Дворец далай-лам

Возле дворца далай-лам, который был одной из главных достопримечательностей столицы Тибета, было многолюдно. Вокруг толпились лоточники, продававшие всякие сувениры и религиозные принадлежности типа молитвенных барабанов, четок, танок и статуэток с изображением буддистских и китайских богов и духов. Чин лишь усмехнулся, когда Дани перевела ему обе фразы, что произнесла – он был согласен с ними обеими, и даже обе запомнил, но пока произносить не стал. При этом он заметил, что ему очень нравится, как звучит голос девушки, когда она говорит на родном языке – непривычно и при этом красиво.

Сейчас, возле Поталы, Чин уже не обнимал Дани за талию и не держал её за руку – здесь следовало соблюдать традиции и не из-за чьих-то потенциально неодобрительных взглядов, а из уважения к святому месту. Здесь за всем этим показным шумом все равно чувствовалась священность дворца, где до недавнего времени один за другим жили четырнадцать далай-лам. Чин мог этого не замечать, но выражение его лица изменилось, став более спокойным, уверенным и в то же время в чем-то наивным. Он не был религиозен, но верил и уважал принципы и традиции той религии, в которой был воспитан. И Линь Ян Шо для Чина во многом оставался именно монастырем, а не учебным заведением для тех, кто приезжал со всего мира за знаниями о магии и боевых искусствах.

Вокруг из смеси языков китайский был слышен не чаще других, зато звучал тибетский и, кажется, английский. Гиды наперебой рассказывали туристам о дворце, буддизме и далай-ламах, при этом китайцы старательно обходили стороной тему последствий Культурной Революции. Слушая их, Чин чуть заметно нахмурился.

Из Лунвана они направились в сторону той части города, что считалась священной. Честно говоря, совсем незадолго до встречи с Учителем и Чином, Даниэла была в Лхасе и честно прошлась по этой площади, где они, в итоге, оказались. Правда, никаких гидов у нее не было, а читать путеводитель было как-то… глупо по ее мнению, потому что в этом месте надо не изображать из себя книжного червя, коим она в жизни не являлась, а просто ощутить атмосферу, раз уж оказываешься именно тут.

Чем ближе они подходили к этой священной части города, тем меньше прикосновений супруга чувствовала итальянка. Но она прекрасно понимала почему надо именно так и не имела никаких возражений. Воздух был пропитан каким-то особым ароматом, даже несмотря на присутствие кучи туристов, которые пользовались парфюмом. Просто в этом месте все было каким-то особенным. И это напоминало Ватикан, где также собирались тысячи паломников со всего мира, где витал какой-то свой дух приверженности к чему-то великому. Даниэла уловила речь англо-говорящего гида, акцент которого, честно говоря, было очень сложно понять. Наверное, все равно что те же сирийцы, которыми, в последнее время там был заполонен юг Италии, пытающиеся говорить на ее родном языке.

- Тут много паломников, - негромко заметила девушка, оглядываясь по сторонам и остановив взгляд на небольшой группе людей, одетых в какие-то странные одежды: не то балахоны, не то это были дорожные накидки поверх нормальных одежд, чтобы пыль не испачкала дорогие ткани. – Так всегда, или сегодня тому виной Праздник Середины Осени?

На площади, мощеной белой плиткой, суетились стайки туристов, спешивших к лестницам Поталы. Здесь стояли автобусы, привозившие новых туристов, и новые группы торговцев, которые на смеси языков предлагали купить их товары, причем делали это так навязчиво, что пару раз Чин пришлось буквально отбивать от них дани, которую, как европейку, намного чаще хватали за одежду, пытаясь привлечь её внимание.

- Тут всегда многолюдно, - ответил Чин на вопрос супруги. – Не отходи далеко от меня, - сказал он, строго посмотрев на очередного лоточника, подлетевшего к ним.

