Дети - мухоморы жизни

Отвратительно. Кто бы мог подумать что тропинка судьбы заведет Оливию в такие непролазные дебри. Еще пять лет назад она думала, что закончит школу, пойдет в университет, устроится на какую-нибудь работу, любую, потому что особых перспектив и запросов не было, а потом будет веселиться и жить в своё удовольствие. И как же круто всё повернулось... Она на Тибете, в Богом забытом месте, о котором знают, кажется, только те, кто здесь живут, работает, фактически учительницей и... беременна. В восемнадцать лет. Вот что хуже всего. Если со всеми прочими своими бедами Лив могла как-то примириться, то одна только мысль о ребенке выворачивала девушку наизнанку. Разве это нормально, когда отца ребенка можно вычислить лишь подсчетами на тему "в этом месяце я была с этим, а вот в этом уже с другим". И ладно бы, Кертеш и Дамьян, но Двер! Это просто апофеоз бреда! Дети - цветы жизни? Брехня! Ребенок - плод любви? Да хрен там плавал! Это история явно не про неё. У неё дитятко получался плодом ненависти. Ненужный ненавистный ребенок, не правда ли мило?

Оливия уже знала, как пройдут её следующие пол года. Она будет отсиживаться в комнате совершенно одна или гулять подальше от храма, занимаясь самокопаниями и мучась угрызениями совести. И это безмятежное одиночество трижды в день будет прерываться унижением, в виде посещения столовой. Она уже могла даже представить, как Лаура давится самодовольной ухмылкой, как Кертеш сочувственно хмыкает, Дамьян отворачивается от неё и все качают головами, думая, что это рано или поздно должно было случится. У таких как она всегда так. От представленной перспективы хотелось лезть на стенку, или, на крайний случай, повторить попытку суицида. Однако единственное, что она делала - это сидела на берегу ручья и бессмысленным взглядом глядела в воду.

С тех пор, как выяснилось, что у Оливии будет ребенок, девушка буквально на глазах переменилась. Ходила мрачная, цыркала на всех, больше совсем не улыбалась и вообще вела себя странно. Руслан этого всего не понимал. Дверк говорил - мол, причуды беременной женщины пройдет. Но Руслик понять не мог, что еще за причуды. Он был далек от того, как меняется человек в период беременности, от физиологии и анатомии. Вообще от всего, что с этим связано. Он просто видел то, что творилось, и ему это не нравилось. Мысль же о том, что Оливия не хочет ребенка, вообще мальчишке в голову не приходила. Как это можно ребенка не хотеть? Мама всегда говорила, что если бы не Руслан - она бы вообще померла, что у нее сынок есть и это здорово. Как бы ни ругала, как бы ни наказывала, а Руслана она любила. И он маму любил. И грустил, когда она умерла. Правда, потом это прошло, но в памяти все равно осталась вот эта мамина любовь. Никто Руслика больше так не любил. Никогда. Ну, может, бабушка. Но она уже была очень старой...
Руслан не случайно сейчас задумался об этом - на берегу ручья сидела Хамфри. Мрачная, как и всегда в последнее время. Может, пока Дверк занят, подойти и хоть посидеть с ней? Развеселить? Ну хоть просто поговорить... Что она все одна да одна. Мальчик остановился, резко меняя курс, и направился к девушке.
- Привет, - просиял он своей беззубой улыбкой, когда ж наконец эти зубы поменяются то! - Как вы? Дверк не обижает? А то давайте я с ним поговорю если что.
Да. Руслан еще помнил ту историю в комнате девушки. И очень боялся, хотя теперь понимал, что увидел либо какой-то уже почти стершийся вариант будущего, либо вообще прошлое. Скорее даже второе. Но все же. Отношения взрослых мальчишку беспокоили, он готов был в лепешку расшибиться, лишь бы не допустить между ними скандалов. Не надо. Пусть все будет спокойно. А то не ровен час еще... Короче, Руслан даже думать об этом боялся.
- Я правда могу, - Руслану очень хотелось быть полезным взрослым в этой ситуации.
А еще ему казалось, что Оливия боится Дверка. Что она не верит, что он может детей воспитывать и растить. Об этом тоже можно было поговорить. Вот хоть сейчас. Дверк ведь не такой, уж Руслик то знал.

