Страшный разговор

Эту ночь она почему-то плохо спала. Она часто просыпалась и смотрела в окно на ночное небо, на котором не было ни одной звезды. Потом, думая, что глаза закрываются, она ложилась ближе к любимому, подвигалась к нему, но так и не могла заснуть. Сегодня Тору должен был отправиться в Токио по делам, а она оставалась дома. Тору хотел сначала забрать с собой единственный комплект ключей, но она уговорила его оставить ключи ей. Неизвестно, сколько он мог проторчать в Токио, а она хотела прогуляться по городу. Она заранее обсудила с ним маршрут, пообещала, что не будет никуда уходить с него. И он, скрепя сердце, все-таки согласился.

Спать больше не хотелось, и она встала с кровати. Надела теплый халат и подошла к шкафу. Посмотрела на приготовленную к поездке одежду любимого, а потом ушла на кухню готовить завтрак. В этот раз у нее ничего не упало, не сгорело, ей ничего не отрубило конечности, и к пробуждению Тору на столе стоял сытный завтрак, состоящий из поджаренных гренок, вымоченных в молоке с яйцами.

Она проводила Тору до остановки, поцеловала его и, когда он уехал, направилась в сторону дома. Хотелось спать, а в душе появлялись какие-то неприятные чувства. Остановившись, она бросила случайный взгляд на кричащую неоновую вывеску на японском, под которой латинскими буквами было написано “интернет-кафе”. То, что надо. Она спустилась в подвальное помещение и зажмурилась от неприятного света ярких ламп. Когда глаза привыкли к этому, она осмотрела помещение. Оно было достаточно большим, в несколько рядов стояли столы с компьютерами и всякой атрибутикой. Слева от входа стоял молодой человек, с интересом глядя на нее. Яреци вздохнула и неуверенно подошла к нему. Администратор ничего не понял, но ей на выручку пришёл один геймер, знающий английский. Девушка села за компьютер и включила скайп. В сети была одна её подруга детства, которая очень удивилась появлению мексиканки. На мониторе раздался звонок, и девушка, надев наушники, стала разговаривать с подругой, с которой виделась очень редко. Лера стала её подругой совершенно неожиданно. Она была на десять лет старше Яреци, жила в соседнем доме и иногда звала маленькую Яри играть. Вся дворовая компания опекала маленькую застенчивую девочку, которая всегда сидела одна на лавочке и читала книгу. Или раскрашивала что-нибудь. А потом Валерия выросла и уехала во Владивосток. И Яри с ней редко списывается, общается. Но считает ее подругой.

Сначала Лера долго рассказывала о себе, она была очень болтливой и могла часами рассказывать о себе, заставляя собеседника слушать. А потом прерывала собеседника и снова говорила. Яреци в этот раз тоже приходилось выслушивать разные истории о ее жизни. Лера говорила много, почти не давала собеседнице ответить на вопросы. Но потом она вдруг замолчала.

- Как у тебя с твоим китайцем?

- Он японец, Лер, - фыркнула девушка.

- Да какая разница? Для меня они все на одно лицо. На сколько он тебя старше?

- Это неважно. Важно то, что мы любим друг друга.

- Да он тебя бросит при первой возможности, вот увидишь. Если еще не бросил.

- Он любит меня, - упрямо заявила девушка.

Лера стала что-то говорить, но Яреци ее почти не слушала. Ей захотелось просто отключиться и не общаться больше с ней. Наконец, Лера замолчала, и девушки обменялись телефонами. Яреци, перед тем, как попрощаться, спросила, что может означать задержка в пять дней. Ляпнула и сильно покраснела. Она не привыкла обсуждать эти моменты ни с кем, даже с мамой, а тут, по другую сторону монитора, сидел абсолютно чужой человек.

- О, подруга, да ты, походу беременна. Сделай тест и аборт. Есть лекарства, которые спровоцируют выкидыш. Твой китаец тебя бросит, вот увидишь. А кому ты нужна будешь с довеском? У тебя не будет будущего, тебе эта личинка будет мешать…

- Он любит меня, и он никогда не бросит меня, - сказала девушка, почувствовав, что голос дрожит.

- Ты так уверена в этом? А я вот нет. Ладно, счастливо оставаться.

