...

Стремление к свету естественно для любого человека, и лишь те, кто осознанно от него отрекаются, выбирая путь силы вместо пути гармонии, обречены жить с осознанием темноты в собственной душе. Даже убивая, нужно уметь оставлять в сердце человечность. Шэн знала, что нарушает заветы Будды, но она не могла сказать о себе, что в её жизни нет места для света. Наоборот, её любовь к Будде, единственная истинная любовь, что она смела себе позволить, не отрекаясь от чувства долга, позволяла ей выживать, оставаясь человеком. Она дарила веру в то, что все изменится, что все происходит не зря, и за той ценой, которую приходится платить за безопасность клана сегодня, когда-нибудь окажутся истинные мир и покой. Пусть и не во время её жизни, пусть даже не в то время, когда будут ещё живы Юэ и Лун, но наступят. Кровь врагов была бы пролита зря, если бы Шэн не верила, что проливает её во благо.

- Каким бы ужасным ни был совершенный тобой поступок, найди в себе силы увидеть в душе свет, - сказала тигрица, прямо посмотрев на Бенедетто. – Он в тебе есть, именно он заставляет тебя считать, что ты совершил нечто ужасное. Я не знаю таких поступков, которые могут навек закрыть путь к свету, - уверенно добавила Шэн.

Молодой человек на мгновение прикрыл глаза, но потом снова их открыл и столкнулся с её взглядом. Особенность его существа заключалась в том, что он редко смотрел в глаза людям. Особенно при разговорах. Даже при разговоре с сестрой он никогда не смотрел в её глаза. Ему было неудобно, что кто-то долго смотрит на него. Он знал, что глаза - это зеркало души, по крайней мере, так говорили, поэтому боялся, что кто-то о нём узнает больше, чем он рассказывает.
У него редко были настоящие друзья, и его всегда поддерживали сначала Мари, а потом Пол. В данный момент все его близкие люди погибли.

Он выдержал взгял мастера Бо. Потом опустил глаза и задумался над её словами.
- Я... - сначала он хотел рассказать ей всё о том, что случилось с ним перед его появлением в этом месте, но потом подумал, что не стоит никому ничего знать. Это его жизнь. И он сам должен жить с этой жизнью. Вот только поговорить ему не с кем. А держать в себе он уже больше ничего не может.

- Я не знаю, что сказать. Может быть, в моей душе ещё остался свет. А может... его никогда раньше и не было. Простите... - как-то неуверенно прошептал он, прикрывая глаза.

- Мы все рождаемся со светом в душе. Сейчас твой свет не дает тебе покоя. Ты хочешь забыть то, что произошло, а забыть не можешь. Боишься об этом рассказать, потому что думаешь, что так будет ещё сложнее забыть, не можешь не говорить, потому что это тебя гложет, - сказала Шэн, отводя взгляд от Бенедетто.

Ей, как прорицателю, было несложно узнать самой о том, что за событие в жизни младшего мастера так его сломило, но она считала, что не вправе вмешиваться, если он не расскажет сам. Он не угрожал безопасности Линь Ян Шо, и причин смотреть его прошлое без его разрешения у тигрицы не было. Так бывает с людьми, идущими не своим путем. Например, когда не-воин убивает человека. Воину сложнее – ему нужно не просто принять собственные поступки, но принять их с осознанием, что он будет вновь убивать, если такова будет воля судьбы. Но каждый человек должен найти в себе свет, который будет вести его сквозь тернии жизни путеводной звездой – веру, преданность, любовь, надежду. Зная цену каждому из этих слов, Шэн умела выживать и находила в себе цели не проклинать свою жизнь и свою судьбу. Ей было жаль Бенедетто, который пока не нашел свой способ увидеть свет в сердце, из-за чего он в своем юном возрасте уже ставил крест на своей жизни, не видя будущего, которое у него, несомненно, было.

Он не знал, что ответить. Да, ему хотелось рассказать обо всём, что случилось, мастеру Бо, выслушать её мнение по данному поводу, но в то же время ему было страшно говорить об этом. Он не мог себе представить, что кто-нибудь ещё об этом узнает. Он, врачеватель, не смог спасти человека, который так нуждался в помощи. Он, друг, не смог спасти друга, который ко всей этой неприятной истории не имел никакого отношения. И он, целитель, не смог спасти себя, получив пулю в сердце. Он не хотел жить. Он убил друга и он хотел умереть. Почему его спасли? Почему они дали ему второй шанс?

