Ветры дуют не так, как хотят корабли

Если решила - надо делать. Так Мэйлин привыкла делать всегда и несмотря ни на что. Какая бы задача перед ней сне стояла. Пусть сейчас перед ней стояла всего лишь деревянная дверь, масштаба проблемы это не умаляло.

Приходить первой мужчине в комнату - высшая степень наглости и невоспитанности. Мэйлин была девушкой воспитанной, но, тем не менее, пришла первой. Крепко сжимая в кармане кулак с кулоном, крепко сжимая губы и зубы, чтобы не развернуться и не сбежать с места...ну почти что преступления. Необходимость разговора Мэйлин понимала со всей ответственностью, которой у нее было хоть отбавляй. Несмотря на то, что разговаривать не очень-то и хотелось. Или было просто страшно. И неуютно, потому что Мэй априори чувствовала себя виноватой перед Шалвой. И сейчас нужно было перед ним извиниться, и сделать это как можно более...более тактично, что ли?

В голове была целая сотня идея, как тактично начать разговор, и что тактично сказать, и как его тактично закончить, и что при этом тактично делать, причем с точностью до последнего тактичного шага и тактичного поворота головы. И до последнего Мэйлин была уверена, что у нее все пройдет по ее тактичному намеченному плану. Но стоило ей только постучаться в дверь комнаты грузина, как вся ее решительность столь же решительно и не менее тактично улетучилась в неизвестном направлении, оставив после себя в голове восхитительную, ничем не затуманенную и гулкую, но очень тактичную пустоту. И все заготовленные слова пропали. И движения - тоже. И только рука в кармане продолжала крепко сжимать кулон с чароитом. Хоть в чем-то была незыблемость этого мира.

Большинство важных событий в нашей жизни происходит неожиданно. Например наследство. Странное, кстати, событие, вроде бы и хорошо, а с другой стороны значит кто-то умер... Да и вообще, однозначных событий в мире практически и нет. Так что Шалва никогда и не пытался делить события, по крайней мере повседневные, на хорошие и плохие. Он просто принимал их как факт. Как факт он принял и стук в дверь, внезапно раздавшийся в тишине его комнаты и прервавший упражнения с кинжалом. Вообще то. чем он занимался было сложно назвать тренировкой, это был танец. Танец, призванный развивать гибкость и разогревать суставы. Танцевать так он привык с детства, иногда заменяя таким способом боевые тренировки. Впрочем на Кавказе проблем с поиском оппонента для боя никогда не было...

Разгорячённый, в одних штанах, сжимая в руке кинжал Шалва открыл дверь и обнаружил на пороге смущённую Мэй. Митнув кинжал обратно в комнату, воткнув его точнёхенько в оконную раму (Что бы не мешался ухаживать за леди), Щалва приветливо улыбнулся и пригласил Мэй в комнату, вопросительно подняв бровь. Отчего-то ему казалось что пришедшая к нему девушка пришла не просто так, а с каким-то важным делом. Ну что же, главное что вообще пришла, а не пошла делать своё важное дело в одиночку...

- Прывэт. Искрэнне рад тэбя выдэть у сэбя в гостах. Чай хочэшь?

Сбежать, да. Хорошая идея. Самая лучшая среди тех, что пронеслись в голове Мэйлин за то время, пока открывалась дверь, а ее взгляд упирался куда-то в область грудины мужчины. сначала она, собственно, не поняла, куда именно смотрит. только потом дошло, когда сильно сверху раздался мужской голос, такой знакомый, с таким знакомым и родным акцентом...

- Привет. Нет-нет, я ненадолго, - робко промямлила Мэй, суетливо проходя в комнату. Смотрела она теперь куда угодно, только не на Шалву, мучительно заливаясь румянцем стыда. Мужчина с голым торсом - это вам не это! Это, блин, целый мужчина с голым торсом. Конечно, Мэйлин один раз видела, как купается Джеймс, и тогда он был вообще в плавках, и тогда вообще чуть не умерла от стыда. Но то был Джеймс. А тут был Шалва! Который, на минуточку, не был Джеймсом ни на йоту. И в его полуобнаженном обществе Мэй чувствовала себя в высшей степени неуютно. С другой стороны - она же будущий врач, значит, и не такого насмотрится. Только вот мысли об этом почему-то совершенно не помогали.

