Посадка на рейс Осло-Пекин закончена

В своих расчетах Ингвар не учел одного – разреженного горного воздуха. Сердце бешено колотилось где-то в горле, каждый вдох казался невообразимо огромным, способным разорвать легкие.
Но все это были мелочи – на фоне-то волнения и нервной дрожи.
Ингвар остановился ненадолго, перекинул тощую сумку на другое плечо и огляделся – белесая мгла отодвинулась ровно на те несколько километров дальше, что он успел пройти, но ничего, похожего на Храм, не открыла. Парень мысленно вздохнул – приходилось беречь дыхание – и зашагал дальше, переставляя ноги на автомате и силе упрямства.
Еще же не поздно повернуть. Можно спешно спуститься в деревню, на остаток мелочи в кармане позвонить домой, разрыдаться матери в трубку, признав, что был самым настоящим идиотом. На карточке остались деньги – как раз на пару дней погулять по Пекину и на билет обратно. Дома, наверное, уже распустились первые почки, и деревья ходят в светло-зеленом покрове, больше похожем на шлейф из дорогого шелка.
Под ноги попался камень, Ингвар, не раздумывая, пнул его в сторону, даже не замедлив шаг.
Глупо. Все глупо – что приезд сюда, что возвращение, но, по крайней мере, дома можно сойти с ума от загадок, а здесь есть шанс узнать новое.
Очень много нового – не об этом ли он мечтал последний год, валяясь на траве в городском парке и лениво пережевывая травинку за травинкой?
Голова кружилась от толпившихся мыслей, и парень попросту выкинул их из головы. Вокруг простирался великолепный вид гор – да, немного однообразный, но один гребень гор, голубизной проступавший сквозь туман, тревожил сердце и успокаивал душу. А этого норвежец и желал больше всего – спокойствия, которого не помнил очень давно.
Ингвар по привычке потянулся рукой к груди, сжал в пальцах коготь, царапнул по врезанной в материал руне, тихо улыбнулся, благоговейно кивнув. Ветер в отместку за остановку встрепал и без того неряшливо разбросанные по плечам волосы – перелет для них оказался тяжелым стрессом. Как и для всего остального Ингвара. Подумать только, тринадцать часов, чтобы пересечь мир, тринадцать часов на то, чтобы или успокоиться, или сойти с ума.
Парень, как всякий благоразумный северянин, предпочел первое. Довести себя до второго можно всегда, только вот пользы от этого никакой.
Он думал слишком глубоко, глядя не вокруг, а себе под ноги. Поэтому смутная тень проступивших сквозь мглу ворот оказалась сюрпризом всей его жизни.
Оставались считанные минуты до новой жизни.
Ингвар обернулся, но взгляд его не мог пронзить изгибы горных троп – ничего, кроме камня, за его спиной не осталось. А впереди изящно изогнутое дерево подпирало небо, доброжелательно приглашая войти. Но у парня словно разом исчезли все силы. Он оперся ладонями на камень – надпись на нем ни о чем юноше не сказала бы, не прочти он перевод на каком-то сайте. Смутное знание китайского в голове Ингвара имелось, но дальше чтения вывесок магазинов и приветствий не шло.
Норвежец глубоко вдохнул, пятерней взъерошил волосы, нервно передернул плечами.
«Ну же, не будь тряпкой!», - взвыла какая-то его часть, подпихнув парня вперед, к блестевшей в редких лучах солнца бронзе колокола. Ингвар сухо сглотнул и несильно, но уверенно толкнул тяжелое било. Мелодичный звон залил окрестности; внутри у парня что-то ухнуло, сердце упало в пропасть. Все было, как в том сне, слишком реально и правильно, и все же…
И все же, он предпочел заткнуть внутренние сомнения. Силы стремительно испарялись с каждым шагом – давало знать нервное напряжение и бессонный перелет. Ингвар вцепился побледневшими пальцами в ремешок сумки, врезавшийся в плечо, запрокинул голову. Смотреть вперед – ждать неизвестно чего. Смотреть вверх – видеть бледное небо, резные очертания гор и плавный изгиб перекладины, видеть что-то простое и одновременно видеть все.
Видеть спокойствие и возможность найти, наконец-то, деталь, которой так не хватало в механизме сердца.
Ингвар прислушался – где-то шуршал гравий дорожек. Через несколько мгновений показалась и смутно различимая фигура, приближавшаяся именно к нему, растерянному подростку со своими тараканами в голове.
Парень потер подбородок о плечо, шагнул вперед и скупым на эмоции от волнения и усталости голосом сухо поздоровался, надеясь изо всех сил, что ужасную помесь китайского с английским кто-нибудь, да поймет в этом месте.

