Память

Остаток дня прошел довольно спокойно, но нервы у Шири были натянуты как струны. Она вздрагивала каждый раз, как заговаривала чета Линь или ее о чем-то спрашивал Ян. Невозможно привыкнуть к прошлому другого человека мгновенно. Его надо, даже если не хочется, осмысленно продумать и принять. Маленькими кусочками, отдельными картинками. Девушка промаялась весь вечер, а наутро, лишь только родители Яна поехали на работу, засобиралась на прогулку. Мужу оставалось лишь сидеть с дочерью, он уж точно был бы лишним. Хотелось походить в одиночестве. Столько, сколько нужно. Возможно час, а может быть и целый день. Он сам согласился ждать.

Вчера лил дождь, но сегодня на улице не оставалось и следа от пролившейся с неба стихии. Разве что на асфальте было совсем жарко и душновато, но Шири было не до того, чтобы смотреть по сторонам. У нее даже не было цели, как таковой, до которой ей нужно было догулять. Просто хождение по улицам и обдумывание сложившейся ситуации. Они с Яном были на грани расставания, и с этой мыслью надо было также смириться. Причина – его прошлое. Даже не так. Главной причиной являлось постоянное нежелание мужа рассказывать что-либо о себе. Из-за этого тем для разговоров становилось на порядок меньше. И это постоянное чувство вранья и недоговорок, что витало вокруг. Он молчал, но кто знает, что он скрывал еще?

А сейчас стало еще сложнее. Мысли кружились, подкидывая все новые образы и слова. Принять то, что он гробил себя и свое здоровье еще было можно. Кто не совершает ошибок, особенно в молодости. Но то, что при этом он зверел и мог убивать – это было самое сложное. Пальцы, которыми он ласкал ее, он же нажимал и на курок. Губы, которые улыбались дочке, когда-то кривились в усмешке. Стоп. Откуда она знает усмешку? Почему еще вчера, когда Ян говорил про свое прозвище, оно показалось ей знакомым? И почему, черт бы его побрал, память не подкидывала колоду карт Таро, а рисовала другой образ, который цеплялся лишь самым краем сознания и растворялся, стоило обратить на него внимание? Ян издевался над какой-то девушкой, а она ему верила. Возможно даже сильнее, чем сейчас верила сама Шири. Она видела лишь мудрого, спокойного и немного язвительного мужчину, эгоиста, а той пришлось наблюдать за выходками наркомана и пьяницы. Вечно красноглазого и растрепанного. Девушка вздрогнула, отгоняя картинки. И на миг остановилась, хмуря брови. Уж очень яркий образ появился перед внутренним взором всего на миг. Откуда она знает про длинные волосы, ведь Ян вчера ничего не говорил. Да и почему он бледен и у него красные бешеные глаза? Шири подняла руку и потерла пульсирующий висок. Образ как будто застрял перед глазами, начиная двигаться и оживать. Это воображение, не иначе, попыталась убедить себя англичанка. Разум просто играет с ней, пользуясь тем, что сейчас Шири нервничает. А потом Джокер засмеялся. Тихий, практически невесомый смех, так похожий на смех мужа потихоньку нарастал и приближался. Он менялся, искажаясь и становясь каким-то хриплым, надрывным и сумасшедшим. Как понять, что это смех убийцы? Точно так же, как почувствовать определенные запахи и узнать их. Девушка закрыла глаза и замотала головой, стараясь отогнать образ хохочущего психа.

А потом была вспышка, и в сознание, словно прорвав какую-то невидимую линию, вдруг скопом набросились картины прошлого. Каждый образ бил больно, вытягивая из небытия все новые и новые… Выстрелы пистолета, крики каких-то женщин, смех Джокера, кровь, наркотики. Пещера, в которой она сидит и плачет. Рыдает и сама умоляет мужа избавить ее от такой памяти. Один раз она уже сломалась. Последней вспышкой была чернота, в которую и тогда погрузил ее Ян. Шири затрясло мелкой дрожью, она резко распахнула глаза и закатила их, падая прямо на асфальт и теряя сознание.

