В начале были точки

Пока у Джасмин больше получалось ходить на занятия к другим мастерам, чем самой проводить их. Но пора было и самой начинать вкладываться - зря, что ли, добивалась и сдавала экзамен, чтобы потом сидеть и никак полезно свое звание не использовать. Какие-то проблески индивидуальных занятий у Джасмин были, но этого явно не хватало, чтобы занять учеников. Поэтому Джаз немного подумала, прикинула, что она готова широко и уверенно рассказать ученикам, и размашисто назначила групповое занятие по каллиграфии.

Для каллиграфии в храме была оборудована специальная комната. Конечно, она лучше подходила для индивидуальных занятий, а для группового требовалось немного извернуться и поизвращаться, чтобы устроить приличную демонстрацию. Но совсем немного, так что Джасмин посчитала это не слишком отягощающим, полностью выполнимым. Для начинающих в комнате уже стояли ящики с песком; на случай же, если придут ученики уровнем повыше, которые уже готовы отказаться от песка, Джаз принесла бумагу, перья и чернила. Вернее, как принесла: попросила помочь ей в этом Джузу, который вроде как по-прежнему был ее подшефным учеником, потому что до сих пор другой информации не поступало. Ее слегка терзали угрызения совести за то, как она вертела учеником, скидывая на него какие-то элементы своей загрузки - а потом она видела, как спокойно, беспроблемно Джуза это воспринимает, и тоже успокаивалась. Ладно. Ничего запредельного она ведь не просила.

В итоге с помощью ученика комната была подготовлена, а объявление повешено и того раньше, заблаговременно, и Джасмин ждала, когда народ начнет собираться на занятие. И, коротая время в ожидании, гадала, сколько учеников придет. На разных занятиях, насколько видела Джаз, выходило очень по-разному, и даже на нединамичной, казалось бы, лекции по травам был неожиданный бум - в общем, тут было о чем поразмышлять.

Каллиграфией Розмари живо интересовалась, но редко получала возможность заняться ею так, как хотелось — под чутким присмотром мастера, чтобы ее вовремя ловили за руку, не давали закреплять ошибки и рассказывали что-нибудь, что позволит ей овладеть навыком еще лучше, еще увереннее. Но все никак не получалось. То ли мастера были заняты, то ли считали, что среди учеников нет такого интереса, чтобы объявлять целое занятие — какова бы ни была причина, а Розмари сидела на сухом пайке и занималась в основном самообучением. И все-таки объявленное в итоге занятие едва не пропустила. Слишком уж тихо как-то прошло это объявление.

В храм Розмари спешила со всех ног, полагая, что уже балансирует на грани опоздания. Зайдя же в комнату для каллиграфии и увидев, что мастер там до сих пор ожидает в одиночестве, британка ощутила неприятный укол вины — хотя лично Розмари тут была ни при чем, она же вот, пришла. Поэтому, наверное, занятия и не проводят. Потому что никого на них не соберешь, все где-то шляются, не интересно ученикам. Розмари очень постаралась на таких учеников не злиться — хотя ей казалось, что у нее отчасти есть право, прогуливают они, а проблемы в итоге у нее, — а наоборот, собралась, прошла за ближайший к мастеру свободный ящик для каллиграфии, села и преданно сказала: — Я готова, сифу.

Что ж, если больше никто не придет, Розмари просто будет вкалывать за троих для равновесия. Она даже не расстроится. Ей же больше внимания достанется.

С каллиграфией у Кортес отношения всегда были своеобразные. С одной стороны, как уважающая себя девушка, она не позволяла себе вместо почерка какие-то невразумительные каракули, которые потом без графолога не разберешь. И в общем и целом почерк у каталонки был приличный, даже, наверное, красивый. Но вместе с тем Валенсия никогда не утруждала себя упражнениями в изящном письме, считая, что пока все не испортилось, нечего и тревогу бить. Поэтому на идею о том, чтобы пойти на занятия по "чистописанию" сначала смотрела исключительно скептически, склоняясь к тому, чтобы пропустить данное мероприятие. Однако потом в голове щелкнуло, что едва ли занятие будет по каллиграфической латинице, а значит на занятие идти было прямо обязательно нужно. С китайским языком Арабелла воевала трудно, долго и довольно малоуспешно, так что лишний повод к изучению нативного в монастыре языка был крайне удобен. К счастью, на английском тут говорили почти все, а значит объясняться жестами нужды не было. Но и филонить от изучения китайского, в общем-то тоже. А еще она почему-то вспомнила старый китайский фильм, где для раскрытия секретов фехтования одного из главных героев требовалось изучить его стиль письма. Для чего как раз и была предусмотрена каллиграфия. Арабелла, правда, искренне сомневалась, что узнает о фехтовальных предпочтениях Джасмин что-то новое. Недавние тренировки с мечом каталонке о мастере Джефлеа и так рассказали многое. Да и вздумай она написать иероглиф "меч" пятнадцатью разными способами, для каталонки разница была бы малозаметна. Но тут в южанке заговорил уже чисто спортивный интерес. Если мысленно заменить перо в руке на шпагу, будет ли стиль движений схож? Или все же нет? А если да, то легче ли научить каллиграфа фехтовать, а фехтовальщика - каллиграфировать?
И тут Каталонию понесло.