«Иногда, ты мог бы думать чуть дальше, чем видеть перед собой» - Ровена никогда не кричала, но ее высокий спокойный голос был хуже любого крика. Хельмут во всяком случае предпочел бы, чтобы она кричала. Наверное потому, что на сказанное в запале проще забить и не думать. Он почувствовал практически облегчение, когда помахал рукой взлетающему из Лхасы самолету, вот только сказанные слова не захотели исчезать где-то в небесной глади. Они предпочли остаться с ним и возвращаться снова и снова, неприятным чувством шкрябая где-то внутри, сея сомнения и нашептывая вопросы, на которые он предпочел бы сейчас не отвечать.

Так что Хельмут был рад отвлечься, даже вот вызвался встречать нового ученика. О том, что это означало не просто вот так встретить и проводить до жилых корпусов, он задумался только тогда, когда тишину разорвал громкий и какой-то отчаянный звон колокола. Стоило спросить себя, во что же он все-таки ввязался, но пожалуй было уже поздно – ворота находились в пределах видимости.

- Guten Tag, - Хельмут не настолько хорошо владел китайским и английским, чтобы без труда разбирать их смесь, приправленную к тому же акцентом. Так что здороваться он предпочел на родном языке, вдруг в арсенале нового ученика окажется еще и немецкий? Все же ни китайский, ни английский не выглядели для него родными.

- Guten morgen, - на автомате выпалил Ингвар, выудивший из глубин памяти избитые во всевозможном кино прошлого века фразы.
И замолчал, сверля взглядом серый гравий возле самых кончиков покрытых такой же серой пылью кроссовок. Стоило предполагать подобный исход, и все же, Ингвар как-то несильно задумывался о таких мелочах. Проблемы дороги и сути происходящего занимали его много больше, чем невеликие со стороны, но очень острые в настоящем проблемы.
Его с головой накрыло тягучим и горьковатым, словно морская волна, ощущением собственной беспомощности и какой-то необъяснимой безысходности.
Точнее – усталости. Ну, добрался он досюда, понадеявшись, что собственные проблемы можно будет перевесить на плечи пока что чисто теоритически существующих наставников. Ну, вымотался, словно все расстояние от дома бежал на сверхзвуковой скорости…
А теперь-то что? Здравый смысл рявкал во всю луженную глотку что-то вроде: «Наигрался, пора и домой», но внутреннее воодушевление, светящееся последними крохами на дне груди, толкало вперед.
Парень резко вздернул подбородок, облизнул сухие губы, вздохнул и собрал все внимание с концентрацией на слабо-школьном знании английского. Надежда еще теплилась, а логика намекала: стоит убрать северный акцент с его раскатистыми «р» и любовью к протяжным гласным, и, быть может, местные боги смилуются над.
- I am Ingvar, from Oslo, - норвежец внимательно вглядывался в лицо собеседника. Не появится ли где тень смутного понимания? Было бы здорово, позови он переводчика. Но нет. Голос окончательно надломился, окрасившись безнадежными нотками усталости. – I need your help.*
Он снова уставился вниз, колупнув пыль. Камешек, бело-черный, словно легендарный Инь-Ян, покатился вниз – сначала очень медленно, потом чуть быстрее, потом и вовсе затерялся в куче таких же камней. Тихий мелодичный шорох заполнил тишину, изгнал ее прочь из мира, но не из мыслей и чувств северянина.
Он не любил шторм, гром и бурю. Но штиль, ленивое марево и утомительно тянувшиеся минуты ненавидел еще больше, искренне предпочитая сопротивляться (или ломаться, бывало разное), чем плыть по течению, одуревая от собственной беспомощности.
Сейчас был именно такой момент. Все могли решить секунды: оставаться или нет, принимать что-то новое, или из-за спины смотреть, как удаляется резной профиль храма за грядой гор.
Только вот в душе Ингвар уже знал ответ. Оставалось понять, совпадает ли его желание со мнением остальных.
*Я Ингвар, из Осло. Мне нужна Ваша помощь.