У мелкой воровки сегодня был явно удачный день. Она довольно долгое время шла за какой-то лаовейкой, разглядывая ее со спины. Вот ведь больная какая-то, не иначе. То качается, то виски трет. И кто ее на улицу только отпустил. Ну ладно, что жаловаться то. Наоборот, нужно пойти за той, вдруг да повезет. Сумка вон какая красивая, да и наверняка деньги есть. Иначе стала бы она так наряжаться. Уж что-что, а хорошие вещи от ширпотреба она научилась отличать. А потом случилось то, на что она очень надеялась. Нет, ну не совсем на то, конечно же, но надеялась. Вообще обычно падают от жары, но не теряют сознание. Здесь же темноволосая европейка ударилась об асфальт так, словно хотела пробить его головой. Воровка мигом подскочила к ней и суетливо завозилась, стараясь не то приподнять девушку, не то помахать на нее руками, а может быть даже помасстировать виски. Естественно, что именно делать в таких ситуациях, китаянка и не знала. Да и зачем, когда милая сумка уже перекочевала к ней? Она покричала, чтобы сбежалось побольше народу, а сама тихо улизнула из толпы. Не каждый день лаовейцы вот так теряют сознание на улице, будет кому помочь, это точно. А она пока поедет куда-нибудь в другой район, чтобы не светиться, когда сюда приедет скорая или милиция. Какой же удачный сегодня день.

Вскочив в ближайший автобус, который даже днем был переполнен, воровка улыбнулась своим мыслям и даже позволила себе проверить содержимое сумки. О, документы, деньги, телефон и какие-то побрякушки. Отлично, можно прилично заработать. И сумку с кошельком продать, а может быть и паспорт кому умному подсунуть. Только осторожненько. Китаянка, тряхнув длинными темными волосами, протиснулась в середину автобуса и с довольной улыбкой посмотрела в окно. Она все дальше удалялась от места, где приобрела сумку, так что ее теперь точно никто не сможет привязать к происшествию. Последней ее мыслью перед взрывом огромной мощности было очередное заявление об удачном дне. После этого автобус буквально разорвало на куски, а сильно обгоревшее тело, у которого практически отсутствовало лицо, выбросило из разбитого окна на мостовую. Воровка так и продолжала прижимать к себе сумку даже после смерти. Приехавшая милиция опознала ее как Шири Ириарте, англичанку. Проблема, особенно в субботний день. По любому нужно связываться с посольством, заполнять кучу документов. Ладно, может быть хотя бы родственники есть, тогда опознание и дальнейшая волокита пройдет довольно быстро. На месте взрыва трудились врачи, машины скорой помощи увозили сильно пострадавших людей, трупы тоже погрузили и развозили по ближайшим моргам. У кого нашли хоть какие-то документы или телефоны – старались сразу пробить по базе. Пошли звонки родственникам или друзьям погибших. Сложная это работа, выслушивать истерики людей, а потом добивать их тем, что опознание будет только через пару дней. Одним из таких «счастливчиков», кому позвонили оказался некий Ян Лю. Англичанка была его женой…

А совершенно в другом районе города обеспокоенные китайцы догадались вызвать скорую помощь для упавшей лаовейки. Пока ожидали машину, успели обсудить все, начиная с ее платья и заканчивая отсутствием мозгов ее родных. Ну надо же, отправили девушку на улицу в такую жару, да еще и без документов. Теперь проблем не оберешься. Все учреждения закрыты, и выяснять личность можно будет только после того, как лаовейка придет в себя. Но девушка пришла в себя только в больнице, куда ее увезли. И когда она открыла глаза, то оказалось, что она не помнит даже свое имя…

