Сверху вниз, наискосок

Ну вот и брысь. Ага, давайте, все давайте! Все и разом - колотите его, гоняйте, орите, ругайте, говорите, какой он хам, как не умеет себя вести, какой он неправильный и не такой, как вы сами, господа взрослые. Руслик больше уже не мог. Даже на это сил не осталось. Кричать, доказывать что-то всем этим швабрам, которые смотрели на него, как на плесень. Да он и не понимал своим детским умишком полностью всего происходящего. Не только здесь в эту минуту, а вообще в его жизни. В детском саду его клевали и только жаловались матери, что вести себя не умеет, пошел в школу - еще хуже. Приехал в Китай - снова всё не так, а теперь и тут... Все. Все его ненавидели. Всегда, всю жизнь он кому-то мешал. Одним отдыхать на работе, когда затевал шумные игры в группе детсадовцев, другим отдыхать после работы - как дома, третьим спокойно, не напрягаясь, вести уроки - как в школе, в Китае - одним своим присутствием, потому что стал пятым ребенком в семье, и наконец здесь, в монастыре, - тем, что остался десятилетним мальчиком, а не превратился в одночасье во взрослого организованного человека с высокой сознательностью... В общем, Данзас мешал всем.
Взрослые люди в такие минуты совершают необдуманные поступки - глотают горсти таблеток, вскрывают вены, прыгают с мостов. Но, слава Богам, Руслан был еще ребенком. И в 10 лет суицидальные мысли никого еще не посещают. Дети боятся смерти и всего, что с ней связано. Однако... есть другой опасный момент в их психике, подвергающий в подобные моменты жизнь ребенка не меньшему риску. Отсутствие жизненного опыта. Попробуйте в 10 лет объяснить мальчику, что нельзя лезть на гнилое и полузасохшее дерево. Над вами посмеются так, словно вы последний трус. Попробуйте объяснить, что нельзя лазать по двускатным крышам и забираться на стройки. Что катание на лесенке троллейбуса - опасно, что это может кончиться травмами. Ребенок, даже если попадал в больницу с переломами - не знает, как они будут болеть спустя 20, 30, 40 лет. На нем все заживает. И ничего снова не болит. А раз так - тормоза придумали трусы. Вот потому каждый год сотни детей и гибнут на всех этих стройках, в подвалах, старых шахтах, теряются в лесах, получают тяжелые увечья, играя с огнем и взрывчатыми веществами, которые удается найти. И Руслан не был исключением.
Это брысь стало последней каплей в море. Со стороны могло даже показаться, что мальчишка действительно испугался и сорвался бегом - выполнять, что сказали, чтобы не навлечь на себя еще большего гнева. Но если бы все было так просто.
Он даже не обернулся. Он... даже не удостоил последнюю из своих обидчиц взглядом. Все эти плохой, чудной, ненормальный, дурак, придурок, дрянь, мерзавец, скотина, хулиган, бездарь, балбес, кретин, хам, - всё всплыло в одну секунду. Он уйдет. Он исчезнет, раз всем так мешает. Впервые в жизни Руслан почувствовал себя настолько усталым и разбитым, что даже слова не вставил, что даже не возразил - не было у него на это сил. Как был, в одном ботинке, весь в краске, которая уже начала застывать, без шапки, в расстегнутой куртке - он кинулся вон. Руслан никого не видел, ничего не слышал, ни о чем не думал. И даже не чувствовал, что нога в носке сразу стала мокрой. Что грязь липнет к ней. Жилые корпуса остались позади, вот и парк, но Руслик не остановился, казалось, мальчишка только еще прибавил скорости. Мир перестал существовать и теперь наполнился только одним чувством - обидой на всех и вся. И не было для Руслика сейчас ни единого человека на свете, который был бы ни в чем перед ним не виноват.

