Отцы и дети

Считается, что курение успокаивает. Но сейчас Моррис не почувствовал никакого успокоения. Разговор не клеился, на кухне снова появилась напряжённая атмосфера. И мужчина не знал, как спасти положение. Подсказка мсье Мотидзуки, прозвучавшая слишком резко и показавшаяся насмешкой, его не устроила. Он действительно не знал, что в этом человеке ему так не понравилось. Вероисповедание? Вряд ли. К этому он относился спокойно. Национальность? Тоже сомнительно. Мир меняется, сейчас уже всё совсем по-другому. Может быть поэтому индейские деревни в его стране потихоньку исчезают? Приезжают белые, меняют образ жизни и привычный уклад коренных жителей, и всё становится по-другому. Что ещё? Возраст? Ну да, с этим не поспоришь. Но ему казалось, что только мсье Мотидзуки может что-то вбить в голову Яреци. Не то, чтобы он не смог что-то объяснить, но дочке нужен человек, который будет не только рядом, но и научит бороться за себя и свою семью. Это для Морриса было чуть ли не самым важным.

От рассуждений его отвлёк сначала какой-то шорох, потом впоросительный голос гостя, и Моррис коротко кивнул. Встал из-за стола, приглашая Тору следовать за ним, и вышел в коридор. Увиденное ему не понравилось. Дочь сидела на коленях и задыхалась от кашля, а этот щенок, который, кажется, хотел сбежать и был остановлен ударом ремня, вжался в угол и затравленным взглядом смотрел на них. По щеке текла тонкая струйка крови.

- Я тебя убью, подонок! - Прошипел мужчина. - Тору, уведите, пожалуйста, Яреци в комнату. И побудьте с ней немного, пока я поговорю со своим племянником.

Он не сразу заметил, что к гостю обратился по имени. Могло ли это означать, что он принял Тору в свою семью? Он не мог ответить на вопрос. Время покажет. Но пока надо разлобраться с этим щенком. Гильермо должен приехать через двадцать минут...

Пока они поднимались и двигались в сторону коридора, Тору показалось, что он услышал голос Яреци, последовавший за ним звук удара и кашель... Последний был настолько отчетливым, что сомневаться не приходилось - он не страдал слуховыми галлюцинациями, что подтвердила картина сидящей на коленях Яри и кашляющей так надрывно, что глядя на ее мучения, у него сжималось сердце. На пытающегося сбежать мальчишку он даже не посмотрел, сразу опустившись рядом с девушкой и пытаясь помочь ей прокашляться. Конечно, он хотел от души врезать наглому гаденышу, но считал, что бить того, кто намного слабее тебя - недостойное занятие. Ну а в том, что касалось словесных внушений, здесь можно было полностью положиться на Морриса, который, судя по его виду, горел желанием объяснить племяннику в чем тот был не прав.

Неожиданное обращение по имени заставило Тору вздрогнуть и повернуть в голову в сторону отца Яреци, проверяя все ли с ним в порядке. Но тот был слишком занят семейными разборками, так что Мотидзуки, коротко кивнув на его просьбу, поднялся и подхватил девушку, чей кашель постепенно заканчивался, на руки. Похоже перетаскивание своей женщины с места на место постепенно становилось чем-то вроде регулярной физической нагрузки.

Дверь в комнату Яреци Тору уже видел раньше, а сейчас ему, наконец, удалось заглянуть внутрь. Сильно разглядывать обстановку он не стал, определив местонахождение кровати и сразу отправившись к ней.

- Ну вот что ты все бегаешь, раз плохо себя чувствуешь? - Тору аккуратно уложил девушку обратно и укрыл ее одеялом. - Хоть гирю к ноге привязывай, чтобы не могла далеко убежать. А то потом ищи тебя по всему городу, седей раньше времени.

Ворчание Тору сопровождалось поиском чего-то напоминающего лекарства, которые могли находиться неподалеку, раз девушка болела уже не первый день. И они, к его радости, обнаружились на письменном столе вместе с градусником, немедленно пущенным в дело.

- На вот, меряй температуру. - Тору протянул градусник Яреци, а сам принялся изучать надписи на коробочках, пытаясь определить, что здесь от чего, и в очередной раз проклиная незнание русского языка, постоянно доставляющее ему массу неудобств.

Краем глаза он заметил, что Тору взял его дочь на руки и ушёл в комнату. Возможно, в другой ситуации он бы придал этому значение, но сейчас во-первых, был занят мальчишкой, а во-вторых, не было оснований не верить этому человеку. Ведь все здесь были взрослыми людьми и все прекрасно понимали, что означает, когда мужчина несёт девушку в комнату. Если бы не было всё так печально с его дочерью, возможно, он бы обратил на это внимания. Он ведь сказал "уведите", а "отнести" - это несколько другое. Впрочем...

