Да падёт гнев Господень на голову Багза Банни

Дженнифер сразу, не скрываясь, могла сказать, что повар из нее откровенно аховый. Что больших и страшных ножей ей в руки не стоит давать, иначе она в лучшем случае сама на тот нож наткнётся раз десять, а в худшем - еще кого-нибудь с собой прихватит. Она в последнее время, опасаясь Жёлтого и всего того, что могло его возбудить - а оружие, судя по занятию с нагинатой, возбуждало его ещё как, а ножом запросто можно кого-нибудь насмерть затыкать, и попробуйте потом сказать, что это не оружие, - на дежурствах старательно избегала необходимости оказываться к ножам чересчур близко. И напарникам всегда сразу так и заявляла, предлагая с учетом этого делить обязанности. Готовить? Давай ты будешь резать, а я - все остальное. Мыть посуду? Давай ты разберешься с ножами, а я со всем остальным. И даже это все работало, и напарники как лапушки соглашались на такой дележ. Мастерам Дженнифер вывалила все свои проблемы как на духу... и вообще ничего не добилась. И ее недрогнувшей рукой сослали на кухню, преодолевать страхи и воспитывать в себе силу воли.
Ну-ну. Только если от кухни останется пепелище, то она предупреждала и не виновата.
Задание ещё, как назло, было не из приятных. Такое, от которого менестрель очень быстро упал в обморок, и уволок за собой агностика, и признаков жизни эта парочка не подавала. Дженнифер торжественно вручили связку принесенных охотниками кроликов и велели их выпотрошить и мясо замариновать. Хорошо хоть, благодаря обучению девушка ещё слегка помнила, как это делать, а тушки ей передали уже голенькими, в смысле, без шкуры, готовыми к потрошению и четвертованию. И вот, обосновавшись на кухне, пока у нее в голове кто-то лежал в обмороке от близости вывороченных кроличьих кишок, а кто-то просто наблюдал и изредка лез с советами, Дженнифер, высунув от напряжения язык, старательно выковыривала из кроликов требуху. И всё твердила себе: внимательно, надо внимательно, с желчными пузырями не накосячить, иначе потом жрать невозможно будет, ей за такое "спасибо" не скажут.

Казалось бы, закон прост и незыблем: среди людей нужно в первую очередь оставаться человеком. Даже если среди окружающих есть подобные Теодору двоедушники, это ничего не меняет: ведущая душа – человеческая. Её и нужно слушать в первую очередь, и демонстрировать людям тоже первой. Это логично и правильно; это, в конце концов, просто вежливо.
Но у Теодора упорно получается строго наоборот.

Вероятно, дело в том, что в Линь Ян Шо он до сих пор никак не приживется. Не заведет постоянного круга знакомств, не определит наконец, что конкретно он здесь делает и к чему стремиться. Весь он какой-то неприкаянный, растерянный – и там, где человеческая душа мнётся в растерянности, теряя твердость и хватку, кошачья выходит наружу уверенной поступью, подминая под себя и переворачивая на свой лад. У Артиста перед Теодором есть ряд неоспоримых преимуществ: он пушист до чрезвычайности, обаятелен как редкостная скотина и полон уверенности в себе до кончиков усов. Ему такому, нагло лоснящемуся от безнаказанности, шнырять по монастырю куда проще: он почти везде вхож, и почти везде же либо его не заметят, либо будут ему умиляться. Лишь единожды Артист схлопотал неприветливый пинок; что особенно оскорбило кошачью душу – от прекрасной дамы. Девушка выглядела белокурой, воздушной и безобидной – на деле же оказалось, что в комнате у неё живет птица, бдительно оберегаемая от любых потенциальных угроз. Артист с его откровенно зубастой пастью и недвусмысленным гастрономическим интересом к птицам был оценен именно как угроза, после чего девушка погнала его прочь и гнала до самого порога жилого корпуса. Видимо, для большей верности. На девушку Артист затаил смертельную обиду, но привычки искать по монастырю, где бы подрезать чего съестного, не перестал.
И вот теперь из глубины кошачьих глаз Теодор наблюдает, как кот намеревается обнести монастырскую столовую.

