Если идешь через Ад - не останавливайся (продолжение)

На адреналине можно и со сломанными ногами пробежать стометровку. Виктор не пробовал, но видел своими глазами в той же Уганде разное, да и материалы читал, да и просто знал достаточно. Но на себе испытывал впервые.

А оказалось - от того района Лхасы, где они устроили потасовку с тем толстым хозяином борделя, и до заросшего травой склона очередной горы Виктор умудрился добраться без остановок, причем на довольно приличной скорости, причем - еще и поминутно озираясь и вслушиваясь, если вдруг этот боров послал за ними следом своих прихвостней.

Но все было тихо, день уже намекал на вечер, становилось прохладнее, дул далеко уже не теплый ветерок. Самым подозрительным был разве что парень, гнавший трех овец по направлению к городу. Он покосился на Виктора с опаской, но наверняка его скорее привлекла его европеоидная внешность, нежели что-то иное. И уж тем более он не обратил внимания на крошечную птичку, которую Виктор все это время нес в ладони.

Воробей несколько раз вздрагивал, перебирал тонкими, как спички, лапками, встряхивал растрепанными крыльями, кажется, даже пару раз приоткрыл глаза, но больше никаких признаков он не подавал. И черт знает, что с этим делать. Виктор реально не представлял. Он не был ни орнитологом, ни хотя бы ветеринаром, и что делать с птицей, которая на самом деле человек, он не знал.

Но сначала надо было убедиться, что выбранное место было безопасным (склон тут сперва становился решительно крутым, а затем резко становился пологим, словно тут когда-то давно был водопад, но потом пересох, и в низие теперь росла густая трава. Как напоминание о водопаде, из трещины в скале тек тощий родник, но особого потока он не давал - так, капал с уступа на уступ и терялся в траве, только питая этот круглый луг.

Надо сказать, похождение по уклонной земле далось Виктору нелегко. Ребра ныли от тяжелого дыхания, и Виктору все время казалось, что сейчас он сделает неосторожное движение, а потом после болевого шока уже ничего не вспомнит.

Выбрав место на лугу понадежнее, Виктор все же снял с себя куртку, расстелил ее подкладкой наверх и уложил воробья посередине. Все, на что он мог сейчас надеяться - что было не слишком поздно что-то предпринимать.

Он отвлекся - пошел набрать воды в крошечные склянки, в которых вообща полагалось хранить лекарства, но Виктор нарочно взял их с собой, чтобы поискать в городе такие же, а не объяснять на пальцах, что ему надо и с какой маркировкой на дне.

И момент он упустил. Потому что, вернувшись, он обнаружил, что вместо птички на его расстеленной куртки лежала снова девушка. Она определенно дышала, хотя и лежала, как-то по-птичьи пригнув голову и поджав худые руки на манер сложенных крыльев.

Виктор поставил принесенную воду на землю рядом, вылил немного себе на ладонь и провел мокрыми пальцами по лбу девушки.

- Инайя, - позвал он, вспомнив ее имя.

Все то время, что девушка пребывала в теле воробья, она не понимала что происходит. Птице было тяжело дышать, было почему-то страшно, и она не чувствовала свободы. Той самой свободы, которую она чувствовала, когда начинают сниться сны про маленькую птицу. Но несмотря на отсутствие этой самой защиты, постоянную встряску и непонятные громкие звуки, воробышек чувствовал себя защищенным. Словно кто-то или что-то может укрыть его от всего на свете.

Резкие движения его непонятной, но очень теплой, клетки внезапно прекратились, осталась только легкая встряска, которая была настолько однородной и убаюкивающей, что птичка лишь несколько раз попыталась взъерошить свои перышки, чтобы было комфортнее, а остальное время, кажется, отдыхала. Но и это все закончилось. Эта теплая клетка внезапно испарилась, и она осталась одна. Стало даже как-то зябко и холодно. И странно, потому что все вокруг стало уменьшаться с размерах, а в теле снова чувствовалась боль, словно кто-то выворачивает крылья и кости.