Он повел Дани к ступе у подножия горы, от которой извилистая тропа вела вверх на гору в сторону Восточных ворот дворца, находившихся в четырехметровой каменной стене. Здесь торговцев было уже меньше, а туристов, пожалуй, даже больше.

- В Потале около тысячи построек, - заранее предупредил Чин, хитро посмотрев на Дани. – Так что все их ты сегодня не увидишь. Красное здание в центре – главная святыня дворца, предназначенная для религиозных церемоний, она же является мавзолеем. Это – Красный дворец. Белые постройки вокруг – это Белый дворец он состоит из нескольких частей. Мы сейчас идем к Большому восточному павильону, где раньше проходили официальные церемонии, - Чин ненадолго задумался, вспомнив, что Дани родом из другой страны и какие-то вещи об истории Тибета может не знать. – Ну, ты же знаешь, да, что раньше Тибетом правил далай-лама, пока Китай не… присоединил к себе этот округ, а далай-лама не уехал в Индию?

Вот что в Поднебесной совершенно неново, так это торговцы: жуткие приставучие торговцы, они практически как эти отвратительные таксисты в аэропортах, когда выходишь после всех контролей, прилетев домой, или еще куда, а тебя тут же окружает толпа, дергает за руки, привлекая к себе внимание и предлагая свои услуги по баснословным ценам. Да и дело-то даже не в цене, а в том, как они свои услуги навязывают. Так и торговцы. Для этих людей нет ничего святого – всячески пытаются развести туристов. В общем, Торговцы и таксисты, которые не настоящие, а так, бомбилы, они одинаковы в любой стране вне зависимости от религии, половой принадлежности и предпочтений.

- Ненавижу этих приставучек, они просто… cretino.

– недовольно забубнила девушка, едва сдерживая порыв вцепиться в руку мужа, чтобы не потерять его в этой толпе, да и показать всем своим видом, что она не туристка и вообще! – Я похожа на туриста? – разозлилась она, когда очередной любитель денег вцепился в ее руку, старательно показывая какие-то статуэтки. У Даниэлы был лишь едва слышный акцент, из-за которого слова звучали чуть мягче, - Отвали! – Вот тут-то она уже плюнула на все на свете и вцепилась в руку Чина – пусть ругается, а она его не отпустит, потому что ее уже успела все достать – первое потрясающее впечатление стремительно портилось из-за этих людей, которые, в общем-то, лишь пытались заработать себе на жизнь. – Fa infuriare!

Они пробрались-таки через эту толпу и оказались в новой, но менее приставучей. С чего вдруг Чин решил провести ее по зданиям Поталы – Дани не знала, но была уверена в одном – если он что-то решил, то лучше не сопротивляться, потому что даже если сейчас она уговорит его уйти отсюда, рано или поздно, ей придется пройти через все это снова. Так что лучше сразу, чем с десятой попытки.

- Да, слышала об этом... мельком... - честно говоря, она никогда не увлекалась историей, но проведя в Поднебесной столько лет, об этом она была наслышана. Еще до встречи с Чином, но разве это сейчас важно, тем более, что она не особенно старалась запоминать какие-то числа и подробности.

Дани бесилась, и сейчас Чину казалось, что она не может принять то место, где они находились. Она произнесла пару фраз на итальянском, смысл которых был интуитивно понятен, при этом ученик ирбиса не счел нужным их запоминать. Он помрачнел и нахмурился, хоть и пытался скрыть свое отношение к поведению супруги.

- Раз уж ты находишься на Тибете, я думаю, некоторые вещи тебе стоит знать, - предельно дипломатично начал свой рассказ Чин. – Здесь довольно настороженно относятся к ханьцам, потому что тибетцы считают, что правительство Китая их захватило. И здесь, несмотря на буддизм и всякие человеколюбие, постоянно возникают стычки между китайцами и тибетцами, время от времени Лхасу из-за этого закрывают от иностранцев. В прошлый раз восстание подавляла армия, это было не так давно.