В класс южанка зашла, когда до начала занятия оставалось буквально несколько минут. И к ее неприятному удивлению кроме самой Джасмин в помещении находилась лишь однажды виденная в чайном домике блондинка. Розмари, кажется. Остальных не наблюдалось, отчего складывалось впечатление, что большой популярностью предмет не пользовался. Правда стоит признать, что причины Кортес понимала прекрасно: занятие было довольно монотонное, если не сказать медитативное. Для большинства людей оно могло показаться скучным, если вообще не сонным, а храпеть на лекции - моветон.

Валентин на общие занятия ходил довольно редкою Он все больше рос как-то сам по себе, как кустарник под окном - а потом с неудовольствием думал, что вот поэтому его сестра и обгоняет в учебе, она так занятиями не брезгует, ходит почаще, что-то полезное узнает. Правда, в последнее время Дарсия тоже на занятия нос не казала - но она и без этого ушла в большой отрыв. Надо было догонять.
И объявленное занятие по каллиграфии пришлось очень кстати. Это как раз была та область знаний, где Валентин уже что-то умел, та благодатная почва, на которой можно было расти и радостно прогрессировать.
Людей на занятии было откровенно мало - но Валентина это скорее устраивало. Его не радовала перспектива заниматься каллиграфией в толпе и в галдеже. В маленькой группе, оно лучше. Приятнее. Валентин вежливо поклонился сифу Джефлеа - он пока у нее не занимался, но видел ее на мастер-классе по прорицанию, и представлял ее себе как спокойную тихую женщину, от которой не стоило ожидать никаких неожиданных провокационных выступлений. Девушкам, уже успевшим прийти на занятие, достались несколько менее глубокие, но тоже вежливые поклоны, а потом Валентин прошел к свободному ящику для каллиграфии и, не дожидаясь разрешения, накрыл его крышкой. Он уже успел углядеть, что сифу Джефлеа приготовила бумагу и чернила. и очень рассчитывал сразу на них и перейти, даже не тратя время на разминку на песке. Для нее все равно на внеурочной практике наверняка не будет ни времени, ни возможности, вот и нечего было к ней привыкать.

Количество анонсированных групповых занятий за последнее время превышает все ожидания - одно за другим, и Хидна, начиная со спонтанного участия на клинковой тренировке Кортес-сэмпай, прилежно являет свой курносый нос практически на каждом. Как назло, именно с грядущим, помеченным в рыжей голове воображаемой галочкой с ярлыком "посетить обязательно", едва не приключился досадный облом. Причина, по меркам младшей Судзуки, самая что ни на есть примитивная и предсказуемая - проспала.
Приходится бежать со всех ног, для полноты картины клацая при каждом шаге деревянными дзори, надеваемыми полукровкой строго по свистку рака на горе. Обстоятельства вынуждают: любимые кроссовки после испытаний безжалостной Гимараэнс на озере просто не успели просохнуть. Однажды у Судзуки, бегом торопившейся вверх по лестнице к Мотидзуки-сенсею в библиотеку, уже проскальзывала мимолётная мысль - мол, хорошо, что ноги обуты в мягкое. По иронии судьбы, потревожить обитель Великого Учителя всё-таки довелось: на сей раз девушка проносится мимо чинно медитирующего Будды и грохочет по ступенькам в лучших традициях слонов в посудных лавках. Будда сделал вид, что не заметил - спасибо и на том.

