Хотите ли вы об этом знать?

От работы по монастырю Доминика никогда не отлынивала, считая халтуру недопустимой - да и потом, есть же у нее обязанности перед монастырем, в котором она живет и учится, - но в этот раз на раздачу заданий она явилась с нетипичной для нее фразой "можно что-нибудь не очень сложное". Ну там, чтобы тяжести не таскать, без возможных физических перегрузок и все такое прочее. На всякий случай.
Никакого твердого обоснования этому "случаю" пока еще не было - так, подозрения, смутные симптомы то там, то здесь. Но Доминика полагала, что лучше перебдеть, чем недобдеть, и все такое прочее. Если окажется, что она подозревает зря - отлично, просто вернется к прежним привычкам, да и все. А если вдруг все-таки не зря... ну, чем лучше начать беречься, тем лучше. Наверное.
По уму, следовало бы не бродить в состоянии неопределенности, а ногами дойти до врачевателей и ртом задать четкий вопрос. Но Доминика пока медлила. Ей хотелось для начала обсудить это все хоть с кем-то. В идеале, с Джуном - в голове у Доминики он был именно тем человеком, который должен был новости узнавать первым. Но Джуна рядом не было, и из-за этого вся дальнейшая цепочка тоже рушилась, не выстраивалась никак. Япония неожиданно засосала его как трясина, совсем запутала какими-то делами. Делами же? Доминика не верила, что может быть по-другому, что Джун выбирает не возвращаться. Наверняка просто занят. Вернется как только сможет.
Самым неприятным в сложившейся ситуации было то, что оба такой долгой разлуки не предполагали, и как-то легкомысленно не договорились о том, как будут связываться в случае чего. Поэтому сейчас Доминика не знала, ни куда звонить, ни куда писать. Несколько раз она спускалась в деревню на почту - ну уж Джун-то знал, куда писать, он мог дать ей ниточку для связи, - но писем пока не было.
Ничего. Главное, чтобы с Джуном ничего плохого не случилось. Все остальные неприятности можно пережить.
Поскольку раньше мастеров Доминика с просьбами особо не допекала и повышенной разборчивостью их не доставала, ей пошли навстречу. Отрядили ее пропалывать грядки в оранжерею - Доминика согласилась, посчитав, что уж с этим-то она справится - и даже пообещали отрядить напарника.
В оранжерею девушка в итоге пришла первой. И посчитала, что может пока оценить предстоящий фронт работ и достать обоим инструменты со склада - но справиться с этим планом неожиданно не получилось так, как хотелось бы. Раньше Доминика не обращала внимания, что в оранжерее так душно. А теперь, пока девушка ходила туда-сюда, ей постепенно становилось все тяжелее зачерпывать легкими тяжелый влажный воздух. Под конец ее и вовсе замутило, и желудок очень недвусмысленно дал понять, что собирается к горлу. И Доминика, подхватив со стопки пустых палет свою куртку, скорее рванула к порогу - за свежим воздухом.

И ведь ничего не предвещало. Всё шло своим чередом, куда ни плюнь.
В комнатке, где пустовавший годами второй футон наконец обрёл хозяйку - идиллия. По крайней мере, таковой видит атмосферу в помещении та, что долгое время жила там в одиночестве. Соседки отличны друг от друга темпераментом, точно день от ночи. Взбалмошная Эва бурно эмоционирует, вовсю глаголит по всякому важному на её вкус поводу, а то и без; список значимых поводов у валлийки пополняется стремительно и словно бы бессистемно - зато можно не сомневаться, что шквалом накроет всё, до чего та сочтёт нужным дотянуться мыслью, взглядом и словом, пребывая в подходящем настрое. Или в неподходящем, тут как посмотреть... А младшая Судзуки, точно гирька на противоположной чашке весов, выступает в роли благодарного слушателя, охотно и без остатка вбирает в себя всё, что исходит от драгоценной соседки, по мере сил уравновешивая вспыльчивую Эву своей флегматичностью. Наверное. Встречным фронтом Эва, в свою очередь, расшевеливает полукровку, и её вливания дают всходы: Хидна, прежде шедшая на контакт с посторонними чрезмерно холодно и формально, постепенно социализируется активнее.
За пределами домашнего периметра всё тоже гладко. Монастырь расцвёл разнообразием лекций и тренировок - некоторые из них Судзуки посещает, что-то у неё даже получается. И с Банкеем всё так же дружит; надо думать, завхоз не льстил-таки похвалами помощнице, продолжает прикрывать, когда подходит очередь Хидны дежурить на кухне. Вот и сегодня, Судзуки шмыг - и к нему, зная, что почтенный китаец обязательно всё устроит в лучшем виде. Дескать, мне Хина в ближайшие часы самому нужна, назначьте на кухню кого-нибудь другого. Смекнул ведь давно, что сотрудничество у них взаимовыгодное, но виду не подаёт.
Искусство офуда, поддающееся со знатным скрипом, хафу тоже продолжает постигать, пусть и темпами особо медлительной черепахи. Как раз для вотчины Банкея, отправившего в оранжерею на прополку с просьбой заодно вернуть туда садовый инструмент, у неё припасены подходящие для дела листки, справленные на пробу ещё с утра. Собственно, потому и задержалась: по пути к оранжерее сделала крюк к общежитию, дабы захватить коробочку с заныканной там бумажной магией.

