвал Гунмао, выходя в коридор. Затем он зашел на кухню, где и увидел девушку, забившуюся в угол возле холодильника. – Милая, я тебя напугал?

Он присел возле девушки и осторожно коснулся её плеча, затем провел рукой по щеке. Заглянул в глаза, улыбнулся, надеясь, что этим чуть успокоит.

- Прости. Уже все в порядке, я не знаю, что это было, - признался он. – Пойдем спать?

Страх отступил, как только он увидел Цириллу, сейчас оставалось лишь непонимание произошедшего. Если это будет повторяться, нужно как-то решать проблемы с собственной головой, слишком высоки ставки в игре, чтобы позволять себе такие слабости.

Цирилла чувствовала, что голоса уходят - усилием воли ей удалось себя успокоить, загнать свои эмоции в жесткие рамки. Получилось навесить слабый щит, который должен был хотя бы немного закрыть ее от внешнего мира. Она как будто заново училась все это делать, ее не покидало чувство разобщенности с собственной магией. Однако ей удалось вновь начать контролировать себя, не понимая, что ее так сильно напугало - раньше такого не случалось никогда. Наверное, она действительно сходит с ума, раз ее тянет резать себе руки, и происходят такие вот ошибки. Гунмао звал ее, искал, а она боялась даже отозваться, потому что не знала, что произойдет в следующий момент.

- Не надо, не приближайся! - протестующе выставив руку, попросила она срывающимся голосом, но он ее не послушал. Цирилла втянула голову в плечи, чуть щурясь и мучительно сильно стараясь держать себя в руках. - Зато я знаю. Это была я, Мао, я чуть не убила тебя! Это у меня проблемы с головой, а не у тебя. Это я, я во всем виновата...

Цири вновь обхватила голову руками, собирая готовые разбежаться в стороны мысли воедино. Что если это будет продолжаться и дальше? И как долго? Что если произойдет что-то страшное? И если она станет этому причиной? Что тогда будет? Опять вопросы, на которые никто не может ответить. Она боялась. Она смертельно боялась причинить ему какой бы то ни было вред. А сейчас получалось, что они даже спать рядом не могут, потому что у нее не все дома, и припадки могут повторяться. Цирилла знала, что виной этому - эмоциональная яма, в которую она сейчас попала, что ей нужно успокоиться для того, чтобы все вернулось в норму. Но легче сказать - чем сделать, особенно когда тебя преследуют кошмары с мертвыми мальчиками, когда ты теряешь способность управлять собой и контролировать собственную магическую силу.

Слова кошки были похожи на бред, если только не вспоминать, какой силой она обладает. Гунмао внимательно на неё посмотрел, пытаясь понять, насколько честно она сейчас говорит, или просто на себя наговаривает. Кажется, честно. Неужели и тогда она сама отправила его на круг, чтобы уйти? Если это так, все его попытки за ней следить будут бессмысленными, ей ничего не стоит вот так вот отослать его куда угодно.

- Скажи мне, только честно, - Гунмао чуть прищурился, внимательно глядя в глаза девушки. – Я тогда уехал из-за того, что ты так сказала?

Он хотел знать правду, несмотря на то, что это сейчас пугало сильнее всего. Он уже успел смириться с тем, что Цирилла владеет магией, но не представлял, какие именно силы у неё были. Ей ничего не стоит вот так вот влезть в мозг и что-то там изменить или напасть, как сегодня? Кот по-прежнему больше всего боялся её потерять, но хотел хотя бы понять, с какой силой имеет дело и на что нужно рассчитывать, если им случится столкнуться так, как несколько дней назад. Он не злился из-за того приступа, что был только что: видел, что Цирилла сама этого не хотела, но он не мог понять, как должен ей сейчас помогать, когда не понимает ничего из того, на что она способна. Она не была обычной женщиной, она обладала странной особой силой, с которой не справиться, не зная, чего можно ожидать. Она может двигать предметы силой мысли, способна ли она её разбить окно? Она может вызвать приступ головной боли, отнимая способность мыслить, может ли она заставить его уйти от неё? Это уже не возможность погулять по крышам в кошачьем облике, а намного серьезнее.

Цири почувствовала, как от прозвучавшего вопроса у нее похолодело внутри. Она не знала, как сейчас ему ответить - сказать правду или все отрицать. Любые отношения строятся на доверии - без этого невозможно даже нормально общаться. Сама виновата, во всем виновата только ты одна - ты сама загнала себя в угол, тебе и выбираться оттуда, но сделать это ты должна достойно, а не прячась по всем углам.

Цирилла некоторое время - довольно долго - мочала, терзая себя и пытаясь найти слова. Те, что приходили в голову - казались бессмысленными, бессвязными, совершенно нелогичными. Да и как тут объяснить, если ты действительно совершила ошибку. Только теперь Цири поняла, почему Шири никогда - никогда не лезет в голову без разрешения. Потом это может обернуться ужасными последствиями. Наконец, поняв, что теперь уже ничего не изменишь, потому что говорить надо только правду - Цири кивнула.