Инайя обнаружила себя на чьей-то куртке, все в том же халате, но уже не в своей комнате. Она испуганно подняла голову, озираясь по сторонам, а потом вновь вся съежилась, крепко зажмурившись. Было страшно. Они же ее изобьют до полусмерти, когда найдут, а в свое оправдание сказать будет нечего, потому что она снова ничего не помнит. Она даже не знает где она находится, а что уж говорить про то, как она сюда попала. Некоторое время она так и лежала, зажмурившись до боли в веках и цветных пятен, пока кто-то не коснулся ее лба и не позвал по имени. Чей-то знакомый голос. Заботливый голос. Мужской.

Марокканка открыла глаза и увидела мужчину, кажется, того самого, который что-то такое с ней делал, что ей было по-новому больно, хоть и предупреждал о том, что так будет. И еще говорил, что заберет ее, поможет ей. Но как так у него получилось? Он же его убьет, хозяин его убьет, а ее снова изобьют и посадят в подвал. За себя почему-то было уже почти не страшно, но этот молодой мужчина. Он же хороший, зачем ему умирать?

- Кто вы? - ей все равно было страшно. Потому что происходит что-то другое, не то, к чему она привыкла. А потом может произойти что-то даже хуже. Зачем она тут оказалась? И как?

Кажется, действие наркотика начинало отступать. По крайней мере, реакцию девушки можно было описать как адекватную и осознанную, а это уже немало. Виктор пока не мог с уверенностью сказать, что ей кололи - был ли это героин, а значит придется позаботиться и о синдроме отмены, который непременно последует, было ли это просто сильное седативное или транквилизатор.

Было видно, что девушке явно было холодно. Не удивительно, учитывая ее состояние. Организм явно едва поддерживал себя. А если судить по общему истощению, явно ненормальному для ее роста и возраста, то не удивительно, что он уже не мог бороться. Вряд ли хозяева беспокоились о нормальном питании.

- Виктор Гиббс, врач, - вновь представился Виктор, стараясь сохранить прежнюю формулировку, чтобы девушке было проще вспомнить. - Ты в безопасности, мы находимся в паре миль от южной окраины города. Тот район находится на севере. Хозяин того дома вряд ли сможет ходить в ближайшие несколько дней.

Нужно было дать максимально полную картину ситуации. И главное - дать ей понять, что она была в безопасности.

- Как ты себя чувствуешь? - уточнил он важное.

Кто вы? Кто я? Что мы тут делаем вместе и по отдельности? Где мы? Почему я? Сколько? Зачем? Нет, кто вы и почему я? Вопросы болезненной пульсацией давили на мозг марокканки, которая никак не могла понять что же произошло и почему я до сих пор жива. Кхан суров, а мамаша Мао иногда бывает еще хуже. Если папаша наказывает без лишних разговоров, то Мао, кажется. получает удовольствие, показывая им кто тут главный. И лучше не говорить о том, что Мао может, а чего уже нет, чтобы не гнить в подвале лишние пару суток, зализывая раны. Но этот мужчина не был на них похож. Ее несостоявшийся муж тоже. Да и в общине все было иначе. Но все равно. Он был другим. Не таким, как все остальные.

- Холодно, - тихо ответила девушка, - пить хочется.

Виктор Гиббс. Врач. Почему врач? Откуда врач? Почему не сможет ходить? Немного несвязных между собой вопросов грозили свести с ума. Словно посторонние голоса, они звучали в ее сознании, то и дело напоминая о том, что Кхан и Мао так просто это не оставят. Врач. Он же хороший. Он помогает. Почему он должен страдать?

- Он тебя убьет, - все же нельзя вот так вот просто взять и проигнорировать хозяина и его возможности. Он и за меньшее доводил до полусмерти, а уж за побег и того хуже будет. Хуже, чем просто умереть.

Виктор принял к сведению все, что сказала девушка. Тут было важно каждое ее слово - она, кажется, переступала через себя, чтобы заговорить с ним. Ее явно сковывал страх, и несложно было понять, почему. Окажись Виктор в ее ситуации... что ж, пожалуй, он бы, может, и вовсе не был таким отважным.

Виктор аккуратно перехватил полы куртки, расстеленной на земле, и аккуратно сомкнул их на худых плечах девушки, укутывая ее таким образом. Она была раза в два тоньше его самого, так что ее без труда можно было завернуть в его куртку, чтобы хотя бы немного согреть. Ничего для костра у Виктора с собой не было, да и рисковано было разводить костер и поднимать тут дым.

