Больно (не) будет

- Тебе не обязательно все время находиться в клинике, - сказал Вэньхуа. - Но лучше не ездить далеко одной. Ты потеряла сознание в аэропорту, это может повториться. И сначала неделю лучше побыть здесь, чтобы посмотреть за симптомами и их динамикой.

А еще могли начаться судороги и эпилептические приступы. Нарушения зрения и слуха, временные или постоянные парезы. Могла наступить дезориентация.

- Я могу сходить с тобой. Какую татуировку ты хочешь сделать? - спросил Вэньхуа.

Пока Мэйлин не принимала химиотерапию, её иммунитет более-менее существовал, и возможные осложнения от татуировки были несущественными. Боль во время сеанса могла на какое-то время ухудшить состояние, но были принципы паллиативной терапии, согласно которым последнее, что хочет неизлечимо больной пациент - это доживать в условиях строгого режима. Нужно было обеспечить возможность как можно больше жить как можно более полноценной жизнью.

Было что-то сюрреалистичное, чтобы обсуждать неизлечимо больного пациента, и понимать, что этот пациент – ты. И это твой смертельный диагноз подчеркнут красным маркером в твоей карте. Это твое имя может появиться в списке пациентов, которые ожидают операцию на головном мозге. Не кого-то там, кого ты воспринимаешь как еще одну работу, которую нужно выполнить хорошо.

Она кивнула. Неделю она могла бы подождать, это вроде бы не так много. Главное было просто успеть до того момента, как она не сможет этого сделать. Мэйлин отмечала татуировками каждый важный закончившийся этап ее жизни. Даже та, самая первая, типично девчачья татуировка на лопатке в виде одуванчика с птичками что-то значила. Наверное, именно с нее и пошло расхождение их с подругами дорог. Все эти годы, уже почти двадцать лет, Мэйлин не слышала ни об Ульяне, ни об Оливии. Это было так странно. Узнают ли они когда-нибудь, что еще немного – и от нее тоже, как и от одуванчика с птицами, ничего не останется? А может, и кого-то из них тоже уже нет? Но нет, конечно же нет, у них все хорошо. Точно должно быть все хорошо.

- «do not resuscitate» - Мэйлин посмотрела на Вэньхуа чуть ли не впервые с того момента, как он зашел в ее палату.

Вэньхуа встретился с Мэйлин взглядом, и от того, как она смотрела, он почувствовал мороз по коже сильнее, чем за весь этот день. Диагноз Мэйлин и так подразумевал, что реанимация бессмысленна. Приходя к стадии принятия, пациенты обычно больше всего боялись умереть в реанимации, проводя последние часы, а то и недели жизни на аппарате ИВЛ. Вэньхуа кивнул.

- Ты ведь понимаешь, что татуировку могут проигнорировать, - после долгого молчания сказал он. - На всякий случай положи вместе с полисом заверенный отказ.

Его голос дрогнул. Он не так хорошо умел сдерживать эмоции, как ему всегда казалось. Но он считал решение Мэйлин правильным и заслуживающим уважения.

Любой врач мог усомниться в том, что DNR на груди отражает истинные намерения пациента. Кто-то мог сделать подобную татуировку на спор или под впечатлением, потом передумать. Логика всегда сводилась к тому, чтобы не принимать необратимых решений в условиях дефицита информации, и мало кто был готов взять на себя ответственность и отпустить пациента. Разве что при явных тяжелых диагнозах, которые могли стать причиной отказа от реанимации. Но терминальных пациентов не реанимировали и без татуировок.

Она уже думала об этом. Не сегодня, конечно, но давно до, после того, как они с Се Юэмин работали вместе в паллиативном отделении, и девушка спросила, можно ли как-то избежать вот такой вот участи, когда тебя держат ни живым не мертвым, не имея сил просто отпустить. Мэйлин понимала, что не хочет когда-нибудь оказаться на их месте, а теперь страх стал только сильнее, потому что у нее были все шансы провести остаток своих дней на аппарате ИВЛ. Глиобластомы практически не давали метастазов, можно было не опасаться, что они мгновенно разовьются и поразят легкие, но она могла разрастись и захватить дыхательный центр. Если уже не пыталась это сделать – Мэйлин не стала особенно внимательно рассматривать снимки, словно это могло уберечь ее от неотвратимого рока.

В клинике Хусин были свои юристы, которые могли помочь с необходимыми бумагами. Но теперь становилось только страшнее, когда момент ее смерти становился чем-то вроде официально подтвержденного документа, на котором точно будет стоять окончательное заключение. Наверное, так чувствует себя человек, который видит дату своей смерти, а до нее осталось всего ничего.

- Ты будешь со мной? – прошептала она, потому что произнести эти слова вслух было не так-то просто. – До самого конца?

Вэньхуа взял Мэйлин за руку и чуть сжал в своей руке её прохладную ладонь. Неужели это все, что он мог сделать, посвятив столько лет изучению нейрохирургии? Или эти годы нужны были как раз для того, чтобы понять, когда нужно быть не врачом, а просто человеком?

- Да, буду, - ответил Вэньхуа. - И я сделаю все, чтобы то время, которое есть, ты жила, а не чувствовала себя подопытной.

