Лица портового города

Шири была уже на грани истерики, искренне ругая себя за опрометчивый шаг. Всю жизнь она старалась не доставлять людям неприятности, скрывать свои чувства и ни в коем случае не пытаться доводить других до истерики. Ее учили сдерживаться, во что бы то ни стало молчать и держать все в себе. А здесь, в Китае, она расслабилась и позволила себе не просто выплеснуть эмоции на другого, но и сделать это довольно обидным и болезненным способом. Более того, девушка не могла понять, почему же ее так трясет и она не в силах остановиться. Ян всегда шел ей навстречу, даже сейчас предлагал компромисс, но она не представляла, что ответить на его слова.

- Ян, я не знаю, правда. Просто сейчас получается, что практически все, о чем тебя спрашивают, так или иначе касается твоего прошлого. И все, что я наблюдаю, это твои увертки. И если в монастыре я просто старалась закрывать на это глаза и не задавать неудобных вопросов, то здесь такое невозможно. Твои родители вообще ничего не знают, но любят тебя! Смотри, сколько они ждали, верили в тебя! Думаешь они не понимают, что ты явно не профессором изящных искусств в университете работал? - Шири остановилась, переводя дух и собираясь с силами. Их с Яном жизнь всегда была сложной. Они любили друг друга и девушка это знала. Но постоянное бегство мужа пора уже было заканчивать. Это не просто раздражало, это мешало им идти вперед и портило только начинающиеся отношения с родителями. - Начни рассказывать хоть что-то про себя. Мне плохо и страшно оттого, что мой муж имеет четырнадцать расстрельных статей, я не спорю. Но мне еще хуже, когда он скрывает это и еще много чего другого от меня и других. Ян, я верю тебе, я верю в тебя, но с каждым твоим бегством это становится делать все тяжелее. А больше всего на свете я боюсь тебя потерять.

Шири пошла вперед, и в душе у нее поселилось некое чувство безысходности. Откуда то появилась уверенность, что муж попросту не поймет ее сейчас и будет продолжать свою игру. Разрушительную как для нее, так и для него. Ян при всей своей верткости становился очень упрямым в некоторых суждениях, искренне считая, что знает лучше других, как следует поступать. Это действительно было так в большинстве случаев, но не в этом.

Шири затронула очень тяжелую тему – свое доверие. То, что заставляло Яна меняться, отрекаясь от прошлого в стремлении соответствовать тому, что она от него ждала. И сейчас Шири говорила о том, что его молчание это доверие подрывает, в то время как он был уверен, что оно вообще возможно лишь из-за того, что его жена многое о нем не знает. Это был тупик, из которого сложно или невозможно найти выход. Когда Шири торжественно объявила на всю улицу про четырнадцать расстрельных статей, Ян невольно обернулся по сторонам, но, вроде, никто в этот момент на них не смотрел. Он не из праздного кокетства избегал разговоров о своем прошлом, и умение молчать много раз спасало его жизнь

- Шири, так, на будущее – в Фучжоу все понимают путунхуа, - негромко сказал Ян, намекая на то, что если с близкими он ещё мог бы до какой-то степени быть откровенным, то вот со всем центром города как-то вообще не хотелось. – Я боюсь потерять твое доверие, - честно признался он, внимательно посмотрев на девушку. – Но я даже не знаю, что из того, что я могу рассказать о себе, не подорвет твое доверие ещё сильнее. Когда мы были в Пекине, ты видела людей Цзин Вана. Многие из них – бодхисатвы по сравнению с тем, каким был я. Я приехал в Пекин в четырнадцать лет, в шестнадцать получил первое задание от лунтао. Мне не было двадцати, когда у меня был трехзначный номер – знак того, что я в числе руководителей. Из тех, кого ты видела в Пекине, трехзначные номера были только у двоих. Свою должность я получил не за красивые глаза. Ты когда-то спрашивала меня насчет семьи и детей, у меня их тогда просто не могло быть, не было даже сколько-нибудь серьезных отношений. Это как болото – с каждым шагом увязаешь все глубже до тех пор, пока не понимаешь, что уже не можешь вырваться, и при этом рядом нет никого, кто доверял бы тебе или кому доверял бы ты. Я не оправдываюсь, я просто говорю о том, что было. Когда на одной чаше весов власть, деньги и красивая жизнь, а на другой – уверенность в том, что тебя поймают и убьют свои или чужие, стоит тебе попытаться вырваться, совесть становится очень сговорчивой. А сейчас я знаю, что ни ты, ни мои родители, не сможете нормально с буддистским всетерпением принять хотя бы часть правды об этом моем прошлом. Шири, я правда не знаю, как мне больше рассказывать о себе. Вот представь себе разговор за обедом. Мать с отцом говорят о работе в больнице, ты об учебе в академии, Лин или Лхасе, а тут я вдруг с внезапным откровением «помнится, когда полиция накрыла один из наших борделей, была такая перестрелка…» или там «когда мы встречали партию амфетаминов, один из курьеров попытался нас кинуть», - Ян говорил тихо, убедившись, что никто из прохожих не может его услышать. – А мое прошлое в Пекине целиком и полностью состоит из таких историй.