Следующим этапом было аккуратно помочь девушке приподнять голову и напоить ее водой, набранной из родника. Это была, конечно, не стерильно чистая вода, но вряд ли организму девушки это сможет повредить больше, чем обезвоживание и все то, что она прошла.

- Для этого ему нужны будут ноги, - сообщил Виктор. - Я перерезал ему Ахиллово сухожилие. Даже если он обратится к врачу, топать ногами он сможет не раньше, чем через неделю или даже две.

Мужчина оказался очень заботливым и внимательным. Инайя вцепилась в края куртки дрожащими пальцами, словно эта куртка могла спасти ее от всего на свете. А еще ей дали попить. Будь она там, у своих хозяев, ей бы пришлось самой найти в себе силы, чтобы встать, найти воду и попить. А он ей помогал. Гиббс. Виктор Гиббс. Врач Виктор Гиббс. Марокканка повторяла его имя, словно мантру, нет, молитву. Словно он стал для нее тем, кто там, наверху, заботится о своих подданных. Словно бы он стал ее Аллахом. Нехорошо так думать, ее бы многие осудили за подобные мысли, возможно, даже камнями забросали бы, но это лишь ее мысли. Самые сокровенные и самые приятные из тех, что были у нее в последние годы. Ее спаситель?

Девушка даже близко не представляла себе что такое Ахиллово сухожилие, и как оно может повлиять на возможность ходить, но поверила врачу Виктору Гиббсу на слово. Все равно не было других вариантов. Все равно он - единственный, кто может помочь ей. По крайней мере, он - единственный, кто ей помог за эти долгие годы. Но, к сожалению, в своем не самом адекватном состоянии, Инайя не замечала его ранений. Ей просто казалось все каким-то странным и необычным. Она насколько отвыкла жить вне этого дома, не выходить на улицу (не считая балкона), что сейчас окружающий ее мир казался чем-то огромным и совершенно незнакомым. И проще всего было думать, что у нее кружится голова и что ей так плохо лишь из-за этого, а не из-за побочного действия наркотика, которым ее напичкали несколько часов назад, чтобы она никуда не испарилась и вела себя спокойно.

- Хорошо, - словно бы соглашаясь с мужчиной, прошептала марокканка. Она сама не понимала что надо делать дальше. За последние годы она привыкла быть чье-то куклой, игрушкой или просто рабыней, которой надо делать лишь то, что ей говорит хозяин. Чаще всего ублажать. Она просто разучилась думать самостоятельно. Безвольная птица, которой неведома настоящая свобода. Хотя бы свобода мысли.

Им здесь предстояло пробыть еще немного. Во-первых, девушке стоило прийти в себя - наркотик хоть и начал отпускать ее сознание, но наверняка еще не полностью прекратил влияние на общее физическое состояние. Ей бы поесть чего-нибудь одновременно сытного и легкого, вроде бульона, но у Виктора не было ни посуды, ни ингредиентов. Про зажигалку, что обнаружилась в кармане, он совсем забыл, хотя и таскал ее с собой всегда.

- Мы переждем немного здесь, а потом пойдем к одному месту, где нам точно помогут и где тебе нечего будет бояться, - продолжил Виктор.

Он сел на землю, аккуратно расстегнул рубашку и осмотрел свою грудную клетку. Судя по наливающемуся багровому кровоподтеку, дела были не очень. Виктор с крайней осторожностью прикоснулся к ребрам, поморщившись от боли. Еще неприятно чувствовалось плечо левой руки. То есть, сустав не был выбит, это было понятно. Но затрудненная подвижность, особенно при попытке поднять руку в сторону, давало понять, что сустав тоже был поврежден. Не сильно, но неприятно.

Сейчас, когда адреналиновый раж начал спадать, Виктор полноценно ощутил все, что ему "прилетело". И то, что что-то теплое и липкое, текшее по спине и пропитавшее рубашку, было кровью, он понял, лишь когда заметил на своей же куртке эту кровь, которая явно не принадлежала Инайе.