Когда сзади послышались легкие шаги, которые явно принадлежали ребенку, Лив напряглась и замерла, потому что надеялась на то, что останется незамеченной. Увы... Когда девушка услышала детский голос совсем рядом с собой она едва не застонала от досады. Ей так не хотелось сейчас с кем-то общаться, особенно с маленьким ребенком. И ОСОБЕННО с тем, кто знал о её временной "болезни".
Пришлось стиснуть зубы, закрыть глаза, вздохнуть и заставить себя терпеть. Терпеть-терпеть-терпеть, её придется этим заниматься еще так долго...
- Привет, - глухо отозвалась она и даже попыталась выдавить из себя улыбку, но получилась какая-то болезненная гримаса.

В общении с детьми её всегда больше всего раздражало то, что она не могла понять: ребенок говорит серьезно или шутит. Вот как понимать это "давайте я с ним поговорю"? Можно подумать, он может что-то сделать. Да с чего он вообще решил о ней заботится?! Ей не нужны защитники, не нужны друзья, никто не нужен! Сама по себе как было, так и будет. И ребенок не нужен. Сдаст в детский дом и заживет счастливо.
- Пусть только попробует тронуть, - процедила сквозь зубы. За последнее время она столько всего пережила и вытерпела, что чувствовала, что малейшей фразы хватит, чтобы запустить в него огненным шариком. Она вообще стала просто ужасной... Всегда была нетерпелива и вспыльчива, а треклятая депрессия окончательно превратила её в истеричку. Ночью она плакала, утром смеялась, днем бродила одна и вечером снова смеялась.
- И что ты ему скажешь? - она не стремилась выглядеть заинтересованной, дружелюбной, улыбчивой. Ей было всё равно, что подумает Руслан. Даже если его обидит её враждебный тон и он уйдет, Лив будет только рада.

- Скажу, чтобы не смел. Что я с ним поссорюсь тогда. А мы друзья. И Он не захочет со мной ссориться.
Руслан рассуждал очень по-детски и наивно, и рассуждения его основывались исключительно на собственном поведении. Как известно - судят по себе. Вот мальчишка и судил. Если бы Дверк пришел к нему и сказал что-то типа "Садись немедленно, занимайся уроками, или ты мне больше не друг", Руслан, безусловно, сел бы и стал заниматься. И, вероятно, даже не особо спорил бы, потому что потерять дружбу Пэйна боялся. А потому он наивно думал, что и Дверк станет рассуждать так же, если ему предъявят подобный ультиматум.
Но вообще мальчик спросил так, скорее на всякий случай. Он был уверен, что Пэйн не распускает рук по отношению к Оливии.
- Но это я просто так сказал, Дверк хороший. Я вон сколько всего наделал и даже из монастыря убе... - вот тут паренек осекся, вспомнив, что вообще-то о побеге знают только они вдвоем - сам Пэйн и он, - уходить хотел, а он меня остановил, - так было более мягко, - ну и еще я много чего творил, даже щеку ему однажды прорезал, стекло побил. Ну короче, всякое было. И он меня даже пальцем не тронул. Так что вы зря переживаете. Он хороший. Только иногда ленивый. Ну и что, я вон тоже математику иногда всю неделю не делаю, а когда Эрик садится со мной заниматься, так мы за один день все разбираем. И Дверка так. Ходит, ходит, а потом опа и как сделает чего! И все сразу опять хорошо.
Руслана откровенно понесло расхваливать Пэйна, потому что ему ну очень хотелось, чтобы Оливия и Дверк стали хорошей парой.
- Я вот когда с Робертом поругался сильно, знаете как Дверк меня защищал! И сходил, и договорился, и уладил все. Меня Роксбери даже пальцем не тронул, а мог бы прибить за то, что я ему сделал. Или вообще бы никогда не простил. А Дверк вот поговорил - и все наладилось. И я даже на тренировки опять хожу!
Мальчишка подхватил с земли камушек и швырнул в воду.
- Но если надо - вы только скажите, я поговорю. Он меня послушает.
Откуда такая стопроцентная уверенность? Но мальчишка почему-то был именно уверен, что так и будет.

