Линь Ян Шо
{{flash.message}}

Фотография

Сообщений: 2
АвторПост
Обитатель
08.03.2012 03:45

«Ты помнишь ее?» - этот вопрос не давал ему покоя. Холодная улица, чужие, совершенно чужие дома и люди. Он пытался сосредоточиться, уже сидя в машине, и лицо было повернуто к окну, но… пустые глаза по памяти рисовали перед собой фотографию.
«Ты же помнишь ее?» - его лоб морщился, но старания были тщетны. Эти эмоции, эти чувства чего-то родного и знакомого: она всплывала в далеких фантазиях образами, но это не было что-то яркое. Как будто касаясь краем, оно задевало ниточки чего-то важного, чего-то, лежащего на поверхности, но так далеко, что он не мог прикоснуться.
Двер просто знал, что это – путь. Единственный след, оставленный его воспоминаниями, и он – единственно важный. А значит, волк должен идти.
Преследуя ее, выслеживая, возможно, так же, как раньше – он не помнил, что уже напугал ее этим. Он не помнил родителей, не помнил свою семью, не помнил, как сделал Оливии ребенка и кто она такая. Но его поставили перед фактом – и он принял это. А теперь… а теперь он нашел единственное, что осталось нетронутым в его памяти. Настолько значимое, что он не смог полностью забыть.
Но кто она? И… помнит ли он ее на самом деле?
- Эй… - это был отчаянный поступок человека, потерявшего свое прошлое. Она могла быть… продавщицей из булочной, завернувшей ему пирожок когда-то давным-давно и даже не запомнившей его лицо. А он запомнил. И боже, сколько смотрел на эту фотографию, как вглядывался в лица незнакомых прохожих, и возможно, знал каждую ее морщинку, черточку, лучик лучше нее самой. Лучше всего, что знал о своей жизни. Он знал ее. Это было важно. Но он не понимал почему он ее не помнит.
- Эй, останови машину! – такси ударило по тормозам, водитель начал искать место парковки, но Двер дернул его за плечо, пихая купюры. Он уже увидел ее. Он нашел. Она была старше, и… это была дама с собачкой.

"Ходят слухи о беспощадной твари..."
- Меня никто не видел. (с)
Обитатель
08.03.2012 04:21

Иногда жизнь вдруг перестает казаться тупиковой, начинает виднеться какой-то свет в конце тоннеля. И нет, я не о том свете, что должен быть виден в преддверии смерти. Я о том свете, который, будто какой-то божественный ночник, вдруг рассекает лучами непроглядную тьму твоей жизни, давая призрачную надежду, а после оборачивается солнечными лучами, яркими, теплыми, но не обжигающими, а согревающими. В современном мире мало кто верит в этот свет, еще меньше тех, кто видят его. Но откуда-то берется целая толпа тех, кто обманывается или обманывает других тем, что в их жизни есть какое-то божественное покровительство, теплая ладонь Господа, прикрывающая от непогоды мирского существования. И с Хизер было так же. Она всегда обманывалась, видела будущее там, где его по определению не могло быть, грезила собственной свободой тогда, когда уже, будто певчая птичка, покачивающаяся на жердочке, была заперта в клетке тяжелых взаимоотношений. Будучи и сама натурой не самой простой, она, наверное, интуитивно искала человека еще сложнее и непостояннее, чем она сама, и раз за разом с воодушевлением и громкими песнями шла в капканы, намереваясь найти там свое счастье, маленький остров спокойствия и размеренности. А это, конечно же, было попросту невозможно. Вот она и обманывалась, прижимаясь холодными ночами то к спине Кэльвина, натуры буйной, дикой, непостоянной и властной; то нежась в руках Двера, собственника, человека асоциального, ревнивого, и, в конце концов, просто опасного. Англичанке нравилось ходить по лезвию ножа, закрыв глаза, расправив руки, улыбаться своему неустойчивому положению и, по-простому, просто плевать в лицо явной опасности, отказываясь соглашаться с самим фактом ее существования. Взросление затянулось, материнство тяготило одиночеством, и, насколько бы она ни любила Малькольма, отдаваясь ему больше, чем тому было нужно, все же принимала его бременем, не отдавая себе в этом отчет. Второй ребенок, ребенок Двера, тогда показался приговором - мужчина никогда не примет чужого ребенка, и Хизер готова была уже бросаться в колодец одинокого существования ради детей, отказываясь от небезразличного ей человека, а сейчас... Впрочем, что рассказывать? Все и так понятно.

- Ганс, стой! - мурлыкнула она собаке тихо и ласково, а доберман врос в землю так, будто она входит в комплект. - Милый, - вслед удаляющемуся Дину, - и смесь не забудь, дома почти закончилась!

Какого черта они вдруг сами пошли в магазин, Эшфорд не понимала. Точнее, догадывалась - Дин... тьфу ты, пора бы уже отвыкнуть за такое время. Майкл был из более простых людей, чем она, и привык, видимо, ходить за покупками сам, его, скорее всего, просто тяготило быть тем, кем его заставляла быть Хизер. Да, не привыкла она к подобному, не привыкла... На улице была удивительная погода, небольшой ветерок и... солнце. В Лондоне! Яркое такое, нежное, золотистыми каплями опускающееся на ресницы и заставляющее улыбаться. И блондинка улыбалась, подставляя лицо этому солнцу, когда сзади раздался невежливый оклик. Она обернулась, чтобы отчитать грубияна:

- Молодой чело... - она запнулась, спадая с лица, вдруг в панике сузился зрачок, дрогнули улыбающиеся губы. Он. Как? Она ведь слышала все. Там амнезия, он не помнит, кто она, просто не может помнить! Неужели?.. снова? - ...век. Не подходи ко мне! - Хизер посерела, подтягивая перед собой собаку и вставая за нее, будто за рыцаря. - Не подходи, Пэйн! Я стравлю на тебя собаку!