- Ты буквально у меня на руках превратилась в птицу. В воробья, если быть точным, - заговорил Виктор, пока, стараясь не отвлекаться на это, аккуратно завел правую руку себе за спину и нащупал на лопатке неприятный порез.

Мало того, в ране было что-то. Виктор шевельнул левой рукой и осознал, что часть дискомфорта при подъеме руки шла еще и от лопатки, но только теперь это становилось все более болезненным. Адреналин - чудесная штука. Эндорфины, выделяющиеся после болевой вспышки, тоже делали свою работу, хотя тут-то болевой раздражитель никуда не делся. Виктор решил, что судя по тому, что кусок чего-бы-то-ни-было не проникал глубже, чем в лопатку, выдрать его можно было без вреда. Да и он по сути и не застрял даже в кости, только в мягких тканях.

И, собравшись с силами, Виктор коротко выдернул из спины металлический фрагмент, на поверку оказавшися обломком ножниц.

- Почему ты ни разу не попыталась улететь, если можешь превращаться в птицу? - спросил он, наконец, то, что его волновало.

Осмотрев обломок ножниц, он на всякий случай отложил его в сторону. Незачем всюду сорить своей кровью, если кто вдруг захочет установить его личность.

Девушка сжалась еще сильнее, словно пыталась стать незаметной тенью, на которую просто не станут обращать внимание. Это иногда помогало, но сейчас это было скорее машинальное действие. Несмотря на то, что она хотела верить этому мужчине, было сложно справляться с собственными привычками. Да она и не пыталась с этим бороться, просто не замечала подобного за собой. Мужчина внезапно расстегнул рубашку, отчего марокканка мгновенно подумала о том, что ничего нового с ней не происходит. Мужчины хотят лишь удовлетворить свои физические потребности, почему-то для этого дела нужна именно она, иначе бы она так не кочевала от одного хозяина к другому. Пусть только не избивают до полусмерти, а все остальное уже совершенно все равно. Но, кажется, врач Виктор Гиббс даже и не думал ее трогать. Инайя взглянула на него и тихо ахнула - выглядел он не лучшим образом. И она бы, поверьте, с удовольствием помогла бы, сделала бы что-нибудь, только вот совершенно не знала что и как. Просто потому что не была знакома с медициной, с серьезной медициной, ведь тут одним куриным бульоном явно не обойтись. Да и растираниями тоже. Увы.

А потом он ее удивил. Да, удивил так, что она даже не знала что на это ответить. Какая птица? Какой воробей? Если бы она могла, то уже давно сбежала бы оттуда. Нет. Сбежала бы еще раньше, как только поняла бы, что ее увезли от родителей не для того, чтобы взять в жены. Наверное, он просто бредит. Кхан, наверняка, очень хорошо приложил его по голове чем-нибудь тяжелым. Она, конечно, иногда видит сны, но вряд ли это может быть правдой. Она жила в общине, где были оборотни и маги, но у нее точно ничего не получалось. Она тогда хотела научиться, но для этого не надо быть простушкой.

- Вы, наверное, сильно ударились головой, - все так же тихо сказала девушка. - Если бы я могла, то не была бы сейчас тут. Я могу что-нибудь для вас сделать?

Если быть абсолютно честным, Виктор бы тоже решил, что он просто ударился головой - да и было достаточно поводов ею удариться, - чтобы объяснить свою галлюцинацию. Но слишком много фактов были против этого. Во-первых, что же такое должно было случиться с его мозгом, чтобы галлюцинация была настолько достоверной? Он не был шизофреником (обязательное психическое обследование для всех хирургов раз в полгода), у него не было никаких заболеваний мозга ни наследственных (психическое обследование, как мы помним), ни приобретенных. По крайней мере, из тех, что теоретически могли быть, он бы себе смог диагностировать.

Да и... побегал бы он так бойко с девушкой на руках, а не с крошечкой птичкой в ладони?

Впрочем, как видно, девушка не осознавала своей трансформации. Виктор помнил свои первые несколько месяцев, когда превращаться-то он научился, а вот контролировать это дело - еще не очень. И, когда один раз он проснулся от того, что под его весом подломились ножки кровати, потому что конь весил как... конь, он понял, что надо быть осторожным.