Оливия лишь тихо хмыкнула. Ну да, друзья, конечно. Не захочет ссориться. Вообще глупости. Лив почему-то казалось, что если есть в мире вселенское зло, то Двер - это его воплощение. И все грехи она ему приписывала, и все неудачи её были именно из-за него и вообще просто ужас-ужас. И разумеется, не мог Двер, в её понимании, иметь каких-то друзей и бояться с кем-то там поссориться. Она, если так подумать, тоже Дверовская подруга, а вон как вышло...
Это было очень странно, что мальчик считал Пэйна хорошим. Вопиющая глупость! И вот не знала Лив, пробовать переубедить мальчика или оставить его в блаженном неведении. Поразмышляв немного, Лив пришла к выводу, что ей просто лень о чем-то спорить и чего-то доказывать. И, о Боже, каких титанических усилий британке стоило не похвалить мальчишку за то, что он как-то Дверке навредил.

А вообще, мальчик очень много говорил. И почему-то Лив выбешивало каждое его слово и каждое предложение. Она даже зубы стискивала, чтобы ничего такого не ляпнуть. Ну разве виноват мальчик, что у неё отвратительное настроение? Нет, не виноват. Добрый, подошел, просто разговаривает. Но Лив и себя не считала виноватой в том, что он её так раздражает. Чтобы хоть как-то успокоиться, девушка вытащила из кармана портсигар, слегка трясущимися руками вытащила из него сигарету, подожгла и затянулась. Курить она бросать не собиралась, плевать ей, что ребенка калечит. Он ведь ей не нужен, от Двера, так что совершенно не важно, чего с ним так делается. Она и так страдалица, а лишать себя драгоценной привычки не хотелось.
- Мне не кажется, что Пэйн хороший. Ты о нём многого не знаешь, - наконец, выдавила девушка. Разумеется, рассказывать всё, что их с мужчиной связывало она не собиралась, но... не выдержала, так сказать.
- А тебе нечем заняться, да? - тонкий намек на то, что не плохо бы мальчишке свалить куда-нибудь.

Она достала сигарету и начала курить. Руслан аж чуть не сел. Она же... она же беременная! Чего это она? Все слова и про Пэйна, и про "заняться" мальчишка просто мимо ушей пропустил. Дверк недавно говорил, что очень жалеет, что пил, до того, как Оливия забеременела. Что это может сказаться на ребенке. Как именно - Руслик понятия не имел, но Дверк на пальцах объяснил, что ничего хорошего. А потом он говорил, что пока ребенок у Оливии в животе, ей нельзя ни пить, ни курить. Иначе детю там будет очень плохо и оно потом будет сильно болеть. Мальчик слабо себе представлял, как все это связано, но Пэйну верил. Да и ведь он был отцом ребенка.
Вот Руслик и вытаращился на Оливию, словно она не сигарету закурила, а уже рожать тут начала.
- Вы что! Вам же нельзя курить, - Руслан даже подскочил. - Бросьте. Ему же там плохо, ну ребенку, у вас в животе. А если он потом родится без руки или без ноги?
Странно было слышать такие речи от ребенка, но Дверк правда все это рассказывал, а Руслик напугался. Он вообще был восприимчив к разного рода страшилкам. А тут речь шла о ребенке Дверка. Но тут мальчишка вспомнил, что Оливия хотел сперва от малыша избавиться. Может, потому она и не слушалась сейчас?
- А я Пэйну все расскажу! Что вы курите, - пригрозил Руслан, который уже чувствовал свою ответственность за ситуацию. - Вот прямо сейчас пойду и расскажу! И он сигареты отберет! А вас накажет!
Как можно было наказать Оливию Руслан понятия не имел. Сам он боялся только одного наказания - ремня, а потому так и брякнул Хамфри:
- Возьмет вас и выдерет!
Вот уж сгрозил так сгрозил. Но парнишка так испуганно глядел на Лив... Такими ошарашенными глазами... А она все затягивалась и затягивалась.
- Стойте, или я сейчас же расскажу!