---->>>Озеро

Она хотела, чтобы загорелся мальчик. Но получилось совсем по-другому... Из-за того, как было горячо в груди, с трудом можно было различить, как горячо коже. Потом начал подниматься дымок и девочка, испуганная, не сообразила по началу, что может потушить сама себя или же сделать кожу невосприимчивой к жару. Она взвизгнула, попятилась, ожесточенно заработала руками, пытаясь сбить пламя. Яркое, горячее пламя, на спине, перекинувшееся на волосы и ползущее всё выше внушало какой-то животный страх. Из-за него мысль о том, чтобы затушить пламя способностями подоспела слишком поздно. Когда огонь был потушен, у девочки часть спину между лопатками и ладони были покрыты волдырями от ожогов. Да уж, отомстила, так отомстила...

Ей всё еще было горячо в груди, ожоги нестерпимо жгло и единственное желание возникало в голове - пусть кто-нибудь утешит. Слезы, наконец-то, нашли выход и ребенок громко зарыдал. Ей было обидно за себя, потому что всё могло бы быть по-другому, если бы Руслан не пришел. Было жалко себя, потому что боль в ладонях была ужасная. Еще было обидно за сифу, которую девочка любила, и которую ни за что толкнули. До слез обидно.
Викки всегда считала боль от ожогов самой страшной. Еще когда была совсем маленькая и не владела способностями, больше всего ненавидела именно эту боль и, наверное, могла бы стерпеть несколько порезов, вместо одного ожога. Она коснулась руками своей одежды, пропитанной холодной краской и практически моментально почувствовала облегчение. Краска как будто вытягивала жар и становилось не так больно. Это почти то же самое, что и с водой. Боль в руках прошла, но осталась на спине и в груди. Да, пожалуй, в груди самая мучительная. Именно она заставляла слезы течь по щекам, оставляя светлые дорожки на грязном личике. Слова женщин были пропущены мимо ушел. Она то ли не услышала их из-за собственных рыданий, то ли из-за хаоса, творившегося в душе и в груди. Единственное, что пришло в голову, это кинуться к Даниэле, едва не сбив её с ног, обнять, уткнуться лицом в живот и зарыдать еще громче.

Судя по тому, насколько плохо ей сейчас было, девушка была уверена, что она уже успела сменить все прекрасные оттенки синего и зеленого на своем лице. Такого токсикоза у нее в прошлый раз не было, но тогда и не приходилось дышать краской и пережить все то, что она пережила. И, честно сказать, она не знала насколько хочет этого ребенка теперь. Нет, хочет, но боится еще больше, чем раньше, поэтому и сторонится людей и мужа в первую очередь. А тут без них никуда – даже просто прогуляться не получается. Особенно совестно было перед сыном, который так к ней рвался, а она вела себя как последняя тварь, не уделяя ему должного внимания. Отвратительная мать, хуже нее только те, что рожают и бросают своих чад на произвол судьбы. И почему она никак не может взять себя в руки и прийти в себя, почему так страшно и больно смотреть на собственного ребенка? Она ученикам и того больше времени уделяет. Полнейший душевный раздрай. Помимо тошноты, которую она уже практически не замечала, ее начали душить слезы, отчего разом стало тяжело дышать, словно кто-то перекрыл кислород, словно он ей просто не нужен. Она почувствовала, как прохладная рука Шири коснулась ее лица, но было поздно успокаиваться – по щекам потекли горячие слезы, которые лишь усилились, когда ее обняла Виктория. Снова эта боль рвалась наружу, снова не давала жить и дышать, словно стала неотъемлемой частью ее самой. Она обняла девочку, а сама же уткнулась в плечо подруги.

- Я не могу так больше, - сквозь рыдания шептала девушка, смешивая родной итальянский и не менее родным китайским, - не могу и не хочу… Почему нельзя просто все забыть или умереть?

Плюсом было то, что мальчишка пропал из виду. Минусом, что и Дани и Виктория рыдали, каждая на свой лад. Шири даже немного растерялась, не понимая, что происходит. Нет, противно конечно, когда подростки выходят из себя и не слушаются. Это раздражает, бесит, нервирует и заставляет грустить. Но чтоб прям так. Девушка покосилась на плачущих. Хотя, кто знает, как бы она сама повела себя в такой обстановке. Возможно, и сама бы уже тихо сползала по стеночке в рыданиях или билась в истерике в объятиях мужа. Так что сейчас брюнетка осторожно тронула за плечо девочку.