В часы общих приемов пищи в столовую иначе как в человеческом облике не сунуться – затопчут, причем совершенно без злого умысла. В остальное же время бесхозной еды там практически нет. Вернее, строго говоря, её там такой вообще не бывает. Но можно застать дежурных в процессе готовки, и что-нибудь утянуть у них со стола, и после этого, на взгляд кота, еда резко станет бесхозной и её будет можно спокойно съесть. Теодор с таким подходом не согласен – это дичь, а особенно с юридической точки зрения, так чертовски вопиющая дичь, – но не вмешивается. Ему важно, чтобы Артист набил все необходимые шишки и сделал выводы. Можно, конечно, удержать кота железным усилием воли – но толку-то? Он так только то и запомнил, что вредная человечья душа помешала, а причин не поймет совершенно. Нет уж, пусть воспитывается.

В столовой всего одна девушка. И она, стуча тяжелым ножом, разделывает кроликов, и для кота это идеальная цель. Сочная, вкусная, пахнущая так, что даже Теодор ощущает, как в нём мощным спазмом отзывается голод, хотя запах сырого мяса юноша вообще-то совсем не уважает. Кот крадётся от двери к разделочному столу мелкими перебежками, то рывками приближается, то замирает как изваяние, стремясь слиться с полом. Девушка не замечает его до последнего, и коту это только на руку, вернее, на лапу. Улучив момент, Артист в пружинистом прыжке стягивает со стола ближайшую ободранную кроличью тушку. И бросается удирать, волоча за собой трофей – тут уже не до незаметности, тут ему быстрее бы оказаться на другом конце монастыря.

- Меня тошнит, - заявил менестрель. - Это насилие над личностью. Я не вынесу таких пыток.
Тебя всегда тошнит. Сделай милость, упади уже в обморок и заглохни.
Вообще-то Дженнифер ценила свою хитро устроенную голову со всеми её особенностями вместе. И готова была с пеной у рта доказывать, что противоречивая тусовка у неё под черепом - это как раз самое то, что надо, то, что доктор прописал для превращения в сложную, многогранную, интересную личность. Но в отдельные моменты некоторые элементы той самой "противоречивой тусовки" её знатно бесили. Вот, например, как сейчас. Потрошение кроликов и без того было не самым приятным делом, отнюдь не из тех, о которых любая девушка мечтает. И Дженнифер требовалась некоторая концентрация для того, чтобы орудовать ножом, не обращая внимания на неприятную сторону дела, и выскребать при этом из дальних уголков черепа разрозненно осевшие там знания, без которых легко можно было испортить мясо, а ещё она тихо радовалась тому, что Жёлтый вроде как пока спит и не высовывается, и старалась его не разбудить. В общем, нытьё менестреля ей тут было абсолютно ни к чему. Всюду лишнее, с какой стороны ни заходи.
В том числе и поэтому появление кота Дженнифер намертво проморгала.
Хотя, справедливости ради - она в любом случае вряд ли бы заметила хвостатого. Его небось можно было поймать, только если знать, что он планирует тут нарисоваться. А так - ну крадется что-то вдоль плинтуса, ну не отсвечивает. Как ловить и предотвращать - категорически непонятно. Дженнифер испуганно взвизгнула, когда у её локтя вдруг всплеснула тёмная тень. Но быстро поняла, что это, во-первых, не по её душу, во-вторых, дерзкий грабёж среди бела дня, и бросилась в погоню.
- Стой! - выкрикнула она вслед коту, очень надеясь, что под пушистой шкурой традиционно для монастыря прячется кто-то антропоморфный и разумный, до кого получится докричаться и к кому можно воззвать. - Стой, паразит! Догоню - уши откручу! Хвост на воротник пущу!
- Ату его! - радостно вопил внутри Лирой, вторя воплям самой девушки. И Дженнифер изо всех сил неслась за котом, стараясь не отстать, и чувствовала, как внутри что-то пробулькивает серным дымом - там явно просыпался Жёлтый, и вот это уже было совершенно некстати. Хоть бы бед не успел наделать.