Вчерашний разговор все ещё оставлял больше вопросов, чем ответов на них. Шири с самого утра сбежала гулять по городу. Именно так – сбежала, и Ян чувствовал, что ей необходимо какое-то время побыть наедине с собственными мыслями, поэтому остался дома с Лин. Родители весь день были на дежурстве в больнице, так что Ян, в принципе, все утро маялся от безделья, не зная, чем себя занять. Он даже включил телевизор, который никогда не любил смотреть. Нормально ловили только местные каналы на североминьском, так что Ян скорее воспринимал звуковой фон как повод лучше вспомнить родной диалект. На него дублировались фильмы, в том числе снятые на севере и в Гонконге. Сейчас показывали что-то очередное про полеты и боевые искусства с закосом под эпоху Весен и Осеней – редчайший бред, который смотреть не хотелось. Ян уже хотел выключить телевизор, когда фильм прервался выпуском новостей. В центре города произошла крупная авария – взорвался автобус, количество жертв уточняется, есть погибшие. Лю не был впечатлительным, жизнь в триаде помогает культивировать в себе цинизм, переходящий многие рамки, но сейчас появилось смутное ощущение тревоги, от которого было сложно отделаться.

Прошло около получаса. Смутное волнение начало усиливаться – Шири уже долго не было дома. Она находилась в плохо знакомом ей городе, и многое не понимала из местного диалекта, а той пары матерных фраз, что она шустро запомнила в хутунах, может не хватить для того, чтобы найти дорогу домой. Ян подошел к окну и посмотрел на дорогу, которая вела от автобусной остановки. Он думал скорее о том, что решит для себя Шири, ещё раз переосмыслив всё, что услышала вчера. Ей было очень сложно принять правду, она слышала лишь небольшую часть из того, что он мог рассказать о годах, проведенных в Пекине, но и этого было слишком много.

Лин играла в соседней комнате. Ян к ней прислушивался, но лишний раз не отвлекал, просто помнил, когда её нужно кормить, а когда – укладывать спать. Он не знал, о чем можно, к примеру, говорить с годовалым ребенком, который практически не говорит и, по его мнению, ничего толком не понимает. Можно почитать ей книжку – минут пятнадцать она будет делать вид, что понимает, после этого начнет зевать и засыпать. Так что процесс сидения дома с ребенком для него ограничивался тем, что он контролировал Лин, чтобы с ней ничего не случилось, но общаться с ней он толком не умел.

А потом раздался телефонный звонок. Ян ответил. Минут пять он, молча, слушал то, что ему говорили. Лишь услышав «с Вами все в порядке?», он что-то ответил, затем положил трубку. В этот момент мир рухнул.

Секунда, две, три – стрелка кухонных часов продолжала отмерять время, которое почему-то не остановилось. Четыре, пять. Ян смотрел в одну точку, и в его взгляде читалась даже не боль – недоумение, смешанное с отчаяньем. И первая нормальная реакция – нет, это невозможно, значит, этого не случилось. Шесть, семь, восемь. Опознание в понедельник, раньше невозможно. Но при ней была сумка с документами. Девять, десять. На этом все. Пустота похожа на вакуум, в котором все, что в него попадает, разрывается в клочья. Дзен бывает разным, общее в нем лишь то, что в пустоте момента нет слов, способных его описать. Обрывки мыслей, среди которых мелькала вереница вопросов: за что она, почему не я, зачем? В один миг все потеряло смысл, как будто свет перестал существовать. Ян не понимал лишь одного – почему он все ещё существует? Он ошарашено смотрел по сторонам, будто оказался в другом измерении, где все не так, как должно быть. Боль, горечь, страх – все ощущения принадлежали как будто кому-то другому. Он не мог понять, он не мог признать то, что только что услышал. Три слова, на которых заканчивается мир – её больше нет.

В звенящей тишине стрелка часов отсчитывала секунды не остановившегося времени. Пожалуй, это было сейчас единственным реальным ощущением, все остальное казалось невероятным и неприемлемым. Его не было рядом, потому что она должна была уйти одна, потому что вчера состоялся тот злополучный разговор. Сквозь оцепенение стали прорываться мысли, сотни мыслей, подобные реке, прорвавшей плотину: почему не почувствовал, как мог отпустить, зачем согласился обо всем рассказать, эгоистично боясь её потерять, как вообще посмел оказаться с ней, спасая свою душу ценой её жизни? Он не видел того, что было вокруг – перед глазами мелькали яркие, живые образы прошлого. Её взгляды, слова, прикосновения, змеиные глаза, зрачки которых вытягивались в узкую полоску, звук её голоса, запах её кожи. Он потерял не половину себя, а всего себя, потому что все, чем он был после встречи с ней, строилось на её вере в то, что он может измениться. Вся жизнь имела смысл только из-за того, что в ней была Шири. Слишком надежно прошлое осталось в прошлом.