Надеяться на то, что судьба преподнесет такой роскошный подарок, в виде ученика, с которым не нужно будет ломать мозг и перестраиваться на чужую речь, не стоило. Особенно Хельмуту с его феноменальной везучестью, но попытка не пытка. Даже если она, как в данном случае, была заранее обречена на неудачу.

Кунц терпеливо ждал, пока новый ученик соберется с мыслями, справится с волнением и что-нибудь сделает. Например представится. Или повернется и сбежит, испугавшись первой же трудности? Хотя последнее было бы глупо: проделать такой путь, чтобы повернуть обратно.

- My name is Hellmuth*, - английским Хельмут владел на том необходимом уровне, который требовался, чтобы объяснить чрезмерно активным туристам технику безопасности при подъеме в горы, а особо одаренным - что трогать страховочные тросы – плохая идея, даже если очень хочется выложить в Инстаграм крутое фото. Но знать что-то не значит любить этим пользоваться. И с английской речью у него именно так и обстояло дело, даже китайский не вызывал такого инстинктивного неприятия.

- Here every can find the necessary help**, - в этом Хельмуту довелось убедиться на собственном опыте. И на качество оказанной помощи жаловаться не приходилось. К тому же, как он успел для себя уяснить, если парень сюда пришел, значит ему действительно нужно было сюда попасть.

Дальнейшее можно было объяснить двумя вариантами: невероятным везением или снисходительностью высших сил на выбор.
Хельмут. Звучит слишком странно, чтобы не обращать внимание; но за день он заострял его так часто, что, верно, оно серьезно притупилось, сточив по пути и остатки любопытства.
Утро, перекатывавшееся в день, вступало в свои права, щедрыми лучами разрывало покров тумана, оголяя все больше деталей - резные узоры ворот, серебристые извивы троп в горной породе, зеленые ковры плантаций и, самое главное, стремительно-тонкий, почти танцующий силуэт Храма.
Отчего-то на сердце стало теплее и легче, и каждое слово перестало скрести горло каменным крошевом.
Ингвар мысленно выдохнул, чуть расслабился - пальцы уже не стремились порвать ремешок сумки в клочки, а спина перестала казаться доской из-за неожиданно вспомнившей о себе осанке. Парень привычно сунул руки в карманы, заметно ссутулившись, переварил услышанное и задумался.
Со стороны это заняло вряд ли больше десятка секунд, но внутри у него промелькнуло столько мыслей, что хватило бы главу философского трактата, и даже не одну.
Что, черт возьми, дальше? Объяснить, в чем проблема? Попросить встречи с кем-то главным? Вроде бы, отсылать далеко не собираются, и ладно.
Из всех идей глупее выглядела первая. "Понимаете,все, вообще-то, хорошо, но я как бы на самом деле медведь. И мне ничего не понятно. Это же нормально, да?"
От таких мыслей кончики губ невольно растянулись в слабой улыбке. Норвежец все де спохватился, что это невежливо, и стер ее с лица, как неровную линию в альбоме. И первой фразой перечеркнул, сделав первый по-настоящему важный шаг вперед, собственную раковину и клетку.
- Мне сказали, здесь учат тому, чему не учат нигде.
Полуутверждение-полувопрос, за который можно уцепиться, как за спасительную ветку, и медленно-медленно тянуться вверх, выворачивая накопленное неделями - сомнения, страхи и надежды - на обсуждение.
Наверное, именно так выглядит и пахнет безысходность: пылью на стоптанных, переминающихся кроссовках.
- И я хочу научиться.
Ингвар ошалел от собственной смелости. Всему виной, скорее всего, горный воздух; и конечно же, никакого внутреннего голоса не существует.
Да, это только воздух четырех километров свободы над уровнем человеческой суеты, который за семнадцать лет может надоесть хуже зубовного скрежета.
- Мне нужна помощь, чтобы понять, что происходит во мне и вокруг