Лера отключилась, и Яреци ещё какое-то время сидела в интернет-кафе, не реагируя ни на что. Пока её не потряс за плечо геймер и не сказал, что её время вышло. Она расплатилась и вышла из подвального помещения на улицу.

На улице шёл мелкий противный дождь, и девушка подняла голову, чтобы капли попали на ее лицо. Стало легче, и она вздохнула и направилась вниз по улице. Внезапная мысль о беременности острым гвоздем вонзилась в ее сознание, прошлась по нему, царапая и оставляя незаживающие раны, и так же быстро исчезла. Наверное, чтобы точно понять, почему у нее уже несколько дней задержка, надо сделать тест. Но это бред, она не может быть беременна. Они предохранялись. Почти всегда. Нет, это просто нервы…

Она остановилась около аптеки и зашла в нее. Прошлась вдоль стеллажей и остановилась около стеллажа с разными тестами и средствами защиты. Сглотнула. Нет, это все равно не может быть правдой. По спине прошелся холодок, но она купила этот тест. Потом подумала и купила еще два. Она не знала, зачем, но в этот момент не отдавала себе отчет в этом.

Недалеко от аптеки был торгово-развлекательный центр, и она отправилась туда. Зашла в туалет и сделала тест. А потом уставилась на результат. Он ее не обрадовал, и дальнейшие события уже не помнила. Помнила только холодные капли дождя и сильный ветер, когда она добралась до залива. Там было сыро и туманно. Яростные волны бились о волнорезы, судя по всему, был шторм. В заливе волны не были сильными, но все равно было опасно подходить близко к воде. Яреци остановилась очень близко от воды и смотрела куда-то вдаль. Далеко на волнах качались военные корабли и сухогрузы, а может были еще и торговые суда; они ждали команды войти в порт, но, видимо из-за шторма им не давали зеленый свет.

Волны стали добираться до ее ног, и вскоре кроссовки промокли, но она не обратила на это внимания. Ей было страшно, и она не представляла, что ей делать. Она боялась, что Тору ее бросит, что все будут настаивать на аборте. Но она не хочет об этом думать. Она не избавится от ребенка, она не сможет просто спокойно жить, зная, что убила ребенка. И пусть он пока был только сгустком клеток, она не сможет этого сделать. Но и так она тоже не сможет жить. Что она будет делать с ребенком на руках? Куда поедет? В монастырь? Хочет ли она такой жизни себе и своему ребенку? Там хорошо, там ей помогут. Та же наставница, например. Или мастер Давенпорт… или еще кто-то...

Новая волна намочила ее ноги, а песок стал откатываться в море под тягой воды. Она опасно покачнулась и мотнула головой, возвращаясь в реальность. Почувствовала, что ноги мокрые, и сделала несколько шагов назад. Горько усмехнулась и увидела несколько больших валунов, которые волны не покрывают полностью. Забралась на один и села на него, обхватив согнутые в коленях ноги руками. Ей хотелось побыть в одиночестве и подумать, что делать. Она вытащила из сумочки, перекинутой через плечо, мобильник и набрала номер Тору. Тот не брал трубку, и она хотела ему позвонить еще раз, но перед глазами вдруг всплыла картинка ухмыляющейся Леры, которая говорила, что Тору ее бросил.

- Нет. Это не может быть правдой. Он просто не может подойти к телефону, - успокоила себя девушка и вздохнула.

Только она хотела убрать телефон обратно, как раздался звонок. Незнакомый номер, но она уже знала, кто звонит.

- Ну что, он тебя бросил? Я же говорю, тебе надо делать аборт. Твой китаец уже нашел себе кого-то.

- Он просто занят. Он сегодня поехал в Токио по делам.

- А тебя почему не взял с собой? Ох, Яри, играешь ты с огнем. Сколько недель хоть?

- Пишет, что две-три недели.

- Еще можно сделать медикаментозный аборт. Есть такие таблетки, они отпускаются по рецепту. Если хочешь, я тебе выпишу рецепт. Я медицинский закончила.

- Я не буду делать аборт. Тору любит меня. И я люблю его! - Крикнула девушка, почувствовав, как по щекам потекли слезы.