Маленькая комнатка - одно из немногих помещений, где Хидна в комплексе построек Храма ещё не бывала. Понимая, что поневоле стала источником лишних децибел, в дверь хафу, оглядываясь, проходит с весьма глубоким поклоном. В помещении совсем не многолюдно: девушка и молодой парень, знакомые только в лицо - обоих Судзуки видела на вечеринке в чайном домике, - а также Кортес, на которую натыкаешься везде, куда только ни пойди. А мастером сегодняшнего дня оказывается, на удивление... женщина? девушка? Хидна уже не впервые затрудняется распознать возраст этого человека на глаз - словом, та самая участница общественной тренировки с мечами, невысокая и немногословная. Перед нею - поклон дополнительный, персональный.
Полукровка знает, мастера зовут Джасмин, однако, кланяясь, здоровается обезличенно. К принятым в монастыре правилам, как формальным, так и общественно-неписаным, привыкнуть за годы пребывания здесь, в отличие от Мотидзуки-сенсея, так и не удалось. В первом случае стандартное "сифу" Хидна просто видоизменяет на автомате до "сенсея", за что пока мокрыми тряпками никто не стегал; со вторым сложнее, свободных обращений по именам девушка до сих пор сторонится, норовя назвать по фамилии каждого, а уж мастера и подавно. Фамилия, равно как и нелюбовь Джасмин к оной, полукровке неведома, но оно и к лучшему - не только ляпнула бы машинально, но ещё и "сенсея" к "Джефлеа" непременно прикрутила прицепом, тем самым ещё ярче обводя рамочкой то, что не надо. Но, коль скоро уж всё гладко, можно с чистой душой занять по примеру остальных место за одним из ящиков и ожидать начала лекции. Благо, успела.

Получить групповое занятие по каллиграфии для Курука было неслыханной щедростью. После отъезда сифу Ньяо из Храма его путь в мага офуда был запечатан за семью замками, потому как по его мнению в самоучки здесь играть было неуместно. Рунный маг из него тоже выходил никудышный, и парень по правде говоря метался между этими двумя дисциплинами, не зная, что ему больше всего по душе. Рунами он занимался долго и плотно - но только по части изучения древних текстов. Офуда по своей природе было такой же "спонтанной", универсальной магией на все случаи. Зачем ему это всё? А черт его разберёт, пока чертишь иероглифы, медитируешь. Но у Курука и так медитаций было хоть отбавляй.

Бум мастер-классов и групповых занятий он лично приурочивал к вечеринке в чайном. Словно по Храму прошлась невидимая волна вдохновения, заставившая всех и вся заниматься чем угодно, кроме безделья. А да и ладно, может, с него и выйдет маг офуда; забрасывать это дело он не собирался. Но практиковать иероглифическое письмо для недалёкого в писательских делах Курука было условием номер один.

Он пришёл в Храм, отмечая, что учеников пришло достаточное количество для такого непопулярного предмета. И куда этим всем людям потребовались вдруг иероглифы? Да какая разница, ему главное было зафиксировать, что он ещё помнит, а что уже позабыл и как сильно дрожит рука при выведении той или иной закорючки.

- Сифу, - он поклонился мастеру и молча поприветствовал остальных собравшихся. Забавно, что абсолютно весь сегодняшний ученический состав был словно частично вырезан из их прошедшего чайного веселья. Не хватало только его возлюбленной Анны-Лизы для полного комплекта. Но они вроде как не договаривались вместе посещать занятия. Кажется, это обоим могло пойти во вред. Помнится, когда он в школе сидел со своей лучшей подругой Лорис за одной партой, успеваемость упала в разы.

Со злополучной вечеринки в чайном домике уже немало времени прошло, и даже самым ярким и злостным слухам о ней пора остыть, потускнеть, перестать так волновать. Но Ломэхонгва волнуется. Эти слухи продолжают гореть в ней, раскаляясь на тёмном пламени у неё в груди — вернее, всего один слух, зато самый неприятный и злой, о сероглазой обнажённой плясунье. Он тревожит ещё и потому, что Ломэхонгва до сих пор так толком с ним ничего и не сделала, не успела взять сероглазую за густые волосы и доходчиво объяснить, что она этих волос лишится, если ещё раз посмеет так нагло себя показывать перед братьями Давенпорт. И теперь та девушка наверняка по-прежнему полагает, что ей всё дозволено.