Они поднялись по лестнице к Восточному павильону белого дворца, но пока не стали проходить внутрь, дожидаясь, пока шумная толпа европейцев разберется между собой и с гидом и перестанет толпиться перед воротами.

- Не мне судить, кто прав, а кто нет, - сказал Чин после недолгого молчания. - Китайцы разрушили много монастырей и храмов, то, что ты видишь здесь сейчас – попытки восстановить старый Тибет, во многом ради туристов. В то же время эта Культурная революция, как её называет правительство, позволила открыть здесь школы, больницы и прочие нужные местному населению учреждения. Но тебе везет, что тибетцы принимают тебя за европейку, а не за китаянку.

Пусть Дани и вцепилась в его руку, Чин не стал делать ей замечание, потому что лаоваи вокруг позволяли себе даже находиться во дворце в шортах. Но все равно такое поведение супруги казалось ему неправильным.

Итальянка не могла не заметить недовольный взгляд мужа, но до тех пор, пока они не поднялись и не остановились сбоку от входа, она не разжимала пальцев. У нее никогда не было всяких фобий, но они никогда не переваривала, когда ее начинали лапать и касаться. Поэтому, если ему, Чину, так неприятно ее поведение, то пусть скажет, и она с удовольствием покинет это место. Но он рассказывал лишь о культурной революции в Поднебесной и стычках в Лхасе. К этому времени итальянка уже отпустила мужа и стояла, крепко обнимая саму себя, словно это могло защитить ее от окружающих. Да еще и чувство в душе такое паршиво-странное появилось, будто что-то неправильно, или кто-то настолько пристально на нее смотрит, что скоро прожжет дырку. Дани, на всякий случай, повертелась по сторонам, старательно изображая невероятную проницательность и заинтересованность, но так никого не увидела, кто бы задерживал на ней взгляд дольше пары секунд.

- То есть, ты тоже участвовал в разборках? – не то испуганно, не то очень строго, словно мамочка, поинтересовалась итальянка, встретившись взглядом с мужем.

Тем временем толпа, что собралась перед входом во дворец, начала постепенно рассасываться, но это странное чувство так и не покидало ее, будто за ней следят. Паранойя. Наверное. Даниэла еще пару раз поозиралась по сторонам, даже встретилась взглядом с каким-то не то местным жителем, не то паломником, неважно, который с интересом разглядывал ее лицо. Он был похож на ребенка, и Дани не смогла сдержать легкую улыбку, но секундой спустя их взгляды разошлись, а она вновь смотрела на супруга, причем в ее взгляде читалась откровенная мольба, потому что ей начало казаться. Что она просто сходит с ума. Такой прекрасный день так стремительно перерастал в панику. Лучше не придумать!

- Я был в это время в Лхасе, но в разборках не участвовал, - ответил Чин, заметив испуганный взгляд Дани.

Он коснулся ладонью плеча девушки, надеясь её успокоить, затем направился к входу во дворец. Воздух был наполнен тяжелым запахом благовоний, при этом было понятно, что находятся они в музее, а не в действующем дворце. Статуи и иконы были отгорожены, вынуждая туристов держаться на почтительном расстоянии, а гиды наперебой рассказывали о том, как в этой части дворца проходили официальные приемы при прежней тибетской власти. Настоящий хозяин Поталы сейчас находился в Индии и, кажется, воспринимал происходившее с его законным домом с истинно буддистским спокойствием, которому гордый ученик ирбиса мог разве что завидовать.

- Беспорядки были в центре города, в основном сталкивались войска и буддистские монахи. Мы всей семьей были дома, в нашем квартале вообще никто старался на улице не появляться. Аи и братья тогда на какое-то время переехали в дом родителей, - сказал Чин, вспоминая то тяжелое для всего Тибета время. – Нам вообще было лучше никому на глаза не попадаться, - он нахмурился. – Для тибетцев мы были китайцами, то есть теми, кто прислал войска бить монахов, для китайцев – тибетцами, то есть теми, кто настраивает народ против власти. Отец тогда всерьез думал о том, что нам всей семьей нужно переехать из Лхасы куда-нибудь на юго-восток, но мать была против.