- Ладно, вижу, что тебя переубеждать бесполезно. Хорошего тебе дня. Пока.

И связь отключилась. Яреци сглотнула и посмотрела на замолчавший телефон. Было страшно. А вдруг Тору действительно ее бросил? Вдруг ему надоела вся эта ее навязчивость и затянувшееся детство? Надо уезжать. Забыть обо всем. Сделать аборт и жить дальше. Поехать в Испанию, покаяться… и никогда больше не общаться с людьми. Она не хотела никого обременять. Что делать?

Яростные волны бились о волнорезы, дождь усилился, и стало холодно. Предпоследний день весны выдался дождливым и очень холодным. Она изрядно замерзла, но продолжала сидеть на валуне, о боковую поверхность которого бились яростные волны. Не хотелось ничего. Было очень страшно, особенно от того, что Тору может ей сказать про аборт. Да и она сама не знает, сможет ли одна воспитать ребенка? Или это все глупость, детство?

Начало темнеть, часы показывали всего пять часов вечера, и она чихнула. Протерла лицо руками и встала. Стала осторожно пробираться к берегу, думая, зачем она забралась так далеко. Стало страшно. Страх липкой волной прошелся по ее телу, оставляя противную дорожку из боли и паники. Она совершенно не знала, что ей делать, кому позвонить, у кого попросить совета. Наверное, надо позвонить маме.

Она поскользнулась на одном камне и чуть не упала. Когда она слезла на песок, то убедилась, что нога сильно болит. Наверное, растяжение. Помассировав лодыжку, она выпрямилась и позвонила папе. Хотелось просто услышать его голос. Может он что-то посоветует. Нет, о таком рассказывать нельзя. Что он посоветует? Ведь ответ очевиден. Аборт. Она еще слишком молода, а Тору… может его мама действительно права, задавая ей вопрос, хочет ли она такой жизни себе и своему любимому?

Папа не брал трубку, хотя в Мадриде было уже почти десять часов, а папа всегда любил просыпаться рано. Она уже хотела выключить телефон, как на том конце раздался голос.

- Папа? Папочка, я тебя не отвлекаю? Как у тебя дела?

- Тетушка, это звонит ваша дочь. Кажется, откуда-то из Китая. Или Кореи… - Раздался на том конце голос кузена. Она вздрогнула.

Какое-то время было тихо, но эта тишина давила на ее сознание черным покрывалом. В ней было что-то странное и страшное. Хотело ь бросить трубку и убежать. Не стоило звонить папе. Но почему трубку взял не папа? Что-то с ним случилось? Папа никогда бы не разрешил Маркусу брать его телефон. Да и вообще никому не позволял отвечать на звонки на его телефон. Даже ей или маме. Она сглотнула и задрожала. Сильно заболела голова. К горлу начала подкатывать паника.

- Здравствуй, сестренка. Если ты хочешь поговорить со своим папочкой, то он сейчас не может подойти, - раздался насмешливый голос Маркуса. - Он лежит в больнице. У него с сердцем проблемы. Яри, ты приносишь всем только страдания. Твой папа в больнице, твоя мама постоянно плачет…

- Маркус, дорогой, ну что ты такое говоришь? Яреци, здравствуй. Не слушай его. - судя по звуку включилась громкая связь. Голос мамы звучал отдаленно. - Ты уехала обратно в свой Китай?

- Мама, что с папой? Он… у него что-то с сердцем? Мамочка, скажи мне, что с ним все хорошо?

- Он в больнице, - сухо произнесла мама. - Маркус, милый, проверь, что делает бабушка. Я сейчас подойду. Моррис мне сказал, что ты уехала в Японию?

Моррис. Это слово острым кинжалом резануло по сердцу, оставив кровоточащую рану, которая не сможет зажить. Мама никогда не называла папу по имени. Особенно так сухо не говорила про него. Что у них случилось? Мама разозлилась на нее и папу из-за смерти бабушки. Папа тогда был занят, она училась и тоже не могла уехать. Последнее время папа был какой-то странный и задумчивый. И через день после ее отъезда в Токио вернулся в Испанию. Мама на него обиделась, и он поехал мириться с ней. Но почему он в больнице?