Что ж, не стоило пока давить на девушку. Ее психика и так была перегружена - и постоянным выматывающим прессингом со стороны всей этой чудовищной ситуации, и последними часами от получения своего ранения и до непосредственно прибытия вот сюда.

Виктор, получив ее вопрос, задумался. С одной стороны, ему стоило сейчас посоветовать ей отдыхать, набираться сил и готовиться к долгой дороге к Храму. Но с другой, он понимал, что она была под гнетом постоянных упреков и состояния, где она была "всем должна". Виктор знал, каково это, у него среди пациенток в клинике была проститутка в летах. Сейчас она работала уже самостоятельно и курировала несколько подопечных девочек, но в молодости, когда она перебралась из какой-то европейской страны в Сидней, ее похитили, и почти шесть лет провела в четырех стенах кошмарного заведения. Она уже оправилась от пережитого, но рассказывала, что за год у нее выработалось ощущение, что она не просто не имела права требовать освободить ее, но еще была должна своим похитителям за содержание, кормежку, "хорошее обращение" и так далее. И она искренне считала, что заслуживала всего, что с ней делали. И если не дай бог ей делали какое-то добро, вроде позволения самой выбрать себе наряд или взять пару дней выходных по здоровью, она мучилась, если не могла отблагодарить их и отработать это. Буквально физически чувствовала, что если не отблагодарит сама, то за неблагодарность ей будет хуже.

И если у Инайи была такая же психологическая картина, то именно сейчас она пыталась найти способ отблагодарить за то, что Виктор ей помог. И это было не только чистой благодарностью, но и подсознательным страхом получить репутацию "неблагодарной" у него, а следовательно - и наказание. И это будет ее мучить, если Виктор не примет ее помощь и таким образом не поможет ей "отдать долг".

Виктор прикинул, что он мог бы попросить у нее. Желательно было не заставлять ее куда-то ходить и вообще вставать. Взгляд упал на еще одну склянку с водой. Ну да, это было просто, но достаточно полезно.

- Если вид крови тебя не сильно пугает, не могла бы ты помочь мне с раной на спине? - Виктор указал себе на спину, на лопатку. - Дотянуться не смогу, а хотя бы немного ее обработать надо.

Конечно, вода тут была не самой чистой, но у него и так в спине только что торчал обломок ножниц, которыми черт знает что резали, да еще его и по земле покатали. Хуже уже вряд ли что-то может быть.

И Виктор вытащил из поясной сумки завернутые в тряпицу зажим и ножницы, аккуратно разорвал тряпицу пополам, чтобы сделать из этого хотя бы подобие салфетки, и протянул Инайе. Осталось только аккуратно стащить уже и так порезанную на спине рубашку ниже, чтобы открыть доступ к ране, и пересесть спиной к Инайе. Кровь, к счастью, еще не успела присохнуть намертво к ткани, но чувствовалось все все равно не слишком приятно.

Мужчина ничего не ответил. Наверное, он просто согласился с тем, что удар головой слишком сильно повлиял на некоторое восприятие мира. Но Инайе больше не нравилось то, что она совершенно не помнила о том, как она вышла из дома, как они уходили куда-то... на Север, кажется, он сказал. Или на Юг? Это сейчас уже было не очень важно. Тем более, что врач Виктор Гиббс попросил ее о помощи. Кровь. Нет, крови она не боится. Кровь - это не страшно. Разве может быть в ней что-то страшное? Главное, чтобы она не текла постоянно, иначе вообще нет сил. И голова кружится. И лучше, чтобы это была не твоя кровь.

- Я помогу.

Самым сложным сейчас казалось нормально стоять. Хотя бы на коленях, потому что ноги дрожали, а слабость во всем теле лишь мешала даже попытаться сосредоточиться, не говоря уже о том, чтобы что-то делать. Но марокканка просто не могла себе позволить отказаться мужчине в его просьбе. Он пытается ей помочь, она уже даже почти поверила в то, что он сумел избавить ее от гнета Кхана и мамаши Мао. Дрожащими руками девушка взяла тряпицу, которую порвал доктор, едва смочила ее водой и принялась аккуратно промокать рану. Она по себе знает, что когда протираешь, то бывает больнее. Поэтому просто промокнуть, чтобы размочить кровь, которая местами успела засохнуть. Инайя старалась делать все аккуратно, чтобы не сделать мужчине больно. И даже несмотря на то, что ее пробивала мелкая дрожь, девушка сумела справиться с заданием. Провозилась она, конечно, дольше, чем оно того требовало, зато делала аккуратно и даже ни разу не уронила тряпицу. Лишь пару раз меняла сторону и смачивала водой.