- Тогда мне казалось это правильным. Я не знаю, чем я думала, и мне хотелось только одного - умереть. А без тебя они бы не справились. Я понимаю, что это сложно принять и понять, я понимаю, что это опасно, и, если бы я могла, я бы никогда в жизни так не поступила. Тогда я полностью контролировала себя и свои силы. Сейчас я в этом не уверена - как будто у меня что-то съехало, что-то, что раньше работало без перебоев. Я боюсь причинить тебе вред. Завтра я вернусь на Тибет, - она говорила спокойно, не нервничая, потому что поняла - вот так рушатся миры, так прекращают свое существование целые эпохи, так расходятся в разные стороны, чтобы больше никогда не встретиться. Это тяжело принять - знать, что живешь с человеком, который в любой момент может превратить тебя из личности в безэмоциональный овощ. Он вряд ли поймет, что есть честь, которой все здравомыслящие ментальные маги стараются следовать, и вряд ли поверит в это.

И неизвестно, что в такой ситуации лучше: услышать правду или ложь, от которой останешься спокоен. От слов о возвращении Цириллы на Тибет Гунмао почувствовал, как внутри похолодело. Он не хотел её терять, ещё сильнее боялся того, что она может сделать, оставшись одна. И в то же время она могла легко убить его просто из-за того, что её сила вышла из-под контроля. Вилы. Хотелось, чтобы все это оказалось страшным сном, от которого можно проснуться в более привычной жизни. Жизнь четыреста двадцать шестого номера пекинской триады трудно назвать спокойной, но эти дни превзошли все, что было прежде.

- Спасибо, что сказала правду. Мне было очень важно это знать, - произнес Гунмао, кивнув. – Я не хочу, чтобы ты уезжала, я боюсь за тебя. Я знаю, что ты не любишь давать обещания, но, если можешь, пообещай мне, что не будешь принимать решения за меня. Что не будешь лезть в мою голову, чтобы я поступал так, как поступать не хочу, - он вновь пристально посмотрел в зеленые глаза Цириллы, готовясь верить ей на слово.

Кот и сам не любил обещаний, потому знал, как они ценны тогда, когда все же звучат. Только тому, кто воспринимает обещание как оковы, из-за чего бежит от них, как черт от ладана, можно верить на слово. Он не мог получить каких-либо гарантий, что впредь такого не повторится, что завтра его не заставят уйти при следующей попытке Цириллы наложить на себя руки, но он хотел получить от неё хотя бы слово.

Сейчас, загнанная в угол отчаяньем, кошка стала по-настоящему опасна. За все то время, что они провели вместе, она не показывала свою силу, или не давала поводов этого заподозрить. И при этом сейчас Гунмао как никогда остро боялся того, что она просто уйдет. Боялся за неё и за себя.

- Обещаю, - со всей честностью, на которую была способна, ответила Цири, чувствуя, что дает такое обещание едва ли не с радостью, потому что именно оно обязывает сознательно не причинять вреда. Она не могла угадать, когда ее накроет следующая неконтролируемая вспышка, но тогда ее можно будет хотя бы узнать. Это примерно как найти разницу между капризами и эпилепсией - во втором случае становится совершенно понятно, что симулировать ее невозможно.

Теперь, когда Цири успокоилась, практически вернулась в норму, стало гораздо понятнее, что если они до сих пор вместе, значит, не все так это просто - значит, это действительно правильно. Девушка уже не воспринимала эти отношения, как мимолетный ни к чему не обязывающий роман - и дело даже не в тех трех словах, которые обычно меняют жизнь. Сами они как раз ничего не меняют. Можно хоть обораться в окно, чтобы все вокруг знали, и ничего это не изменит. Все меняется, когда боишься причинить боль и даешь первые осознанные обещания. Когда начинаешь бояться за того, кто рядом, больше, чем за себя. Когда его мнение ставишь выше своего.

Цирилла почувствовала себя ужасно уставшей - в последние дни эта усталость не проходила ни на час - а сейчас трудные разговоры только больше выматывают. И если раньше их можно было как-то завершить так, чтобы не оставалось тяжелого послевкусия, а лишь умиротворенность и нежность, то сейчас не получалось сделать даже это. Хотелось просто отключиться на пару десятков лет, чтобы проснуться со свежей чистой памятью. Девушка наконец выбралась из своего угла и боком прижалась к Гунмао.

- Спасибо, что принял меня такой, какая я есть. Я надеюсь что скоро все это пройдет, очень надеюсь. Мне кажется, что сейчас я точно могу сказать: я люблю тебя.