- Знаешь, я тут подумала, - через какое-то время произнесла мама сухим тоном. - Мне Маркус рассказал, что твой любимый японец дерется. Он его чуть не избил, на пару с твоим отцом. Маркус приехал в ужасном состоянии, на него было больно смотреть. А еще он сказал, что ты воровала деньги и все свалила на него… Яреци, - очень строгим голосом прозвучала трубка, - с твоей поездкой в Китай ты очень сильно изменилась. Мне не надо было идти на поводу у твоего отца. Ты должна была все рассказывать мне, а не Моррису.

Она еще много чего говорила, но девушка уже не слышала ее. Острые кинжалы каждого слова вонзались в ее сердце, причиняя почти реальную боль. Хотелось отключить телефон, выбросить его, поколотить что-нибудь. Закричать. Мама не верила ей, она верила Маркусу, который чуть не разрушил ее счастье. Он рассказал небылицы, она знала, что Тору его и пальцем не тронул. Мама любит своего племянника сильнее. Нет, этого не может быть. Она опустилась на колени и, сжимая телефон в руке, заплакала. Здесь не было людей, в такую погоду никто не решался пойти в один из парков, поэтому девушка не стеснялась плакать в голос. Впрочем, в таком состоянии ей было без разницы, что о ней подумают. Ей было страшно от осознания того, что мама предала ее. Неужели это все было иллюзией? Неужели мама никонда не любила ее?

Прред глазами стали проноситься картинки из детства. И везде с ней разговаривал папа, везде ей помогал папа, мама иногда только, во время болезни, сложных экзаменов или плохого самочувствия, была рядом. Мама не утешала ее, когда папа избил Пашу и вышвырнул его из квартиры. Она сказала только, что Паша ей не подходит. А ведь перед этим она говорила, что ори с Пашей хорошо смотрятся. Она и про Тору говорила, что он красивый и подходит ей. А теперь…

- Ты ревешь? - Насмешливый тон. - Ты всегда ревела, чтобы уйти от проблем. Вся в своего папашу.

- Ты его так ненавидишь? Зачем ты тогда прожила с ним столько лет? Занималась бы своим Маркусом, который не только использовал меня в своих целях, но и чуть не поссорил меня с Тору. А я люблю Тору, и я жду от него ребенка! - прокричала девушка и запнулась, побледнев и сглотнув. Снова задрожала. Нервы не выдерживали, и истерика душила ее. Душа выглядела порванной, в каждой струнке души была дырка, которую делает большой здоровенный тесак.

- Что?! - Через какое-то время произнесла трубка. - Ты понимаешь, что тебе надо делать аборт? Ты здесь никому не нужна с ребенком.

- Я люблю Тору. И я хочу от него ребенка. Мама…

- Это не обсуждается! Или ты делаешь аборт, забываешь о своем японце и возвращаешься в Испанию, и тогда мы с тобой поговорим нормально, я тебя прощу, или ты можешь мне больше не звонить. Я не собираюсь помогать тебе, если твой японец тебя бросит. Можешь мне больше не звонить…

Удар. Этот удар она не смогла выдержать. Она отключила телефон, услышав от Маркуса оскорбительное “проститутка”, и встала на четвереньки. Руки сжимались в кулаки, зачерпывали песок, рыдания душили ее. Она была уничтожена. Мама ненавидела ее. Папа из-за нее попал в больницу. Тору ее бросил. Она никому не нужна. Совсем никому. Она не может быть счастливой. На что она надеялась, влюбившись в сорокалетнего мужчину? Влюбившись в одинокого странника с ранимый душой, как его охарактеризовала его мать? Она была права - Тору был достоин лучшего…

Раздавшийся сигнал прозжающей мимо машины спецслужб заставил ее вздрогнуть и встать с земли. Вид вызывал жалкое зрелище - одежда промокла, была в песке, волосы спутались, с них стекала вода. Нужно было переодеться, лечь спать, чтобы потом все хорошенько обдумать. Но было страшно. Больно. Она не нужна никому в этом мире. Она ни с кем не дружит, да и помощи просить не привыкла. Но самое страшное в этой ситуации было известие о болезни папы. Из-за нее он попал в больницу. Из-за нее у него проблемы с сердцем. Из-за нее Тору не поехал в Японию раньше. Она приносит зло. Она никому не нужна.