Когда он остался один на один с племянником, он посмотрел на часы. До приезда Гильермо оставалось минут двадцать. Это время можно потратить на бесполезные разговоры с этим щенком, можно его просто избить, а можно прогнать. Бить не хотелось, не заслуживало это белобрысое чудо ударов. Не хотелось об это ничтожество пачкать руки. Моррис взял ремень и тоже махнул им. Маркус успел прикрыть лицо руками, и удар пришёлся на руку.

- Убирайся из моего дома, - прошипел Фернандез и подошёл к нему. Ударил кулаком в солнечное сплетение и, когда тот согнулся и застонал, заломил ему руку за спину и вывел из квартиры. Спустился вместе с ним по лестнице. - Благодари свою сестру, что я тебя не убил, ничтожество! В следующий раз тебе повезёт меньше!

Машина Гильермо стояла у подъезда, и мужчина выглядел недовольным. Он пожал Моррису руку, усадил Маркуса на заднее сиденье машины. Моррис знал, что Маркус теперь в надёжных руках, что Гильермо проследит за ним и не потеряет контроль над ситуацией. Поэтому, проводив машину, он вернулся домой и, решив зайти в комнату дочери, остановился в нерешительности около двери. Покачал головой и направился на кухню. Стал допивать свой чай, думая, что же теперь делать дальше. Разговор с мсье Мотидзуки должен продолжиться, но он совершенно не знал, какую выбрать тактику поведения. И это случайно брошенное обращение к нему по имени тоже не давало покоя. А ведь Мотидзуки даже вздрогнул на это.

Яреци вздрогнула на слова папы, обращённые к брату. Он, конечно, был подонком, но... он заслуживал смерти, но ей казалось, что это она должна была его убить. И могла бы. Если бы состояние позволяло. А так сознание снова стало как-то рассеиваться, и она даже не обратила внимания на оговорку папы, когда он обратился к Тору. Тору взял её на руки и отнёс в комнату. Уложил на кровать и укрыл одеялом.

Слушая его недовольное ворчание, она слегка улыбнулась и посмотрела на него. В темноте было не особо видно, насколько сильно он был недоволен всей этой ситуацией, и она взяла градусник. Глубоко вздохнула.

- Но если ты мне к ноге привяжешь гирю, то я буду похожа на каторжника, а я не хочу быть похожей на каторжника... я сейчас просто хотела попить воды... а тут этот стоял... - ответила она, улыбнувшись. Потом снова закашлялась. Присела на кровати и посмотрела, что Тору делает. На столе стояли лекарства. - Вот это, в пакетиках, жаропонижающее, а там таблетки от боли в горле. Но я думаю, что мне нужно будет что-то другое. Я попрошу папу завтра врача вызвать...

Говорить было больно. И дышать было больно. И кости ломило. И было холодно. Она хотела попросить Тору, чтобы он достал плед из шкафа, но думала, что она и без того доставляет неудобства. Она чувствовала свою вину перед ним, но пока боялась говорить с ним...

- Спасибо тебе, Тору, что спас меня... - тихо прошептала она одними губами, вытаскивая градусник и протягивая его мужчине.

- Каторжником она не хочет быть... - Тору бросил на девушку недовольный взгляд. - А как по-твоему еще поступать с беглецами? - Сам того не желая, Тору коснулся достаточно скользкой темы, обсуждение которой хотел отложить на неопределенный срок, так что резко прервал себя и вернулся к изучению коробочек с лекарствами, хотя благодаря словам Яреци уже прекрасно понял, что и для чего используется.

- Ну а что мне еще было делать? Не бросать же тебя одну и потом ждать, в какие еще неприятности ты умудришься попасть?

На протянутом ему градуснике красовались безрадостные цифры 38 и 9, говорящие о том, что за неимением лучшего, пакетики с жаропонижающим средством придется пустить в ход. Предупредив Яреци, что скоро подойдет, Тору вытащил один из пакетиков и снова отправился на кухню, где расположился после выпроваживания непутевого племянника Моррис. Пока закипал заново поставленный чайник, Мотидзуки быстро обрисовал ему ситуацию с состоянием Яреци и извинился, что в данный момент не может продолжить их разговор. Здоровье девушки волновало его больше, чем необходимость налаживать отношения с ее отцом, так что приготовив лекарство к употреблению, Тору вежливо поклонился хозяину дома и вернулся в комнату Яри.

- На вот, выпей. - Тору сначала протянул ей горячую кружку, но, представив, как девушка ее неудачно схватит, обожжется и выльет содержимое на себя, передумал. Он пододвинул стоявший ранее у письменного стола стул к ее кровати, сел на него, помог Яреци приподняться и только после этого сам поднес кружку к ее губам. Может Тору немного и перебарщивал, стараясь уберечь свое непутевое чудо от всех существующих и несуществующих опасностей, но за эту ночь, да и за предшествующие ей дни, он уже успел изрядно вымотаться, и еще один даже самый незначительный инцидент мог стать для него последней каплей.