Шли секунды, за ними минуты, Ян не приходил в себя. Казалось, что сознание обожжено открытым пламенем, которое оставило после себя лишь невыносимую боль, от которой хотелось скрыться, и во всем мире не было такого места, где не будет этих мыслей и этой боли, этого нестерпимого чувства вины за то, что его не было рядом. Сколько раз, играя со смертью, он в прошлом упивался тем, что легко может свести счеты с жизнью, но пока лишь с усмешкой откладывает это решение? Как же он был глуп, не понимая и тысячной доли тех причин, что делают жизнь по-настоящему невозможной. Ян сел за стол и стал пристально смотреть на свои сцепленные в замок руки. Он боялся пошевелиться, потому что не знал, что можно ожидать от себя самого. Он уже понял, что на этом закончилось все, и оставшееся подобие существования вряд ли сможет когда-либо ещё стать вновь похожим на жизнь. Он не мог простить себе того, что произошло, и с каждым мгновением он находил все больше причин, почему именно он виновен в том, что Шири больше нет.

Все вокруг всегда было очень большим и громким. Лин удивленно смотрела на мир своими огромными голубыми глазками и довольно реагировала на все новое. А еще хотелось пощупать и посмотреть, а может быть и попробовать на вкус разные огромные предметы. Правда вот кусать еще толком не получалось, только слюнявить. А еще у нее иногда отбирали испорченные предметы мама и папа. Да, девочка уже различала среди живой массы собственных родителей. И даже реагировала на их голоса. И вообще была умницей и произносила точно такие же звуки, что и они. Не все правда, но она же учится.

Лин, сидя прямо на теплом полу, перекладывала игрушки с одного места на второе, периодически то пытаясь встать на руки и ноги (так удобнее, чем на ногах), то переползти на попе поближе к кубикам. Ребенок слышал звуки голоса. С ней сидел сегодня один из больших людей. У него почему-то было несколько названий, а еще он поднимал ее от земли и мог долго носить в воздухе. Все же поднявшись на ножки, девочка потопала в другую комнату, где и был папа. Да, так его часто называли. Ладошкой она шлепала по стене, радуясь смешному звуку. Настроение вообще было хорошим, хотелось опять полетать, ведь папа же умеет поднимать ее.

- Ян! – Лин дотопала до большого человека и ухватилась пальчиками за его брюки. И еще так весело заколотила по ногам папы ладошками, чтобы еще раз услышать смешные звуки. Подняла на него лицо и засмеялась звенящим смехом. Присела и как бы выпрыгнула наверх, продолжая шлепать папу по ноге и хихикать. – Ян – папа!

Из оцепенения Яна вывело то, что к нему подошла Лин. Он заметил её, но обернулся не сразу, лишь когда она назвала его по имени. Сейчас он понимал только одно – она не должна понять, что происходит. Она смеялась, и этот звонкий детский смех так резко контрастировал со всем, что случилось, что Ян скорее его испугался. И в то же время Лин была невыносимо похожа на свою мать, и сейчас, когда она смотрела на него своими ярко-голубыми глазами, такими, какие были у Шири до её первого превращения, ему казалось, что на него смотрит сама Шири.

Нужно было просто взять себя в руки, потому что как бы ни было тяжело, рядом есть человек, который потерял ещё больше, пусть она об этом и не знает. Чем сильнее эмоции, тем меньше они заметны. В какой-то момент Вода становится льдом, надежно сковывающим, лишая способности чувствовать, и, тем самым, притупляя боль. Шири родила Лин, чтобы дать ему шанс переоценить свою жизнь. Вода хранит память, Ян помнил тот день, когда в комнате лазарета его жена, по праву гордясь собой, сказала «Ян, я тебе ангела родила». И вот теперь этот ангел пришел напомнить, что не каждый имеет право на то, чтобы добровольно отказаться от собственной жизни, убегая от невыносимой боли.