Боже.... Ну вот за что ей такое наказание? Это прямо какой-то вселенский заговор против бедной несчастной Ливочки. С пузом ходи, на детей не ори, учеников учи, а теперь вот еще и не кури. Ну и как это называется? Оливия недобро прищурилась и раздраженно выдохнула дым. И кто, интересно, такой умный, надоумил мальчишку? Откуда он знает-то, что курить нельзя?
- Всё мне можно, - раздраженно фыркнула, но сигарету пока не выкинула. В своем стремлении губить собственный организм и организм своего ребенка она была упорна, словно какой-то серийный маньяк.
- Ничего ему не плохо, ноги-руки будут, я обещаю, - попыталась заверить она, делая еще одну затяжку. Почему-то не боялась она того, что с ребенком будет что-то не то. Он ведь ей не нужен, не собирается она его растить, сдаст в детский дом и всё равно, как он там и чего он там.

А чаща терпения была наполнена уже, кажется, до самого края. И каждое слово, словно капелька с сосуд, жидкость которого вот-вот перельется через край.
- Он мне ничего не сделает, - единственный плюс беременности, так это то, что все тебя оберегают и относятся так, будто ты какая-то драгоценная и очень хрупкая ваза. Лив, которая это внимание очень любила, в любое другое время была бы в восторге, но сейчас... Она бы очень многое отдала, за то чтобы отмотать время назад или чтобы её хотя бы оставили в покое.
А ребенок продолжал надоедать и гнуть свою линию, желание снабдить его волшебным пенделем росло. А когда он сказал, что Двер её выпорет, так Лив аж поперхнулась слюной и со злости сожгла сигарету. Причем пламя полыхнуло на ладони так ярко, что уже через секунду на ладони остался пепел.
- Доволен? Я не курю! И ты уверен, что тебе не нужно куда-нибудь идти? - из последних сил не повышала голос.

Ну с каким-нибудь другим мастером Руслан в жизни бы не стал так разговаривать. Но! В прошлый раз, когда он подслушал и рассказал Дверку о ребенке - тот живо вправил ей мозги и никуда она не поехала делать аборт. И теперь так же будет. Испугалась! Вот она точно испугалась, сразу и сигарету спалила! А то, что говорит, типа ничего не сделает, так это потому что его тут нет, а так бы небось помалкивала. Да, после той истории Руслан чувствовал, что тоже отвечает за Оливию перед Дверком.
- А я все равно скажу, что вы курите, - еще раз уверенно заявил он. - И никуда мне не нужно, - мальчишка понял, что его хотят выпроводить, - я знаю, я ща уйду, а вы еще одну закурите. Все расскажу Дверке, чтоб он отобрал. И вы его боитесь, я знаю! Потому что он старше. И он мужчина. И он за вас отвечает.
Руслан говорил, как понимает, хотя все это было фактически на уровне ощущений и таких понятий, как иерархия или равноправие мальчишка, конечно, не знал. Лив была младше, в представлении мальчика этого было достаточно, чтобы он мог ее наказывать. Особенно здесь, в монастыре, потому что здесь все имели такое право по отношению к младшим. Руслан не знал, как Дверк мог поступить с Оливией, но сожгла же сигарету! Сожгла. И он обязательно скажет, потому что ей нельзя. Он не стукач, но скажет.
А если бы Оливия сейчас сигарету не спалила, он бы ей в лицо водой плеснул из ручья. И все равно погасил бы. Нагло, но действенно. И пусть бы она хоть орала тут. Он вон бутылки Пэйну вылил - ничего же, не убил, хоть и было крику на весь монастырь.

