Комната Двера Пейна

Небольшая светлая комната с отдельным выходом на веранду. Напротив входа стоит низкий столик, вокруг него расстелены циновки. В углу – тумба с умывальником и небольшая полочка. У противоположной стены – комод. За ширмой из сезаля на полу расстелена циновка для сна, на которой сложен матрас и постельное белье. В комнате есть несколько светильников из рисовой бумаги. На окнах – легкие светлые шторы, каменный пол застелен домотканым ковром, чтобы ночью не было холодно ходить босиком. У входа стоит вешалка, на стене – несколько крючков.

Нужно пробовать второй раз. Даже если первый провалился за отсутствием непосредственного слушателя, второй должен получиться уже хотя бы потому, что Хиз внимательно вслушивалась в тяжелые шаги Двера. Она сидела в комнате, перебирая в руках серебряную цепочку, а сын, будто погремушкой, звенел баночкой с таблетками. Англичанка следила за тем, чтобы это была единственная манипуляция с этой банкой… и пока она почти прожигала сына глазами, на нее неотвратимо накатывала туча мыслей, отвратительно жужжащих каждая свое. Больше недели понадобилось блондинке, чтобы переварить сказанное Двером, больше недели. Переварить, осмыслить и понять, что сама дура в очень немалом количестве моментов их, с позволения сказать, отношений. Наверное, теперь Пэйн снова будет запирать дверь, когда узнает, что она была у него без приглашения. Была и забрала с собой несколько, по-видимому, очень важных вещей. Брал бы он их в храм, не будь они важны?

Звон «погремушки» затих, Малькольм уснул прямо на полу. Ангел. С каждым днем все больше похож на отца, ясно, почему Двер так и не может принять его… наверное, более того, даже не хочет. Уложив ребенка спать, она подошла к зеркалу, примеряя собственную цепочку, которую в спешке оставила в Академии. Случайно оставила. Не одела после починки, когда порвала. Девушка погладила ногтем место сплава, в очередной раз удивляясь тонкости работы, задумалась. А что она скажет? Что она может ему сказать? В очередной раз передумала идти и извиниться. За что?

За стеной снова загромыхали шаги: наверное, Двер что-то искал… он редко носился по комнате, как укушенный, оттого… Хизер вздохнула, застегивая замочек, сжала в пальцах баночку и, выйдя на веранду, приоткрыла дверь его комнаты, без стука и приглашения делая шаг внутрь и облокачиваясь на жалкую деревяшку.

Эшфорд наблюдала за ним. Он принес с собой разруху, она была везде в его комнате, он сделал из нее берлогу, пещеру, что угодно, только не нормальное человеческое жилье. Зачем она пришла? Он ведь, - невесомая усмешка, - ушел первым… Значит ли это, что она теперь должна за ним ходить?

«Твою мать! – широким размахом Двер снес с полки все, что там появилось за время его проживания: словари, бесполезные карточки, засохшая апельсиновая кожура и семейство пауков. – Где оно?!»
Он ударил кулаком в стену, и костяшки странно хрустнули. Появившейся из царапин крови оборотень как будто не заметил. «Найду этого урода…» - он треснул носком по лежащему на полу матрасу, и тот послушно подвинулся. Пэйн упал на колени, разгребая ворох вещей в углу, и нестираные носки полетели в сторону двери. Кроме спрятанных книжек, в комнате ничего не было.
«Знать бы, как давно оно пропало…» - волк с неделю почти не заходил в комнату, тренируясь в дневное время суток и зверем бегая по ночам. У него были красные глаза от недосыпания, и в последние дни он стал каким-то аморфным. Сейчас гнев снова проснулся.
«Где оно, где оно, где оно?» - руки взъерошили волосы и опустились на пол скрести холодный бесчувственный камень. Зря он не решил возобновить терапию до сих пор. Обнаружься кража раньше, у вора не осталась бы шансов: он бы его вынюхал. Вынюхал и пересчитал бы косточки на каждом пальце.
А пока… пока оставалось надеяться на мозги, которые шептали: ты уже знаешь, кто это сделал. «Кораев!» - пелена гнева застелила глаза, и волк резко обернулся к двери. Он уже подорвался – так споро, что не смог остановиться, и когда занес руку, чтобы распахнуть хлипкую преграду и направиться в комнату болгарина, цапнул за ногу Эшфорд. Наверное, это неожиданно мягкое прикосновение заставило его отшатнуться и поднять взгляд от бедер к груди, а дальше не надо было: он узнал блондинку.
Секундное молчание: «Что ж ты так не вовремя!» - и Двер качнул головой в сторону, мол, дай пройти и хрен ли стала в проеме.
- Эшфорд, я занят. – сообщил он, не заметив искомой вещицы у нее на шее, потому что ее не могло там быть. Хизер не носила этот кулон. Хизер терпеть не могла серебро.