Чин нехотя вспоминал то время. Это была, по сути, гражданская война в его родном городе, при этом и он, и братья отсиживались дома. И не из-за страха или желания не нервировать мать – воевать было не за кого. Чин не понимал, из-за чего буддистские монахи, представители самой миролюбивой религии, ополчились настолько яростно, что восстание подавляли силой. При этом он, хоть и был китайцем до мозга и костей, не мог принять того, что вооруженные люди нападают на безоружных священнослужителей, и потому не мог согласиться с мнением властей. Просто до сих пор было противно из-за того, что все это происходило на его родине.

Прикосновение Чина немного успокоило итальянку, но желание бродить тут у нее не прибавилось. Однако это странное чувство пропало, когда они зашли внутрь. Даниэла даже пыталась что-то рассматривать, но сейчас была полностью поглощена рассказом мужа о происходившем в Лхасе. Судя по всему, времена действительно было сложными, потому как выглядел он очень озабоченно, что бывает лишь когда что-то случается действительно серьезное. И девушка всегда искренне волновалась как за Чина, так и за его родных. Слава богу, что случались подобные вещи очень и очень редко.

- Я очень рада, что ни с тобой, ни с твоими родными ничего не случилось тогда, - она нежно улыбнулась супругу, после чего перевела взгляд на какую-то статую.

Она остановилась, с интересом, рассматривая фигуру, но думала, все-таки, совершенно о другом, просто не хотела лишний раз тревожить мужа. Но вдруг снова это чувство, отчего Дани едва ли не подпрыгнула, в панике оглядываясь по сторонам. Туристы, паломники… все, кажется, занимались рассматриванием исторических ценностей, вот тот молодой человек с глазами ребенка с еще какими-то людьми остановились напротив иконы, сложив руки в молитвенном жесте. Даниэла быстро перевела взгляд на Чина, старательно пытаясь сосредоточиться на супруге, чтобы заглушить это отвратительное чувство. Но получалось плохо.

- Тут есть менее людные места, Чин? – с нескрываемой надеждой и легкой паникой в голосе произнесла итальянка.

Чину показалось, что Дани стала волноваться сильнее, и он виновато улыбнулся, решив, что это беспокойство связано с его рассказом.

- Сейчас в Лхасе намного спокойнее, - поспешил он заверить супругу, затем заметил, что она стала с интересом рассматривать статую Будды Майтрейи. – Это – Будда будущего, который воплотится следом за Шакьямуни, - пояснил Чин, искренне веря, что такого объяснения итальянке достаточно, чтобы сразу понять, что символизирует статуя.

Людей вокруг было по-прежнему много, и Чин порой ревниво замечал, как разные незнакомцы смотрят на Дани. Его жена была одета скромнее многих туристок, но зато была самой привлекательной (в этом ученик ирбиса совершенно не сомневался). Он старался держаться как можно ближе к девушке, чтобы все сразу понимали, что лезть к ней не безопасно.

- Есть, но они далеко, - ответил Чин. – Пойдем к Красному Дворцу, а потом можно домой. Ты устала, да?

Он видел, что Дани без особого энтузиазма относится к прогулке по Потале, возможно, ей неудобно из-за платья и каблуков. Почему умные мысли приходят в голову после того, как все возможные глупости уже сделаны? Чин заметил какого-то странного человека, от пристального взгляда которого появилось неприятное ощущение. Он прошел так, чтобы оказаться между Дани и незнакомцем.

- Нам туда, - уверенно сказал Чин, указывая на один из выходов.

Чин пояснил что это за статуя, а Дани все продолжала паниковать. Девушка посильнее запахнула пальто, поежившись и чувствуя, как по позвоночнику пробегает стало мурашек. Все также крепко сжимая саму себя, Даниэла прошла дальше, уже совершенно не обращая внимания на всякие ценности.