Лю замолчал, задумавшись о том, что сейчас наговорил. Никогда и ни с кем он не был так откровенен, как сейчас с Шири, хотя ничего толком ей не рассказал. Но уже сейчас он не знал, как она отнесется к этим словам.

Только после замечания Яна Шири поняла, что возможно действительно перегнула палку и повысила голос. Она нервно посмотрела по сторонам, отмечая, что на них никто пока еще не обратил внимания. И все таки решила если уж не шептать, то снизить тон. Муж продолжал говорить вещи, от которых хотелось закрыть уши и кричать, а не стоять и не слушать, создавая на лице маску спокойствия. Однако именно так она сейчас себя и вела, понимая, что молчание будет гораздо хуже. Для чего ей нужно это копание в прошлом Яна? Почему она то не может отпустить от себя его нежелание говорить на эти темы. Все сложно, все очень сложно и неоднозначно. Чем-то подобная ситуация напоминала изречение "казнить нельзя помиловать", и именно от запятой, которую она должна поставить и будет ясен исход. Лю, казалось, был готов ко всему, но старался огородить родных от грязи, в которой жил. Тем самым сберегая их нервы и еще сильнее вгоняя в тьму, которой он же и прикрывался от серьезных разговоров.

- Ян, ты не прав. Я не знаю, как объяснить тебе простые для меня вещи. Совсем не обязательно вспоминать постоянно подобные истории. Но ты можешь рассказать, чем занимался все эти годы. - Сейчас Шири искренне верила в то, о чем говорила. Она понимала, что будет больно и ей и родителям мужа, но это будет кратковременная боль, а не такая, зудящая и постоянная, раздражающая и не дающая наслаждаться жизнью. - Просто в одном разговоре сесть и честно рассказать. Так, как считаешь нужным. Один раз, после которого тебе не нужно будет закрываться от половины вопросов родителей, мне не нужно будет обдумывать каждое слово, и не ждать, что ты опять улизнешь. Я знаю, что ты хочешь оградить нас от своего прошлого. Но ты ограждаешь нас от себя. Понимаешь? Ты отталкиваешь нас, постоянно, потихоньку. Помнишь, ты спрашивал меня о том, почему я тебя боюсь? Я боюсь с тобой говорить, потому что каждый раз с трепетом после каждого своего вопроса жду, что ты сменишь тему. А значит обрубишь еще одну нитку к себе.

Шири старалась говорить тихо, поглядывая на людей, что бродили туда-сюда по мостовым. При этом она не выпускала из пальцев кисть Яна, держась за него, как за спасительный круг. Почему у них все так сложно, ведь они же искренне любят друг друга. Но при этом вся эта игра в оберегание друг друга таила в себе подводные камни, на которые они начали наталкиваться.

- Ян, я боюсь что когда-нибудь просто не останется этих ниточек и я попросту не смогу с тобой общаться. Я лучше вытерплю один раз твой рассказ, чем вот так медленно умирать. Я не могу без тебя, ты это знаешь, но и с тобой сейчас все сложнее. Особенно здесь, рядом с твоими родителями... Поверь в нас, пожалуйста. Поверь хоть во что-то...Не отталкивай.

Ян внимательно выслушал все, что сказала Шири, заставляя себя поверить в её слова, хотя она, казалось, сама не знала, что говорит. Если думать логически, то молчанием он её потеряет. Попытками недоговаривать – тоже. Честным рассказом – с большой долей вероятности, что также потеряет. Объективно шанс был только один, и пусть лучше все решится сейчас, чем дальше бегать.

- Хорошо, я расскажу, - сказал Ян после недолгого молчания. – Сама понимаешь, на улице о таких вещах не говорят, поэтому не сейчас. Я хотел завтра поехать с тобой за город, там у нас будет возможность поговорить. А после этого я поговорю с родителями. Если сейчас мы продолжим прогулку и отложим этот разговор до завтра, все нитки останутся целыми? – спросил он, чуть улыбнувшись.