Это глупо, но Ломэхонгва начинает тревожиться, когда замечает Валентина, очень целеустремлённо идущего куда-то прочь от жилых домиков. А вдруг? Она сама в это не верит, не хочет верить, считает невозможным — но всё-таки, вдруг? Ломэхонгва думает, что не будет ничего худого, если она проверит. И осторожно, следуя чуть поодаль, отправляется вслед за Валентином.
Её тревога быстро успокаивается: едва ли в священном храме будут назначать нежные встречи. Вероятнее, что речь о занятии, и эту мысль только подтверждает то, что мимо Ломэхонгвы успевают пройти ещё двое учеников, пока она мнётся на ступенях храма, не решаясь зайти.

Да, кажется, она и впрямь видела объявление о занятии. И там как будто бы что-то неважное, что-то, чем Ломэхонгва совсем не интересуется и вовсе не планирует изучать. Но если на этом занятии будет Валентин... это многое меняет. Валентином Ломэхонгва интересуется. Но им как будто тяжело сблизится, потому что они во многом разные и о разном. Станет ли проще, если у них появится больше общего? Если Ломэхонгва найдёт это "общее" хотя бы так? Решившись, индеанка торопливо проходит в комнату для каллиграфии — она успевает едва-едва, чудом не начинают без неё, — кланяется рыжеволосой мастерице, а потом проходит к свободному ящику с песком и, точно так же, как Валентин, сразу накрывает его крышкой.
Она почти ничего не знает про каллиграфию, но она очень постарается.

Поначалу ажиотажа ничто не предвещало. Довольно долгое время Джасмин вообще провела одна - впрочем, она не опасалась, что занятие вообще сорвется, интуиция подсказывала ей, что до такого дело не дойдет. Потом в комнате появилась первая ученица и сразу же заняла место за ящиком для каллиграфии с таким видом, словно всячески пыталась дать понять, что никого больше не будет и вообще пора начинать. Джаз не расстроилась бы, если бы занятие из планируемого группового все же превратилось в индивидуальное, но все-таки улыбнулась ученице и сказала: - Давай подождем еще чуть-чуть. Дадим остальным шанс.

И "шанс" оправдал себя с лихвой. Вскоре учеников на занятии стало намного больше - Джасмин насчитала шестерых, и это ее приятно удивило, на такой ажиотаж она все-таки не рассчитывала, - причем часть из них как будто перекочевала прямиком с лекции по длинному мечу. Джаз с уважением кивнула Арабелле, отметила Хину и пришедшую последней Ломэхонгву, заскочившую в комнату за мгновение до того, как изо рта Джаз были готовы вылететь первые слова. Джасмин и здесь взяла паузу, давая ученице время устроиться, и только после этого наконец начала, решив, что дальше тянуть нечего.

- Всем доброго дня, - приветливо сказала она, окидывая собравшихся приветливым взглядом. - Для тех, с кем мы еще не знакомы: меня зовут Джаз, и сегодня я помогу вам попрактиковаться в искусстве каллиграфии. Если говорить о прямом переводе, то слово "каллиграфия" переводится с греческого, как "красивый почерк". Но низводить суть каллиграфии до одного лишь улучшения почерка было бы неверно. Она может стать для вас хорошей ступенькой на пути к медитации, помогая сосредоточиться и успокоить нервы, она станет подспорьем в магии офуда и подскажет, как наполнить значением иероглифы заклинания, а может быть, вы даже однажды посчитаете ее искусством, близким к живописи. Но не будем сразу замахиваться на великое, а начнем пока с малого. Каждый иероглиф состоит из более мелких элементов, так называемых "графем". Каждая графема же, в свою очередь, делится на самые малые элементы - на черты, или, есть чуть проще, линии, при написании которых кисть не отрывается от бумаги. Если для примера мы возьмем иероглиф yǔ, который означает "язык", - Джасмин взяла лист бумаги и начала писать перед тем, как заговорила об иероглифах, и к моменту, когда ей потребовался пример, как раз закончила писать иероглиф 语, который могла теперь показать ученикам, подняв лист, - то в нем можно увидеть три графемы. Первая - слева, вторая - справа вверху, и третья - справа внизу. - Каждую графему Джасмин для большей наглядности бережно обвела деревянным концом кисти. - А вот черты уже давайте обсудим с вами. И заодно проведем маленькую теоретическую разминку. Сейчас, пожалуйста, назовите мне каждый по одной черте, так, чтобы не повторяться. Если вы никогда раньше не занимались каллиграфией и не знаете ни одной черты - это сейчас не страшно, попробуйте хотя бы предположить. Подсказка перед вами. Подумайте: какую часть этого иероглифа вы смогли бы написать одним движением кисти?