Это было даже как-то криво, просто смотреть и не участвовать. Казалось бы, он даже не заметил ее, сшибая все с полок и кидаясь вещами, а Хизер лишь попирала собой дверь, едва ли поворачивая голову на несколько градусов, чтобы наблюдать за передвижениями мужчины. Ее присутствие именно здесь и именно в момент активного поиска (Хизер до последнего надеялась, что она знает, что ищет Двер) казалось вмешательством в частную жизнь оборотня. Мгновенно вернулись сомнения, англичанка уже трижды успела передумать и дважды порывалась столь же незаметно исчезнуть из комнаты, как и появилась. В момент, когда она уже готова была выскользнуть за дверь, Двер развернулся и схватил ее за ногу.

Девушка сглотнула, совершенно искренне кивнув, мол, я все понимаю, и просеменила вдоль стеночки от двери. Она искренне побаивалась попасть под горячую руку - вон, как у него глаза гневом налились, красные аж! Под туфлями с каждым шагом что-то трескалось и рассыпалось в пыль, Эшфорд оглядывала комнату сочувствующим взглядом решительной домработницы. За время существования без слуг она научилась поддерживать собственный дом в каком-никаком, но порядке.

- Ты бы хоть с колен поднялся, - очень тихо и наставительно пробормотала Хиз и осторожно покосилась на пышущего злостью Пэйна.

Когда волк зол, лучше не пытаться его гладить. Следует немедля уйти с дороги, даже если ты его бывшая девушка и он все еще тебя любит. В маме-Хизер, похоже, проснулось чувство осторожности, когда она отступила в сторону.
Волк напрягся. Он уже собирался таранить собственную дверь, вываливаясь наружу с нетерпением Ватсона, вытягивающего из Холмса непонятные детали преступления. «Разорвать,» - читалось в налившихся кровью глазах, и только обрывком долетели слова о том, что он на коленях. Не так, не на коленях – на четвереньках. И молнией по спине пробежала дрожь, когда на хребтине под майкой шерсть вросла обратно: он превращался, но не заметил. Дурак, идиот! – так забылся, что мог ненароком убить за банальное воровство.
Кораев не мог знать, что этот кулон очень ценен. В смысле, не как драгоценность какой-то там пробы, а как подарок, как воспоминание о чем-то хорошем и светлом, как чувство. Неясно, хотел ли он насолить или просто позарился на украшение. Может, он даже хотел с его помощью помириться с Оливией, и тогда волк не должен бы так психовать. В конце концов, он участвовал в уничтожении их отношений. Мастер молод, горазд совершать проступки так же, как тот, кто его вроде старше.
- Ты по делу? – Двер поднялся с колен, заваливаясь на стену против Хизер. Он скрывал дрожь в руках, пряча их за спиной. Не стоило вести себя агрессивно при Эшфорд. Следовало показывать безразличие, до которого волку, впрочем, было далеко.
Он с какой-то жалостью обвел глазами бардак, сваленные на полу груды хлама, почувствовал укол стыда за то, что демонстрирует вот ЭТО. Но он правда не ожидал, что когда-нибудь блондинка явится.
Выдох со звуком закипевшего чайника навел на мысль об усталости и возвращающемся самообладании. Зверь тихонько спрятался до поры, все еще настороже, но решивший повременить с расправой. Говорят, магам Земли никогда не бывает что-то любопытно. Двер испытывал это смешанное чувство. Нотка издевательства скользнула в его голосе, когда он предположил:
- Ты соскучилась? И года не прошло. – но остался стоять, готовый вникнуть в ее проблемы или… вдруг?.. извинения.