- Я...я пришла извиниться, - и Мэй торопливо согнулась пополам в поясе, стоя прямо перед Шалвой. Она на самом деле была перед ним виновата. И ей было за это не просто стыдно, а еще и противно. От самой себя. Мэй сглотнула, уставившись в пол - да, вот именно туда она и будет смотреть на протяжении всего важного разговора. - Я должна вернуться в Пекин. 对不起

И так стояла, составляя прямой угол между ногами и полом, боясь разогнуться и взглянуть в глаза мужчине. У него полное право сейчас выставить ее за дверь, не слушая более объяснений. И он будет бесконечно прав - потому что она дала ему понять, что между ними возможно что-то большее, чем просто дружба. А сейчас так гнусно его подставляла.

Сказать что грузин удивился было нельзя. Он не удивился, он просто ничего не понял. То есть вообще. Слова, как и действия Мэйлин отказывались влетать в уши, фиксироваться глазами и оседать в мозгу. Совсем отказывались. То есть он понимал что девушка говорит важные вещи и делает странные поступки, но ему казалось что где-то что-то он не уловил. И первое, что он не уловил, была проблема. То есть, он вообще не понимал смысла трагедии. Но на всякий случай решил как-то наладить контакт с миром и Мэй.

- Ну вотзачэм мнэ кланатся, я что, кназь какой-ныбудь? И в чём ты выновата? Ну, еслы тэбэ надо в Пэкын, то езжай, надэюсь ты из-за этого нэ хочэшь со мной расстатьса? Или это ужэ всо, с канцамы, и мнэ нэльзя будэт тэбя навэщать?

Вот действительно, не замуж же она там выходит... А если да? Но не может же она его не любить? Тогда опять же нет особой проблемы, хотя... Она не говорила что любит... Так, не надо тут истерику устраивать!

Грузин осторожно прижал девушку к себе и сел на циновку, посадив Мэй рядом, а потом пошёл заваривать успокаивающий чай с душицей. Девушке явно надо было успокоится, нервы были не в порядке, для определения этого даже на ауру смотреть не надо было...

Не понимает - это Мэйлин уже определила, и ей не пришлось даже ради этого поднимать голову и смотреть на Шалву. Мужчины...И вот все-то им надо разжевывать, хотя сейчас Мэй хотелось только одного - бежать отсюда, бежать так быстро, как только можно, чтобы с визгом маленькой девочки спрятаться под подушку, укрыться одеялом, ведь тогда кажется, что вокруг нет ничего, и весь мир перестает существовать. Неприятно своими руками же рушить мосты, зная, что разбитое однажды никогда уж не станет целым, таким, как было прежде.

- Я надолго уеду, не на месяц и не на два. И я не знаю, вернусь ли когда-нибудь в монастырь, - слова приходилось мучительно соскребать со стенок восхитительного пустой черепной коробки. Мэйлин рвалась объяснить, а оттого еще сама больше запутывалась в том, что хотела сказать, и только все крепче сжимала кулак с зажатым в нем кулоном. Словно боялась - сейчас отпустит - и мир кувыркнется солнышком, встанет с ног на голову.

Мэйлин застыла на месте, почувствовав прикосновение мужских рук, а затем - горячего мужского тела. Кажется, она забыла, как нужно дышать, и что вообще дышать нужно, настолько это было неожиданно и...близко, что, кажется, сердце пропустило пару ударов от удивления, а потом заколотилось груди испуганной крохотной птахой. Но мгновение уже миновало, и девушка обнаружила себя сидящей на циновке.

- Словом, я пойму, если ты не захочешь дальше...со мной...- очень тихо, на грани слышимости, проговорила она, обращаясь скорее к подушке на полу в центре комнаты, чем к Шалве, готовящему чего-то травяное. Мэй сглотнула. Плохо получилось, надо все исправить. - Я имею в виду, если тебе понравится кто-то другой, то я это пойму и приму, как должное.