После больницы у него было два пути: сбежать куда-нибудь, отречься от всего, исчезнуть. Или остаться в Англии и разобраться с теми людьми. осталось ещё очень много непонятного. Его бы пристрелили. Или он мог бы посадить тех людей, которые были причастны к убийству Пола.

Но всё-таки он оказался трусом. Он решил убежать. Он вышел из больницы и практически сразу же отправился в Китай. Зачем? Ему показалось, что так он начнёт новую жизнь. Что, оказавшись далеко-далеко, в том месте, о котором мало кто знает, он сможет проститься со своей прошлой жизнью и начать жизнь новую. Но никто не знает, что со временем он просыпался в холодном поту или же от того, что его подушка была мокрая от слёз. Он не знал, как ему справиться с этой мыслью. Ведь он даже не посмотрел в глаза родителям Пола. Он испугался. Да, может быть, они были злы на Бенедетто, ведь это неправильно, когда родитель теряет своего ребёнка. Но они бы, несомненно, его простили, так как он пытался спасти, а не убить.

Он взглянул на женщину и вздохнул. Зачем он вообще начал этот разговор? Ведь такое поведение - признак слабости. Да, может где-то он был слабым, но мужчинам этого показывать нельзя. Мужчины должны быть сильными и всё держать в себе.

- Мастер Бо... - начал он после продолжительного молчания, - а у вас когда-нибудь был такой... ммм... момент, когда вы боялись кому-нибудь что-то говорить из-за того, что совершили какой-то ужасный поступок и он вас начинал гложить? - договорил он, стараясь скрыть дрожь и боль в голосе.

Шэн резко обернулась, услышав неожиданный вопрос от Бенедетто. Она буквально на мгновение опустила взгляд, но память услужливо выдала самую острую боль, что когда-либо приходилось испытывать воину клана белых тигров. Как хотелось забыть, вычеркнуть из жизни то, чего в ней не должно было быть, как больно била судьба за это отречение, как долгие годы было сложно смотреть в глаза вождю и отцу, и лишь спустя долгих два десятка лет удалось найти в себе силы, чтобы во всем признаться и признать перед кланом собственного сына. Зная, что он воспитан не в традициях своей касты и может принести близким людям больше боли, чем пользы. Таков был её долг, который нужно было понять из уроков, преподанных хитроумной судьбой. И все равно сейчас, если она увидит сына, ей будет сложно смотреть в его полные лютой ненависти глаза. Она была неправа, как воин, и ещё более неправа, как мать, и за эти поступки, приводящие к тяжелым последствиям, ей ещё предстояло платить до конца своей жизни. Ещё неизвестно, какой из них был более страшным – допустить или отречься. Чем больше лет проходило с тех пор, как она убегала из клана, чтобы полгода в одиночестве проводить в горах, тем тяжелее становились последствия её поступка. Как лавина, что лишь набирает силу, скатываясь по горному склону. И единственным путем к тому, чтобы сейчас исправить хоть что-то, что можно успеть исправить, было перешагнуть через страх, гордость и беспочвенную убежденность, признавшись во всем перед вождем.

- Да, - коротко ответила тигрица и прямо посмотрела на европейца. – Мне понадобилось много лет, чтобы признаться перед кланом в поступке, нарушающем традиции моей касты, - добавила Шэн.

- Я... не знаю даже, что и сказать... - пробормотал молодой человек, прикрывая глаза, после её слов.

Наверное, действительно нельзя было начинать этот разговор. Но он предпоочёл не уйти с веранды, а поговорить. Ему было плохо, ему было одиноко. И он не хотел никому ничего рассказывать. Вот только сил уже не было.

- Летом на моих руках в перестрелке погиб близкий друг. Второй человек, которого я любил. Мы оба были ранены. Убить хотели меня, но он меня защитил. Он спас меня от смерти. Он получил серьёзные раны. Я мог его спасти, но... я испугался. Я испугался, когда держал его изрешетённое пулями тело. Я мог его спасти, но испугался. Как мне жить с этой мыслью? Я врачеватель, но я не смог спасти человека, который так нуждался в моей помощи. Я испугался... Я не смог спасти сестру, когда мы попали в аварию.