- Да… да, - кивнула итальянка, решив, что так будет проще. И да, она, действительно, наверное, устала, потому ей все это сейчас мерещится и мерещится. Да, точно, усталость – она отвыкла так долго ходить на каблуках, отвыкла к такому скопищу людей, вот теперь и гудит так голова.

Они прошли мимо тех людей, вместе с которыми был этот мальчик, но когда вышли из здания дворца, итальянка вновь почувствовала невероятное облегчение, а на губах, в конце концов, появилась легкая улыбка. В итоге, Дани пришла к выводу, что так на нее еще подействовал такой резкий аромат благовоний, помимо этой приятной усталости, которая сейчас действительно казалась приятной, благодаря мысли о том, что совсем скоро они уже поедут домой.

- Здесь очень красиво и как-то совсем по особенному, - и те же торговцы теперь казались ей довольно забавными. Наверное, потому что сейчас они были достаточно далеко о нее.

Чин недоверчиво смотрел за переменами настроения супруги. Несмотря на её ветреность, в этот раз подавленное состояние итальянки задержалось дольше обычного, и лишь у входа в Красный дворец она заметно приободрилась. За светской музейностью внешней части Поталы было сложно различить тот старинный дух неуловимого Просветления, который обычно ощущается в священных местах. А вот центральная постройка была другой, она будто являлась сердцем дворца, и именно здесь будто ощущалось присутствие всех прежних хозяев Поталы.

Здесь становилось тише, и даже шумные лаоваи вели себя более почтительно. В центре Красного дворца находились ступы, служившие погребальными местами для далай-лам. Здесь все танки и статуи были наполнены особой энергетикой, будто изображенные на них будды и бодхисатвы живыми глазами смотрели на всех, кто здесь оказывался. Тревога проходила, растворяясь в ароматах благовоний, а стук молитвенных барабанов, смешивавшийся с пением очередной процессии, проходившей кору по дворцу, наполнял сердце уверенностью в том, что в этих стенах нет места опасности.

- Здесь жило несколько поколений далай-лам, только четырнадцатый, нынешний, покинул Поталу и сейчас живет в Индии, - негромко сказал Чин. – А здесь проходили и проходят религиозные церемонии. Здесь же находятся захоронения.

Услышав путунхуа, какой-то монах, расставлявший перед статуей свечи, недоверчиво посмотрел на Чина, но затем буквально заставил себя улыбнуться ханьцу. Между ними не было личной вражды, незачем вспоминать о разногласиях в этом месте. Ученик ирбиса ответил ему вежливой улыбкой и коротким поклоном.

Красный Дворец, действительно, нес в себе какое-то умиротворение и покой. Туристов и паломников тут меньше не было, но было спокойнее, тише и не было настолько приторного аромата благовоний. Возможно, ей все это лишь уже казалось на фоне той усталости, что она внезапно почувствовала, когда Чин поинтересовался не утомилась ли она. Теперь уже ничто не мешало итальянке внимательно слушать Чина и рассматривать все исторические и религиозные ценности, то они проходили. Даниэла заметила, что муж поклонился какому-то монаху и, улыбнувшись, сделала тоже самое. Монахи, кстати говоря, такие все миленькие и аккуратные, что без улыбки на них смотреть просто не получается. Возможно, они страдальцы и все такое, но все равно. Миленькие старикашечки и не только.

- А нынешний Далай-лама вообще не хочет возвращаться на родину, да? – с интересом поинтересовалась истинная лаовайка, - ведь тут все мирно… правда, туристы наверняка мешают всяким молитвам… кстати, а что еще, кроме молитв, делают буддистские священнослужители? Я не про уборку или готовку, а про другие религиозные… церемонии.

Девушка с интересом разглядывала всяческие свечки и статуи. Туда, где находились захоронения, она лишний раз не смотрела – не самое приятное дело, честно говоря. К тому же, она очень давно не была на могиле у мамы, что очень плохо, поэтому собиралась просто поставить Чина перед фактом, что на Рождество, хочет он, или нет, поедет, или нет, но она обязательно отправится в Рим.