Парень ощутимо перестал волноваться. Это Хельмут чуял каким-то подсознательным звериным чутьем, что видимо досталось ему от второй ипостаси. Видимо, очень опасался быть непонятым или еще чего-то, о чем трудно было догадаться вот так сходу, не зная о человеке ничего.
- Нет, понимать женщин тут не учат, - совершенно серьезно открестился Кунц от владения самым тайным знанием из всех. Всему остальному можно где-то обучиться и отправляться для этого в тибетскую глушь совершенно не обязательно. Но возраст и романтика требуют извилистых путей и нестандартных решений.
- Но, если уж сумел сюда добраться, значит здесь находится то, что ты ищешь, - так ему по крайней мере говорили. К тому же, на предсказателей монастыря можно было положиться – раз уж сказали, что нужно встретить нового ученика, значит Ингвару были нужны именно те знания, что могли дать ему в Линь Ян Шо.
- Идем, - стоять в воротах и разводить беседы на философские темы было как-то не очень удобно.
- Ты хочешь есть? – учитывая ранее время, вряд ли Ингвар сегодня успел позавтракать. Если конечно не вышел из деревни еще затемно. В любом случае ему как наставнику стоило проявить какую-то заботу о будущем ученике. А потом можно будет выяснять, чему его вообще учить требуется.

Ингвар засмеялся. Несильно громко и уверенно - ярких эмоций парень остерегался - но вполне прилично для человека, для которого еще час назад неопределенность казалась больше любых вселенных.
В том числе и женских, если верить собеседнику - даже отец периодически отказывался от споров, бурчал что-то насчет женско-гуманитарной логики, с сожалением бросал взгляд на стопки книг на столе сына и, махнув рукой, уходил в дальние дали собственного мира.
Нет, ничего подобного в его планах и даже мыслях не было; да и стоит ли серьезно воспринимать шутку, которая в буквальном смысле спасла ситуацию? Стояли бы, как две сосны на холме, окружённые неловким молчанием.
- Не стану отказываться, - почти виновато пожав плечами, душой Ингвар целиком принял предложение. Нервы брали свое тошнотой, головокружением и апатией; он как-то и не думал, что о еде стоит вспоминать вовремя, а не раз в сутки в лучшем случае.
Он тряхнул головой, отбросив непослушные пряди со лба, поправил сумку на плече. Тихо звякнул, столкнувшись с чем-то твердым, стеклянный шар; от звука этого хотелось выть и вешаться, но норвежец затолкал уже порядком надоевшие эмоции поглубже, предпочтя им попытку заранее продумать дальнейший разговор. Рано или поздно придется объяснять, что, собственно, не так; а он и на родном-то языке сформулировать это может с трудом. Особенно, сны, после которых мир кажется серым и каким-то не до конца воплотившимся, словно клепал его не профессионал, а подмастерье-недоучка.
- Последний раз я ел в самолете.
"Если, конечно, это можно назвать едой", - мысленно фыркнул северянин. Каждый отвоеванный у серенько окрашенных эмоций давался все легче. А может, он просто устал сомневаться и напрягаться по каждому поводу; в конце концов, сюда он приехал учиться в первую очередь спокойствию и единению с миром.
Так почему бы не начать прямо сейчас, по пути от ворот до внутренностей монастыря, таким знакомым по снам и картинкам, но таким непохожим на них ни звуками, ни запахами?