Он сильно сжал руки в кулаки. Ногти впились в кожу, раздирая её в кровь, но он не обратил на это внимания. К горлу подкотил неприятный комок слёз, который никак, ни при каких обстоятельствах, не долже вырваться наружу. Нет, он не покажет свои слёзы. Он уже достаточно долго плакал, особенно в больнице после операции. В основном от сознания того, что врачи поступили неправильно, когда спасли ему жизнь.

- При всем желании, мы не можем спасти всех, кто нам дорог, - вздохнула Шэн. – Но в память о них, мы должны найти в себе силы, чтобы помогать тем, кому мы можем помочь. Каждое наше поражение из-за страха, слабости или неумения – это урок, который нужно усвоить. Так устроена наша судьба, она всегда спрашивает за те уроки, что дает. У каждого лекаря есть свое кладбище тех, кому он не смог помочь, на нем бывают и те люди, кто был очень дорог. И у каждого воина есть кладбище друзей, которых он не смог или не успел спасти, - в голосе тигрицы появились едва уловимые стальные нотки, которые с возрастом заменили другие проявления эмоций. – Я понимаю, что тебе тяжело принять то, что произошло, но ради памяти о твоем друге ты должен стать сильнее вместо того, чтобы давать волю слабости. Подумай, для чего он спас тебе жизнь? Для того чтобы ты, разуверившись в себе и отрицая свет в своем сердце, клял судьбу за то, что оставила тебя в живых? Или для того, чтобы ты своей жизнью доказал, что его смерть не была напрасной?

Человек не бывает всемогущественным. Раз за разом судьба доказывает это новыми испытаниями, когда на берегу озера Фева разгораются погребальные костры, на которых, под простынями с эмблемой клана, сгорают тела друзей, соратников и братьев по оружию. И всякий раз нужно найти в себе силы, стиснуть зубы, поднять голову и выступить в следующем бою, возглавив отряд, который будет верить в то, что тебя не сломить. Каждая новая смерть сковывает сердце стальным обручем, добавляет железный блеск взгляду, в котором замирают невыплаканные слезы, и наполняет тело силой, чтобы сделать ещё один шаг. Каждая гибель воина клана – повод стать сильной не только за себя, но и за того, кого не смогла спасти. После смерти Рё это было особенно сложно, но Шэн не умела сдаваться. Она не выполнила задание, у неё на глазах погибла сестра по оружию, не нашедшая в себе силы признать перед кланом то, что признала Шэн. Кто из них был прав, а кто – нет, решать не им и даже не вождю, рассудит лишь время. И в такие моменты самым желанным исходом битвы является собственная смерть, но на неё не имеешь права – нельзя подвести клан и вождя, спокойно посвятив Будде последний вздох и вырвавшись из этого воплощения.

- Вы не понимаете! Он... он вообще не должен был там находиться. Это было только моё дело! Из-за меня погиб непричастный ко всей этой истории человек! И вы говорите, что я должен смириться с этим?! - неожиданно вскричал он.

Пока он слушал её слова, такие простые, банальные, но в то же время слова не какой-то девчонки из Ливерпуля, а опытного воина, на глаза постепенно наворачивались слёзы, а в душе уже в который раз зарождалось новое и непривычное для него чувство - ярость. Эта сейчашняя ярость была практически схожа с той, когда умер Пол. Банальные слова утешения. Никто не понимает, что ему пришлось пережить.
Но внезапное осознание того, что произошедшее с ним - это всего лишь маленькая крупица реальной жизни, - заставило его немного остыть. Он сильнее сжал руки в кулаки и сильнее зажмурился. Ведь он знал, что приходится испытывать военным, особенно в израильской и палестинской армии. Там реально приходится терять близких людей. Но ведь там они знают, на что идут. А в простом мире... простой человек работает в больнице и переходит дорогу кому-то...

- Простите... я... я не хотел повышать голос... - прошептал он, опускаясь на одну из ступенек и протирая руками лицо, стараясь скрыть слёзы. Сердце сильно колотилось в груди, ярость постепенно утихала. - В этой истории должны были погибнуть мы оба... только я должен был погибнуть первым. Первая пуля предназначалась мне. А Пол закрыл меня своим телом. Этого не должно было быть. Он погиб, защищая меня, хотя сам был причастен к этой истории.
Он снова сглотнул и сжал руки в кулаки, чтобы не заплакать. Страх, отчаяние и ненависть сильно разъедали его душу, причиняя невыносимую боль. И он понимал, что выглядит это, по меньшей мере, глупо - молодой парень плачет как девочка при женщине. Хотя обычно всё происходит наоборот...

