Доброе ли оно, утро-то?

Сон, может быть, и приносит покой, только вот пробуждение не всегда бывает приятным. И, несмотря на то, что сон девушки был действительно спокойным, проснулась она явно до звона колокола – Дин еще спал, Чин тоже, но почему-то голова была очень тяжелой, глаза, правда, открылись довольно легко, но так безумно хотелось пить… словно накануне она перебрала с алкоголем, хотя такое вряд ли реально, ведь ни живут в монастыре и… Взгляд упал на кувшин, в котором явно имелась живительная влага. Только вот сил заставить себя шевелиться не было, поэтому она какое-то время просто гипнотизировала кувшин взглядом. Только вот долго не выдержала и, все-таки, приподнялась на локте, протягивая чуть дрожащую руку к заветной мечте. Стоило губ коснуться прохладной воды, как вдруг вспомнилось, что да, она действительно вчера пила, да еще и не одна, а с подругами, а потом воспоминания становились немного мутными. Вроде бы все помнит, но какие-то моменты все как в тумане. А потом Чин. Дани обернулась на спящего рядом мужа, чьи волосы так забавно растрепались по подушке, и прикусила нижнюю губу, отчетливо помня, что произошло. И не ругались же, но он был в ярости, это она прекрасно поняла, а потом хотелось плакать, а потом еще и жуткое чувство вины. Эх, дурацкая из нее жена выходит…

Тем не менее, даже несмотря на свое абсолютное нежелание выбираться из постели, девушка заставила-таки себя это сделать, как минимум для того, что что-то ей подсказывало, что заснуть она вряд ли заснет, во всяком случае так, чтобы не разбудить любимого тигру. Она тихо выскользнула из-под одеяла, но пришлось подержаться за стенку некоторое время – немного кружилась голова. Накинув халат, она взяла лежащую на тумбочки книжку, прекрасно понимая, что читать тоже вряд ли будет, и отправилась на кухню, где старалась как можно тише поставить чайник, а также утолить жажду. И сидеть было жуть как неудобно, а каждый звук казался особенно громким во всей этой тишине, да еще и жуть как неприятно отдавался в голове… Да, это она еще слабо отделалась…

Утреннее солнце еле-еле пробивалось через плотные шторы. Чин лениво открыл глаза, провел ладонью по соседней подушке и понял, что Дани уже проснулась. Он сел на кровати, хмурясь спросонья, и посмотрел вокруг. Дин ещё спал, итальянки в комнате не было. Сегодняшнее утро обещало быть для неё тяжелым, и сейчас Чин думал об этом без всякого злорадства, понимая, что она просто засиделась с подругами. Он встал с кровати и расправил одеяло. Интуиция подсказывала, что Дани находится в доме, просто в соседней комнате. Чин мельком увидел себя в зеркале – отросшие волосы торчали во все стороны, общий вид был помятый и не выспавшийся, что полностью соответствовало нормальному утреннему состоянию. Если прежде он регулярно задирался к жене из-за того, что она до обеда не просыпалась, даже если при этом умудрялась подняться на ноги со звоном колокола, теперь, когда в доме был маленький ребенок, не высыпались уже оба. Чин заправил за ухо лезшую в лицо прядь волос, после чего вышел из спальни.

Дани была на кухне, теперь он уже это отчетливо чувствовал – инстинкт тигра, который всегда знает, что происходит на его территории. Чин подошел к супруге и с немалым удивлением заметил в её руках книгу. Вообще, когда ты женат на лаовейке, тебе нечего делать в цирке – занимательных наблюдений хватит на всю оставшуюся жизнь. Из всех возможных мероприятий, которые человек может придумать для себя с похмелья, чтение книг, по мнению ученика ирбиса, было наименее логичным.

- Доброе утро, - Чин улыбнулся, пристально посмотрев на Дани, при этом он хитро улыбнулся. – Как самочувствие?