- Сильно болит?

Что ж, она делала все достаточно аккуратно и старательно, и, судя по тому, как нажим тряпицы становился сильнее, Инайя уже не страдала от слишком сильной слабости и потери координации. Да, Виктор понимал, что восполнять последствия потери крови и истощения придется не один день, но по крайней мере то, что делалось сейчас, обнадеживало. Не все еще потеряно, и у них были все шансы выбраться отсюда вполне себе живыми.

Виктор, само собой, думал о том, что очень полезно было бы использовать какую-нибудь дезинфицирующую жидкость, но у него даже не было фляги виски или тому подобного, чтобы это обеспечить. В свое время упомянутую флягу, подаренную ему коллегами, он носил при себе всегда. Во-первых, спиртное отлично стерилизовало раны, а во-вторых, и кого он тут обманывал, он просто любил виски, особенно хороший, вроде Гленфиддиха или Маккалана.

В любом случае, воспаление не успеет стать серьезным раньше, чем они доберутся до Храма, если они выйдут сегодня же по темноте.

- Я не такой крепкий и терпеливый, и если бы болело действительно сильно, я бы уже ныл как маленький мальчик, - ответил Виктор, слегка повернув голову, чтобы хотя бы краем глаза видеть Инайю. - Если там все уже не так страшно, можешь закончить.

Вероятно, будь Инайя самой обычной девушкой, она бы обязательно оценила бы фигуру доктора. Крепкие руки, широкая спина, да и на лицо очень, очень приятный. Но марокканка уже много лет как была обделена подобной способностью. Просто потому что однажды выбрав мужчину, она ошиблась (это она ошиблась, а не он обманул. Значит, она заслужила), после чего потеряла право голоса и выбора. Сначала это было ужасно, потому что ее воспитание и ее вера не позволяли вести подобную жизнь. Она была женщиной чуть ли не для всех, живой игрушкой, которую давали мужчине. Потом она к этому привыкла. Но стоило поверить в то, что все не настолько плохо, что даже несмотря на подобное положение в общине, с ней обходятся хорошо, как ее продали. Продали и начался кошмар на яву. И здесь уже не было даже возможности смотреть на мужчину, чтобы его хоть как-то оценить. Здесь надо было быть тише воды и ниже травы, чтобы не заслужить лишних наказаний. И от мужчин в том числе.

- Все в порядке, - голос девушки оставался все таким же тихим и неуверенным.

Инайя аккуратное протерла рану самой сухой стороной тряпки, убедилась в том, что она практически не кровоточит, лишь сукровица немного сочится (и немного крови), после чего решилась поднять взгляд на мужчину. Он добрый. Он и вправду хочет ей помочь - это видно по его взгляду. Хороший врач Виктор Гиббс. Девушке приходилось постоянно проговаривать про себя его имя, чтобы вдруг не забыть. Это будет очень невежливо, если она вдруг забудет имя своего спасителя. Но еще более невежливо - не отплатить за доброту.

- Что я могу еще сделать? - к своему сожалению, за годы заточения, Инайя многому научилась. Она знала как делать мужчине приятно, как сделать так, чтобы ему было очень хорошо. И ему хотелось сделать приятно. По крайней мере, это было единственное, чем марокканка могла бы ему отплатить за такое хорошее отношение к ней.

Виктор благодарно кивнул и аккуратно повернулся обратно, чтобы не сидеть к девушке спиной. Все-таки ему совершенно не нравилось, как ощущались ребра на особенно глубоком дыхании. В Храме никаких рентгенов нет, но вроде как местные целители спокойно обходились без них даже при тяжелых внутренних повреждениях. На них Виктор и уповал. В больницу сейчас идти было бы неосмотрительной глупостью.