Артист стартует с места на скорости, близкой к ультразвуковой. Как будто его в случае поимки не просто назидательно пнут и лишат добычи, а расправятся с ним особо жестоким образом – впрочем, почему "как"? Девушка-дежурная, которая мчится за Артистом по пятам, именно что тем и угрожает, обещая оставить от кота одну лишь пушистую шкуру, и ту безухую. Кот, впрочем, в конкретные пассажи, в отличие от Теодора, не вникает. Он слышит абсолютно неласковые интонации, и ему и того достаточно, чтобы поднажать.

Теодор здесь зажат в двоякой, крайне неловкой ситуации. С одной стороны, ему стыдно перед девушкой-дежурной за эту выходку: теперь она вместо того, чтобы спокойно готовить мясо, вприпрыжку мчится по территории монастыря за котом, умыкнувшим недоразделанного кролика. И с остальными такими же недоразделанными кроликами, оставшимися в столовой, в это время может случиться что угодно. Хоть армия посторонних котов может прийти и все умыкнуть, и вмешаться будет некому. С другой стороны – не запутывать же теперь Артисту лапы. Это вторая душа Теодора, какой бы она ни была, и нельзя против нее идти, это все равно что с самим собой воевать. В первую очередь – надо было до такой ситуации не доводить, требовалось и не допускать кота до такого откровенного грабежа, убедить его, что это плохая идея и что с обитателями монастыря надо жить в мире, а что-нибудь на перекус проще выпросить лаской, чем откровенно умыкнуть. Вот еще на той стадии нужно было все тормозить, а сейчас уже безнадежно поздно. Сейчас Артист уже ничего не слышит и ни на какие призывы не реагирует. Он чует приближающуюся головомойку и всеми силами старается от нее удрать.

Чуть уравновешивает ситуацию то, что о передние лапы кота колотится увесистая кроличья тушка, замедляя его и мешая бежать. Теодор рассчитывает, что на таких условиях – особенно учитывая, что обитатели монастыря зачастую владеют магией и способны на внезапные любопытные трюки, – девушка все-таки догонит Артиста, и задаст ему небольшую трепку, и отпечатает у кота в памяти, что воровство выходит ему боком. Главное, чтобы трепка не была совсем уж безжалостной – впрочем, в таком случае можно будет позволить кошачьей душе спрятаться, уйти на второй план и принять заслуженное наказание на более крепкий человеческий хребет.