В этой улыбке была заметна скорее горечь и грусть, но Лю принял решение, от которого не хотел отказываться. Он не знал, правильным ли оно было, но он слишком боялся потерять Шири, и прекрасно видел, что само собой ничего не исправится. Тот, кто писал уголовный кодекс, не то назвал высшей мерой наказания. По сравнению с тем, что Ян чувствовал в предвкушении этого разговора, расстрел казался ему такой ерундой, что он раз пять успел пожалеть, что его в свое время не поймала народная милиция. Но за серьезные грехи приходится платить высокую цену. Ещё в Пекине он выучил, что есть один действенный способ заставить человека сделать все, что угодно – есть ситуации, в которых любой мужик чувствует себя рыцарем. На этом гибли лисы и банкиры, боевики триады и сутенеры, школота и умудренные опытом люди. Если у мужчины есть женщина, которая ему по-настоящему дорога, собственная смерть пугает его меньше, чем её боль. А сейчас судьба повернула все так, чтобы он расплатился за все разы, что заставлял других испытывать подобное. Что ж за диюи могут быть после смерти, если в нашем несовершенном четвертом круге медитаций Адди-Будды существует столько пыток при жизни, что фантазии не хватает представить, что может быть там?

Чем больше Шири говорила, тем меньше сама себе нравилась. Она повидала в своей жизни ситуаций, когда жена пилит мужа, и сейчас это было очень похоже. Единственное, но очень существенное различие было в сути этого домашнего скандала. Ее не волновали такие бытовые вещи, как бросание вещей по комнате или неумение планировать свой день, ничего не забывая. Она не представляла себе моменты, когда сможет повысить голос на любимого из-за чего-то подобного. Она знала, что у нее не повернется язык оскорблять его или говорить унижающие вещи, чтобы побольнее уколоть. Вся суть была в том, что она просто не желала его колоть. И больше всего на свете хотела, чтобы ее не заставляли это делать. И при всем при этом она поступала прямо противоположно - копалась в его ранах, терзая все сильнее.

Многие военные, получившие ранения на полях сражений, потом уверяют, что в определенные дни или при воспоминаниях о событиях того времени у них начинают болеть старые раны. Они зудят и чешутся, и кажется, что их края вот-вот разойдутся, показывая всем, как сильно пострадал человек. У Яна было полно шрамов. На теле, которые Шири знала, и на душе, о которых она не догадывалась. Она понимала, что скоро они закровоточат, и она станет тому причиной. Понимала, но не могла остановиться. Знала и то, что только она сможет залатать вновь эти раны, смыть кровь и поцелуями снять боль. И знала также, что если ее в те моменты не будет, то она просто потеряет своего мужа, который задохнется от накатывающих волн дикой нескончаемой боли, в которой нет краев и берегов, и некуда будет бросить якорь, чтобы перетерпеть ее. Девушка не считала себя кем-то особенным, просто она понимала, что является пока единственным человеком, с которым Ян наконец начал учиться жить как нормальный человек. Как инвалид после операций он открыл глаза и взглянул на мир не сквозь кровь и грязь, и пошел своими ногами, опираясь на нее. И она не могла его предать, просто не могла.

- Ян, все будет хорошо, нити не порвутся. - Шири ответила ему тихой улыбкой и легко коснулась щеки губами. - Пойдем, посмотрим на пагоды? У нас все получится, я уверена.

Ян кивнул на слова Шири и вновь улыбнулся. Он знал, что она хочет, как лучше, хотелось верить, что не ошибается. А до завтра можно просто показывать ей город, благо они уже давно бродили возле пагод. Лю умел казаться беззаботным, и сейчас не хотел показывать Шири, что волнуется перед предстоящим разговором.

- Хорошо, - он чуть усмехнулся. – Я тоже не сомневаюсь, что у нас получится увидеть пагоды, - добавил он уже обычным для себя язвительным тоном. – Например, вот это – Черная пагода.

Он повел девушку на холм, где виднелось многоярусное здание серого цвета. Ночью Ута подсвечивается кислотно-желтым цветом, но пока было ещё светло, и пагода была видна в своем изначальном виде.

- Она стоит на горе Ушань. Вообще, Фучжоу стоит на трех холмах – это Ушань, Юйшань и Экран. Там наверху есть смотровая площадка, но на неё подниматься по винтовой лестнице, а ты на каблуках, - сказал Ян, подводя Шири ближе к зданию.