Шалве показалось что они говорят на разных языках. Потому что как расставание, пусть даже и долгое, а ведь он собирался приезжать и навещать Мэй, может как-то разрушить его к ней любовь? Или это ей так по жизни не везло? По мнению Шалвы любовь можно разрушить только предательством. Грузин немного грустно покачал головой и подхватив чашку с чаем сел рядом с девушкой. Протянув ей напиток он её слегка приобнял, и осторожно подняв голову Юн за подбородок. Твёрдо посмотрев в глаза девушке грузин с серьёзным выражением лица твёрдо произнёс:

- Нэ волнуйса, глупышка. Какая разныца насколко ты уедэшь? Мир клыном что ли сошёлся на этом монастыре? Я буду к тэбэ прыезжат, да и нэ нужна мнэ ныкакая другая. Вэдь я люблю тэбя.

Шалва осторожно поцеловал девушку и довольно прищурился, прямо как сытый кот мордой в миске со сметаной. Девушку он действительно любил и даже в мыслях не было что может понравиться кто-то ещё. Хотя пути Господни неисповедимы, но всё же... Вот ведь, надо это время не на страдание и сомнения тратить. а на общение между собой. Можно даже молча. Истинно любимым слова только мешают.

Неожиданности этого дня на этом не закончились. Сказать, что душа ускакала в пятки - ничего не сказать. Мэйлин оказалась попросту поймана в ловушку - в мужских руках - и что самое страшное - ей не хотелось искать из этой ловушки выход. И это было самым странным и неожиданным за этот вечер. Она судорожно хватанула воздух губами, будто задыхаясь. Как нужно дышать, она все еще помнила плохо.

- Любишь? - тихо, едва слышно, шепотом выдохнула девушка, чувствуя, как внутри у нее все холодеет. Но ведь еще так рано! Они совсем друг друга не знают! И она не была уверена, что тоже любит его. Хотя, если честно, Мэйлин вообще не знала, как нужно правильно любить и что при этом нужно чувствовать? Терять слова и робеть, краснеть, бледнеть в присутствии молодого человека? или наоборот, становиться смелой и безрассудной, брать инициативу в свои руки и делать так, как считаешь нужным? Или что?

И Мэйлин, даже воспитанная на романтических школьных японских дорамах и сто раз представляющая себе этот сладостный миг, когда мальчик (ну как мальчик - мужчина!) наконец признается ей в самом главном, сейчас совершенно растерялась. Ну правильно, одно дело выдумывать себе всякое, а другое - получить в реальности. Тем более впервые в жизни. Ей никто и никогда не признавался в любви. И уж тем более никто не целовал. Да и сама Мэйлин огромного опыта в этом не имела - опустим подробности знаменательного события в лазарете с участием Лю Яна.

И ей было...да, страшно. Страшно сейчас вот что-нибудь сказать не то, отчего все это может быть разрушено.

Шалва по-доброму рассмеялся, видя настолько сильное смущение девушки, а так же наблюдая через ауру смятение чувств. Смех был призван слегка разрядить обстановку, да и скрыть смущение самого грузина, в конце-концов он сильно волновался, да и держать в руках любимую девушку тоже весьма смущающее занятие. Хотя и приятное. До умопомрачения... шалва осторожно прижал Мэй ещё ближе и теснее к своей груди. Ему хотелось услышать как сильно бьётся её сердце, и желательно не от страха. Но он осторожничал, опасаясь спугнуть хрупкую птицу любовь. Хотя улыбаться как счастливому идиоту ему это не мешало.

- Конэчно люблю. Почэму бы и нэт? Как можно нэ любыт такую дэвушку как ты?

Внезапно вспомнилась народная мудрость о том, что все влюблённые слепы и глупы. Но кавказец был с этим не согласен. Что плохого в том, что бы считать своё девушку самой лучшей на свете, особенно если так оно и есть? А препятствия, неизбежно возникающие по жизни всегда можно решить, тем более если есть к чему стремиться...