- Лин, - Ян улыбнулся дочери, затем подхватил её на руки и посадил к себе на колени. – Уже наигралась? – спросил он, думая, почему ребенок решил к нему сейчас подойти. Он боялся, что она могла что-то почувствовать.

Все, что сейчас понимал Лю, - он не имеет права на то, чтобы показывать слабость. Так было всегда – чем сильнее боль, тем тщательнее её нужно скрывать. Он умел играть и прятаться, куда сложнее ему было показывать эмоции и быть искренним. Он не мог сказать, что Лин существовала для него, как повод жить дальше или как напоминание о Шири, для него лично было бы лучше, если бы не оставалось поводов цепляться за жизнь. Он существовал для своей дочери, потому что других причин, по которым он должен был бы выжить сейчас не было. Этому хотела научить его Шири, когда просила Шэн спасать ребенка? Не просто изменить его, а разрушить его жизнь до основания, оставив лишь один смысл – свою копию, ради благополучия которой нужно быть сильнее, чем когда-либо.

Лин заливисто смеялась, продолжая еще издавать какие-то звуки, схожие со взрослой человеческой речью. Она же тоже человек? И пусть пока даже мама и папа ее не понимают, зато она то себя понимала! Ребенок аж завизжал от радости, когда большой мужчина поднял ее в воздух. Девочка задрыгала ножками, замахала ручками, до того ей нравилось летать с папой. А он уже ее о чем-то спрашивал.

Продолжая улыбаться с открытым ртом, в котором уже поблескивало несколько молочных зубиков, Лин потянулась ручкой к лицу папы. Как обычно, пошлепала его по щеке и потянулась к волосам на подбородке. Вот тут уже не до смеха. Надув щеки, девочка старательно хватала кончиками пока еще неуклюжих пальчиков отдельные волоски из усов и бороды и тянула на себя. Сложное занятие. Папа никогда почти не давал ей так делать, а сейчас почему-то разрешил. А еще волоски кололи ладошки, поэтому нужно было дергать их очень аккуратно. И все же наколола пальчик. Нахмурив личико и опять надув губки, посмотрела на пальчик, которому вдруг стало больно. Потом на папу. А потом, качнувшись на его коленях, обхватила тело мужчины обеими ручонками и прижалась к большому человеку. И опять залопотала на своем языке, наверняка жалуясь на боль в пальце.

Ян поморщился, когда Лин вцепилась в его бороду, хотя не стал отцеплять её руку, дождавшись, когда она успокоится сама. Она прижалась к нему и что-то заговорила с очень убежденным видом, наверное, умудрилась уколоться. Лю обнял дочь ладонью за спину, чтобы ей было удобнее сидеть на его коленях, затем чуть склонился к ней, пристально вглядываясь в черты её лица. Он никогда не видел Шири со светлыми волосами, только на фотографии, что показывал тесть, но и так было очевидно, что дочь является копией своей матери. Просто не укладывалось в голове, он не мог думать о Шири в прошедшем времени, не мог сейчас принять, признать, что её больше нет. Казалось, что все это – невнятный кошмар, который вот сейчас закончится, достаточно усилием воли открыть глаза. В приоткрытое окно ворвался чуть прохладный ветер, который принес запах дождя. Крупные капли начали стучать по стеклу и подоконнику, постепенно становясь ливнем. Если покажется, что не хватает веры, пойдет дождь, чтобы о ней напомнить. Она всегда верила, ему верить больше не во что. Ян потрепал дочку по волосам, затем убрал с её лба челку, которая лезла в глаза. В это время Лин обычно спала, но сейчас она разговаривала и пока не капризничала.