Первое впечатление, что лекция пройдет почти тэт-а-тэт довольно быстро оказалось развеяно, когда в аудиторию начали подходить немного припозднившиеся ученики. Причем львиную долю лиц южанка видела буквально на днях клинком в руках. А остальных так или иначе видела в чайном домине на недавно минувшей вечеринке. Так что монастырь, на удивление, оказался довольно тесным местом, где со знакомыми лицами можно столкнуться почти что ежедневно. Обменявшись с Джасмин учтивыми кивками, каталонка заняла свободное место, в ожидании начала лекции. Которая началась вот буквально сразу следом, стоило за Ломэхонгвой затихнуть шороху одежды, когда она занимала свое место.

Лекцию мастер Джефлеа начала с краткого вступления, в котором обозначила общую тематику предмета. И поначалу слушая только сам монолог, Арабелла не сразу заметила, что в руках девушки появилась кисть, и она одновременно не только говорит, но и пишет. Вот только проследить и разобрать движения руки было практически невозможно. Джасмин писала что-то на листе бумаги, лежавшем перед ней на крышке ящика, так что со стороны что-то разобрать было практически нереально. Стояла бы каталонка у мастера за спиной, тогда да, там все движения руки как раз отлично видны, прямо как на ладони. Но такой перформанс на своей лекции мастер Джефлеа точно не оценила бы.

- Первую и третью, - заключила Валенсия, внимательно изучая взглядом иероглиф, который продемонстрировала мастер. После чего, изобразив указательным и средним пальцами кисть, жестом прочертила в воздухе линии, которыми, как ей показалось, образовывался иероглиф. Первая графема почти в точности повторяла латинскую "i", которую даже с поправкой на кисть, при должном навыке можно было изобразить одним движением, лишь на мгновения прервав линию, обозначая верхнюю точку. Третья же представляла собой квадрат, причем по неравномерной толщине линий можно было четко определить порядок написания: от левой нижней вершины вверх и вправо. Средняя графема, по мнению Кортес, состояла как минимум из трех линий: условная "шапка", потом что-то прописное L-образное, а потом уже соединительная "перевернутая L". Слишком уж сложно было их изобразить одним движением так, чтобы не появились заметные следы повторений или лишние соединительные линии.

Насте ещё никогда не было так стыдно. Это же надо умудриться — опоздать на занятие по дисциплине, которая ей интересна и по которой давно уже ничего не проходило, так ещё и на занятие, проведение которого анонсировали чуть ли не за неделю до начала! Вот наверняка все остальные пришли вовремя и только она так неприятно отличилась. Народу оказалось неожиданно много, особенно при в целом небольшом количестве учеников на данный момент. Хотя затишье уже некоторое время как сошло на нет, того же актива, что и раньше, не наблюдалось. И кто знал, что здесь столько людей заинтересовано в каллиграфии. Хотя, может, кто-то просто от скуки пришел или от нежелания сидеть без дела. А что? Настя вот примерно так на магию Воды заскочила.

В помещение девушка прошла тихо и как можно более незаметно, только одарила извиняющимся взглядом преподавателя, но промолчала: сифу Джефлеа уже начала занятие и прерывать ее или отвлекать кого-то из учеников не хотелось. К счастью, Настя только самое начало пропустила, а вот первое же задание услышала отчётливо. И ненадолго задумалась. Она прекрасно помнила все основные черты в каллиграфии, могла написать их по пятьдесят раз одинаково и на песке палочкой, и на бумаге кистью, даже начала изучение 214 ключей. И ей это задание далось бы так легко, что стало обидно за других учеников: наверняка ведь хоть один-двое здесь совсем новички, им придется действительно поразмышлять, а тут Настя уже знает все ответы.

Молчать тоже ей не нравилось. Как будто она пришла на занятие просто в сторонке посидеть, а не повторять пройденное и узнать новое. Может, и правда, назвать одну черту? Дянь (точка), хэн (горизонтальная черта) и шу (вертикальная черта) были самыми очевидными, их она решила оставить новичкам, а вот тот же крючок (гоу) можно и назвать. И тут Настя вспомнила, что на занятие вообще-то опоздала. И вот как она будет выглядеть в глазах окружающих, когда даже вовремя прийти не сумела, а все равно чуть ли не первой лезет что-то там сказать?