- Вики, посмотри на меня. Ты сильно обожглась? Покажи, где болит? – Волнение в голосе удалось скрыть. Шири знала, что в случае ожогов практически ничем не сможет помочь ребенку. Познания во врачевании были столь скудны, что проще было навредить, чем подлечить. Значит, нужно было узнать степень проблемы и отвести девочку к хорошему врачевателю. Англичанка перевела взгляд на что-то говорящую Даниэлу. – Ну, ну. Прекрати. Подумаешь, мальчишка разорался. Втирай слезы, вытирай. Как ты себя чувствуешь?

Даже здесь попахивало краской. Что уж говорить о помещении, в котором находилась итальянка и дети. Наверняка надышались. Так что был шанс, что в лазарет придется тащить сразу двоих пострадавших. А еще звать Чина. А там будут вопли и безумные глаза огненного мага, который сначала делает, а потом думает. Повезло Дани с мужем, нечего сказать. Скорее добьет, чем поможет. К тому же, у итальянки был токсикоз, так что лечение нужно было подбирать еще и с учетом ее положения. В общем, Шири уже морально подготовилась к тому, чтобы всех отвести куда надо, объяснить, что следовало и удержать Чина от его дури, которая бурлила в венах вместо крови.

Постепенно рыдания начали стихать. Слезы всё еще катились по щекам, но уже не было слышно всхлипов и тихого подвывания. Девочка покрепче обняла сифу, а затем подняла голову и посмотрела наверх. Увидела, как Даниэла плачет... Она не знала ни о каком токсикозе, даже не знала, что это вообще такое, а потому подумала, что сифу плачет из-за неё. Это она принесла сюда краску, она размазала её по комнате, из-за её поступка они с Русланом подрались и из-за её поступка весь жилой корпус провонял отвратительным химическим запахом. Девочке стало вдруг так стыдно, что защемило где-то в груди.
- Простите меня, пожалуйста, сифу, ну пожалуйста, - проскулила она, заливаясь слезами.

Когда Викки тронули за плечо, девочка слегка ослабила хватку и повернулась к другой женщине.
- Спина и ручки, - чувствуя себя лет на пять младше, пробурчала девочка, вытягивая руки и показывая Шири обожженные ладони. Она была единственным и любимым ребенком, привыкла, что если что-то случалось, мама носилась с ней и готова была сделать что угодно, чтобы любимое чадо не плакало и ему не было больно.

С чего вдруг она заплакала? Конечно же, не из-за непослушного ребенка, не из-за этой чертовой краски. Просто столько всего накопилось. Казалось бы, она уже пролила все слезы, но нет, стоит чему-то выбить ее из колеи, напомнить о сложностях, как наказывает с новой силой, волнами, такими сильными и затяжными, словно невозможно избавиться от произошедшего. Дани прекрасно понимала, что это уже все в прошлом, все в прошлом, а у нее есть настоящее и, что более важно, будущее, в котором должен появиться на свет еще один прекрасный малыш, их с Чином ребенок.

- Тошнииит, - захлебываясь слезами, проныла девушка, подняв на подругу заплаканные глаза. Истерика, слава богу, оказалась не затяжной, как чаще всего бывает, поэтому итальянка потихоньку начала успокаиваться, лишь все сильнее обнимала маленькую Викторию, словно та могла дать ей какую-то защиту. Глупая, глупа и слишком слабая итальянка, несмотря на всю магию, которой владеет.

- Тебе надо в лазарет, - едва не заикаясь, сипло ответила она, глядя на ученицу, у которой болели руки и спина. – Все хорошо, не плачь, а то я тоже плачу.

О да, это точно, потому как стоило Викки сменить октаву, как Дани почувствовала, что очередная волна горячих слез потекла по щекам.

- Вы такие хорошиеееееее, - она вновь начала плакать, но потянулась обнять обеих, - но теперь мы все в краске и мне совсем плохо.