Ой-ёй-ёй. Кажется, зря она вот так вот понадеялась на первые несколько минут такого относительно нормального состояния. Ну, именно относительно, потому что нормальное для нее утреннее состояние – сонливость, причем жуткая сонливость. Тем не менее, легче от мыслей не становилось, скорее наоборот: голова от каждой мысли становилась все тяжелее, пить хотелось все сильнее, но при мысли о чае или вообще еде ее начало вообще мутить, а лицо, естественно, приняло совершенно нездоровый оттенок. Чайник явно закипел, когда в кухне появился Чин, на которого она не обращала ни малейшего внимания, потому что стало еще и тяжело дышать. Она уже тысячу раз успела пожалеть о том, что встала с кровати – вот лежала бы себе и лежала, и было бы намного легче, честное слово. Так нет, приспичило же. Книжка? Нафига она вообще е сдалась-то? Вот потому она и полетела со стола на пол, а итальянка уперлась лбом в собственные ладони, тяжело дыша ртом. На вопрос мужа она ничего не ответила, лишь покачала головой. Ну не до того, честное слово, особенно когда силишься справиться с тошнотой. И, черт возьми, это не похоже на утреннюю тошноту, которая была ей свойственна во время беременности.

Растрепанные волосы теперь вообще ограждали ее от всего мира, вместе с этим перекрывая свободный доступ кислороду. В голове рандомно повторялись одни и те же мысли, связанные с обещанием себе никогда больше так не напиваться, желанием где-нибудь лечь и сдохнуть, чтобы не мучиться и вообще… И еще ее раздражала эта ухмылочка любимого супруга, которая чувствовалась даже в голосе. Нет, чтобы посочувствовать, или дождаться, когда ей получше будет, или вообще помочь, так нет… Почему все люди любят смотреть на то, как страдают от похмелья другие?

Всем своим видом Дани показала, что чувствует она себя не очень хорошо. Книга полетела на пол, внося чуть больше логичности в картину этого утра. Чин, стараясь сдерживать усмешку, поднял книгу и положил её на стол. Он понимал, что итальянке сейчас плохо, так что учить её жизни бесполезно. Он погладил супругу по голове, чуть сильнее растрепав её волосы, затем пошел заваривать ей чай. Чин даже ничего не говорил – знал, что для Дани сейчас любой шум будет казаться невыносимо-громким. Интересно, в каком состоянии вернулись домой её подруги?

На полке с чаем Чин нашел банку с сухими мятными листьями, которые он смешал с обычным зеленым чаем, подозревая, что итальянку ещё и мутит. Он заварил чай в глиняном чайнике, и налил в чашку сразу первую заварку. В отличие от улуна, неферментированные листья быстро отдают свой аромат воде, и уже вторая заварка оказывается очень слабой. А Дани нужно было реанимировать, причем срочно. Чин поставил чашку на стол перед супругой, затем сел напротив и облокотился о край стола.

- Просыпайся. Попей чай, станет легче, - негромко сказал он.

Аура Дани была наглядным пособием о вреде этилового спирта – энергия находилась в том состоянии, когда сама итальянка вряд ли смогла бы воспользоваться способностями к врачеванию.

Ну почему? Почему так плохо бывает по утру, когда вечером было так весело? Или не очень? Дани нервно мотнула головой, когда Чин коснулся ее волос – нечего лишний раз беспокоить и без того раздраженный до предела организм! Конечно, он наверняка таким образом лишь хочет выразить свою ей поддержку, но почему же так тошно-то, а? Итальянка тихо заскулила, окончательно скрывшись за собственными волосами. Она даже на собственной свадьбе была трезвее, чем вчера, хотя ей только и успевали, что доливать. А утром только пить хотелось – не более. Правда, тогда спать они легли ну очень не рано… А сейчас… В голове начали обрывками всплывать воспоминания о вчерашнем вечере. Да, интересно, что же вчера толком происходило-то? Вроде бы сидели пили, потом пели, даже пельмешками баловались, а потом куда-то долго шли… ну, явно домой, а потом зачем-то пошли к Шири и ползали у нее под ногами, потому что хотели, чтобы Ян не заметил. А зачем? И, ведь, чем дальше, тем страшнее становилось девушке, тем больше все похоже было на сон. Да она отродясь такой фигней не страдала, даже на пьяную голову, только вот…

- Лучше прибей меня, - простонала итальянка, поднимая измученный взгляд на супруга. Понятное дело, что прибивать ее никто не собирается, но сейчас так хотелось просто отключиться, чтобы потом проснуться и все оказалось лишь дурным сном. Да, просто вот закрыть глаза и никакой тошноты, никакого головокружения, вообще ничего… Мечты... Вот и осталось разве что довериться Чину и выпить чаю, который казался ей совершенно непривлекательным, когда так хотелось ледяной воды. В голову закралась мысль попросить мужа избавить ее от этого состояния, но она честно постеснялась. И, кажется, она же на него злилась, да? Или нет? Тем не менее, от чая хуже не было, что несомненно радовало, только вот руки даже тряслись, потому приходилось быть особенно аккуратной и не увлекаться.