Первое, что Хизер сделала, это отчего-то высокомерно задрала подбородок, уж больно ей не понравилось, как Двер смотрел... и как говорил. Будто брезгливо, будто она могла зайти только по делу, будто... он ей никто, только заносчивый сосед. А потом, вдруг, одумалась и закивала. Да, мол, по делу. Еще спустя секунду спохватилась и замотала головой - нет, не по делу - но все это молча и с выражением крайнего смятения. Конечно, пару раз она при это открывала рот, чтобы прокомментировать собственные телодвижения, но, наконец, сдалась и тупо опустила растерянный взгляд в пол. И правда, зачем пришла?

Смутно вспоминалось, что ей хотелось извиниться, за что-то важное, за что-то, чего она не хотела делать... Помнится, хотела поговорить, рассказать все, объяснить, почему она так себя ведет. Только вот понимала, что стоит открыть рот и попытаться выложить все, что накипело, как спустя три-четыре предложения она, - да-да! Хизер Эшфорд! - начнет запинаться и теряться в полярных контрастных мыслях, которые собиралась высказать. Еще спустя два-три, наверное, окончательно запутается и, что было бы наиболее страшно, начнет рыдать от жалости к себе, которой совершенно не заслуживает, но страстно желает.

Блондинка попыталась поменять позу, так и не найдя, с чего начать, и в руке тихо прошуршали таблетки Двера, те самые, которые она нашла, забрала и долго разглядывала. И понимала, что натворила. Когда-то давно и, быть может, сейчас продолжает. Решительность вернулась столь же торопливо, как недавно ретировалась.

- Я... э... Я пришла извиниться, - Хиз вытащила руку из за спины, демонстрируя Дверу собственную находку, скорбно поджала губы и кинула баночку ему, надеясь, скорее, на животную реакцию. - Знаешь, я виновата.

Баночка шмякнулась об пол, покатилась, шумя таблетками, и внесла завершающий штрих в живописную картину хаоса, царящего в комнате. Привет. Двер искал не ее – вернее, сначала как раз ее, но потом забылся, и сейчас смотрел на баночку недоумевающе, скорее с мыслью «чего это Эшфорд с ходу вещами бросается», чем с той, которую ждала Хизер.
- Я знаю. – разглядывая знакомую надпись на этикетке, оборотень задумался. Ему не то чтобы было по-барабану, просто… за годы, за месяцы он вывел столько закономерностей в их отношениях, что стало тошно. И каждый раз заново начинать переосмысливать – он банально устал, ему на-до-е-ло. Казалось бы, Пэйн уже знал все ее проступки, знал решения и мысли, хаотично роящиеся в ее голове, пускай не умел и не пытался в нее попасть.
Сейчас будет или диванная сцена: он стоит, она кричит, ему кажется, что Эшфорд заслоняет телевизор и мешает смотреть в экран, а на самом деле даже отойди она в сторону взгляд останется на ней. Или показушное «смотреть можно, нельзя трогать», когда она замнется, якобы не придумав, что добавить, или выскажется, но уйдет, ожидая бросания вдогонку с лаем, как за машиной.
Мусор. И та, и другая сцена – тупиковые, неплодородные. Пэйн уже простил ее давным-давно, тупо выйдя из чайной, но об этом никто не знал, пока сценка не была до конца разыграна. Пока он не побежал или не хмыкнул, сказав, что все в порядке. Пока она наконец не обняла: о, вариант маловероятный, но тоже предсказуемый. Двер устал. И даже от оригинального, нового выкидона он бы сейчас отказался.
Разве не знаешь, Хизер? Он расшатал землю. Он привел в движение килотонны пластов, он создал новую фигуру, и планета превратилась в квадратную. Думаешь, просто так он читает Эйнштейна? Хватит, милая, хватит – просто забей и прими то, что видишь, если хочешь, или скажи окончательно: нечего ловить. Притяжение все еще работает. Гравитация осталась в силе. И это последнее, с чем ты можешь работать и от чего можешь отталкиваться. Больше Двер не произнес ни слова.