Девушка решила промолчать.

Лекция по каллиграфии начинается, что очень логично, с лекции. И Ломэхонгва вся обращается в слух, ловит не только каждое слово — каждый жест рыжеволосой мастерицы. Ей очень хочется понять. Вникнуть. И тогда наверняка произойдёт что-то прекрасное, Ломэхонгва не знает, что именно, но все её мысли залиты чистым светом, как редко с ней бывает.
Монолог мастера оказывается удивительно противоречивым, сложным и простым одновременно. У Ломэхонгвы есть проблемы со словом "каллиграфия", но тут же следует пояснение про почерк, так что здесь разобраться легко. Неведомые "графемы" вгоняют было в оторопь, но дальше мастер очень наглядно их показывает. Значит, "графемы" — это отдельные кусочки иероглифов. Ещё не цельные, но уже и не линии, более сложные, свитые в самостоятельный узор.

Но дальше мастер требует от учеников знаний. Задаёт вопросы. А у Ломэхонгвы совсем-совсем ничего в голове нет для ответа.
Но индеанка немедленно решает, что сейчас у неё всё будет. Мастер сказала — "подсказка перед вами", она до сих пор продолжает держать перед собой лист с изображённым на нём иероглифом. Можно вглядеться в это изображение, попытаться добыть из него ответ. И Ломэхонгва вглядывается, и снова и снова задаёт самой себе вопрос: что здесь можно написать одним движением руки, одним росчерком?
Ответ удаётся найти довольно быстро.

— Линию слева направо я могу написать, не отрывая руки. Наверное, — говорит Ломэхонгва. И переводит взгляд на Валентина: он наверняка знает и умеет больше, для него это задание должно быть таким же незатейливым, как хруст ореховой скорлупы. И Ломэхонгве, к её сдержанному стыду, сейчас гораздо интереснее послушать Валентина, чем рыжую мастерицу, его ответа она ждёт с гораздо большим нетерпением.

Виду, что решение мастера ее разочаровало, Розмари не подала, но в глубине души совсем не согласилась и даже немного огорчилась. Кто не успел, тот опоздал — вот и все, совсем простое правило, а главное, очень справедливое. Почему мастер решила не пользоваться им сейчас... ну, наверное, ей надо было, чтобы занятие получилось именно групповым, раз она его таким заявляла. Только это объяснение Розмари на ум и пришло. Лично она бы, если бы дело зависело только от нее, никого ждать бы не стала.

Но мастер все-таки объявила второй шанс — и ученики, воспользовавшись этим шансом, повалили кучно. Каждого из вновь прибывших Розмари проводила хмурым взглядом, мысленно заклеймила, и снова перевела преданные глаза на мастера. Ну, такое количество слушателей должно ее уж всяко устроить. Теперь лекция наконец начнется? Больше никого ждать не надо?

Правда, еще одна опоздавшая ученица еще все-таки вскочила в дверь чуть позже, уже во время речи мастера. Розмари и ее уколола неодобрительным взглядом — и за всем этим едва не пропустила момент, когда сифу Джефлеа начала писать. А посмотреть там было на что. Розмари немедленно вся по-доброму обзавидовалась и захотела так же. Но она бы так не осилила — одновременно и что-то рассказывать и писать, и чтобы иероглиф вышел из-под руки такой ровный и легкий. До подобного финта ей еще было упражняться и упражняться.

Упражнения, впрочем, пока откладывались. Для начала мастер объявила теоретическую разминку, попросила поназывать черты. Розмари прикинула, какие знает она сама, какие могут угадать новички — вон, одна девушка уже назвала горизонтальную черту, заблокировав, — и в итоге выбрала кое-что очевидно-неочевидное, сказав: — Точка. Это тоже черта. И в этом иероглифе она, кстати, как раз есть. Вон, в левой части.

