Курс прежний, ход задний

Когда угораздило накосячить - главное, по мнению Матвея, до победного конца не признавать, что совершил ошибку. А то сознаешься сначала в одной, потом в другой, затем ещё в десятке-другом - а там уже, глядишь, и кранты светлому разуму. Болотов предпочитает, напротив, сев в лужу, продолжать уверенно грести дальше и заверять окружающих словами Егора Летова в том, что "всё идёт по плану".
Вот сейчас, например - поводов признать, что забуриться за мистическими знаниями аж на Тибет было какой-то косой и поспешной крайностью, при желании можно найти предостаточно и начать продумывать пути к отступлению. Но подобных желаний у Матвея, как обычно, в заднем кармане джинс чисто случайно не завалялось. Мол, упадническую байду с собой не таскаем. И без неё места под нужные вещи не хватает. Под дополнительный комплект мозгов, к примеру. Если две головы лучше одной, то два головных мозга и подавно, объединившись, уделают одинокий мозг в минуса. Особенно если этот одинокий мозг одарённостью вообще-то не блещет.
Дорогу от деревни до монастыря Матвей не находит чем-то эдаким, требующим особого героизма. По мнению Болотова, так если между пунктами А и Б проложена более-менее четкая дорога, то заблудиться на ней и ушлепать не туда - это будет сочным таким проявлением идиотизма. Вот уже у самых ворот Матвей сталкивается с небольшой диллемой. Что требуется позвонить в колокольчик, это и ежу ясно. Причём даже не продвинутому владельцу звезд слева, обитающему в тумане, а вообще любому. А вот нужно ли после этого вежливо ждать, пока пригласят войти? Или, в силу очевидного отсутствия дверей и дверного коврика, можно после звонка сразу проходить? Чуть поколебавшись, Болотов выбирает второй вариант. Бегло дёргает за шнур, заставляя колокольчик жалобно звякнуть, и прёт сквозь арку ворот напролом.
В конце концов - поймают и просветят, если так не положено. Не четвертуют же.

Элинор, много раз слышавшая о том, как у ворот все друг друга встречают и обрадованно и крайне серьёзно объясняют, как и что надо делать, где что расположено и куда лучше не ходить, — эта графа, в общем-то, обычно пустой остаётся — реально так заинтересовывается и подумывает над тем, что она тоже вот так хочет — кого-то встречать, посвящать в атмосферу монастыря, и уверять, что если у кого-то вдруг что-то явно неестественное, магическое вышло, это не повод впадать в панику и называть его ненормальным — как минимум, здесь.
Решая попытать неожиданного крайне счастья, Элинор иногда приходит к главным воротам и всматривается, не появится ли на горизонте точка, которая потом может даже в силуэт человека перейти. Но как-то не везло — всегда тихо, всегда пусто, только она, как дура, стоит у ворот и ждёт непонятно чего, точнее, понятно чего, но в итоге не дожидаясь этого. И потом слышит, что недавно кого-то встретили нового, ввели в курс дела, как тут всё обстоит, и что ему тут рады. Злилась от этого, грустила, жаловалась Хёну, что какое-то она невезучее дно, а потом, перебесившись, опять шла - привычка образовалась уже. А ещё там удобно плести фенечки, потому что не так уж часто мимо проходят, а если проходят, то не привязываются.
Но сегодня что-то явно не по стандарту пошло, потому что Элинор не успевает даже до ворот этих дойти и выудить из карманов пихнутые утром туда разноцветные ленты, как видит, что оттуда как раз вылетает парень, который за нового объекта встречи как раз может сойти.
— А ты тут не новенький случаем? Я тебя раньше чё-т не видела, даже мельком, - подозрительно говорит Фабре, подлетая к нему - именно подлетая, потому что пока она до него добредёт, он уже куда-нибудь испариться может, а такой шанс пропускать нельзя, крутым встречающим в глазах кого-то побыть. То, что она тут не видела добрую половину и больше людей, даже мельком, — вон Риту, у которой лицо похоже на ветер, или как там говорили, чтоб дословно было, всё ещё не нашла, хотя в поиске очень и очень активном — она решает не упоминать. С другой стороны, если это, оказывается, решивший, как и она, у ворот штаны простаивать вполне освоившийся житель, будет очень неудобно и чуть-чуть смешно. Познакомится зато, утешает себя Фабре, представляясь: — Меня вот Элинор зовут. А к тебе как обращаться?