Шири уже и не знала, что делать, но заметила, что и Вики и Дани начали затихать. Девочка плакала от боли, а вот подруга. Эх, подруга. Той досталось столько, сколько и врагам не пожелаешь. И нельзя было одним взмахом руки убрать всю эту гадость из сознания, где проросли ростки недоверия, грусти, ужаса и депрессии. И англичанке оставалось только верить, что все они, а в особенности Чин с Дином смогут вытянуть из этого густого тумана кошмаров, обратно на свет их Даниэлу.

- Ой, какие ручки… - Шири ласково улыбнулась девочке, очень надеясь, что та опять не заплачет. Девушка рискнула немного отпустить подругу и наклонилась к ребенку. – Знаешь, а я знаю хорошего лекаря, который все это уберет. И даже следов не останется. А потом мы с тобой сделаем красивый маникюр. Всем на зависть. Хочешь?

А после этого пришлось вскакивать и опять подхватывать подругу. Вспоминая себя во время что первой, что второй беременности, Шири искренне сочувствовала той и очень жалела о том, что не является приличным врачевателем. Ян отлично мог снимать подобные симптомы, однако старался обходиться всякими настоями из травок. И это отличная идея, ведь все равно нужно идти в лазарет. Англичанка подмигнула рыженькой девчушке, мотнула головой, предлагая трогаться, и мягко потянула Дани вперед.

- Милая моя, потерпи немножко. Сейчас мы дойдем до лазарета, и я сделаю тебе вкусного чая. Мне такой Ян делал. Просто замечательно после него будет. А ты перестанешь плакать, ладно? – Шири шептала и шептала практически на ухо подруге, зорко поглядывая по сторонам. Главное, чтобы тот хулиган не появился. – А пока мы там посидим, я решу, как быть с краской, хорошо?

Ситуация менялась просто с феноменальной скоростью и, честно говоря, Викки всем этим не очень поспевала и не догоняла происходящего. Злая сифу Дани, присмиревший Руслан, разозленный Руслан, злая она, злая сифу Шири, расстроенная она, расстроенная сифу Дани, плачущая она, плачущая сифу Дани, добрая сифу Шири, предлагающая сделать маникюр. При этом заветном слове девочка совсем уже прекратила плакать, решив, что если будет молча терпеть, то может, еще чего-нибудь перепадет. Вообще, идея с маникюром ей нравилась ну очень сильно. Викки любила наблюдать, как мама делает себе красивые ногти в салоне и девочка периодически норовила подставить собственные ручки мастеру. К сожалению, ей не разрешали делать длинные красивые ногти с камушками и блестками. Максимум - это подпиливали пилочкой, от звука которой челюсть сводило и покрывали бесцветным лаком, от чего ногти начинали блестеть.
- Хочу, - всхлипнула она и уже потянулась руками к глазам, чтобы вытереть слезы, но вовремя вспомнила, что руки все в краске и что если она попадет в глаза, то не случится ничего хорошего.
Сифу Дани тем временем вроде успокоилась, но ей было почему-то плохо. То ли из-за запаха, то ли из-за проделки Вики. Девочка точно не знала, что следует говорить в таких случаях. Кроме того, теперь сифу тоже была вымазана в краску. Так что, единственное, что сообразил ребенок: послушно стоять рядом и ждать, пока их отведут в лазарет.

Дурацкий, совершенно дурацкий, ужасный и бестолковый день. Чего она, бедная, только не натерпелась. Не хватает ей своего токсикоза, как решила полезть в детскую разборку, из-за которой выставила себя полнейшей дурой и ревой-коровой. Ну ладно, это все, конечно, немного перебор, потому что не вмешаться она просто не могла, а до слез сама себя довела, а не дети. Хотя, вон Виктория все еще тут и явно сожалеет о случившемся. По крайней мере, хотелось в это верить, а вот этот маленький паршивец, что посмел толкнуть не только девочку, но еще и мастера, вот ему надо особенно растолковать кто здесь есть кто. Даже если он ничего не делал, то не должен был так психовать, а пока что...

Даниэла зажмурилась, причем так, что глазам стало очень неприятно, зато помогло, пусть и на очень короткое время, отделаться от чувства, что ее вывернет на изнанку прямо сейчас. Теперь это сейчас отсрочилось на пару минут. Девушка старалась дышать ртом, чтобы как можно меньше чувствовать токсичный запах краски, только вот свежего воздуха не наблюдалось.