Хизер даже скривилась, когда таблетки шмякнулись об пол, будто этот звук причинял ей страшные физические муки. Она даже замолчала, снова сбившаяся с мысли. Он знает. Хмыкнула. Он. Знает. Впрочем, чего она ожидала, если он много раз прощал ей столькие вещи, то, конечно же, он знает, в чем она виновата. Банально - во всем. Просто. В каждом слове, в каждом действии. В том, что дала надежду, но не дала шанс. В том, что непостоянна и любопытна, в том, что привязана и тем самым делает еще хуже. Лучше бы просто послала, сразу... в день его приезда заявила: "Убирайся из храма! Ты мне противен! Ты мне не нужен! Пшел вон!" - так нет же, прогнала, пожурила, пожалела, поцеловала, позволила приблизиться... и послала. И снова подманила... и так по кругу.

Похоже, они оба молчали. Каждый о своем молчал. Эшфорд просто формулировала мысли, они всегда были разрозненными и неспособными к самостоятельному существованию, казались абсурдными и тупыми. Взгляд, как-то даже побаиваясь останавливаться на Двере, цеплялся за все выдающиеся предметы в комнате, а, как мы понимаем, в данном бардаке было за что уцепиться. Эшфорд молчала, отчего-то ожидая, когда ее выставят за дверь... и дышала, спокойно и размеренно, будто это могло позволить сдержать самообладание на лишние пять-десять секунд.

- Нет... Ты не понял, - наконец, все же начала блондинка, отлепляясь от двери и делая неуверенный шаг вглубь комнаты. Просто, чтобы не стоять, будто фарфоровый представитель населения магазина игрушек, - я действительно виновата. Господи, Двер... да я... я ко всему, - она старалась маячить у него перед глазами, чтобы отвлекать на себя взгляд, чтобы он не пялился в пол, игнорируя все ее слова, да и чтобы самой чувствовать себя хоть на грамм уверенней, - причастна. Знаешь, лучше бы уж ты меня ненавидел, мне было бы легче! Но нет! - Хиз замерла, кинув на Двера взгляд, очень напоминающий недовольство строгой мамаши, - твое великодушие дошло до того, чтобы простить меня! Простить! Пить эти гребаные таблетки, - тут она пнула банку мыском туфельки, и та шваркнулась за очередной горой мусора, - день изо дня смотреть на меня и терпеть. Ты мог сказать? Ты мог просто сказать? - Не замечая, как скромное извинение перерастает в очередное обвинение, девушка топнула ногой и сжала кулачки. Ну, право же, лучше бы уложила сына и сама легла. Он же... первый ушел! Ушел! Просто ушел! Жадность ли это с ее стороны, чувство собственичества, но даже тогда, когда она смотрела в спину удаляющемуся англичанину, она представить себе не могла, что данный факт будет ее так выбешивать. Ведь ради нее же он сюда приехал, да? Если ушел... тогда зачем остался? Собрал бы вещи, да выметался бы из ее жизни, раз не способен принимать то, какой она стала. Не терпел бы ее, не "пытался полюбить ее китайского болванчика" и терпел ее измены. Спасибо, черт возьми, этому дому, пойдем к следующему. - Я виновата в том, что попыталась вселить в тебя уверенность в себе! Я виновата в том, что ты был и остался дикарем, Двер. Я виновата в том, что не выдержала твоей ревности. Я виновата в том, что не приползла к тебе извиняться из гордости! - несколько решительных шагов, чтобы встать напротив него и смотреть в лицо. - Я виновата в том, что не стала бороться за отношения! В том, что забеременела, - Хизер замолчала, собираясь с силами и, если честно, воздухом. Смотрела внимательно, напрасно ожидая на каменном лице какую-нибудь эмоцию. Дернулась в сторону нерешительно, и почти испуганно уселась на матрац. - Я виновата... я во всем виновата, - совсем уж зачастила Эшфорд потухшим голосом. - Я же люблю тебя, понимаешь? Действительно... по-настоящему, как дура... малолетняя. Люблю... виновата... Двер, прости меня... ну пожалуйста, ну хоть за что-нибудь прости, я слишком много натворила, да? Не пей больше эти таблетки! Хорошо? Не пей! - и дальнейшие звуки, которые производила Хиз, были уже совсем не похожи на человеческую речь.