Пока Тору не было, она лежала с закрытыми глазами и боролась со сном. Теперь была просто слабость, вызванная высокой температурой, и головная боль. Противная, утомляющая. Яреци вспоминала весь тот ужас, творившийся на набережной, и все, что предшествовало этому. И пощечину, которую она дала Тору. Она не должна была просто так уходить от него. Он был прав, чертовски прав, когда сказал, что ей необходимо повзрослеть и перестать быть наивным ребенком. А взросление заключается еще и в поиске компромиссов во время ссор. Мама рассказывала. И папа как-то тоже рассказывал. У них с мамой небольшая разница в возрасте, но встретились они и поженились, когда им было далеко за тридцать. Каждый из них к этому времени чего-то добился, у них была своя история, полная приключений, которую можно часами слушать и которая никогда не надоест. Венчание в церкви, любовь, которая с годами не прошла, а, наоборот, стала сильнее.

А что есть у нее? Незатихающие истерики последнего времени, страх, слезы, желание убежать от проблем. Она по уши погрязла в этом болоте, определение которому она так и не смогла дать, и из которого она никак не смогла выбраться. Она любила Тору, понимала, что не сможет без него жить, но сейчас приходило осознание, что все на свете имеет срок терпения. Тору ведь когда-нибудь это может надоесть, и он уйдет от нее. Он и без того делает слишком много... вон на набережную побежал ночью её искать. А ведь она была уверена, боялась, что он постепенно начинает забывать ее.

Ее мысли были прерваны появлением Тору. Скрип ножек стула о ламинат заставил ее зажмуриться, он показался слишком сильным и резким, казалось, что от него голова расколется. Мужчина помог ей присесть и поднёс к губам кружку с этим противным напитком с лимонным вкусом. Пришлось сделать несколько глотков. Глотать было больно, и она снова опустилась на подушку.

- Спасибо тебе, Тору. Я была настоящей дурой и я знаю, что мне нет прощения. Я и не жду, что ты меня простишь. Просто... спасибо тебе, любимый... - тихо прошептала она. Говорить было тяжело. - Мне надо эту гадость всю выпить? Я не хочу, она невкусная...

Какое-то время на кухне было тихо, а потом вошел мсье Мотидзуки с пакетиком лекарства и сообщением, что температура у Яри довольно высокая. Моррис помог заварить это лекарство, потом коротко кивнул на сообщение, что мужчина предпочитает провести время с любимой, чем выяснять отношения с ее отцом. Он не возражал. Оставшись один, он снова закурил, стоя у открытого окна, а потом посмотрел на часы. До работы оставалось почти два часа, и это время он хотел потратить с пользой. Но что лучше сделать? Спать уже нет смысла, гулять по улицам ночного города... он уже не в том возрасте. Просто сидеть и вслушиваться в разговоры за стенкой? Ревновать, что любимая дочка предпочитает быть рядом с каким-то японцем с сомнительным, как он сказал, вероисповеданием? Нужно принять, что дочка уже выросла, что у нее есть свои интересы, что она личность, которой может нравится что-то другое, отличное от интересов семьи и любимого папы. Мсье Мотидзуки был прав, подсказав, что он не тот человек, рядом с которым отец хотел видеть свою дочь. Но что поделать - все мы несовершенны...

Он пришел с гостиную и включил телевизор. По одному из каналов шла очередная часть "Сумерек". Он знал об этой саге совсем немного и то со слов дочери. Хотя Яри сказала, что это не очень интересная вещь, но фильмы поставлены неплохо. Фильм закончился, начались новости. Пять тридцать утра. Он вздохнул. Наверное, все-таки стоит уйти на работу, чтобы не мешать им. Он умылся, переоделся, достал из шкафа комплект постельного белья и одеяло, положил на диван в гостиной и подошел к двери в комнату дочери. Собрался с мыслями и легонько постучал в дверь. Приоткрыл ее. Мсье Мотидзуки поил его дочку лекарством, и он кашлянул.

- Мсье Мотидзуки, на секунду, - устало сказал он и, дождавшись, когда тот выйдет, посмотрел на него. - Мне нужно на работу, все равно сейчас не засну. Я благодарен вам за все, что вы делаете для моей дочери. Я вызову врача, его зовут Паоло, он наш семейный доктор. Примерно моего возраста с пышной черной бородой и с моноклем в глазу. Яреци его раньше боялась. Все, что он выпишет, купите в аптеке, она находится в доме напротив. Я оставил деньги на столе. Не отказывайтесь. Я положил вам белье в гостиной на диване. Если понадобится плед, то они в шкафу у Яри. Она себе все пледы забрала. Спасибо вам за помощь и заботу.