В самолете? Хельмут мысленно подсчитал, когда это могло быть. Если самолет был тот, что из Пекина в Лхасу – то еще ничего, а вот если пекинский, то ситуация выходила довольно печальной. Хотя голод мог объяснить и общее состояние Ингвара – недоедание в нагрузку к стрессу и усталости после перелета и не такое воздействие оказать может. В любом случае парня стоило срочно кормить, определять отдыхать, а потом уже серьезные разговоры разговаривать.
- Тогда идем в столовую, - Хельмут развернулся и пошел вглубь монастыря, - Запоминай. Это главный Храм, - не заметить двухэтажное здание было чрезвычайно трудно, но мужчина все же счел нужным обратить внимание ученика на один из основных ориентиров монастыря. Его лично это здание не раз спасло по началу от перспективы заблудиться на довольно обширной территории.

От Храма Будды Кунц стал забирать вправо, направляясь к ручью и видневшимися за ним жилым корпусам.
- Среди учеников монастыря много европейцев, большинство из них худо-бедно говорит по-английски, так что особых проблем с пониманием возникнуть не должно, - молчание у них обоих выходило каким-то похоронным, так что лучше было заполнить его полезной информацией. Не факт, что Ингвар многое из сказанного запомнит, но что-то отложится точно.
- Но я бы рекомендовал учить китайский. Все же это основной язык общения здесь и на нем говорят все. Плюс большинство книг написаны именно иероглифами, - сам Кунц по-китайски не читал, хотя и честно предпринимал попытки научится, правда удачными их назвать было нельзя. Видимо в голове у него что-то было не так устроено.

Ингвар вертел головой, пытаясь успеть одновременно запомнить рассказанное, сопоставить с собственными впечатлениями и просто впитать в себя это полный событий и деталей день.
Мир вокруг казался сказочным. Конечно, все дело в сравнениях – ничего похожего в реальной жизни норвежец не имел даже шанса наблюдать – но воображение уже дорисовывало недостающие детали, превращая просто уединенную обитель в самый настоящий мир иных законов.
Молчание казалось ему благом. Слой звуков раскрывался, один за другим – чем дольше парень привыкал к тишине, тем менее она ей казалась. Выплывали из пелены птичьи трели, утренне-звонкие, журчал вдалеке ручей, перекатываясь по камням и звонко хохоча, шелестел ветер, изредка подхватывая своим порывом качавшиеся ветви и начиная с ними еще более забавную игру.
Храм проступал сквозь камни и деревья, как проросший цветок в гуще травы. Вплетенный в симфонию окружавших гор, приземистый и одновременно поразительно светлый, как замерший в танце на несколько мгновений, чтобы отдохнуть, но неожиданно обратившийся из живого в дерево и камень.
Но, как свойственно любому волшебству, и это закончилось. Ингвар потер переносицу, прикинув, что обязательно вернется сюда, чуть позже, конечно, чтобы побродить. И неплохо бы найти карту.
- Я учил китайский, - вздохнул норвежец, стоило храму скрыться в своей раковине пейзажа за их спинами. – Но с разговорным акцент мешает. Читать легче.
Акцент мешал и в английском; с учетом же, что эти языки почти родственны, можно было прикинуть, как парню «повезло» в попытках освоить восточную тарабарщину.
А идея эта пришла давным-давно, еще в счастливые времена обычной увлеченности культурой, до того, как способности прорвали оболочку, выбравшись наружу и перевернув его мир не то что с ног на голову – наизнанку. Научиться ходить на руках вполне реально, а вот можно ли сбивать о земную твердь голое мясо? Вряд ли.
Ингвар прислушался к хрусту гравия под ногами; через несколько шагов до него долетел и сладковатый дым, явно имеющий отношение к работе кухни, столовой или как здесь подобное место называют. Тонкие ноздри трепетнули, чутко реагируя на происходящее, сам парень, философски относившийся к проблемам мирского плана, чуть ускорил шаг, подстраиваясь под уверенную поступь собеседника.
Тут в голову его взбрела довольно любопытная мысль. Если верить огромной куче слухов, приход каждого из учеников в монастыре обычно предсказан. А значит…
- Можно спросить? – осторожно поинтересовался Ингвар. – Вы меня просто встретили или стали наставником?