За то время, что Шэн провела в Европе, она привыкла видеть чужие слезы. Сначала они её пугали, потом она поняла, что не все с детства привыкают сдерживать эмоции в себе и выплескивать их в ярости. Сейчас со слезами и злостью Бенедето отпускал свою боль. Это было правильно. Шэн опустила взгляд, чтобы не смущать младшего мастера, который явно сам не ожидал от себя таких эмоций. Некоторое время тигрица молчала, давая Бенедетто просто пережить эмоции, не отвлекая и не пытаясь утешать, чтобы не задеть его гордость.

- Не переоценивай свою роль в воле судьбы, - через какое-то время произнесла Шэн. – Если он там оказался, так решила судьба, а не ты, - она вновь посмотрела на европейца. В янтарных глазах тигрицы не были ни ярости, ни строгости, скорее таким взглядом смотрят тибетские монахи, рассказывающие, как им кажется, прописные истины. – Или твой друг так решил сам. Знаешь, в смерти от пули, смерти от рака и смерти от упавшего на голову кирпича много общего – они все наступают в тот момент, когда это угодно судьбе и самому человеку. Но наша гордыня часто заставляет нас винить себя в том, что мы не могли изменить.

Шэн прошла вдоль перил веранды и задержала взгляд на видневшемся за деревьями ручье. Она чуть заметно прищурилась, её мимика стала немного более напряженной – тигрица решала, насколько правильно будет говорить младшему по рангу о личных вещах. Но честность за честность.

- Недавно погибла моя подруга. Тоже воин клана. Лишь Будде известно, сколько раз она спасала мою жизнь в боях, а я её спасти не смогла, опоздала. Не выполнила задание вождя, и успела лишь увидеть, как Рё Шэ бросается под пули. Сама, - Шэн поджала губы. – Это было её решение, и урок мне, что мне теперь нужно стать ещё сильнее…. Я понимаю, что ты чувствуешь, - тигрица обернулась. – Попробуй и ты меня понять. Ты должен быть сильным, потому что судьба уже затеяла с тобой эту игру. Сначала она говорит, потом – пугает, следом уже бьет. Чем быстрее мы учимся слышать её с первой попытки, тем меньше ударов мы получим. Ты – врачеватель, это не просто дар, это – призвание. Развивай эту способность и помогай людям, чтобы в следующий раз не растеряться. Поверь, судьба обязательно спросит с тебя за этот урок, будь готов.

- Но ведь это неправильно... Да, я понимаю, что всё, что с нами происходит - это лишь воля судьбы. Но не слишком ли она жестоко поступает? - прошептал парень, справляясь со своими эмоциями, слегка покраснев за своё поведение и выслушав рассказ женщины. Наверное, можно это было назвать исповедью, если бы он имел точное представление, что это такое и с чем её едят. - Почему всё плохое происходит с нами, когда мы меньше всего этого хотим?

Он снова вздохнул и поднял на неё слегка покрасневшие от слёз глаза. Было очень неприятно, и он был счастлив, что в данный момент никто их не видит. Он всегда был стеснительным человеком, и он всегда болезненно воспринимал какие-либо внимания со стороны дузей или сокурсников к своей персоне. Откровенен и близок он был только с двумя людьми. Других же он не пускал в свою душу. Даже на порог. О нём почти никто ничего не знал.

На языке вертелось ещё много слов. Он хотел рассказать мастеру Бо всё, что с ним произошло в то время. Но надо ли? Если он расскажет о том, что в порыве ярости убил людей, пусть и повинных в смерти родителей и Пола, то какая будет реакция у этой женщины? Ведь она - воин. Как он слышал, она следит за безопасностью монастыря. Не официально, конечно, но ещё по институту он знал, что если кто-то ей не понравится, то живым не уйдёт.