Никуда, по сути, проскочить Матвей толком не успевает, ловят парня очень быстро. Ловит рыжая и почти пикирующая на парня девушка. Болотов резво тормозит, чтобы не вбежать в ответ в девушку лбом и не попасть под рыжую торпеду. Быть трагически задавленным на входе худенькой девушкой - это уже не смешно даже. Это трагически тупо. Вот так, пожалуй, будет правильнее всего сказать.
- Новенький. Только что с витрины. Даже ценник за шиворотом еще торчит, - лениво скалится Болотов. И внимательно оглядывает рыжую девушку с головы до ног и обратно: - А ча, был бы бэушный - ты бы меня на порог не пустила? - звуки в исковерканном местоимении Матвей сочно растягивает, словно предлагая девушке заценить это слово-паразит и даже, может быть, приобщиться к нему. Вообще языковые нормы Болотов обыкновенно соблюдает и с равным уважением относится ко всем языковым группам, но некоторые отдельные словечки в речи парня по неясным причинам необратимо мутируют. И внешне безобидное местоимение "что" - как раз из таких.
- А как хочешь, так и обращайся. Хоть матросом назови чи горшком, только купаться не заставляй и в печку не суй, - отзывается Матвей, пытаясь и поверх плеча Элинор повнимательней рассмотреть прилегающий пейзаж, и при этом не быть пойманным на том, что взгляд у него уходит мимо девушки. Учитывая, что рыжая смотрит на Болотова в упор, попытка изначально обречена на провал, но кого это вообще останавливает? В вопросе Элинор Матвей не усматривает прямой команды представиться, и своим расплывчатым ответом с удовольствием даже карает рыжую за нечеткость формулировок.
Ну и под занавес знакомства, которое, кажется, уже начинало легонько потрескивать от скапливающегося конфликтного напряжения, Матвей мысленно тянется к Элинор, намереваясь поближе познакомиться с аурой девушки, причём в случае Болотова такое знакомство приходилось не только на глаз, но и практически на зуб.

Элинор вдруг понимает, что в монастыре ей просто везёт на язв — и тем самым не везёт, наверное. И это скорее в ней проблема, потому что на монастырь это однообразие скидывать просто глупым делом будет, что устыдиться можно.
— Пустила бы. Это так, уточнялки просто, а то вдруг во мне бы ни с того ни с сего проснулось желание быть гидом и экскурсоводом, а тут и бесполезно это, получается. А так — я могу без зазрения совести таскать тебя повсюду и рассказывать про всё, чего мне, в общем, не так уж сильно хочется, чтобы прям таскать. Добро пожаловать, — говорит Элинор, спохватившись, что древнюю великую фразу, которую все говорят, никто не отменял. Желание быть гидом и экскурсоводом в нужный момент напрочь улетучивается, даже не попрощавшись, и девушка даже не уверена, что это именно из-за парня, а не действующего всюду и всегда закона подлости.
Видя, что интересуются больше тем, что у неё за спиной, чем ей самой, Элинор обижается за недостаток внимания, включая в себе что-то тупо женское, но понимающе отодвигается и встаёт рядом с парнем и даже за компанию с ним глазеет на природу, впрочем, долго не продерживаясь — когда приехала только, успела на год вперёд наглазеться.
— Ну, а имя? Я, конечно, могу тебе какое-то временное прозвище дать, но, чуствую, мне оно не понравится. — Хотелось сказать: "Ок, буду звать тебя бесчувственный козёл", но вряд ли парень чувст лишён - может, чувства такта только. Да и, как видит Элинор, не особо он на козла смахивает, даже бороды никакой не имея, что там про рога, которые вообще появиться не могут, говорить. Напоминает он разве что какую-нибудь панду — и вообще любого животного, у которого круги чёрные вокруг глаз. А пандой обзываться — это совсем неудобно. Хорошие прозвища или чужие имена брать Элинор крайне лень, вот по-другому и не назвать даже причину нежелания.