- Это хорошо, - Хельмут одобрительно кивнул и перешел на китайский. Язык этот он немного знал и до своего попадания в Линь Ян Шо, но здесь свои знания хорошо подтянул. Все-таки живую практику с носителями языка ничего не заменит. Так что на путунхуа, несмотря на свое европейское происхождение, мужчина говорил относительно свободно. Вот только в голове фразы в начале строил на родном языке, а потом уже мысленно переводил и озвучивал. Поэтому и говорил неторопливо и с заметными паузами.
Они миновали ручей и приблизились к жилым корпусам, за которыми и находилось здание столовой.

- Здесь живут ученики, а там, - он махнул рукой в нужном направлении, - корпус мастеров. Рядом лазарет. А вот собственно и столовая, - это здание трудно было спутать с каким-нибудь другим из-за вкусных запахов, что ощущались буквально с порога. Завтрак уже закончился, но дежурные всегда готовили с небольшим запасом на проспавших и таких вот ранних гостей.
- Кормят три раза в день официально, а так можно прийти в любое время и что-нибудь найти. Только разогревать и готовить придется самостоятельно. Кстати, готовка и уборка столовой входят в обязанности учеников монастыря, - продолжил Хельмут разъяснять местные порядки.

В столовой было довольно тихо, только из кухни доносилось шуршание и позвякивание - дежурные еще не закончили мытье посуды.
- Присаживайся, куда тебе удобно, - пока Ингвар выбирал себе место, Хельмут зашел на кухню, интересуясь попутно, осталось ли что-нибудь от завтрака и можно ли это куда-нибудь положить и отнести в зал.

На кухне обнаружился неизменный рис, на этот раз в виде каких-то шариков, политых соусом. Утро, день ли, вечер - этот продукт сопровождал практически любую трапезу. К рису добавилось нечто мясное, судя по запаху - курица. Вегетарианцем Хельмут не было, и мясо считал обязательным компонентом любого приема пищи. Разжившись подносом, он поставил на него тарелку с едой и чайничек местного чая с двумя чашками и вернулся в зал к ожидающему его Ингвару. Поставив все это на стол, мужчина сходил на кухню за столовыми приборами, о которых попросту забыл, взял палочки и, практически с боем добыв ложку (все-таки далеко не факт, что человек, приехавший из Осло умеет пользоваться палочками), наконец смог спокойно сесть за стол и налить себе чай. Не то чтобы очень хотелось пить, но все-таки есть, когда кто-то на тебя попросту смотрит и ничего более не делает может быть не комфортным. А так он вроде бы тоже поучаствовал в трапезе, пусть и самым формальным образом.

- Спрашивай, - щедро разрешил Хельмут, - только есть при этом не забывай, - на вопросы ответить ему было совершенно не сложно.
- Получается, что наставником, раз встретил, - система назначения наставников ученикам для него оставалась загадочной и непонятной. Временами Хельмут подозревал, что наставником назначается тот, кто первым попался на глаза настоятелю и прорицателя в нужный момент. Хотя может быть так он думал совершенно зря и на деле имела место быть сложная процедура расчетов с учетом положения звезд в момент рождения претендентов. Гадать можно было бесконечно, а спросить все было не с руки.
- Чему бы ты хотел здесь научиться? - Хельмут хотел сразу разобраться с тем, чему сможет научить сам, а для чего придется просить кого-нибудь другого.