Бегала Дженнифер умеренно фигово. На любых серьёзных занятиях по тому же рукопашному бою её за такую паршивую физическую подготовку заклеймили бы позором - собственно, поэтому девушка на такие занятия и не ходила. А теперь начинала понемногу жалеть: может, это она зря, может, ей бы пригодилось. Например, чтобы гоняться за всякими наглыми котами, которые позволяют себе мясо тырить из столовой. Как будто не коты, а крысы какие-то. Первые метры Дженнифер на боевом запале пробежала очень бодро; потом стало резко ощущаться, что бег - это не её. Что и дышать-то ей нечем, и скорости-то, чтобы поспевать за котом, ей быстро начинает не хватать, и вообще, сейчас этот наглый хвост от нее убежит, а она останется. И даже если повезёт и мастера не спросят, куда пропала часть крольчатины, всё равно будет обидно и неприятно.
И под такие мысли Жёлтый у неё внутри заворочался лишь активнее, теперь уже совершенно отчетливо проснувшийся.
Маг ты или кто? Лови шкуру!
Дженнифер только мысленно отмахнулась от него, не оставляя попыток бежать что есть сил. Магом-то она, может, и была, да только все её магические способности для ловли котов не подходили совершенно. Не прорицать же, за какой угол животина решит свернуть, и не пытаться на бегу ковырнуть его ментальной магией, чтобы заложить в ушастую башку светлую мысль вернуть награбленное. Поэтому Дженнифер продолжала усердно бежать, время от времени выкрикивая коту вслед размазанные угрозы.
Ещё метров с десять она выдержала, потом споткнулась и грохнулась с размаху.
В падении Дженнифер взвизгнула. И выставила перед собой руки, пытаясь хоть немного смягчить удар, шлепнулась на локти и на локтях же ещё немного проехала вперёд. В голове злобно мелькнуло: а всё проклятый кот, из-за него всё! - и Желтый внутри полыхнул почти радостно, отзываясь на эту мысль, обжигая изнутри, и с ладоней Дженнифер сорвались две короткие огненные вспышки, полетевшие вперёд, в сторону кота. Девушка торопливо сжала ладони в кулак и подтянула руки под себя, мешая Жёлтому пальнуть куда-нибудь ещё раз - но вот втянуть в себя уже выпущенное пламя она не могла никак, а могла только с тревогой ждать, чем это всё закончится.
Ой, только бы не шашлыком из кота. Это будет негуманно и вообще перебор.

Артист бежит красиво и мощно, почти как гепард по саванне, размашисто загребая лапами землю. Впечатление это производит яркое и вместе с тем гнетущее — Теодор начинает всерьёз опасаться, что кот всё-таки убежит, несмотря ни на что. Сделает ручкой — вернее, хвостом — всем преследователям и умчится в прекрасное далёко со своей добычей наперевес. Это не дело. Это приведёт к результату, совершенно противоположному тому, на который Теодор рассчитывает. Эдак кот запомнит, что воровать клёво, и потом из него эту дурную привычку будет дихлофосом не вытравить. Теодор было всерьёз задумывается о том, как бы ему вмешаться и замедлить Артиста, вместе с тем стараясь думать об этом аккуратно, как бы между прочим, чтобы все его предательские планы остались для кошачьей души незамеченными. И тут в дело опасно вступает магия.

Огонь хлещет опасно близко, вплотную, облизывает кошачьи пятки. Артист отзывается громким мявом, полным возмущения и боли, и спешит спрятаться — поменяться местами с человечьей душой, переложить на неё все ожоги и все проблемы. Теодор перенимает от него первый план почти охотно, толчками превращается обратно, чтобы заслонить кота собой. В его понимании, воспитательный эффект должен быть достигнут, и дальше мучить Артиста ни к чему. Оставшуюся часть трёпки можно и нужно принять на свою шею. За то, например, что плохо следил за кошачьей душой, что позволил ей такие выходки.

Привычная боль от превращения мешается с болью от ожогов, особенно резко вгрызающихся в деформирующуюся, растягивающуюся, как никогда уязвимую в эти мгновения кожу. Усилием воли Теодор сминает эти ощущения в один неразборчивый режущий ком, заталкивает вглубь, старается уделять им как можно меньше внимания. Он потом себя пожалеет, сейчас это вторично. Бойкой колбаской Теодор перекатывается набок, и ещё раз, и ещё, уходя оттуда, где, в его представлении, пролегает линия огня — в прямом и переносном смысле. И, оказавшись там, где, по его мнению, немедленно испепелить его уже не должны, спешно выкрикивает: — Сдаюсь!

Он ведь всего лишь, пусть и магический, кот, а не какое-то ужасное карпентеровское нечто, вовсе не обязательно гоняться за ним с натуральным, пусть и магическим, огнемётом.