Семиэтажное здание было украшено множеством барельефов на буддистскую тематику, которые неплохо сохранились. Ута была выше Белой пагоды, в общей сложности метров сорок, если не больше, и её положение позволяло башне быть хорошей смотровой площадкой. На западе за пересечением улиц Баичи и Гупин Лу был виден второй холм – Юйшань, на котором всяких достопримечательностей было, как грибов после дождя. Откровенно говоря, эрудиция Яна в вопросах истории города оставляла желать много лучшего, так что он мог лишь показать Шири постройки, но мало что знал об их истории.

- Близнецом Черной пагоды считается Белая, вон та, - Ян показал на Байта-пагоду. – Она ниже этой, но там много всяких скульптур и барельефов.

Они спустились с Ушаня, но не повел Шири на Юйшань, вместо этого они пошли на север. Второй холм был ниже по высоте, а пагода выглядела намного скромнее, во многом из-за частично скрывавших её строительных лесов.

- Юйшань, - Ян кивнул в сторону холма, оставшегося слева от них, - также называют горой Девяти бессмертных. Там жили какие-то герои в эпоху Мин, и даже есть храм в их честь.

Он не стал вдаваться в подробности, потому что из школьной программы, несмотря на хорошую память Воды, сейчас помнил о Юйшане только смутную кашу из рассказов об эпохе Мин, перечне местных построек и генерале Ци Цзигуане. Справедливости ради отметим, что Девять Бессмертных были все же члены рода «юйюэ», жившие здесь в эпоху Борющихся Царств, то есть примерно за тысячу лет до названного Яном периода, но храм там, действительно, был.

Тем временем чета Лю подошла к мемориальному комплексу, находившемуся через два квартала от пагод. Здание стояло возле дороги, на его красных воротах висели фонари, а рядом находился памятник человеку, который считался одним из самых прославленных уроженцев Фучжоу.

- Это – Линь Цзэсюй, - сказал Ян, указав на памятник. – Здесь находится храм, некогда принадлежавший его роду. Линь Цзэсюя очень уважают в Фужоу, да и вообще в Поднебесной. Он сорок лет работал на государственной службе и среди прочих его заслуг – полное уничтожение торговли опиумом с 1836 году. Это было в период опиумных войн. По его приказу на одном из пляжей сожгли тонну с лишним опиума.

Ян замолчал, задумчиво глядя на статую. В каком-то смысле он был полной противоположностью легендарного национального героя, который был едва ли не иконой Фучжоу.

- Это одна из причин, почему у меня теперь другая фамилия, - признался Ян, оборачиваясь на Шири.

Шири тихонько выдохнула, поняв в ту же секунду, что все то время, пока они с Яном практически скандалили, она дышала через раз. Не то, чтобы разговор настолько захватил ее, просто было страшно. Она не боялась так даже в тот момент, когда решила падать с той площадки на заброшенном заводе. Тогда это казалось избавлением хотя бы для любимого. А сейчас любое слово падало словно гильотина, отсекая все новые и новые кусочки их жизни. Чуть заболела голова, которая разве что не опухла за сегодняшний день. Слишком много событий, людей и разговоров. А также новостей и ожиданий. Но сейчас надо еще раз вздохнуть и отвлечься наконец на то, ради чего они сюда пришли. На прекрасные пагоды, что возвышались на холмах над городом, неся вековую мудрость.

- А почему они так называются? Ну, кроме цвета есть какое-то объяснение? - Шири хоть и заметила, что гид из Яна получался, как из нее водитель-дальнобойщик, но промолчать не могла. Не все же ему язвить на тему и без. Вообще живя с Лю, девушка стала замечать за собой некую особенность. Язык у нее стал чуть более хорошо подвешен, а уж отвечать мужу она научилась просто замечательно. Если не словом, так взглядом. Или позой. А еще ее бесконечно радовало, что можно было немного по заигрывать с любимым, причем так, что ни единая душа и не заметит. Желая как-то разнообразить их прогулку, девушка чуть сильнее сжала ладонь мужа, призывая его немного отвлечься от пагод на нее. И медленным потоком пустились в путь к его сознанию образы, в которых Лю тайтай представлялась собственному мужу в весьма и весьма легком одеянии, да еще с призывными взглядами и легким шипением, что срывалось с губ. Она знала, что Ян по своему реагирует на ее взгляд, стараясь перебить его своим, не менее завораживающим. И пошла на хитрость, кидая ему свой образ, а не поворачиваясь к нему лицом. При этом, не желая показывать, что сделала что-то противозаконное, мило сообщила. - Знаешь, ты ни капли не похож на своего родственника. Да и бритым я тебя не слишком хорошо представляю...