Боже, как же он её бесил. Внутри аж всё ходуном ходило, было горячо и, кажется, из носа во всю валил пар. Словно она была не девушка, а чайник. Но вот когда пацан продолжил эти свои обвинения, её аж потряхивать начало от злости. Какого вообще фига все вокруг неё так носятся? Почему нельзя просто оставить её в покое? Это ведь не так сложно. Оставить в покое, не трогать, не разговаривать, не подходить. Или ей табличку, блин, поставить возле себя, чтобы никто не подходил.

- Да плевать мне! Он мне не нравится. Я его не слушаю. Я его не боюсь. Он вообще мне никто! Понял? - чаша терпения переполнилась окончательно и Лив даже на ноги вскочила.
- И ты мне никто! И не нужна мне забота, ни твоя, ни его! З**бало! Почему бы вам просто не отвалить от меня и не оставить в покое? - прорвало. В порыве гнева девушка рванулась вперед и толкнула мальчика в грудь руками. Может быть так ему станет понятнее, что трогать её не нужно? ВООБЩЕ! Ей было всё равно, что она его обидит, что он ни в чем не виноват и что заботится о ней. Всё это было не важно и не нужно, хотелось только покоя. И она даже не думала о том, что уже через час придет и будет извиняться, потому что совесть замучает. Все-рав-но!

Она заорала, что не любит Дверка, что все плохо, что не боится его, что мужчина ей вообще никто. Руслан, конечно, понимал, что беседа их давно перешла в спор, но чтобы взрослый человек вот так себя вел... немного не ожидал. Но именно немного. Мальчишка сам был вспыльчив и знал, как это бывает. Когда вот внутри словно загорается что-то. И не унять. И тога делаешь всякие глупости, как вот тогда с озером, а потом о них жалеешь. И стыдно бывает. Поэтому хоть Оливия и заорала - Руслан никуда не ушел, лишь отступил на шаг, когда она поднялась на ноги. Чисто инстинктивно, организм старался держать безопасную дистанцию без контроля сознания. Однако девушка, все так же расточая ругательства, решительно шагнула вперед и в следующий миг Руслан почувствовал сильный толчок и оказался на земле. Хорошо хоть руки успел подставить, а то бы приложился плашмя.
Он ей никто. Конечно, никто. А как иначе? Руслан вообще-то и не рассчитывал на статус "кого-то" в жизни Хамфри. Но дома он был единственным мужчиной в семье, мысль о том, что после ухода из семьи отца - он отвечает за женщин, пусть на каком-то совершенно детском и примитивном уровне, но где-то далеко, даже не в сознании, а скорее в подсознании существовала. Можно даже и так сказать - Руслан усвоил это с менталитетом своего народа. Ведь до 9 лет он жил с русскими людьми, а в его стране все-таки мужчина еще считался в доме главным. Да и ведь очень многое Руслану поручалось именно как мальчику в семье - он всегда с гордостью помогал нести маме тяжелые сумки и на базар с ней ездил с довольно большим рюкзаком, чтоб закупить продукты на целый месяц подешевле. Настраивал технику типа радио и телевизора, "чинил" всякие там технические штуки. И даже получалось иногда. А уж если надо было притащить стул, подвинуть кровать - тут Руслик был первый. И мама с бабушкой всегда просили его о помощи. В общем, Руслан не отдавал себе отчета в том, что ориентировался на ценности патриархата, но ориентировался, и тут Оливии конкретно не повезло.
Толкнула она его! Ту, да где наша не пропадала! Мальчишка подскочил так, словно и не падал вовсе! Ну сейчас он ей все скажет.
- Нужна! Нужна! - вот теперь и Руслик заорал, за ним не заржавело бы в любом случае, заводился он быстро. - И забота нужна, и Дверк нужен! И он тебя любит! А ты дура, как моя мама! Если бы она папу не выгнала, мы бы как все жили и ничего бы не случилось!
Какое право Руслан имел называть Оливию дурой... это был большой вопрос. Но маму он реально обвинял если не во всех, то в половине своих бед. И сейчас ему казалось, что останься Оливия одна, без Дверка, ей тяжело будет.
- И она бы жива была! - да, даже смерти Руслан никак не мог простить маме, а теперь нельзя было допускать, чтобы на эти же грабли наступили другие взрослые люди, пусть не родные, но... близкие.
И потому Руслик орал, выходя из себя. Орал, что было сил. Орал так, как будто имел на это право. Логику его внутренних даже не мыслей, а чувств было проследить сложно, но его уже понесло, и слова шли вовсе от головы, а, скорее, из самого сердца.
- А вы только ругаетесь и ругаетесь! И кричите друг на друга! А вам друг без друга только хуже будет! Только хуже! Ну и толкайтесь, а мне не больно совсем! Вот не больно! - Руслику в пылу словесной схватки и правда было не больно, да и упал то он на землю, даже не на асфальт. - А все равно все так сделаю, что вы поженитесь. Потому что вы сами дураки и не знаете, как одному плохо!
Последние слова Руслан так прокричал, что чуть голос не сорвал. В запале он случайно выдал все свои детские планы по сводничеству и устройству счастья этих двоих... Но слово не воробей.
А вокруг говорящих уже начала дымиться трава. Легкий дымок мгновенно перерос в огонь. Руслан так раздухарился, что и не заметил, как вызвал к жизни этот огненный круг. Язычки пламени окружили его и Оливию, словно замыкая их в кольцо и отгораживая от внешнего мира. Мальчишка не убежал. Он глядел на Хамфри, стиснув зубы, и очень настырно, словно гневный его монолог продолжался.