- Простите меня, если из-за меня вы вспомнили о вашей трагедии. Я благодарен вам, что вы выслушали меня. Но... я вам рассказал далеко не всё... - он ненадолго замолчал, собирая волю в кулак, но не опустил глаза. Продолжил пристально смотреть на женщину и сглотнул ком, застрявший в горле. - Спустя 5 лет после смерти родителей я вернулся домой. Вскоре мне стало известно, что мой отец оставил мне большое наследство. Мы с другом, которому я об это рассказал, узнали, что мой отец занимался незаконным бизнесом. Что-то в области медицины. Кажется, незаконной трансплантацией органов. Мы вышли на этих людей. Последнее, что я помню - Пол оказался замешанным в этой истории. Когда они его убили... когда он умер на моих руках... я взял автомат. И я в порыве ярости... - он на мгновение зажмурился, но всё-таки продолжил, - взял автомат и начал стрелять по людям. Я убил нескольких человек, но мне не дали покончить с собой. Меня увезли в больницу и меня отпустили потом. Меня должны были осудить. Мне должны были дать пожизненный срок. Но мне ничего не сделали. Почему?! Я в порыве ярости убил человека! Разве за это теперь не сажают в тюрьму? - он сильно стиснул зубы и зажмурился, пытаясь не дать волю рвавшемуся наружу крику и слезам. Но всё-таки из груди вырвался слабый стон, а по щеке потекла одинокая слеза. Он опустил голову.

Так вот что на самом деле беспокоило Бенедетто. Друг не был невинной жертвой, случайно попавшей в переделку, но за него нынешний младший мастер в порыве ярости убивал людей. Да ещё и с собой хотел покончить. Жизненный опыт и суровая военная подготовка позволяли Шэн контролировать ярость в бою до того момента, когда её удастся направить четко на достижение поставленной цели. Это – ключ к пониманию стиля тигра, выходящего за рамки движений кунг-фу, стиль жизни воинов её клана. Но в реальном бою такая модель поведения часто оказывается недостижимым идеалом, если у тебя на глазах гибнет брат по оружию, первая реакция – сжечь все дотла, растерзать всех вокруг в клочья, не разбирая правых и виноватых, на войне свои порядки, враг – не тот, кто причинил зло лично тебе, а тот, на ком другая форма. Воином быть непросто, но быть не-воином, попавшим в такую ситуацию, сложнее во сто крат.

- Почему ты считаешь, что за твои поступки тебя должен наказывать кто-то со стороны? Нет страшнее наказания, чем муки собственной совести, и лишь желание переложить ответственность с себя на других может заставить тебя жалеть о том, что тебя отпустили. Ты совершил поступок, не мне судить, насколько ты был прав – поверь, на моих руках куда больше пролитой крови, - но теперь за этот поступок тебе нужно отвечать перед собой. Не перед судом, не перед другими людьми, - Шэн говорила спокойно и уверенно. – И ответственность эта отличается от желания покончить с собой. Такое желание – бегство, слабость, истинная ответственность лишь в том, чтобы принять себя, совершившего этот поступок, и жить дальше, выполняя свое предназначение в этом мире. Это трудно. Боль от понимания, что ты отнял жизнь, из ярости или долга, не лечится одним словом или одной молитвой, нужно научиться с ней жить, по-прежнему стремясь к свету, который есть в сердце. Верный путь труден, свет обжигает, хочется от него спрятаться или уйти на путь силы, забыв о совести. Я не могу сказать, какой путь будет верным для тебя, это можешь решить лишь ты сам. Но сейчас я вижу свет в твоем сердце.

Тигрица замолчала и прямо посмотрела на Бенедетто. Сейчас она говорила о том, что сама знала наверняка. Все эти вопросы она решала для себя в течение всей своей жизни, с тех пор, как впервые убила в бою в пятнадцать лет. Три десятка лет верной службы клану добавили много мутно-красных пятен на каузальный слой её ауры – Шэн была в числе лучших боевиков, а в последние годы ещё и командовала отрядами. Боль от ран, изнурительные тренировки, кровавые сражения и постоянные потери были не так сложны на её пути, как осознанная необходимость идти путем гармонии, служа вождю и клану и при этом храня в сердце любовь к Будде.

Всё то время, пока Шэн говорила, Бенедетто старался всеми силами справиться со своими эмоциями. Он хотел, чтобы ничего этого не было, но он понимал, что этот разговор, столь плохой и больной для него, должен был состояться. И пусть сейчас, через погода после прошедших событий, чем через несколько лет. Всё-таки жить с осознанием того, что он отнял жизнь, его нервировало и напрягало. И то, что он рассказал об этом мастеру Бо, а не кому-то другому, было правильно. Всё-таки она не тот человек, чтобы рассказывать об этому кому-то другому.