Даже не будучи предсказателем, сложно не догадаться, что из Эшфорд с таким лицом вот-вот хлынет тирада. О, она не удовлетворилась его коротким «знаю». Она решила уточнить.
Волк слушал с партизански скрываемым интересом, извлекши из-за спины руку и рассматривая ее, как пластмассовую игрушку для починки. После встречи со стеной костяшки опухли, покраснели, Двера прикалывало наблюдать за невидимой теперь при движении работой суставов, и это расслабляло не хуже, чем раздражала маячащая взад-вперед Хизер.
Он перевел на нее взгляд ровно в тот момент, когда одна из фраз ему особо приглянулась, и затем не спускал глаз, думая при этом, как себя повести. «Я виновата в том, что ты был и остался дикарем.» - по буквам было разобрано в его голове, и чьи-то неотесанные ручищи принялись составлять из них пирамидки. Занятно, но фигура выше, чем «две у основания и одна сверху», мгновенно разваливались из-за топота ее ног. Волк улыбнулся, не суля ничего хорошего, потому что эта фраза стала толчком для наращивания еще не унявшегося гнева. Каждое «виновата» он отныне воспринимал константой, молча соглашаясь со всем сказанным, и последней букашкой в пальцах было раздавлено ее признание о беременности.
«О, наконец ты признала!» - Пэйн был раздражен, совершенно невыспавшийся, обворованный каким-то завернутым болгарином, не желающий разбираться. Он считал, что все уже знает наперед. Он не уехал потому, что на проверку шансы подцепить еще кого-то оказались ничтожными. Зная их с Хиз отношения, несложно было предположить, что кто-то опять побежит мириться, сдавшись первым. Двер честно думал, что это будет он, но не сейчас, а попозже – ему же всегда выпадало просить прощения за чужие грешки. Да, именно так: она виновата, а он извинятся.
Но сейчас унижения подруги не приносили спокойствия. Зверь не был удовлетворен. Ему хотелось больше, обидеть, оскорбить, рассказать, какой он несчастный и терпеливый, показать, на что похожа жизнь с психически неуравновешенным, привести ее к такой депрессии, из которой она будет выползать на корачиках месяцы, совершенно бессильная, потому что это ОНА ВИНОВАТА. И вот эти признания, едва ли не слезные, истеричные – будут как пустые слова по сравнению с истинным осознанием. Виновата, виновата, виновата.
Усмешка – коварный оскал по лицу, белый шрамик из тонко натянутых губ. Страх: что делаю, это же Хизер, моя маленькая девочка… Решение: раздавить за боль, не прощать. Отказ – ей нельзя ощущать вину, это бремя ей не по силам.
- Хорошо. – и твердый, крадущийся голос цепкой хваткой контролируемого сознания, тихий, как рокот затаившегося стихийного бедствия. – Раздвигай ноги. – прямой приказ «во искупление» этой долбаной надуманной вины.
Он не двинулся с места. Он стоял, сложив на груди руки, в ожидании подчинения. «Унижайся, почеши спинку моему самолюбию, и быть может, я не стану больше страдать и пить таблетки.» - выражалось в его вытянувшемся, брезгливо-довольном лице. Как король помойной кучи, он занял предложенный трон и стал деспотом. Подтверди свою вину – или проваливай. Подтверди – или убирайся. И ни один мускул не шевельнулся на лице, когда Двер в защемившем сердце умолял: не смей, глупая моя. Это я дурак, не ты, верни себе свое достоинство. Не хочу быть тем, кто тебя сломает.

- Я настоящая дура, - послышалось сквозь неразборчивое бормотание. На лице отражалась совершенно откровенное отчаяние, Хизер совершенно не понимала, что стоит говорить или делать, да и, более того, не соображала, что уже говорит и делает. Выговаривала уже даже не Дверу, а себе, все то, что раньше считала самим собой разумеющимся, не поддающимся сомнению, не требующим извинений. Лепетала, будто провинившаяся, поднимала скорбные глаза на мужчину: «Ну же, скажи, что ты слышишь меня, скажи, что ты понимаешь…» И снова отводила их на предметы разрозненного интерьера. За собственной проповедью Хизер даже не заметила недоброе выражение лица Двера, зловещую улыбку и загоревшиеся мыслью глаза. Не могла подумать, что ее тирада вызовет такую… хм… реакцию. Она все бормотала и бормотала, пока он слушал, хваталась за голову, поднимала пальцами вьющиеся волосы, но постепенно замолчала, ожидая хоть какого-нибудь ответа. Глаза подняла молящие снова на человека, которому в очередной раз призналась в любви, и опешила от взгляда, застыла истуканом.