Она шла. Сначала по берегу моря, затем по улицам. Редкие прохожие не обращали на внешний вид девушки никакого внимания, но с удивлением смотрели на ее слезы, текущие по щекам. Дождь закончился, но солнца не было. Было холодно. Хотя холод не чквствовался.

За три часа бесцельного бродения по улицам, одежда немного высохла, но это не помогло избавиться от холода, царившем в том безобразии, которое не могло уже называться душой. У нее больше не было души. Она потерялась, она совершенно не представляла, что ей делать.

Но вдруг она остановилась около дома. Дома, в котором была один раз в жизни. Дома, в котором ее не ждали. Дома, из которого ее выгнали еще в тот раз. Почему она пришла к нему? Почему стоит на крыльце? Палец застыл в миллиметре от дверного звонка. Нет, это глупо. Это неправильно. Она позвонила в звонок и сильно вздрогнула. Ей казалось, что она отняла палец от этой кнопки. Но нет.

Она бегло себя осмотрела, хмыкнула, побледнела и стала ждать, что ее растерзают члены семьи Мотидзуки. За неподобающий вид, за неожиданный визит. Да просто за то, что она позволила себе появиться в доме без приглашения…

После последнего разговора с сыном Чиеко долго не находила себе места. Она видела, как нелегко Тору было слушать ту правду об отце, которую он старался не замечать годами. И хоть она считала, что поступила правильно, каждый раз, когда она вспоминала застывшую в глазах сына боль, снова начинала чувствовать всю тяжесть своего немаленького возраста. С их последней встречи прошло несколько дней, и от Тору не было никаких известий, но Чиеко, несмотря на сильное желание увидеть сына, не хотела его торопить, надеясь, что он придет к ней снова, когда будет готов возобновить их разговор.

Этот вечер обещал пройти спокойно, без неуместных замечаний со стороны Фуэми, которая сегодня оправилась вместе с мужем к своей родне. Но не успела Чиеко разобраться со всеми запланированными на сегодня делами и немного расслабиться, выпив хорошего чая, как раздался неожиданный звонок в дверь, на который вышла ее приходящая по будням помощница. По ее удивленному лепетанию, Чиеко поняла, что в гости пришла юная иностранка, которая уже была здесь раньше, и что с ее внешним видом что-то не то, хотя сама девушка явно не поняла из слов встречающей ни единого слова.

Не желая усложнять ситуацию, Чиеко быстро вышла из кухни и направилась к входной двери. Как она и предполагала, к ней в гости неожиданно заглянула Фернандез Яреци - девушка, которую сын захотел сделать частью их семьи. И выглядела она действительно устрашающе, причем особенно смущало не состояние волос и одежды, говорящее о затянувшейся прогулке под дождем и после, а абсолютно потерянное выражение лица. И Чиеко, особенно после пылких слов сына, даже представить себе не могла, что у них там такое произошло, что девушка превратилась в жалкое подобие человека.

- Юри, дорогая, - обратилась женщина к помощнице, - принеси нам в чайную комнату плед и какой-нибудь чай на свой вкус. А ты, - Чиеко повернулась к Яреци и перешла на английский, - следуй за мной.

Она провела девушку в небольшую комнату, называемую в семье чайной, из окна которой открывался отличный вид на ее любимый садик и кивком указала сесть на один из стоящих у изящного деревянного столика стульев. Судя по всему, Яреци пока не была готова к ведению связного разговора, но Чиеко надеялось, что немного согревшись и попробовав чай из ее запасов, девушка сможет хоть как-то объяснить причину своего неожиданного визита.

Дверь открылась очень быстро, и девушка на автомате произнесла заученную фразу, что ей надо поговорить с мадам Мотидзуки. Женщина была другая, это была не жена старшего брата Тору. Вскоре послышался шум шагов, и к ней вышла хозяйка этого дома. Женщина, внушающая только одним своим видом ужас. Яреци побледнела, когда та что-то сказала, сжалась в маленький комок и приготовилась к тому, что ее вышвырнут из дома. Но женщина приказала ей проследовать за ней, и вот она сидит на стуле.