- Пагоды посвящены каким-то двум братьям, которых звали У и Юй, как и холмы. Но почему именно Черная и Белая – не знаю. Наверное, из-за цвета, - Ян пожал плечами.

История города не относилась к числу знаний, необходимых для выживания, поэтому Лю, если что-то когда-то и знал, то сейчас не мог вспомнить. И, честно сказать, не особо хотел. Ему приходилось много путешествовать по всему Китаю, но на местные достопримечательности он обращал внимание в последнюю очередь, запоминая лишь какие-то отдельные вещи, казавшиеся ему интересными или забавными. В этом и родной город не стал исключением – Ян знал, где здесь находятся полицейские участки, больницы и конторы чиновников, также неплохо представлял, где можно найти разного рода незаконные организации, но с трудом вспоминал, где тут какие храмы и прочие исторические постройки, зачем они были построены и почему так называются.

А потом стало и вовсе не до истории города – Шири очень тонко решила отвлечь его от экскурсии, и Ян не стал ставить ментальный блок, чтобы сдержать образы, ворвавшиеся в его сознание – они были интереснее, чем статуя Линя Цзэсюя. Однако выражение лица Яна при этом оставалось спокойным, как у бодхисатвы, лишь следы хитрой улыбки в уголках губ говорили о том, что он прекрасно все видит.

- Мы очень дальние родственники, - спокойно сказал Лю, оборачиваясь на девушку. – И, действительно, не похожи.

Хутуны творят чудеса. Вот сейчас перед ним стояла английская графиня, то бишь по местным меркам лаовейка западнее некуда, и уверенно утверждала, что два китайца (причем дальних родственника) совершенно не похожи. Этот день мог войти в историю отношений между Поднебесной и Англией, если учесть, что дело происходило у мемориала, посвященного событиям опиумных войн. Но разве мог потомок Линь Цзэсюя в такой ситуации не отомстить англичанке? Поймав четкие образы того, что она показывала, Ян стал дополнять их, добавляя не картинки, а ощущения – вот по изящному телу воображаемой Шири прошло легкое прикосновение, как от теплой воды, скатившейся по шее на плечо, затем на спину и скользнувшей вдоль позвоночника, затем новое прикосновение – более требовательное, к груди, затем к животу, иллюзорная теплая вода скользнула чуть ниже…

- Ты не устала? Может быть, заёдем куда-нибудь поужинать? – Как ни в чем не бывало спросил Ян, хитро улыбнувшись супруге.

Шири уже поняла, что в число сильных сторон Яна экскурсы в историю не входят. Ничего, она уже решила прикупить здесь пару книг и подарить их мужу, чтобы просвещался, а потом с умным видом мудрого отца рассказывал все дочери. Сейчас же гид Лю говорил примерно как в анекдоте про мужчину и ребенка, который задает много вопросов. Мудрый отец на все вопросы отвечает одинаково - " а кто ж его знает", но при этом уверенно заявляет матери, что дитятке нужно развитие, и про мир ему больше никто не расскажет. Вот и Ян сейчас бормотал что-то крайне абстрактное и общее, не называя никаких дат. Девушка чуть улыбнулась, заметив его реакцию на собственные хулиганистые мысли. И тихо охнула, почувствовав ответ. И это она после такого количества времени, что прожила с Яном решила вдруг, что он не отомстит? Причем тонко, остро? И самое главное - моментально. Шири тихо зашипела, вроде как от усталости прижимаясь к мужу и стараясь восстановить дыхание. Попыталась было сказать ему, чтобы прекратил сладкую пытку, но совершенно банально простонала тому прямо на ухо, стоило только ее спине и животу почувствовать прикосновения. Легкая судорога прошла по телу, заставляя прогибаться в спине.

- Гаааааад. Домой, только домой... - Судорожно прошептала девушка, решив больше не рисковать так на улице. Их игры продолжались всегда и везде, но выигрыш переходил то Яну, то Шири. И сейчас она поняла, что проиграла. Хитро улыбнулась, стараясь себя контролировать, и подняла руки вверх, как бы сдаваясь. - Нас Лин ждет. Только не продолжай сейчас, очень прошу. И даже раскаиваюсь в содеянном.

Вообще Шири не ожидала подобного ни от себя, ни от мужа. Одно дело кидаться образами, будучи наедине друг с другом, совсем другое - делать тоже самое на улице, среди множества людей. Одно радовало, муж отвлекся от сложной темы, да и гидом ему больше не придется быть. По крайней мере сегодня.