По большой дуге

Всему рано или поздно приходит конец - даже почти непогрешимой безмятежности младшей Судзуки. Если, разумеется, оставить за скобками недопустимые эпизоды, способные экстренно сорвать основательно прикипевшей к станине рубильник с насиженного положения и вогнать его контакты друг в друга, точно нож в масло, замыкая электрическую цепь. Лишь единожды потревоженный рубильник, благо, давно себе ржавеет; задуматься Судзуки, впрочем, есть над чем и без того. Новообретённая соседка, симпатия к которой у хафу с каждым днём только растёт, то и дело скользит невзначай пальцами по рукояти высоковольтного переключателя, проходя мимо - а изредка словно бы вцепляется в неё и повисает на рычаге рубильника всем весом, в силу субтильности подруги недостаточным для того, чтобы провернуть неохотно поддающийся агрегат.
Мужское имя, долгое время звучавшее для Хидны пустым звуком, в диалоге соседок как прозвенело однажды, так и принялось срываться с уст Эвы всё чаще: то в форме путанных сетований - мол, некий Гийом чуть ли не Луну каждую ночь с неба ворует, совсем как крокодил, который Солнце проглотил, - то с нелестными эпитетами, а то даже с прямым выражением неприязни. Если Судзуки спросить, она против краж с небосвода и против иметь ничего не будет. Луна, бестолочь этакая, в комнату сквозь занавесочки на окне заглядывать по ночам только и может, мешая засыпать. Пользы от неё никакой больше. Отходит ко сну хафу чаще тогда, когда Эва, трогательно завернувшись в одеяло, видит уже десятый сон; ночной небесный светильник непременно на месте - Хидна может подтвердить под присягой, а потому, слушая новые и новые сеансы ворчания соседки, кивает дрессированным тюленем, верит безоговорочно, что-де хам несусветный этот Гийом и вообще человек гнилой, поддакивает, но всерьёз ситуацию не воспринимает. Но когда валлийка в один прекрасный день принялась хмуро роптать, что европеец уже проходу не даёт, не напрячься не получается.

С одной стороны, Эва-сан мастак сгустить краски и нагнать чуточку лишней волны. Не то чтобы Судзуки хорошо разбирается в людях, однако, пожив с нею вместе, готова осмелиться сказать, что хоть немного Эву чувствует. С другой - на групповом занятии у Давенпорт-сенсей та и впрямь с этим молчуном взглядом схлёстывалась, волком смотрела и, если припомнить, тоже жаловалась. Это воспоминание и сподвигло азиатку попробовать вникнуть в положение не со слов подруги, а в ипостаси средней паршивости частного детектива. Или, скорее, завзятого сталкера.

Два дня наблюдений дали по итогам нулевой результат. То ли унылая физиономия Судзуки настолько хороша для убедительной мимикрии под ветошь, то ли этот Гийом давно заметил, но ему попросту наплевать - возможно, и то, и другое. Рыжий репей, присевший ему на хвост, нелюдимый француз как будто бы не замечал. Куда он ни побредёт - Хидна за ним. Берёт дежурство - и Хидна старается выцепить себе что-то поблизости, дабы не терять из поля зрения. Присядет в одиночестве на терраске корпуса, где обитают мастера и прочий народ постарше, погрузится в размышления - естественно, по совершенно случайному совпадению Хидне тут же приспичит срочно вымыть пол на этой террасе. Даже берлогу его вычислила в этом самом корпусе - а толку-то. От рассвета до заката Гийом просто молчит. На дежурствах молчит, людей сторонится. В какой-то момент пересёкся с товарищем, который, на удивление, приходится ему аж братом; лицом они с новеньким сенсеем ничуть не похожи. Коротко обговорил с ним что-то, Хидна издали не расслышала - и снова молчит. К красной линии, мысленно очерченной полукровкой вокруг Эвы, ни разу не приблизился. И молчит, молчит, молчит. Поздно вечером, под отбой, хафу даже исхитрилась в окошко к нему заглянуть: сидел себе тихо в одиночестве, кисет свой составной перебирал. Как положено, молча. Изо дня в день нестриженый европеец нигде яркой кляксой не отсвечивает. Где следы преступлений-то? Самое страшное, в чём был замечен - выругался, споткнувшись по рассеянности о камень, что торчит из земли между общежитиями. Оно и нормально, Хидна сама там регулярно оступается спросонья. В чём тогда дело? Почему его склоняют жалобами чаще, чем соня-Судзуки отрабатывает штрафными дежурствами пропущенные утренние работы и тренировки?

Столовая - единственное место в монастыре, где полукровке не до Гийома. Но сегодня, по пути на трапезу, воля случая снова выводит Судзуки, уже отказавшуюся от бессмысленного наблюдения, за спину молчуну - и, когда тот плавно сворачивает с маршрута, азиатка нехотя преследует его вновь. Просто так столовую стороной - столовую! стороной! - человек, пребывая в здравом уме, не обойдёт. Вот здесь-то он козни какие и измыслил, не иначе.
Место столкновения - место француз выбрал вольно, собственноножно, чем столкновение и спровоцировал - слегка выбивает Хидну из колеи, одновременно и злит, и осаживает. На кой его понесло к ручью, какая кабарга его укусила молча встать столбом именно здесь, когда все остальные наслаждаются едой?
- А вы как-то мимо, - бесхитростно, прохладно окликает Хидна молодого европейца в спину, тоже выходя за ним к берегу ручья. Ни приветствия, ни даже, вопреки обыкновению, даканья - настолько прицельно загадочный Гийом её интересует, в этот миг только он и ничто больше. Тем сильней, что из-за его чудачеств младшая Судзуки сейчас не рядом с Эвой за столом, а отирается у ручья почём зря. - Не голодны?