По дороге на полукровку, проходящую мимо загонов с монастырской скотиной, недовольно захрюкал из ячьего стойла молодой бычок, ещё пару недель назад доверчиво совавший клеёнчатый нос прямо в руки. Младшая Судзуки обожает всякую четвероногую тварь - а вот поди ж ты, як былой взаимности изменил, у него мнение своё. Иногда говорят: живность чувствует недобрых людей. Врут? Конечно, врут.

Хафу знает, что в оранжерее будет работать не одна - и уже перед самым входом, заслышав торопливые шаги по ту сторону двери, немного сторонится, прячет усмешку. Будет забавно поздороваться с Эвой при таких обстоятельствах, если напарницей по дежурству окажется именно она. О курьёзной истории с дверью оранжереи Судзуки уже наслышана во всех красках, причём из первых уст.
Но не этих. Через секунду-другую дверь распахивается, и ситуация резко принимает совсем иной оборот.
Садово-огородные железки посыпались на землю, зазвенели друг о друга, выскользнув из рук младшей Судзуки. Меж рыжей макушкой и лбом, там, где должны бы взвихриться растревоженные Сахасрара с Аджной, коротким прострелом бьёт давящая, хрустящая боль - но Хидне не до неё. Ей не нужны угасшие верхние чакры, чтобы остро осознать: что-то не так. Доминика никогда такой не была.
- С вами всё в порядке, да? Пойдёмте скорее в лазарет, да? - обеспокоенно частит Судзуки, спеша подлететь ближе, чтобы ласково огладить обеими руками плечо Доминики. Особую склонность заботиться о родных хафу проявляла ещё с раннего детского возраста. Отцовская ментальная перепрошивка усилила её многократно, сплавив вес тяжёлого фона чакры единственного родителя и обострённую черту характера девочки в единый механизм, по малейшему звонку ряда триггеров уже долгие годы переключающий Судзуки на выполнение базовой, безусловной директивы - оберегать. Именно сейчас - от чего? Полукровке не удаётся с ходу распознать корень проблемы, который необходимо отсечь, что приводит её в замешательство и беспокоит ещё сильнее.

О том, как ей вопрос своего самочувствия разруливать с напарником, Доминика подумать не успела - а ведь пахло тем, что нормально работать она не сможет, и какую-то часть работы, возможно, весьма значительную, ей придется перевалить на напарника, и это потенциально обещало очень неприятный спор. Но прежде, чем девушка успела как следует подумать над этой проблемой - поначалу она вообще практически не думала, а просто торопилась на воздух, - у порога она столкнулась с Хиной. И немного перевела дух: ладно, с Хиной они, пожалуй, друг друга поймут.
Правда, обсуждать и договариваться пришлось совсем не в том направлении, в каком Доминика себе представила было. Видимо, ее паршивенькое физическое состояние наложилось на волнение и в итоге отразилось на лице совсем уж некрасивым коктейлем, свидетельствующим примерно о скорой смерти. Потому что Хина растревожилась, уронила все инструменты, которые несла, и подлетела к Доминике с испуганно распахнутыми глазами, частя о необходимости пойти в лазарет со скоростью примерно швейной машинки.
Ну молодец, женщина, напугала последнего оставшегося в монастыре члена семьи. Куда это годится? Да никуда.
- Нет-нет, в лазарет не надо. Ну, то есть, надо, наверное, но можно не сейчас, это не срочно, - возразила Доминика, старательно растягивая губы в улыбке, и благодарно накрыла рукой ладони, сжавшие ее плечо - о да, так становилось легче, и внутри начинало брезжить смутное приятное чувство, что она больше не наедине со своими сложностями. - Там просто, оказывается, очень душно. Никогда не обращала внимания, представляешь? Здесь есть створки для проветривания - как думаешь, ничего страшного же не случится, если мы их откроем на время дежурства? - А то вдруг растения за это время как раз успешно померзнут. Доминике не хотелось бы навлечь на них с Хиной гнев завхоза. И сачковать все дежурство, оставив Хину воевать с прополкой в одиночестве, тоже совсем не хотелось. Что ж такое, куда ни кинь, всюду ерунда какая-то.
И вопреки этому ощущению, что как ни выверни, все будет не так, в груди расцветало и укоренялось настойчивое успокаивающее тепло. Образуется все. Они что-нибудь придумают.
- Хина, - окликнула Доминика, чувствуя неправильным удерживать это тепло в тишине, забирать его только для одной себя. И искренне сказала: - Я очень рада, что ты здесь. Спасибо тебе. - Нет-нет, конечно, они вместе справятся с этим дежурством, нормально справятся. Как иначе?