Как было бы замечательно если бы мальчик послушался и просто ушел... Однако даже Лив, не отличавшаяся наблюдательностью, смотрела на мальчика и по одному выражению лица только могла понять, что он не убежит, а продолжит спорить.
Лив слушала, молча, не перебивая. Она лишь поджала губы так, что они стали похожи на тоненькую ниточку, от чего-то гордо задрала подбородок и смотрела на мальчишку сверху вниз, злобно сверкая глазами. Слова мальчика усваивались очень плохо, но все-таки усваивались, просачивались через пелену, покрывавшую сознание со злости.
Нужна... С каких пор чужие ей люди решают, что ей нужно, а что нет. Для Лив это было противоестественно, неправильно. Она привыкла, что с двенадцати-тринадцати лет делает лишь то, что хочет и то, что считает нужным. В какой-то степени это сделало её более самостоятельной, но и более безответственной. То, что происходило сейчас с Лив было противно самой её природе, бесило, выводило из себя. Чужие люди, словно назойливые мухи, лезут в глаза, в рот, жужжат под ухом и сколько не отмахивайся, их только всё больше и больше.
Дверк её любит... А вот это больше похоже на анекдот. Нет, Двер любит свою ненаглядную Хизер, а Лив так... давно у них с ним были странные отношения, какой-то бред тянулся почти два года и, кажется, подобный исход событий, именуемый в народе "пизд**", был предрешен. Ох, Руслан, Руслан, знал бы ты всё.
Переход на Ты задел почти так же, как прозвучавшее ругательство. Лив едва не задохнулась от возмущения, так и замерла, бестолково разинув рот. А про поженитесь - это вообще без комментариев. Большую глупость и придумать невозможно.
В какой-то момент девушка почувствовала, что вокруг них образовалось огненное кольцо. Разъяренная, девушка чисто автоматически махнула рукой, подчиняя себе пламя. Близость свободного и неконтролируемого огня её последнее время раздражала, она помнила, что пламя делает с человеческим телом, если оно тебе не подвластно. Пламя, пропитавшись энергией девушки горело ярко, неровно, постоянно вздымаясь вверх, а косые языки норовили коснуться мальчишки. Он как преграда, которую нужно было убрать.
- А теперь слушай меня внимательно, - Лив больше не кричала, она шипела, подобно змее, - Ты ничего обо мне не знаешь, не знаешь, что произошло между мной и Пэйном. Не лезь в мою жизнь по-хорошему, мне не нужна помощь и забота. Я справлюсь сама, - она даже нагнулась, чтобы смотреть мальчику прямо в глаза. Звучало, как угроза, это правда. Но её злило, что мальчишка смеет рассуждать об одиночестве. Оливия вообще считала себя пупом земли и невдомек ей было, что кому-то может быть так же одиноко и плохо, как ей самой. Ей казалось, что только она одна испытала все муки жизни, а всем остальным постоянно везет и все бегают жутко счастливые и довольные. Забавно... И кто же виноват в её одиночестве?