Ингвар только и успевал, что кивать, рассматривать контуры зданий и фильтровать самый настоящий поток вопросов.
С переходом на китайский эта проблема решилась сама собой – язык он знал похуже, и половину мучавших его идей попросту оставил на потом, когда уровень языка прилично возрастет. И пусть было неудобно, так было правильно; сами слова и звуки, казалось, брали начало из скалистых земель на краю мира. Так зачем нарушать устоявшуюся гармонию?
Парень нерешительно потоптался на пороге столовой, и, пока Хельмут ходил разведкой к поварам, примостился на первый попавшийся под руку стол. Тихо улыбаясь, провел ладонью по отполированной до зеркальной глади столешнице, принюхался, пытаясь вычленить знакомые запахи. Явно курица и шафран, быть может, что-то еще знакомое не по названию, а по ощущению.
Собеседник вернулся быстро – норвежец толком и не успел разобрать произошедшее по полочкам, хотя и страдал любовью к подобному занятию. Он покосился на ложку, смутно припомнив, зачем она вообще нужна: такая деталь, как палочки, его не напрягала вовсе. Просвещенная Европа настолько увлеклась модными суши, что лишь крайне отсталый или самобытный человек от Греции и до Норвегии не разбирался в том, как держать это приспособление для пыток – или уникальный элемент культуры. Это как посмотреть.
- Спасибо. Можно сказать, меня спасли, - уголки губ дернулись в улыбке, но почти сразу угасли. Слишком много эмоций за день, и рамки между ними стирались все больше.
Ингвар осторожно потыкал рисовый шарик, убедился, что тот разваливаться на крошки не собирался, и, краем глаза наблюдая за жизнедеятельностью кухни, занялся едой. Первые несколько кусков, пусть и показались странными, организм принял как хозяйский дар весьма благосклонно, а дальше, стоило завязаться разговору, парень и вовсе забыл о еде, изредка автоматически что-то жуя в пределах следования поставленным условиям.
Наставник, значит. Парень ничего против не имел – наоборот, сам факт, что даже такие вещи уже определены, не мог мешать жизни. Каждая деталь позволяла все глубже забросить якорь, и норвежец этому только радовался. Внутри, конечно, и едва заметно даже для себя.
- Всему, для чего окажусь годен, - медленно, подбирая каждое слово, словно бусину для низки, постарался объяснить парень. Трудно было понять самому – от больших амбиций такой ответ, искреннего незнания или жажды до знаний. Получалась, в общем, какая-то гремучая смесь, отдававшая льдом в горле и жаром под сердцем.
- Я разбираюсь в… М… Рунах, - нужный аналог в китайском так и не нашелся, и Ингвар обошелся английским словом. – Еще сны странные.
Он задумался в попытке объяснить сразу и понятно. Потянулся за горячей чашкой, погрел ладони, упрямо сверля взглядом чайную гладь, словно в таинственной зеленоватой жиже прятался ответ на все вопросы. Ингвар сделал глоток, ожегший горло терпким жаром, словно растопившем комок слов, и продолжил.
- Мне кажется, я не совсем человек, - в упорно лезло знакомое с детских сказок определение «оборотень», но торопиться с выводами Ингвар пока не хотел.
- В некотором роде, я медведь. Хочу понять, что это, и как сделать, чтобы не навредить остальным.

Хельмут видимо был очень отсталым человеком, потому как для него палочки до сих пор представляли определенную проблему, во всяком случае он до сих пор считал ложку лучшим из возможных столовых приборов, а способность есть этими палочками рассыпчатый рис – и вовсе особо хитрым шаманством, покруче всей остальной магии вместе взятой.
Руны и сны на первый взгляд от Хельмута были бесконечно далеки – о первых он знал в принципе только то, что они есть. Здесь бы можно было пожалеть о том, что Ровена отбыла в Берлин, вот уж кто в рунах разбирался хорошо, но Кунцу было бы жалко отдавать Ингвара ей на растерзание. Лучше уж поговорить с Шэн Бо, или поискать еще какого-нибудь мастера по данной дисциплине, хотя никто в голову вот так сразу и не шел. Насчет снов же выводы делать пока было рано, стоило подождать, пока ученик выразится более понятно.

- Это бывает, - успокаивающе ответил Хельмут на признание, которое в другом месте и при других обстоятельствах вполне могло служить поводом к вызову санитаров, - Здесь все через одного кто-нибудь еще. Кошки, собаки, волки. Медведь тоже точно есть, - пожалуй в какой-нибудь суровой жизненной ситуации Линь Ян Шо мог зарабатывать деньги на показ зверинца из своих обитателей. Такого количества экзотики, да еще вполне себе дрессированной точно не было больше нигде в мире.