А дела были даже хуже, чем казалось Чину – Дани с трудом держала в руках чашку. И ведь не будет просить о помощи. Может даже боится, что он будет ругаться за вчерашнее. Толку ругаться, когда она сейчас, небось, раз двести себе поклялась больше не пить? Чин встал из-за стола и обошел Дани со спины. Он положил руки на плечи итальянки и просто сосредоточился на её энергии, понимая, что сейчас нужно действовать нежно и аккуратно – ей и так плохо. Он убрал чашку из рук Дани, затем пожил одну ладонь на её лоб, вторую – на затылок. В норме Аджна светится ярко-синим цветом, с похмелья – серо-бурым с желтыми всполохами, и все это в данном случае – ша-ци. От ладони, лежащей на лбу итальянки, потянулся поток синей энергии, направленный на чакру Третьего глаза, в то время как вторая ладонь вытягивала на себя негативную энергию, казавшуюся липкой и тяжелой. Чин сбросил с руки ша-ци, затем положил обе ладони на затылок Дани и стал очень осторожно прожимать точки Серебряного моста, отвечавшие за мозговое кровообращение.

- Просто закрой глаза и расслабься, - сказал он итальянке, откидывая её волосы со спины на плечи, чтобы было удобнее искать нужные точки. Энергия лобной чакры понемногу выравнивалась, но все равно пальцы чувствовали небольшие зажимы в акупунктурных точках за ушами и на задней поверхности шеи. – Сколько вы вчера выпили? – спросил Чин из праздного любопытства, но все же надеясь на честный ответ.

Чай. Сосредоточиться на чае и выпить его. А что потом? А потом идти в комнат и под одеяло, свернуться клубочком и заснуть. Да, точно. А ели проснется Дин? Даниэла с содроганием подумала о пробуждении сына, потому что этот маленький проказник всегда чувствовал, когда надо посильнее пошуметь, чтобы доставить мамочке с папочкой истинное наслаждение. Только вот она не успела даже на чае сосредоточиться, чтобы хоть как-то придать себе сил и дойти до постели, как вдруг почувствовала, как сильные руки супруга легли ей на плечи. Девушка невольно поежилась, отчего-то ожидая головомойки или чего-то в этом роде. Все что угодно, кроме этого нежного и ласкового прикосновения. Странно, что она вот так вот вдруг испугалась, но сама же и не сможет дать ответ на этот вопрос, но факт остается фактом. И расслабиться она смогла только некоторое время спустя, точнее говоря, когда заботливая рука Чина легла на лоб. Только в это мгновение она поняла, что сейчас будет хорошо и спокойно.

Итальянка позволила себе откинуться назад, полагаясь на супруга. Вот уж что, а доверяла она ему целиком и полностью, несмотря на то, что иногда честно побаивалась его реакции. Ну, в такие минуты, когда не способна была адекватно воспринимать ситуацию. Например, сейчас. А сейчас становилось легче. Да-да, честное слово. Мир буквально менялся на глазах, даже несмотря на то, что глаза ее были закрыты. Но организм сам чувствует успокоение, пусть и не секундное, а постепенное, но голова уже начала проясняться, что дарило ощущение легкости и свободы. Свободы от пагубного влияния этилового спирта.

- Бутылку… - почти честно ответила итальянка, потому что в этом была уверена, - или две… Я не следила…

Между бутылкой и двумя бутылками есть принципиальная разница, но Дани её, видимо, уже не заметила. Чин чуть заметно усмехнулся, затем подошел ещё ближе и положил ладонь на область солнечного сплетения итальянки. Он быстро почувствовал все те же мутно-липкие всплески ша-ци, которые потянулись к его руке.

- Сосредоточься на дыхании, - сказал Чин, стряхнув в сторону негативную энергию. После этого он положил левую ладонь на лоб Дани, а правую – на солнечное сплетение. Энергии этих чакр были противоположными, и сейчас нужно было добиться равновесия желтого и синего цвета в ауре. – Ты сейчас можешь чувствовать свою энергию?