Разумные границы все это перешло уже давно, но даже там, за гранью всегда была еще одна граница. Совсем последняя. Которую Руслик вообще-то в жизни своей еще не переступал. Вот чтобы совсем. На него спускали собак, да, бывало, но не вот так. В какой-то момент мальчишка ощутил нечто странное. Ну вот словно Оливия - это он сам. Так четко вдруг в нем самом отразились ее чувства! Гнев, злоба, какая-то боль, обида на весь свет. Ей было плохо, теперь он это чувствовал. Она шипела что-то страшное, звуки эти каким-то ядовитым шелестом проникали через уши в грудь. Вот туда, где сердце. Руслик вдохнул и выдохнул, потому что Оливия в пылу разговора, кажется, вовсе дышать перестала. А мальчишка на какое-то мгновение стал чувствовать себя, как она. Вдох - выдох. Вдох-выдох. Ей надо было успокоиться. Мальчишка не мог сейчас видеть и ощущать связь, которая установилась между ними, но чувства Оливии откровенно пугали его. Сам мальчишка бывал зол, бывал иной раз невыносим, но такой желчи на других не выплескивал. Он мог орать на весь свет, что все дураки, что все не так, но крики эти были простым выплеском эмоций, которые переполняли. А вот у Оливии злоба была матерая, целенаправленная, какая-то точеная, словно стрела. Мальчишка так и отпрянул от нее, несмотря на то, что за спиной у него полыхало пламя. Пронесло, не обжегся, только вот снова упал. Но опять же - подставил руки. И в тот же миг - снова стал собой. Словно от удара прервалась эта вот связь. Что это было? Мальчишка непонимающе глядел на Оливию. Прямо ей в глаза. Выглядела она точно так же, только теперь со стороны. А как это он в нее попал минуту назад? Но попал ведь, по крайней мере точно чувствовал, как она все это говорила сейчас. Да, не слышал, а именно чувствовал ее шипящие слова...
Это погружение в чужие эмоции помогло ребенку понять, что сейчас не время что-то доказывать. А лучше вовсе убраться и не доводить до греха.
- Угу, - только и ответил испуганно он.
Стороннему наблюдателю, конечно, было бы понятно, что такая перемена в Руслане не могда произойти вдруг, ни с того ни с сего. Но он и сам не понял. Это было похоже на то, как недавно на занятии по превращениям у Конг он... Но он ведь сам тогда злился, она то спокойна была. Таааак, и голова заболела. Как и в прошлый раз. Мальчишка поднялся:
- Ну...да.
Фраза была такой растерянной и беспомощной, будто ребенок в одночасье забыл, что тут произошло. Просто внимание его теперь сосредоточилось на новых внутренних ощущениях. Да и башка заболела. И, не говоря ни слова, паренек пошел к себе. Лечь. Надо было лечь. А нажаловаться он всегда успеет.