- Со второй сущностью я тебе могу помочь разобраться, - Хельмут сделал глоток из чашки и поставил ее обратно на стол. Местный чай обладал кучей каких-то особо полезных свойств, но был все же на его вкус слишком необычным. Такого много не выпьешь. И вообще следовало в Лхасе купить банку обычного кофе себе на радость.

Мир медленно и неотвратимо шатался, словно у судьбы не было иных занятий, кроме как поднимать огромную бурю. Хельмут говорил так спокойно и уверенно о тех вещах, даже мысли о которых Ингвар иногда старательно гнал.
Трудно верить в чудеса и магию, если отец - физик, пропитанный наукой до костей, и вместо сказок на ночь приходилось выслушивать лекции по строению атома и гравитации.
Сейчас, конечно, большей мутью казалась сама наука, и все же было непривычно думать о знакомых вещах в непривычном ключе. Почти тоже самое, что пытаться думать на ином языке - вместо формальной логики полное доверие своим эмоциям и предчувствиям.
Ингвар обвел край стакана пальцем, с таким же задумчивым видом глотнул, с изумлением осознав, каким должен быть настоящий чай, а не та бурда их пакетиков. Терпко, горько и необъяснимо привлекательно.
- Хотелось бы верить, что нормально, - выдавил из себя, наконец, Ларсен, покатал на языке послевкусие чайного листа напополам с привкусом слов, размышляя и облекая мысли в оболочку формы. - Спасибо, что возьметесь за это.
Получилось немного смущенно. Но не объяснять же, что дело в предчувствии и смутном ощущении, созданном первым знакомством на новом месте?
И в конце концов, это правильно, что самому важному будет учить куратор. Наверное.
Ингвар уже ни в чем не был уверен. Сказали бы, что Земля плоская - он и это бы принял за чистую монету не в силах спорить с деталями.
- А занятия проходят по какой-то системе и расписанию? Или от учителя зависит?

Трудно ли верить в чудеса, когда ты чувствуешь, что вот сейчас, еще секунда – и ты сорвешься в бездну, а дотянуться до веревки нет никакой возможности? Не хватает каких-то проклятых сантиметров, а потом, когда надежда уже совсем умирает и не остается ничего, кроме отчаянной жажды жить, веревка сама оказывается в ладони? Трудно ли верить в магию, когда каждую ночь на свободу рвется кто-то другой, когда под лапами хрустит снег, а Луна кажется такой близкой и до невозможности родной? Когда ты оглядываешься, а все, что видишь за спиной – это цепочка волчьих следов? Трудно ли верить в магию, когда сегодня ты не знаешь, доживешь ли до завтрашнего утра и думаешь только о том, что крови тут как-то слишком много, а буквально через день уже не находишь и шрама? Чтобы не осталось там, за чертой реального мира, здесь, в Линь Ян Шо Хельмут, верил в чудеса и магию больше, чем верил в реальность. Монастырь просто не оставлял другой возможности, издеваясь и подкидывая чудеса на каждом шагу – как не поверить, когда падающая с небес птица у самой земли оборачивается человеком и пригладив волосы идет в столовую завтракать? Или когда проходя мимо тренировочной площадки ты видишь, как ученики бросают в мишень не ножи или кунаи, а самые настоящие сгустки пламени?

- Поверишь, - Хельмут как-то невесело улыбается, - Посетишь пару занятий и сразу поймешь – невозможного просто нет, а все, что казалось нормальным там, - он мотнул головой куда-то в пустоту, - совершенно не соответствует понятиям о нормальном здесь.

- Общего расписания нет. Все обучение строится на индивидуальном подходе. То есть ты сам определяешь, что ты будешь изучать, в каком объеме и как интенсивно. Мастера проводят общие занятия, на которые ты можешь прийти. О них обычно сообщают заранее. Или ты можешь попросить кого-нибудь из мастеров провести для тебя индивидуальное занятие по той или иной дисциплине. Есть еще такая система – мастера выдают задания для самостоятельного освоения. Мастер-классы называется. Никто заставлять и убеждать тебя учиться не будет. Каждый сам решает, что же он хочет получить. И прилагает для этого усилия.