Дженнифер, пока валялась животом на земле, успела перепугаться настолько, что, вопреки злобному клокотанию Жёлтого, думала: все прощу, и кролика сожранного тоже, черт с ним, с кроликом, только бы не оказалось, что кот превратился в шашлык. Учитывая, что просто котов в Линь Ян Шо особенно не водилось, с высокой долей вероятности это просто бесилась чья-то звероформа. И дать чьей-то звероформе метлой по заднице - это одно дело, это унизительно, но особо не больно и уж точно не смертельно. А вот напасть на оборотня с магией в руках и попытаться его сжечь - это уже совсем другой коленкор, за такое и из монастыря могут выставить. И не докажешь ведь потом, что ты белая, пушистая и не хотела, а встроенный огнемет сам включился и кого-то пожег.
На самом деле времени-то прошло всего ничего. Но Дженнифер казалось, что она очень долго лежала и панически переживала - пока не услышала голос, вполне себе живой и бодрый, подтверждающий, что оборотень не поджарился насмерть, а успешно перекинулся обратно и даже вроде не сильно пострадал. Тогда только девушка приподнялась на локтях и осмелилась взглянуть на дело беспокойных рук своих.
Посмотреть там, как выяснилось, было на что.
В первую очередь Дженнифер изумило то, в какого неожиданно здоровенного парня перекинулся кот - хотя и кот, если подумать, был немаленький, а по кошачьим меркам, так, наверное, вообще богатырь, - а сразу после этого ее крупно беспокоила необходимость доказать, что она не злая, не агрессивная и вообще ни при чем. Торопливо Дженнифер заявила: - Это не я! В смысле, я, но я не хотела! Сильно обожгла? Болит? Покажи! - зачем-то потребовала она. И, почему-то не сообразив, что можно нормально, по-человечески встать, поползла ближе к парню, активно работая локтями и коленями. Хорошо, что по мягкой траве. Иначе все бы себе поободрала, дура перепуганная.

На удивление, трёпки так толком и не случается.

Оглянувшись туда, откуда прилетел огонь, Теодор ожидает увидеть кого-то навроде грозного мастера, пышущего пламенем из всех технологических отверстий. Но вместо этого видит только тонкую девушку, распластавшуюся на земле неподалёку почти так же, как сам Теодор, — а испуганную, кажется, даже хуже него. Стараясь поскорее стереть этот излишний испуг с её лица, Теодор с улыбкой кивает ей и как можно приятнее говорит вполголоса, так, словно и себе тоже напоминает: — Все живы. — И никому даже не придётся ампутировать ноги по самый хвост, их пожгло совсем чуть-чуть. Заживёт.

Хотя девушка, похоже, так не считает. У неё на лице отпечатано такое стремление исцелить и спасти — ну или, по меньшей мере, взвалить на плечи и оттащить пострадавшего к тому, кто достаточно компетентен для таких подвигов, — что Теодору становится неловко ей в глаза смотреть. Вообще-то он — технически, не он, но раз две души оказались едины в одном теле, то нет смысла нарочито их разделять, да и Артист всегда обижается даже на попытки подумать о чём-то подобном — эту девушку обокрал. Какой бы несерьёзной эта кража ни казалась, а она ведь кажется, если её сформулировать прямо и так и сказать, что он "упёр тушку кролика из-под ножа". И по-хорошему, его вдобавок к уже полученным ожогам ещё и выпороть стоит, чтобы впредь неповадно было давать Артисту столько воли. Но вместо этого девушка, кажется, всерьёз намеревается позаботиться о незадачливом воришке.

— Да ерунда. Всё равно что к печке слегка приложился. Ничего смертельного. Холодной водой сполоснуть, и пройдёт, — настойчиво заверяет Теодор, весь в неуютных мурашках от того, как его, кажется, собираются окружать заботой вопреки всему, что он натворил. И спешит извиниться: — Прости, пожалуйста, за это всё. За кота и за то, что я его не проконтролировал.

Хотя Артиста так просто не проконтролируешь. Он ведь и обидится за короткий поводок, и будет назло демонстрировать характер в любой подходящий и неподходящий момент. Особенно в неподходящий.