Когда мальчик убежал, Оливия развернулась обратно к воде и осела на землю прямо так, где стояла. От злости её всю трясло, всё внутри сотрясалось от чего. Она посмотрела на собственные ладони и увидела, что они дрожат крупной дрожью. А еще дышать очень тяжело, как будто она пару километров пробежала. А самое, жуткое, что она была разозлена тем, что мальчик ушел. Когда она начала говорить, когда наконец-то её прорвало и она могла высказать всё, что скопилось на душе и так рвалось наружу. Она уже очень давно не улыбалась и не смеялась, в жизни вот уже около трех месяцев была очень темная, гнетущая полоса, которая, кажется, разрушала девушку изнутри. Она правда забыла, когда последний раз радовалась, когда испытывала что-то хорошее. Сама себя так загнала и загрызла, что впору было в петлю лезть. Чем-то подобным она уже, впрочем, занималась. А еще ей нужен был собеседник. Или нет, не собеседник, а просто кто-то слабый, тот, на кого бы она злилась и на кого смогла бы наорать. Именно слабый, потому что на Двера кричать она боялась: еще сорвется и всё будет еще хуже, чем есть. А тут вот, вроде бы, появилась кандидатура, ан нет... И вот кому ей рассказать, как она всех ненавидит, как мир жесток и несправедлив к ней, а? а? Оставалось сидеть и наслаждаться своим одиночеством, желанным еще пару минут назад и ненавистным в данный момент.

----- Вечером того же дня -----

Сколько раз Оливия упрекала себя в несдержанности? Злилась на себя, потому что со злости молола чушь, срывалась на ни в чем неповинных людях, а потом корила себя за это. В условиях, когда весь мир и даже собственное тело и душа ненавистны, вина перед кем-то - это, конечно, очень приятно. И да, в последнее время она столько всего натворила, что уже не боялась извиняться. Какая в задницу гордость, когда считаешь себя ничтожеством? Вот поэтому и пришла Лив вечером к двери Руслана. Извиняться. Когда она не злилась, понимала, что о ней заботятся и хотят добра. Мальчик же ни в чем не виноват.
Стук в дверь.

Руслан не плакал совершенно. Обидно было, но не настолько, чтобы вот реветь. Зато голова болела и хотелось лечь. И даже, наверное, поспать. Тяжесть... Может, пойти к Руж, может, это с прорицаниями как-то связано? Нет. Не стоит ее беспокоить. Сейчас же начнет расспрашивать, после чего с ним вот такое, а тогда придется рассказать, что поругался с Оливией. Мало того, что теперь придется Дверку рассказать, что они с Оливией поцапались, так еще и Руж сюда приплести. Не, не, отлежится он тихенько и никуда не пойдет ничего рассказывать и спрашивать. Само пройдет. В прошлый же раз вот прошло и теперь пройдет.
И Руслан не стал ничего предпринимать - просто пришел и лег. Даже не раздевался, только вот под одеяло залез, чтобы было не холодно, что-то его немного морозило.
И едва голова коснулась подушки... начались какие-то сны, сны, сны, видения, какие-то голоса шептали что-то вдали, но Руслан так хотел спать даже во сне, что просто отгонял их от себя. Кажется, ему даже приснилось, что он спать ложится. И действительно - проснулся он уже под вечер и то, только чтобы нормально лечь. Чего это с ним? Но мальчишка не думал об этом, хоть и заволновался. Не пойти ли все же к Руж? Да нет, нет, спать. Он так хочет спать.
Одежда была скинута прямо на пол и паренек натянул любимую пижаму, которую мама сшила из двух старых фланелевых халатов - один в клетку, а другой в цветочек. Парнишка забрался под одеяло, устроился поудобнее на подушке и тут... да что ж за день такой!
Кто-то постучал в дверь. Так вставать не хотелось, ну вот совсем. И холодно как-то. Да и прийти могла только Руж, Руслан почти не сомневался, что это она - зашла проведать перед сном. Если уж кто и заглядывал, так непременно куратор. Ну еще Пэйн мог, но тот по вечерам занимался своими делами, ему не до Руслана было, если, конечно, ничего срочного и серьезного. Короче - это Руж, точно. И мальчик крикнул, чтобы не вставать:
- Ага, входите.
Он даже на циновке садиться не стал, так и остался лежать, скрутившись калачиком под одеялом. Эх вещи разбросаны, Руж это не нравилось, он точно знал, но она ничего не скажет. Даже взглядом не упрекнет. Но надо будет сказать, что Руслан будет убирать, что сегодня просто спать очень хочет, потому и раскидал. Ни Бог весть какое оправдание, но сойдет.