- Договаривай уж до конца. Гидом, экскурсоводом и трудоголиком. Но шкурка трудоголика оказалась тесновата, а? Натирает свободолюбивый нос? - фыркает Болотов, стопроцентно убежденный в том, что такой типаж девушек он прекрасно знает, и Элинор небось из тех кипучих красавиц, которые одержимы вдохновенной идеей ровно до тех пор, пока вдруг не выясняется, что реализация идеи подразумевает под собой труд. Особенно если это пошлый физический труд ручками - тогда всё, любому энтузиазму безоговорочно кранты.
На все эти ужимки Болотова рыжая явно обижается, это и без применения сверхъестественных способностей сказать можно. Но, согласитесь, это совершенно не повод не щупать чужие эмоции в экспериментальных целях. Аура у Элинор, что предсказуемо, оказывается стремительно мрачнеющая, наливающаяся грозой. И обиженно кислая - но кислая, как тот ананас, который ест тебя, пока ты ешь его. Обида в понимании рыжей явно означала не гордое молчание, а язвительные ответные выпады, и несколько штук уже успели воинственно воткнуться в шкуру парня.
- Ну, в свидетельстве о рождении меня Матвеем записали. Устроит тебя такое имя чи мне ещё какое в закромах поискать? - нехотя сдаётся Матвей. И, пытаясь перехватить инициативу в разговоре, обводит пальцем окрестности: - Шикарно живёте. Прям у Будды за пазухой. Ежедневные медитации на возмутительно свежем воздухе в обязательную программу проживания входят?

— Неа, не натирает, — удивлённо отвечает Элинор, потому что исчезновение желания кого-то и куда-то водить у неё замечают мгновенно, коварно этим пользуясь. — Просто у меня изначально желания быть трудоголиком, вкупе с уже упомянутым, не было. Просчитался ты.
Элинор неожиданно замечает, что при незнакомых людях часто из гипер-активного состояния переходит в апатичное и ленивое и наоборот, за доли секунды просто, в рекордные сроки и с удивительным постоянством. И сама себе этим напоминает мерцающую свечку, которая всё не может решить, что для неё лучше — потухнуть из-за дующего на неё ветра или стойко гореть ему назло — хотя свечки, наверное, всё же не выбирают, и огонь у них не выбирает, но опустим подробности. Элинор тоже решить не может, как ей удобнее, и потому — решает хотя бы не мрачнеть окончательно. Но попыток ответить на все выпады в её сторону не оставляет; это ж не дело — спокойно терпеть уколы словами, даже ничего не пытаясь предпринять. Просто так слова смягчаться не станут, особенно уже выброшенные, от них, как считает Фабре, только такими же отбиться можно. Тем более — первая её попытка уколоть парня в ответ оказывается успешной. Так почему прекращать-то надо, так хотя бы беседа вон выстраивается.
— А дальше ты его не менял, на паспорт там, ещё чего?.. Ну а вдруг? — спрашивает Элинор, сама в предложенную собой версию, впрочем, не веря. Если француженка будет задумываться над каждым своим словом, будет думать над этим она очень долго, тщательно отфильтровывая всё, что можно и нельзя отфильтровать. А тормозить, когда от тебя ждут ответа, как кажется Фабре, — вещь непозволительная и вообще унылая, уже успеешь запутаться, что ты хотел сказать, а что лучше и не надо, какое-то оно глупое и нелепое. Имя Матвей, между прочим, девушку устраивает, его произносить легко — это же тебе не корейская фамилия Чхве, которую гласными обделили, тут просто и удобно. Поэтому Элинор, если окажется, что Матвей в закромах ещё что-то найдёт и предложит, даже успеет расстроиться. Хорошее же имя. Как Элинор. Только Матвей.
На вопросе про медитации девушке становится смешно — и она понимает, что в этом, впрочем, не уверена, потому что если ты не видел, то это ещё не значит, что этого нет, и она с сомнением произносит: — Ну, вроде, нет тут такого. Я, сколько здесь живу, не видела. Но вдруг это просто меня никто не оповестил, что так принято, вот прям каждый так решил, что "Элинор говорить об этом нельзя, ни-за-что"? Ты, на всякий случай, медитируй время от времени. Можешь даже меня позвать.