- Ока-сан, простите меня за неожиданный визит. - Голос сильно дрожал. - Но можно мне поговорить с вами?

Это было произнесено на смеси английского и японского. Она старалась вспомнить все, что говорил ей Тору, но кроме того, что сидеть прямо ничего не могла вспомнить. Оставалось надеяться, что ее поймут...

Чиеко боялась, что девушка, с учетом ее состояния, не сможет сказать и слова, но та, на удивление, смогла вспомнить даже пару японских. Было похоже, что Яреци пыталась подготовиться к их встрече, которая все же произошла раньше планируемого срока, сведя на нет все ее старания. Но знание или незнание девушкой всевозможных формальных вещей сейчас волновало Чиеко намного меньше, чем приведшая ее сюда причина.

- Раз ты пришла, очевидно, что тебе есть, что сказать. А, значит, я тебя выслушаю. - Чиеко заняла место неподалеку от девушки. - Не нужно пытаться вспоминать японские слова. Говори на английском. Так мы скорее друг друга поймем.

Верная спутница Мотидзуки Рэна, выучившего английский, чтобы плодотворно сотрудничать с иностранцами, считала своим долгом знать практически все то же самое, что и ее муж, поэтому сильно отличалась от большинства домохозяек высокой образованностью.

Не успел у них завязаться разговор, как в комнату вошла Юри и протянула трясущейся то ли от холода, то ли от страха девушке плед, чтобы та могла, при желании, в него укутаться. А еще через пару несколько минут перед ними на столике возник поднос с чайником и двумя чашками из европейского сервиза, в очередной раз демонстрируя Чиеко, что она выбрала очень смышленую женщину, заслуживающую своей немаленькой зарплаты.

- Выпей и постарайся немного успокоиться. - Когда чай был разлит по чашкам, и Юри скрылась за дверью, Чиеко посчитала, что можно переходить к тому, ради чего все и затевалось - непростому разговору. А, по ее скромному мнению, любой серьезный разговор "один на один", при наличии такой возможности и достаточного свободного времени, стоило начинать с чашки хорошего чая.

Ее не выгнали из дома, чего она не ожидала. Мать Тору даже предложила ей чай, а также служанка принесла плед, чтобы она могла укутаться. Ей было холодно, но она боялась, что от этого холода не спасет никакой плед. И теплый чай. Мир, привычный и любимый ею мир рухнул, оставив после себя боль и пустоту. Пустоты, наверное, было больше. Она не могла поверить в то, что мама предала ее. Этот насмешливый голос, это нахальное слово "проститутка", произнесенное Маркусом, въелось в ее сознание, пожирая все хорошее. Ее никогда не простят за то, что она сделала. Она согрешила.

Служанка принесла чай, и девушка отстраненно посмотрела на чашки. Взяла одну чашку, с блюдцем, как того требовал этикет. Отпила немного чая и постаралась успокоиться. Но успокоиться никак не получалось. Было страшно, неприятно, непривычно. Но нужно собраться с мыслями и что-то ответить. Но о чем поговорить?

Иногда бывает так, что незнакомому человеку выговориться бывает легче, чем родителям. Она хотела поговорить с папой, чтобы узнать его мнение на счет встречи с мамой Тору, ведь она так и не созванивалась с ним, но вместо него трубку взяли агрессивно настроенные мама и Маркус. И девушка, которая не хотела говорить папе о беременности, ляпнула об этом матери...

- Простите, я... не знаю, о чем говорить, - она постаралась сделать свой голос нормальным, но он предательски дрожал. От напряжения, от страха, от холода. - Я думала о разговоре, но... простите, меня не это привело к вашему дому. Я... я вообще не знаю, как я оказалась здесь. Мне страшно. Мой папа... мне Маркус, мой кузен, сказал, что он в больнице. Из-за меня... а мама... - она всхлипнула, - сказала, что я... она не хочет меня больше видеть. Я... простите, я не знаю, зачем вам все это говорю...

Она сглотнула и увидела, как дрожат ее руки. Опустила чашку с блюдцем на поднос и закуталась в плед. Она снова совершила глупый поступок. Снова стала говорить всякую фигню, не относящуюся к отношению с сыном этой строгой женщины. Кому вообще какое дело до отношений с ее родителями?