Виктор аккуратно натянул рубашку обратно, надеясь, что прикосновение не совсем чистой ткани не обесценит уже сделанную Инайей работу. Это только в книгах и кино герои, получив серьезные ранения, мужественно оценивали масштаб повреждения и шли дальше. Виктор же, даже несмотря на то, что три года провел в бегах, был не из каменных рыцарей, и его собственные раны еще как напрягали и даже пугали. Твою мать, он обломок ножниц вытащил из собственной спины, это нормально вообще? А то, что ему подконтрольным куском породы врезали в грудь и поломали ребра - это вам как?

В общем, Виктор на вопрос "Ты в порядке?" в такой ситуации ответил бы нецензурно, где "А ты сам не видишь?" было бы единственным, что можно было бы выпустить в эфир.

Вопрос Инайи сперва вызвал вполне спокойную и обычную реакцию, Виктор просто ответил:

- Ты отлично справилась, этого достаточно, - а потом до него, догадливого, дошло, что она имела в виду. Нет, она не спрашивала, принести ли воды или нарубить дров.

Виктор посмотрел на нее и по глазам понял, что, попроси он о "натуральной" уплате, и Инайя подчинилась бы. Она бы даже не осудила его за это, за то, что "не оправдал ожиданий", потому что в этом случае он бы как раз поступил так, как она уже привыкла.

Дичь какая-то. Виктор все еще не мог избавиться от ощущения, что это как-то все слишком чернушно, чтобы оказаться в одной реальности с небоскребами, прогрессом медицины и полетами к Марсу. Он нахмурился, огляделся по сторонам, убеждаясь, что нигде и никто к ним не шел, что солнце очень лениво ползло в сторону западного горизонта, так что ждать было до темноты еще долго.

Виктор с определенными сложностями перебрался ближе к скале, почти вертикально вверх поднимавшейся над их поляной, привалился спиной к выглядевшему довольно удобным выступу. Ложиться сейчас было бы опрометчиво - он не знал, как там расположились сломанные ребра, и подвергать их дополнительным нагрузкам не хотел.

- До заката часа три-четыре. Завернись в мою куртку и иди сюда, - сменив тон на строго-врачебный, продолжил Виктор, похлопав по земле рядом с собой.

Марокканка выжидательно смотрела на мужчину-врача и просто ждала его ответа. И ей не было страшно или некомфортно. Ей просто хотелось отплатить ему, по-настоящему отплатить, за то, что он так к ней добр. Наверное, ей даже хотелось, чтобы он ответил положительно. Скорее для собственного успокоения, но она точно знала, что готова дать ему очень многое. Хотя бы на пару часов. Хотя бы то, что она может ему дать.

Мужчина ответил, уверив ее в том, что уже все, что было нужно, она сделала. Это, конечно, было не то, что она ожидала, но он настолько спокойно это сказал, что ей даже не было почти не по себе. Но потом мужчина решил подвинуться и, если бы ноги держали ее лучше, она бы непременно ему помогла. Хотя бы в этом. Хотя бы так. А потом он сказал идти к нему. Завернувшись, правда, в его куртку, но к нему. Так иногда тоже бывает, если мужчине просто нравится раздевать. Медленно, со вкусом, наслаждаясь каждым неловким или, наоборот, требовательным прикосновением. Наслаждаясь реакцией женщины, которой должно быть хорошо.

Марокканка лишь чуть улыбнулась, даже смущенно опустив взгляд. Просто она уже и не думала, что получится вот так вот отплатить ему за доброту, но нет, он все же передумал. И от этого стало как-то даже легче. Показалось, что даже появились силы, которых раньше едва хватало, чтобы сидеть. Инайя сделала все так, как он ей сказал: завернулась в его куртку и села рядом, затаив дыхание в ожидании. Говорил он, правда, не так мягко и добро, как раньше, но мужчинам свойственно меняться, когда речь заходит об интимной близости. Просто потому что такова их натура и нет смысла искать иные оправдания. Но девушка пока что не осмеливалась нарушить молчание. Спросит, если совсем растеряется и не будет знать как лучше к нему подступиться. Но, опять же, в этом плане, потребности у них всегда почти одинаковые. Вопрос лишь в методах.