Она замолчала, и он в очередной раз поднял на неё покрасневшие глаза. Вздохнул.
- Спасибо вам, мастер Бо. Спасибо, что выслушали меня. Я постараюсь всё это принять и вернуться к жизни. Наверное, действительно никто не несёт ответственности за данный поступок кроме меня. Я должен был сдержаться. - он вздохнул и опустил глаза. - Но эта ярость... она была такая внезапная... она была ещё и тогда, когда полицейские меня отпустили, сказали, что закрывают это дело. Мне страшно. Вдруг я снова впаду в такое состояние, если что-то при мне случится плохое? Вдруг я снова попытаюсь причинить кому-нибудь боль?

Он вздохнул и посмотрел на свои ладони. На коже появились ранки от впившихся ногтей. Кажется, он сказал всё, что надо, вот только осталась у него одна просьба. Только сейчас он осознал это. И ему стало страшно. Вдруг он действительно может убить кого-нибудь? Вдруг он представляет скрытую угрозу для монастыря?
- Мастер Бо, вы можете сделать для меня ещё кое-что? Я... если я вдруг стану невминяемым, если я буду представлять угрозу, то вы можете меня убить? Просто... мне страшно. Я боюсь себе представить, что я способен на убийство. - Слабо произнёс он и почувствовал, как у него сильно заколотилось сердце. Этот разговор стоил ему много нервов, и он хотел убежать куда-нибудь в горы и закричать. Только он знал, что в горах кричать нельзя.

- Бенедетто, я отвечаю за безопасность всех жителей Линь Ян Шо, - Шэн говорила спокойно, будто обсуждала погоду. На самом деле, этим она хотела убедить европейца в искренности своих слов. – И твою, и других. Будь уверен, если вдруг случится так, что ты будешь представлять для кого-то опасность, я буду вынуждена тебя обезвредить. Убиваю я лишь в том случае, если нет другого выхода, но не сомневайся, что здесь ты никому не причинишь зла.

Подобные указания Шэн принимала лишь от тех, кому служит. Сейчас она служила клану и монастырю. Бенедетто был намного слабее неё, если вдруг он вздумает на кого-то бросаться с магией или оружием, его достаточно хорошо скрутить и дать опомниться, но сейчас ему это бесполезно говорить – не поверит.

- Ты подумай о том, почему ты считаешь, что не сможешь себя контролировать. Это может быть, например, не проявленная магия Огня. Не бойся себя, любой человек способен на убийство. Переступив эту черту, ты просто это осознал, теперь тебе нужно понять себя и научиться себя контролировать. Молись, тренируйся, учись. Нужна помощь – обращайся. Человек умирает в двух случаях – если прожил жизнь или если сдался. Ты свою жизнь ещё не прожил, а сдаться всегда успеешь, - на этих словах зрачки янтарных глаз тигрицы чуть заметно сузились.

Молодой человек в очередной раз стёр слёзы с щёк и посмотрел на мастера Бо, которая так и стояла у перилл. Хорошая сцена, совсем неправильная: он, мужчина, сидит и пытается сдержать поток слёз, а она, женщина, стоит у перилл и делает вид, что всё так и должно быть. И пусть она так считает сама, пусть она считается воином клана, бойцом, но она всё-таки женщина и должна быть слабее мужчины. По крайней мере, в его вероисповедании так и было: мужчины устраивали воины, дрались, бились, а женщины воспитывали детей, содержали дом и работали...

Молча выслушав её очереднй монолог, парень прикрыл глаза и поднялся на ноги. Из-за неудобной позы сиденья на ступеньке, ноги затекли, и он слегка поморщился. Но потом вновь открыл глаза и посмотрел на женщину.

- Я... спасибо вам, мастер Бо. Я... простите меня за такое поведение, но... я не знаю, что мне делать. Наверное, моя ярость и ненависть действительно является нераскрытым огнём, но... я маг воды, меня в Академии учили, что они не могут вместе развиваться... - Он вздохнул и сглотнул. - Мастер Бо, вы можете меня обучить владению этой стихии?