Несмотря на то, что девушка сама просила о разговоре, ничего связного сказать она так и не смогла. Не помог даже чай, который, по мнению Чиеко, оказался очень даже хорош и прекрасно настраивал на длительную беседу. И, проникаясь задаваемым им настроением, она решила никуда не торопиться, давая несчастному испуганному ребенку, какой-то прихотью судьбы попавшему сегодня в ее дом, самостоятельно сформулировать тревожащие ее мысли.

Наконец, Яреци заговорила и из ее путаного рассказа Чиеко поняла совсем немного: девушка переживала из-за попавшего в больницу отца и считала, что мать не желает ее больше видеть. Благодаря выработанной за долгие годы общения с самыми разными людьми проницательности старшая из женщин семьи Мотидзуки чувствовала, что ее гостья что-то не договаривает, но пока решила не задавать прямых вопросов, боясь что та может совсем закрыться. Научившись с годами ценить свое время, она старалась не тратить его на бессмысленные вещи, предпочитая немного подождать вначале, чтобы потом не забуксовать на самом ответственном моменте и так и не добиться желаемого результата.

- Когда родители говорят своим детям, что не желают их видеть, тем самым они признаются в своей беспомощности и неспособности наладить с ними контакт, но это никак не отражает их настоящих чувств. - Чиеко задумчиво посмотрела в свою полупустую чашку, вспоминая собственные родительские ошибки, а затем подняла глаза и встретилась взглядом с Яреци. - И, как я заметила еще при нашей первой встрече, ты очень легковерна. Умение анализировать получаемую информацию и подвергать ее критической оценке - очень полезный навык, которому тебе стоит научиться с годами.

Какое-то время Чиеко молча допивала свой чай, давая девушке возможность осмыслить сказанное, а затем добавила:

- Я удивлена, что мой сын оставил тебя одну в такой непростой момент и позволил бродить по городу под дождем.

Женщина не стала напрямую спрашивать об их возможных проблемах, но ее высказывание требовало хоть какого-нибудь комментария, из которого она собиралась вычленить что-то, способное прояснить пока совершенно неясную ей картину.

- Мама обиделась на меня... у нее два месяца назад умерла бабушка. Она ухаживала за ней, а я... я не хотела приезжать. Не хотела оставлять Тору одного в Москве. Мама сильно на меня обиделась. Она мне больше не звонила. А папа... он... поссорился с ней, точнее он не смог поехать к ней, чтобы поддержать ее. Она обиделась на нас с папой... - девушка укуталась в плед и посмотрела на женщину. Пелена страха и беспомощности спала, и теперь, хоть и выглядела она похожей на зомби, могла постараться трезво мыслить. Но мыслей почти не было. Была пустота, от которой станосилось холодно. Она продолжала говорить, прерываясь на всхлипы или вздохи, и голос все так же дрожал.

В какой-то момент она плюнула на этикет и взяла двумя руками чашку. Тепло фарфора обжигало руки, но она этого будто бы не чувствовала.

Женщина спросила, почему Тору позволил ей гулять по городу в шторм, и она горько усмехнулась. Если Тору узнает об этом, то просто оторвет ей голову. В фигуральном смысле этого слова.

- Я... нет, он ничего не знает об этом. Он утром уехал по делам в Токио, а я... - она вздрогнула. Комок застрял в горле, он мешал ей говорить. Она боялась, что не выдержит этого и разревется. Ведь если она скажет про беременность, то ответ будет очевидным - она должна сделать аборт. Какой из нее член семьи Мотидзуки? Она никогда не сможет стать членом этой семьи. Почему вообще существуют эти чувства?

- Ока-сан, - сказала она, глядя на женщину. - Я... я беременна. Но я... знаю, что мне нужно делать аборт, я знаю, что вы никогда не примете меня в семью, я знаю, что вы недовольны тем, что ваш сын выбрал меня, такую истеричку, но... я боюсь. Я не знаю, что мне делать. Мама сказала, что мне нужно сделать аборт. Тору... я звонила ему, но он не взял трубку. Мне страшно... я... я очень сильно люблю вашего сына, я не смогу жить без него. Но... я...