Какими глупыми сейчас ему казались его собственные переживания в тот момент, когда он нашел её записку! Он не замечал, что все это время ей было плохо не из-за депрессии, а теперь все кроме оставшегося у Мэйлин времени казалось недостаточно важным. И он прекрасно знал, что это время нельзя было четко предсказать, его могло оказаться намного меньше, чем бывало по статистике.

Вэньхуа достал из кармана связку ключей, снял с неё брелок с янтарной птичкой и вложил его в руку Мэйлин. Её пальцы были чуть более тонкими, чем раньше, или он уже сам искал симптомы, на которые не обращал внимания столько времени? Сейчас он мог надеяться только на то, что в последний момент Мэйлин будет рядом с ним, а не в реанимации.

Мэйлин вцепилась в руку Вэньхуа, боясь, что сейчас он ее отпустит, а ее мир кувыркнется солнышком, и она потеряет всякую опору под ногами. Уже потеряла. Разве думала она, что ее желание, чтобы просто ничего не было, обернется в такую пугающую ее реальность, когда желания должны были сбыться таким извращенным, жестоким образом? Как и всех людей, перед которыми маячила реальная перспектива уйти из жизни не внезапно, когда не успеваешь понять и принять этот момент, а растянуто во времени, постепенно угасая и отпуская жизнь от себя буквально по крохам, ее страшило то, что ее ждет. Как все это случится? Случится ли это тихо, во сне, или в мучительной агонии от ожидаемого удушья или отказа всех органов? Что если будет очень больно? Что если она будет в этот момент одна?

Она посмотрела на янтарную птичку в своей ладони, и ее руки дрожали. Она снова не могла сдержать слез, потому что ей было очень страшно. Еще никогда до этого ей не было так страшно, как сейчас, когда этот ужас пронизывал каждую клеточку ее тела. И она не знала, что ей делать, и как с ним справиться. Нужно смириться и прожить это время настолько полно, насколько это возможно? Есть ли смысл бороться, когда знаешь, что все эти попытки окажутся тщетны? Эту смерть еще никто не обманывал.

- Пусть будет у тебя? – попросила она, все еще глядя на птичку.

Вэньхуа обнял Мэйлин за плечи и коснулся губами её волос. Она дрожала и плакала. Он сам с трудом сдерживал слезы и испытывал ужас от понимания того, что сейчас происходило. Но он должен был ей помочь. В этой ситуации он был не тем, кто дрожал от страха, а тем, кто будет держать за руку.

- Как ты захочешь, - ответил он насчет птички. - Давай я попрошу медсестру дать тебе обезболивающее, чтобы ты могла отдохнуть? - предложил Вэньхуа. - Я посижу с тобой, пока ты не заснешь.

Ему стоило заехать домой, отвезти вещи и переодеться. Сейчас он не надевал форму, потому что не работал, и оставался в той одежде, в которой приехал из Линь Ян Шо.

- Тебе привезти что-нибудь из дома? - спросил он.

Некоторые пациенты говорили, что не видят смысла читать книги, если их память исчезнет вместе с ними. Других, наоборот, чтение отвлекало, если не вызывало слишком сильные головные боли. Вэньхуа считал, что Мэйлин было бы лучше прогуляться до ближайшего сквера, но не сегодня, пока за её состоянием нужно было внимательно наблюдать.

Уткнувшись лицом в плечо Вэньхуа, Мэйлин снова постаралась успокоиться, потому что от слез только сильнее болели глаза и ныла голова. Но ей казалось, что так страх понемногу уходил, не навсегда, лишь на время, и это было лучше, чем чувствовать, как он заполняет изнутри, норовя утопить.

- Хорошо, попроси, - согласилась Мэйлин, несколько судорожно вдыхая, потому что все еще пыталась справиться со своими рыданиями. Кажется, что быть сильной так просто, когда смотришь со стороны. Что нужно взять себя в руки, собраться, найти силы идти дальше, бороться, сражаться, гордо нести свой поднятый флаг, а на деле все оказывается совсем не так. И когда ты из врача превращаешься в пациента, становится только еще страшнее.

Она вытерла глаза и немного отстранилась. Пропасти между ними больше не было. На самом деле она была еще только впереди. Ей хотелось испуганно спросить что-то вроде «ты же не забудешь меня?», но она понимала, насколько глупо это будет звучать.

- Домашнюю одежду, - ответила она. – И планшет. Я работала над методичкой. Может быть, успею ее доделать.

Вэньхуа крепче обнял Мэйлин, когда она к нему прижалась. Как же страшно понимать, что не можешь на самом деле её удержать. Завтра все будет иначе, через три недели мысли сменятся, и ожидание неизбежного войдет в привычку. Через месяц голова будет забыта мыслями о том, как подобрать адекватные препараты, чтобы снимали боль, позволяли спать и при этом не портили качество жизни. А пока был страх и понимание, что очень скоро все это закончится.

- Я думаю, что успеешь, - сказал Вэньхуа. - Сейчас вернусь.

Он сходил на пост, возле которого снова встретил Ли. Они довольно быстро договорились о том, какое обезболивание будет адекватным, и медсестра отправилась делать Мэйлин укол, а Вэньхуа вернулся в палату следом за ней.

Он остался ждать в стороне, но пока медсестра возилась с ампулами, все же решил присмотреться к ауре Мэйлин. Он видел только темное пятно в области Аджны, от которого тонкими нитями серые всполохи расползались во все стороны. Как паук в паутине.