В принципе, аура девушки уже приходила в норму, но способность чувствовать собственную ауру зависит от множества субъективных факторов, и остатки похмелья ей явно не помогают. Чин сам удивлялся тому, что не злится на жену за её вчерашнюю выходку. Сейчас он просто хотел ей помочь, при этом лелея чувство собственной важности и незаменимости. Ведь он – глава семьи, и может вот так вот помочь жене, когда ей плохо. Эта мысль была более правильной, чем подростковая обида «я тут весь день с Дином, а ты там допоздна гуляешь». Кто бы что ни говорил, Чин взрослел, становясь разумнее и серьезнее. Ему нравилось, что у него есть любимая семья, которой он может быть полезен, его не пугала ответственность за Дани и Дина, он как раз гордился тем, что может быть таким разумным и сильным вожаком прайда, который в силу собственной неоспоримой правильности и важности может снисходительно относиться к чужим промахам. Далековато до бодхисатвы, но не все и сразу.

Сосредоточиться на дыхании. Да, сейчас это не так трудно, потому что в заботливых руках мужа чувствуешь себя гораздо увереннее и спокойнее. Оставалась легкая тошнота, но и она постепенно начала уходить, когда Чин начал избавлять ее и от этого дрянного чувства.

- Да, - тихо отозвалась итальянка, отвечая на, казалось бы, простой вопрос мужа. Дышать становилось, вроде бы, легче. И в своем дыхании он словно ощущала такие мягкие нити теплой энергии, которые и давали облегчение. Чувствовала очень смутно и поверхностно, но чувствовала. Вместе с облегчением прояснялись и мысли, - Дин вчера хорошо покушал?

На самом деле, она бы очень хотела знать, как малыш покушал, как заснул и сильно ли по ней скучал, но вот интереснее было вспомнить все, что происходило накануне вечером. Или лучше даже не вспоминать? В какой-то степени было странно, что она помнит, кажется, но как-то обрывочно, в общем смысле, если быть точнее, а вот некоторая конкретика… Может, когда ей станет полегче, то все придет в норму? И почему она инстинктивно так побаивается мужа? Неужели что-то такое вытворила, а теперь не помнит?

- Прости меня, - тихо прошептала итальянка, так и не открывая глаз. Ей казалось, что это правильно, только вот почему? Неподобающее поведение, да, наверное… В голове, в итоге, получилась еще большая каша, чем было до этого, потому становилось как-то особенно не по себе. И не из-за похмелья, синдромы которого сейчас убирает любимый тигра, просто из-за того, что она вела себя не так, как полагается молодой матери и любящей жене.

- Дин вчера шумный был, но ел хорошо, - Чин улыбнулся. – Дани, я не злюсь, - уверенно добавил он, услышав извинения итальянки.

Он вообще не умел злиться на свою супругу. Просто его тигриный характер сказывался в их семейной жизни таким образом, что ему ничего не нужно было говорить, чтобы Дани сама поняла, что ему нравится, а что – нет. Он никогда ей не командовал, никогда не повышал на неё голос, лишь изредка спокойным тоном говорил, что его что-то не устраивает. И казалось, что этого спокойного тона она боится намного сильнее, чем если бы он, к примеру, устраивал полноценные скандалы. Чин был гордым и упрямым, и он привык, что все в жизни происходит именно так, как он этого захочет, при этом окружающие обычно сами чувствовали, как нужно себя с ним вести. Ему редко приходилось доказывать свое превосходство: он был уверен, что все и так замечают эту очевидную истину. Он был главой семьи, считая, что должен быть во всем опорой для Дани и сына, и его негласная тирания казалась ему лишь логичным способом проявить все ту же ответственность: кто-то же должен думать за двоих, когда мать семейства идет гулять с подругами.

- Как ты сейчас себя чувствуешь? – спросил Чин, когда почувствовал, что энергия Дани более-менее пришла в равновесие.

Лечение похмелья – хорошая практика для тех, кто изучает врачевание. Это состояние, не представляющее реальной угрозы для жизни, но дающее пациенту много разнообразных неприятных ощущений, затрагивает практически все системы организма, которые медленно и нехотя приходят в норму по мере того, как исправляется течение энергии.