Манера, с которой сифу Джефлеа предлагала называть ее "Джаз", была очень нетипичной и непривычной. Сложно было представить, чтобы кто-то из старших мастеров предлагал бы обращаться вот так запросто. Валентин не был уверен, что у него получится вот так запросто перестроиться - и в итоге, чуть подумав, решил вообще этим не озадачиваться. Пока это как будто было не актуальным вопросом; в случае, если потребуется обратиться к мастеру, привлечь к себе внимание, можно будет воспользоваться нейтральным "сифу". Пока же стоило в первую очередь сосредоточиться на лекции.
Во вступлении Фельтин отметил для себя чуть резанувшую ему слух оговорку про магию - резанувшую в хорошем смысле слова, это, пожалуй, он хотел бы поставить себе в план следом за каллиграфией, - а затем честно принялся перебирать в голове черты иероглифов, готовясь отвечать на разминочный вопрос. У него здесь, в общем-то, было такое же беспокойство, как у Розмари: ответить что-нибудь такое, чтобы и новичкам оставить пространство для маневра, не застолбить все простые ответы. Розмари откупилась точкой; Валентин же, посмотрев на иероглиф повнимательнее, решил просто доразобрать его левую часть.
- Здесь на самом деле все графемы сложные, из нескольких черт. Все придется писать с отрывом руки, - сказал Валентин, комментируя частично наводящий вопрос сифу Джефлеа, а частично и предположение Арабеллы. - Вот в левой графеме, кроме точки, есть еще одна черта. Она называется "горизонтальная ломаная с крюком вправо" и тоже будет писаться одним росчерком.

Пока лекция набирает ход, Хидна первым делом вторит безымянному темноволосому парню и Ломэхонгве - Кортес-сэмпай так назвала смуглую девушку на тренировке, - тоже закрывая крышкой свой ящик. Быть может, зря. Вкатывается в осознание истинно основной чакры полукровка тяжело, будучи ещё далёкой от полноценного контакта со своей Муладхарой. Тактильный контакт с песком в теории мог добавить ещё пару крупиц-песчинок в их отношения, но у Сан и мысли о том не мелькает. С лёгкой руки Мотидзуки-сенсея на каллиграфические песочные фокусы его фальшивая родственница не разменивается, малюет с первого же дня кистью по бумаге и старательно её транжирит десятками листов тренировочных офуда, не забивая голову проблемами сохранения природных ресурсов. "Убей бобра, убей Хидну - спаси дерево", и всё такое. Правда, за благополучие популяции бобров полукровка сама кого хочешь зашибёт до смерти, а деревья можно вырастить и новые. Коли понадобится однажды, Судзуки тому поспособствует - как только осознает, что ведущая чакра у неё вовсе не Манипура, жёлтая и наглая.

Убивать младшую Судзуки за растрату бумаги, опоздание и даже грохот на лестнице, вроде бы, пока никто не планирует - но прицельный угрюмый взгляд блондинки, знакомой по чайному домику, азиатке, мирно проходившей к своему месту, всё же достался. В ответ Хидна без вызова смерила недружелюбную девушку своим повседневным, равнодушным, смягчив его лёгким кивком от плеч. Сенсей Джасмин, в свою очередь, смотрит на пришедших в комнатку куда благосклоннее хмурой светловолосой европейки. А вот вопросы задаёт весьма занятные.
Нужно назвать черту - по одной на каждого. Выбор смуглой красавицы падает на горизонтальную, дальше вспоминают и точку, и её изломанную хвостатую соседку этажом ниже - но Судзуки больше заинтересована подсказкой сенсея, которую комментирует Кортес, а вслед за нею и рассудительный брюнет. Подумать, какую часть ханьцзы можно написать одним движением кисти? Если часть, то...

- Никакую, - кротко изрекает Хидна, вежливо дослушав реплику парня и соглашаясь с ним. Элемент слева, напоминающий латинский символ "i", состоит из двух черт, воедино не слитых; по мнению младшей Судзуки, под определение "одним движением" их написание никак не подпадает. Можно провернуть такой финт с графемой из трёх черт, названной Джасмин третьей - можно-то можно, да нельзя. Непосредственно каллиграф из полукровки тот ещё; в помещении находится как минимум мастер, однозначно владеющий искусством кисти куда лучше - логично, иначе Джасмин это занятие бы и не вела, - да и среди пришедших слушателей наверняка найдутся более умелые. Но на родном языке Хидна пишет всю жизнь, и мышечная память протестует перед предложением изобразить графему одним росчерком, словно клетку в тетради. Задание Джасмин, впрочем, заключается в выборе черты, и, поскольку левую половину иероглифа уже разобрали полностью, хафу переходит к правой, дополняя свой ответ: - Здесь ещё, да, есть горизонтальная ломаная. Справа таких две.