Отношение Яна к дочери долгое время было довольно непонятным. В день, когда он узнал о беременности Шири, ребенок был больше смертельной опасностью для здоровья своей матери. Постепенно он привык к мысли о том, что их будет трое. Следующим шоком была внешность Лин, но медленно, день за днем, шаг за шагом Ян приходил к пониманию, что он любит свою дочь, скорее, как продолжение Шири, её копию. А сегодня он впервые посмотрел на Лин иначе. Сейчас у неё не осталось никого ближе, чем он. Вот она что-то бормочет, прижавшись к нему, скорее из любопытства, она ему доверяет, она не пытается его понять или принять, она просто инстинктивно тянется к нему, как к взрослому, к которому привыкла. И в этот момент Ян понял главную вещь – какой бы тяжелой ни была боль потери, но не посмеет предать Лин. Это была не полная любви фанатичная вера Шири «ты хороший», стремясь оправдать которую Ян был готов из шкуры вон лезть, это была необходимость и ответственность теперь за самого близкого и родного человека в этом мире.

Лю встал, держа дочь на руках, и подошел к окну, чтобы его закрыть. Дождь стоял стеной, за которой сложно было разглядеть даже соседние дома. Ян верил, знал, что ему хватит сил. Страх – слабость, надежда – глупость и малодушие. Без права на них, он найдет в себе силы вытерпеть боль ради Лин. А остальное не важно.

Большой человек поправлял ей волосики, которые постоянно лезли в лицо и щекотали кожу. Лин подняла ручки, с улыбкой хватаясь за пальцы папы. Не получалось, и она просто захлопала в ладошки, продолжая заглядывать к нему в лицо. Потом правда нашла себе новое интересное занятие. Девочка насупилась и полезла обеими ручонками к рубашке человека, пытаясь зажать пальчиками небольшие пуговицы. Вот странные они. Вроде шевелятся в руках, а взять нельзя.

Лин покрутила пуговицы, поняла, что не может взять их в ручки и наклонилась к ним лицом, старательно пытаясь запихнуть странную вещичку в рот. И тоже не получалось. Маленький кусочек пластмассы упорно не желал сдвигаться, и девочка пыхтела, пытаясь что-нибудь с ним сделать. Копошилась она так, копошилась, да так и уснула. На руках у папы всегда было тепло и удобно, а она сегодня и так вон сколько всего сделала. Можно и отдохнуть. Счастливый ребенок так и не дотащил пуговицу в рот и заснул, держа папину рубашку обеими ручками и сопя.

Лин копошилась на руках, пытаясь отгрызть или хотя бы обслюнявить пуговицу рубашки. Ян заметил, что она все же начала засыпать, возможно, так на неё действовал дождь. Как всякий, кто долгое время воевал со всем миром, Лю с трудом привязывался и доверял. Никогда и никого он подпускал к себе так близко, как подпустил Шири, позволив ей стать для него едва ли не всем миром. Этот мир понемногу расширялся, в нем оказались родители и Лин, но и они не смогли бы занять в его сердце ту нишу, что навсегда принадлежала голубоглазой европейке, вера которой заставила его измениться. Он принял решение, что сейчас должен жить и быть сильным для дочери, после этого закрылся от любых эмоций, надежно сковав боль льдом, прочным, как вековые айсберги. Теперь нужно было просто действовать рассудительно, отметая все остальное, что станет причиной слабости. Лин заснула, продолжая держаться за ворот его рубашки, и Ян отнес дочь в комнату и уложил её в кроватку, накрыв легким одеялом – несмотря на дождь, в доме было жарко.

Сейчас, в ледяном оцепенении, Ян руководствовался лишь одним – здравым смыслом, без которого ему не удавалось бы выживать прежде. Сегодня суббота, опознание в понедельник, до этого времени вряд ли будет хоть какая-то информация, только если родители смогут что-то узнать по своим связям. До этого же времени ничего не сообщат господину Ириарте, потому что в консульстве никто не будет даже чесаться в выходной день. И Ян решил, что сам также не будет ему ничего говорить. Он запретил себе надеяться, но объективно был крошечный шанс, что все изменится после опознания, поэтому до тех пор, пока нет объективной полной уверенности, он ничего не будет говорить тестю. Пусть для него Шири будет жива на два дня дольше. В понедельник нужно будет принимать следующие решения, главное из которых – стоит ли возвращаться на Тибет.