- Что? – Хизер откровенно стушевалась, смотря на мужчину глазами выдернутой из воды рыбешки, непроизвольно сцепила пальцами на груди незастегнутую теплую кофту. – Ты чего такое говоришь? Ты меня не слушал?

Как-то сразу англичанка почувствовала себя преступно грязной под его взглядом, настолько, что разрасталось желание рвануть в душевую и там жесткой мочалкой выскребать с себя кожу, слой за слоем, чтобы все смыть и от всего избавиться. Такое с ней было только раз, да и то, к сожалению, по другой причине. Почти что по другой. Уже входящим в привычку жестом недоумевающего мотания головой, Эшфорд что есть сил демонстрировала свой полный провал в понимании происходящего. Нет, конечно, она подразумевала, что Двер будет отвечать на ее слова, понимала, что не всегда приятные вещи, далеко не всегда, но чтобы так… и такое. И сразу. Этого она точно не ожидала. Забыла, наверное, что на самом деле Пэйн был не таким ангелом, каким прикидывался последнее время в Храме. С надеждой вслушивалась в звуки за стеной и елозила по матрацу, будто сидела на соли.

- Кажется, Малькольм меня зовет, - засуетилась девушка, отрывая охреневший взгляд от Пэйна и лихорадочно поднимаясь на ноги. – Мне пора бежать, да.. прости.

Пэйн не стал преграждать ей дверь: движения руки хватило бы, если бы она рванула из комнаты. Волк был сильнее.
- Мальком тих, как мышка. – уверенным тоном, словно только что прислушивался, сообщил он Хизер, и продолжил гадко улыбаться в ожидании.
«Одинаковые сценарии.» - вот, что крутилось в его голове. Одинаковые – это значит, что он ублюдочный подонок, а она – невинная жертва запутанных чувств. И этот сценарий, похоже, был единственным, чего он не хотел менять в своем к ней отношении. Даже на земле у ангела должны быть крылья.
- Ты не любишь меня? – он задал вопрос таким тоном, который обязывал дать единственно верный ответ, иначе беда. Как маньяк, утащивший девочку от родителей, задаривающий ее подарками, но запирающий на замки даже окна, чтобы она не выглянула наружу. – Пожалуйста, я хочу.
Его голос не стал и на толику мягче. Жесткими кристалликами, он впивался в глотку, и слова выползали из нее все труднее, противно режущие плоть. Пф, ему не было больно. Но Двер не ловил и кайфа. Воспаленно красные глаза вперились в фигурку тщетно нарезающей круги Хизер. Ей было душно и оставалось мало места, но она сама шагнула за решетку.
- Если тебе неловко, я помогу тебе раскрепоститься… - он протянул к ней ладонь, подзывая как собаку для наказания. Обманчиво ласковый голос – и он сквозит ложью настолько, что это осязаемо на коже. – Давай, иди ко мне, надо же искупать свою вину. Слова такие глупые.
Он был не похож на себя. Эшфорд должна была это чувствовать, но ей никогда не хватало смелости копаться в его голове. Что, слишком трудная? Слишком родная? Много чести, не думаешь? Жаль, волк не смог бы держать ее, если бы за стенкой на самом деле крикнул Мальком.

Хиз пялилась на него молящими глазами. Ведь он прав – Мальк молчал, ни звука из-за стены. Мужчина рушил все ее планы извинения на корню, заставляя вжиматься в заднюю стенку клетки, отступая, и она переводила взгляд с лица на руку, не способная собраться с мыслями и придумать адекватный отказ без топанья ногами и расцарапывания лица. Бедняжка терялась на глазах, будто даже в размерах уменьшалась, сжимая плечи, прижимая руки к груди и закрывая пальцами губы, переминалась с ноги на ногу и, конечно же, мотала головой. Неестественно задумчиво Хизер теребила ноготками нижнюю губу, вгрызаясь в кожу на подушечках с такой маниакальной озабоченностью, как будто раздирание тонкой кожи единственное, что заботит ее в этом мире.