Итальянка облегченно улыбнулась, после чего почувствовала, как тело само начинает расслабляться, успокаиваясь от простого его «я не злюсь». Бывает так, что вот непонятно из-за чего, но ты как накрутишь себя, так, что все грехи человечества будто ложатся на твои хрупкие плечи, а потом одна простая фраза позволяет тебе понять. Что все это глупости. И сейчас, конечно же, это были глупости, потому что Чин сам ее отпустил, а она не скрывала, что они с девочками пошли гулять, причем не по окрестностям, чтобы, например, трав набрать, а в деревенскую забегаловку, чтобы отдохнуть и расслабиться. Блин, ну тут даже конченный придурок поймет о чем идет речь, а ее Чин – самый умный и самый любимый, и вообще… ну, вы поняли.

- Громче обычного? – она даже почти не удивилась, разве что тому факту, что малыш капризничал при папе, потому что обычно он старается быть паинькой. Ну, за редким исключением. Впрочем, то, что в понятии мужа может быть «шумный», в ее понятии может оказаться, что очень даже тихий. Ну да неважно, ведь главное - хорошо покушал и с ним все в порядке. Тем временем, общее состояние явно подходило границе отметки «очень даже неплохо». Только вот встать и дойти до постели сил не было. Просто хотелось щелкнуть пальцами и оказаться сразу под одеялом с подушкой, а лучше с мужем, в обнимку.

- У меня нет сил и хочется спать, - честно призналась итальянка, понимая, что это лишь позабавит Чин, и тот, наверняка, решит, что теперь-то уж точно все в порядке. И почему все в монастыре считают, что сонливость для сифу Конг – совершенно нормальное состояние? Ну, если не все, то подавляющее большинство, - Я бы отдохнула еще до подъема, честно говоря… Дин все равно пока что спит.

Дани пришла в свое нормальное дообеденное состояние, так что на этом можно было заканчивать с врачеванием и просто отпускать её спать.

- Ну, при мне он обычно ведет себя тише, - сказал Чин, подозревая, что наедине с матерью его сын может быть куда более шумным, потому что порой она его откровенно балует.

Вот интересно, Дани доберется сама до спальни, или без посторонней помощи заснет за столом? Что-то подсказывало, что заснет, а Чин был упрямым, но не жестоким. Он склонился к итальянке и коснулся губами её шеи.

- Тогда пойдем спать, - Чин улыбнулся и поднял девушку на руки.

Он любил носить Дани на руках, и это было даже не столько знаком внимания к ней, сколько поводом выпендриться самому, какой он большой и сильный и может нянчиться с ней, слабой и хрупкой. Чин отнес итальянку в спальню и положил её на кровать, после чего склонился к ней и нежно поцеловал в губы.

- Спи, ещё есть время, - сказал он, улыбнувшись. Даже сейчас, сонная и растрепанная, Дани была очень красивой. Чин много за что любил свою жену, и не на последнем месте была её внешность. Они уже довольно долго жили вместе, но все равно его Дани оставалась для него постоянной привлекательной загадкой. – Я люблю тебя, - сказал Чин после недолгого молчания.

Итальянка чувствовала себя гораздо лучше, гораздо ближе к тому состоянию, когда она иногда просыпается утром, но не просыпается еще окончательно. Нет, ну вот стоило по молодости лет походить сонной (между прочим, это все Чин виноват, да!), как теперь клеймо на всю жизнь – муж постоянно подшучивает на эту тему. Вот и остается надувать губы от мнимой обиды, чтобы заглаживал свою, якобы, вину. Но сейчас не об этом, да и дело вовсе не в этом.

- Он просто обычно хочет показать папочке какой он взрослый мужчина уже, - улыбнулась девушка, с удовольствием заметив, как это сейчас легко получается сделать. Но от этого сил шевелиться не прибавилось, поэтому она с удовольствием улыбнулась, почувствовав, как по телу прошлась приятная теплая волна, вызванная всего лишь легким поцелуем. И он был, как и всегда, самым сильным и мужественным, взяв страдающую остатками птичьей болезни жену на руки. Дани устало положила голову ему на плечо, но не успела даже толком прикрыть глаза, как очутилась уже в постели. Итальянка нехотя открыла глаза, зацепившись за руку супруга и потянув его обратно, не только чтобы поцеловать в ответ.

- Обними меня, - сонно прошептала девушка, не желая расставаться с самым лучшим мужем на свете, который ей сейчас едва ли не вторую жизнь подарил, - Не хочу одна, - уже практически заснув, пробормотала итальянка, сладко причмокнув губами, словно вторила спящему сыну.