- Пойдемте куда угодно, - едва слышно пролепетала итальянка, старательно ловя едва заметный порывы ветра, в который таилась жизнь в виде частиц кислорода, которые еще не успели впитать эту вонючую дрянь. - Мне нечем дышать... - а перед глазами снова начало если не плыть, так странно размываться.

Ну, почти половину дела Шири сделала. Виктория вроде перестала плакать и даже заинтересовалась маникюром. По крайней мере, англичанке именно так показалось. Какая же девочка в ее возрасте откажется от красивой косметики? В общем, здесь дело решенное. Однако брюнетка не успела порадоваться маленькой победе, как Даниэле стало хуже.

- Ну а, ну ка, не падай. Дани, посмотри на меня. Дааааанииии. – Шири поудобнее перехватила подругу, и потеребила ту по щеке. Пусть раздражается, пусть даже злится, но зато придет в себя. Ветерок, как назло, затих, стало совсем тихо. Девушка продолжала бубнить на ухо итальянке разные слова, которые должны были не дать той совсем уйти в обморок. Сама же брюнетка старательно настраивалась на голубую энергию, управлять которой практически не умела. Легкость и свобода, противоположные земле. Движение, в котором жизнь и смысл. И девушка замахала ладонью перед лицом Даниэлы, пропуская через кончики пальцев легкую энергию. Воздух заколыхался. Шири щедро делилась энергией со стихией, придавая ей направление и силу тока. Так они и преодолели путь до лазарета.

- Открой глаза, Дани. Открой, мы уже идем в лазарет. Вики, помоги, пожалуйста, открой дверь. Ты умница, сейчас мы с тобой поможем сифу Конг и пойдем красить твои ноготочки. – Шири на миг отвлеклась от созерцания бледного лица подруги и улыбнулась девочке. Та не выглядела истеричкой, да и хулиганить не собиралась. Милый ребенок, жаль, что тоже пострадала. Главное теперь, найти дежурного или позвать того, кто сможет помочь. Англичанка осмотрелась и крикнула. – Есть здесь кто живой? Помогите нам, пожалуйста.

Викки была сейчас, кажется, самым послушным и милым ребенком на земном шаре. Она не кричала, была сосредоточена и внимательна, не путалась под ногами, держала сифу Дани за свободную руку, как бы помогая передвигаться. На улице не так воняло, но зато иногда дул, казалось бы, легкий ветерок, но он умудрялся продуть девочка до самых костей. Она даже задрожала, застучала губами, но молча терпела. Что-то ей подсказывало, что лучше быть сейчас паинькой, иначе последствия её выходки могут оказаться о-о-о-очень неприятными.
Даже дверь в подобной ситуации открыть было сложно. Девочка потянулась к ней рукой, посмотрела на свою черную от краски руку, попыталась вытереть об одежду, испачкалась еще больше и в итоге открыла дверь пинком. Ну а что? Хотя бы не оставит здесь пятен. Уже что-то, да?

Пока сифу Шири затаскивала Даниэлу в лазарет, девочка думала о том, что сейчас творится в жилом корпусе. Наверняка шум и вонь привлекли внимание других мастеров и учеников. Все, наверное, толпятся у открытой двери, заглядывают в комнату, видят везде черную краску и, зажав носы, отшатываются. А самое жуткое, что это все предстоит убирать. И, кажется, ей самой, потому что Руслан куда-то запропастился? Как-то не радовала Викки эта перспектива. Вот вообще. Чуть-чуть подумав, девочка тихо пробормотала, выбрав идеальный тон: голосок тихий, по сравнению с тем, как она говорит, его все-таки слышно, а еще он слабый и робкий.
- Только мне надо сначала помыться, а то краска, кажется, подсыхать начала, - между прочим, это была почти правда. Ветер обдул её и теперь слой краски покрылся миллиметровой пленочкой, которая при движении некрасиво морщилась.
- А ещё у меня голова кружится, - как бы невзначай добавила она. - И тошнит, - прибавила в конце и, для большей правдоподобности, жалостливо опустила глаза в пол и приложила ручки к животу.