И он, кивнув, вышел из квартиры. Если бы кто знал, насколько тяжело дались ему эти слова. Ведь он не привык просить о помощи посторонних людей, да и оставить в своей квартире постороннего... хотя Тору не был посторонним. Уже не был...

Первые несколько глотков Яреци сделала послушно, хотя по ее лицу было видно, что данное действие не доставляет ей ни малейшего удовольствия. Но Тору был неумолим, задавшись целью влить в нее все лекарство до последней капли, так что на ее детские капризы ответил новой порцией ворчания.

- Естественно, нужно выпить все. А то невкусно ей... Понятное дело - это не десерт. Не надо было болеть, а потом и вовсе доводить свой организм до такого плачевного состояния. А раз сама виновата, то теперь мучайся и надейся, что я не решу, что тебя стоит лечить горячим молоком.

Тору помнил, что девушка ненавидит молоко, и тем слаще могла бы быть его маленькая месть, замаскированная под заботу о ее здоровье. И вообще, Мотидзуки уже подумывал, что стоит полечить ее так, чтобы в следующий раз, она начинала прятаться от него при первом же чихе. Может тогда бы она стала хоть немного задумываться, прежде чем сделать что-то опасное для своего физического или психического состояния.

- А по поводу прощения... - Тору окинул взглядом ее хрупкое, укутанное им же самим в одеяло тело и осунувшееся лицо и, почувствовав, как сердце снова сжалось от жалости, добавил, - прощу когда-нибудь. Куда же я денусь? Но это не повод расслабляться и не слушать, что тебе говорят. Пока я на тебя все еще зол. - Тору снова поднес к губам Яреци кружку, заставляя ее сделать еще несколько глотков. Процесс принятия лекарства явно растягивался на неопределенный срок, и ему следовало запастись терпением.

Когда Яреци допивала последние капли в дверь постучали, и, обернувшись на стук, Мотидзуки, как и следовало ожидать, обнаружил хозяина дома, который позвал его на разговор. Ни с одним из сказанных ему слов Тору спорить не стал, лишь несколько раз коротко кивнув и поблагодарив отца Яри за его заботу. Несмотря на их расхождения по вопросу счастья его дочери, Моррис вызывал к себе уважение, демонстрируя решительность и знание границ, через которые не стоит переступать, одновременно.

Короткий разговор закончился не менее коротким прощанием и, вернувшись в комнату Яреци, Тору первым делом залез в шкаф за пледом. Он хотел как следует укутать девушку и надеялся, что после всех его действий в ближайшее время ей станет легче, и она сможет заснуть. Собственно, он и сам был бы не против немного отдохнуть, хоть как-то компенсируя беспокойную ночь, забравшую чуть ли не все его последние силы.

Ей казалось, что не только российские фармацевтические компании любят издеваться над потребителями, но и Тору тоже не особо далеко ушел, заставляя ее пить эту отраву. Почему-то вот сейчас этот напиток, который она употребляла в течение нескольких дней болезни, казался ей таким отвратительным на вкус, что хотелось его выплюнуть. И Тору заставил его выпить полностью. Ужасно несправедливо. Так издеваться над больным человеком.

На ее слабую реплику он ответил недовольным ворчанием, чем вызвал слабую улыбку. Пожалуй, она любила его таким, ворчливым, недовольным, но любящим. Он ее любил, несмотря на все, что она ему сделала.

- У меня болит горло, больно глотать, - в какой-то момент она пожаловалась ему, когда он снова заставил пить ее лекарство. А потом он сказал про молоко, и это воспоминание об этом жутком напитке чуть не вызвало рвотные спазмы. Она сглотнула и стерла выступившие на глаза слезы. - Ты меня настолько сильно ненавидишь, что готов поить этой гадостью?

На ее губах была слабая улыбка, которая давала понять, что она всего лишь шутит, говоря про ненависть. Она услышала стук в дверь, потом увидела папу и закрыла глаза, опустившись на подушку. Она не слышала, о чем они говорили, но ее это не волновало. Потом вернулся Тору, и девушка зевнула, посмотрев на него. Он заботливо укрыл ее пледом.

- Тору, мне показалось, что папа обратился к тебе по имени? Он... ты не обижайся на него. Ты говорил, что у вас в стране не принято такое обращение... но... я надеюсь, что вы с ним подружитесь... - тихо прошептала она и положила ладонь на его щеку. - Я... хочу спать... и тебе, наверное, надо поспать. Ты не очень хорошо выглядишь...

И она закрыла глаза и, не договорив, заснула...