Она не договорила и снова разревелась, тихо всхлипывая и спрятав лицо в ладони. Сейчас все закончится, ее выгонят из дома. Страшно. Ей придется сделать аборт. На этом настаивают все...

Чем больше Чиеко слушала девушку, тем больше понимала, почему ее сын так сильно на ней помешался, хотя раньше, насколько она знала, не был замечен в любви к несовершеннолетним молодым особам женского пола. Яреци со всей своей открытостью и импульсивностью казалась полной противоположностью его первой жены, от которой, как она догадывалась, он так и не смог добиться ни того, ни другого за недолгое время их брака. И это делало его несчастным, что она, как мать, просто не могла не заметить.

И если рассказ девушки о ее непростых отношениях с родными Чиеко слушала спокойно, никак не меняя выражения лица, то ее дальнейшее признание моментально вывело женщину из душевного равновесия, заставляя ее ненадолго прикрыть глаза, чтобы сдержаться и не сказать какую-нибудь грубость в отношении своего дурака-сына, который, потакая своим желаниям, совершенно не думал об их последствиях. Естественно, Чиеко не сомневалась в том, что Тору уже давно затащил этого наивного ребенка в постель под предлогом большой любви, и что по уши влюбленная в него Яреци практически сразу на это согласилась, но она надеялась, что мужчина в его возрасте знает, как предотвратить появление детей до того, как это станет уместным и желанным. А теперь его чрезмерная горячность лишала девочку возможности осознанного принятия решения и привязывало к нему раньше, чем это могло произойти, иди все естественным путем.

- Яреци, - Чиеко старалась, чтобы ее голос звучал твердо и не допускал двойных трактовок произнесенных слов. - Как мать я приношу свои извинения за сына, который оказался недостаточно ответственным в этом вопросе и стал причиной твоих проблем, но прошу тебя перестать плакать. - Чиеко сделала небольшую паузу, чтобы правильно сформулировать свою мысль и продолжила. - Сейчас тебе стоит думать не столько о своих страданиях, сколько о здоровье будущего ребенка. В семье Мотидзуки всегда рождались пусть даже и бестолковые, но здоровые дети.

Страхи Яреци, связанные с оказываемым на нее со всех сторон давлением, были Чиеко понятны, но, при любом раскладе, она сама не собиралась отказываться от собственного внука, как и позволять хоть кому-то из членов семьи оспаривать это ее решение.

Молчание. Оно давило на сознание, разрушая какую-то надежду на хороший исход. Ей казалось, что это конец. Мать Тору сейчас встанет, молча укажет на дверь и уйдет. А Яреци не будет никому нужна. Почему существуют всякие чувства, любовь, желание? Почему люди влюбляются? Ведь нет в этом ничего хорошего.

Она отняла руки от лица и посмотрела на женщину. Та сидела с закрытыми глазами и явно о чем-то думала. Наверное, она пыталась сдержаться, чтобы не послать ее с этим довеском куда подальше. Яреци была уверена, что будет все именно так. Но к этому нельзя подготовиться. Если ты любишь жизнь, привязываешься к людям и пытаешься сделать этот мир хоть чуточку лучше, то тебе просто тяжело принять тот момент, что твое вмешательство не нужно никому. Больно и сложно...

Но слова женщины вывели ее из эмоционального равновесия. Голова закружилась, в глазах на какой-то момент все потемнело. Она зажмурилась. Вот только обморока не хватало ей. А что тогда делать? Ведь... это совсем неприлично. Она готовилась ко встречи с его матерью, она старалась запоминать всп, что ей сказал Тору об этикете, традициях. Она хотела произвести приятное впечатление, но неожиданные известия навалились на нее, и она испугалась. Она ведь нп планировала, что снова будет реветь.

- Я... мне... - она стерла слезы и испуганно посмотрела на женщину. - Мне страшно. Семья... почему вы сказали про вашу семью? Вы... вы заберете ребенка? Я... вы же не приняли меня в семью. Я... что мне делать, мне очень страшно. Я боюсь... простите меня, это... это я виновата... вы меня прогоните, да?

Она не понимала, что говорит. Голова кружилась и болела, сердце колотилось в груди, на смену холоду почему-то пришел жар. Она сильнее закуталась в плед...