- А обычных людей как у вас принято хоронить? – неожиданный вопрос, слетевший с губ, поставил ее саму в тупик – ну зачем ей знать такие вещи-то? – Ты не подумай, я не маньячка и ничего такого, просто… я хочу на Рождество в Рим, к маме, - поспешно добавила девушка, опустив взгляд.

- Он недавно отказался от власти, передав её тибетскому правительству в изгнании, - сказал Чин. – Далай-лама хочет, чтобы Тибету дали независимость, а, вернувшись, он признает правление Китая. Так что он в Индии с 59-ого года, и я сомневаюсь, что когда-нибудь он снова будет жить в Потале.

Все это Чин говорил тихо, чтобы лишний раз не отвлекать тех, кто мог бы понимать китайский язык. И снова он умышленно не говорил о том, что сам считал бы правильным – свободу Тибета или его смирение с правлением партии. По большей части, ученику ирбиса не было дела до политического устройства на родине, ему просто хотелось, чтобы здесь наступил устойчивый мир. Зная Тибет, он понимал, что этих людей и эти края не перекроить культурными революциями, их нужно оставить в покое, каким бы формальным статусом этот покой ни обладал.

- По-разному хоронят, - сказал Чин, обернувшись на Дани. – Святых в ступах, обычных тибетцев отдают стихиям, у них не бывает могил, - он замолчал, решив не шокировать Дани подробным рассказом о тибетских похоронах. – А ханьцев обычно кремируют, затем хоронят на кладбищах. Потом сыновья ухаживают за могилами родителей.

Сколько лет они уже вместе, а Дани все ещё так мало знала о местных обычаях. Чину было это немного неприятно, но он понимал, что во многом это его вина, потому что она мало рассказывал жене о Китае, Тибете и местных традициях, многое считая само собой разумеющимся.

- Хорошо, если тебе нужно, давай поедем на европейское Рождество в Рим, - Чин улыбнулся.

Даниэла вдруг почувствовала себя немного не в своей тарелке: вроде бы уже взрослая женщина, в Поднебесной, в частности на Тибете, живет далеко не первый и даже не второй год, а ничего, оказывается, толком не знает о таких традициях и обычаях. Конечно, различные праздники и уклад жизни ей знаком, но, как теперь ей казалось, слишком поверхностно. Хотя, в другой стороны, а что Чин знает о жизни в той же Италии и о принятых там традициях? И снова она ищет оправдание тому, что сама потратила много времени впустую, интересуясь исключительно тем, что было интересно или нужно.

- Политика – это всегда так сложно и запутанно, - вздохнула итальянка, после чего перевела взгляд на монаха, который, кажется, молился. На рассказ мужа о похоронах, девушка ничего не ответила, лишь кивнула, дав понять, что запомнила.

Они еще какое-то время походили внутри, рассматривая представленные экспонаты, Чин иногда что-то пояснял, она задавала вопросы. Было действительно интересно и познавательно, но ей хотелось сейчас спросить мужа о другом. Слова о том, что Далай лама вряд ли вернется на свою Родину, привел ее к размышлениям о собственном доме. Неужели человек может так долго находиться вдали от родных краев? Задать вопрос она осмелилась уже только после того, как они покинули стены Красного Дворца и уже почти покидали священное место, которому итальянка почтительно поклонилась в знак благодарности за теплый прием.

- Чин, а ты никогда не скучаешь по дому? – она взглянула на мужа, после чего поспешила добавить, - Я знаю, что в Лхасе ты бываешь довольно часто, а Линь Ян Шо стал родным, только не сердись, ладно? Просто мне иногда очень не хватает Рима с его фонтанами, улыбками, древними раскопками и ночами. Да и по папе с братьями тоже скучаю. Линь Ян Шо стал моим домом, как и дом твоих родителей, где меня всегда так тепло встречают, но это все немного другое… Ты не сердишься?