- Люблю… - промямлила она приглушенно, отвечая всего на один из поставленных вопросов. – Ты же слышал… я же сказала… ты же слышал? – снова молящий взгляд, словно вся проблема решалась тем, что Двер просто не разобрал ее слов. Но забивал все надежды голосом, натянутым, как струна для резки сыра. Точно так же отрезал тоненькими ломтиками, чтобы мучительнее было осознавать собственное положение, но при этом еще оставалось, на что надеяться.

Запинаясь о разбросанные вещи, Эшфорд даже попятилась назад, не сводя исступленного взгляда с абсолютно непроницаемого лица, и не верила самой себе и всем органам восприятия. Да что за человек стоит перед ней и как он смеет требовать от нее таких извинений? В какой-то момент блондинка даже подумала, что будет отстаивать собственную честь, пусть даже несколько сомнительную, кидаясь носками и книжками, и уже даже начала подыскивать вокруг себя подходящие снаряды. Не вязалась у нее ситуация с представлением о нормальных, не вязалась и выбивала из колеи.

«О, маленькая Хизер такая маленькая,» - он наблюдал за ней с усмешкой: ведь даже не двинулся, чтобы загнать ее в угол, а она сама отступала к стеночке, вжималась спиной в камень, вызывала вибрацию дрожью. Воздух тоже дрожал, накалялся – Двер почувствовал это зудом по коже, когда вдруг прыгнул – прижать и принудить подчиняться, пока он просит. И внезапно отшатнулся, оказавшись у другой стены и схватившись за сердце: твою мать, она долбанула его! Ударила током, паскуда!
- Грау! – рявкнул он что-то, смешанное с лаем, и не удержавшись, рухнул на колени. В нем все напряглось: как будто только сейчас вспомнил, что Хизер может быть сильной и бить больнее, чем шлепком по лицу ладони. И что же, он тоже мог.
- Не нарывайся. – сжимая руки в кулаки, Пэйн поднимался, меняя позу на нечто дикое, жестокое, нехорошее. Голова, опущенная до уровня плеч, тело, накренившееся вперед, согнутые в коленях ноги: он был тот самый дуболом, который чуть не раскрошил Кораеву черепушку. Но у того было пространство бегать, а у Эшфорд – эти стены.
«Волк, ты в курсе, кого собираешься бить?» - уточнил внутри зверь, на самом деле не готовый к такому повороту событий. «Почему бы и да…» - Двер размял позвонки шеи, но они не хрустнули. Электричество – это так по-животному. Статикой коров пугают. Разве он похож на животное?
- Делай как я говорю, Хизер. – процедил Пэйн сквозь зубы свое последнее предупреждение, и шагнул вперед.

- «Нет-нет-нет, что ты…» – с трудом перебарывая муки совести и окончательно теряя лицо, отчаянно замотала головой блондинка в момент, когда он бросился на нее. Она сжалась еще больше, закрывая голову руками и выставляя вперед ладони. Она сделала это просто интуитивно, по привычке, она действительно не хотела, просто так вышло. Хиз взвизгнула и Двер отпрыгнул, шерстяная кофта заискрила статическими разрядами, а девушка, когда поняла, что сделала, совсем уж попыталась просочиться сквозь стену и захоронить себя там до добрых времен.

- Как ты можешь? – в очередной раз принялась взывать к здравому смыслу блондинка, слепо надеясь на то, что Пэйн сейчас таки встряхнет головой, осмотрит все взглядом умалишенного, а потом спросит: «Что со мной было?» Саднило сердце, по-настоящему, потому что глядя на то, как любимый человек готовится к тому, чтобы в действительности напасть на тебя, не может болеть ничего, кроме сердца.

Как раньше. «Посмотри на себя… Двер, господи, почему я изменила тебе? Ты что, действительно не понимаешь, почему?»

- Я не буду, Двер! Не буду, прекрати!