На честном слове, на одном крыле

Кертеш пропустил тот момент, когда начало вечереть. Он был слишком занят тем, что пытался уговорить стертые в кровь ноги не подгибаться прямо сейчас, а раненое плечо - болеть хоть чуть-чуть меньше, - и только остановившись в первый раз за полчаса? или час? - увидел, что блики солнца на вершинах холмов из золотистых стали розовыми, а солнце, пока он на него не смотрел, загадочным образом сползло к горизонту.
Этот пейзаж показался бы прекрасным поэту и одухотворенным - паломнику. У Кертеша он последние часов двадцать вызывал стойкое отвращение.
Кажется, ему предстояло здесь умереть.
За три дня он не встретил на своем пути никого - ни туристов, ни паломников, ни местных жителей. Никого, кроме ворон. Единственным, кто мог вдохновиться на его поиски, был Синь Ян, и именно это заставляло Кертеша двигаться, не останавливаясь больше чем на час. Такой помощи ему было не надо, спасибо большое, он лучше сам сдохнет. Да, теперь, похоже, сам.
Джип, на котором его привезли неизвестно куда - легко потерять счет времени с мешком на голове, - после того, как за его руль сел Кертеш, проехал не больше трех километров. Обгоревшие куски мяса, в которые превратились эти два придурка, которых Синь Ян выбрал в телохранители, только успели скрыться из вида, когда правое переднее колесо застучало по дороге ободом.
Чертовы дороги, чертова страна. Чертово солнце, взошедшее через два часа.
Судьба дала последний, прощальный, видимо, фортель, и помахала ручкой на прощание. Adios, amigo.
Та оставшаяся часть его, которая была ещё способна соображать, хотя и очень медленно, прекрасно осознавала ближайшие перспективы. Третий день практически без еды и воды, с потерей крови и сил. Ещё на один его уже не хватит.
Кертеш чувствовал, как тишина, окружавшая его все эти три дня, становилась все назойливей, лезла в уши, рот, как вата, застилала черными пятнами взгляд.
Два раза он обнаруживал, что лежит, ткнувшись лицом в землю, и даже не помнил, упал он или лег. Приятней было думать, что все-таки лег сам.
Хотя вряд ли.
- Карр, - сказал кто-то рядом печально. - Карр, карр.
Почему-то это прозвучало неутешительно.
Кертеш повернулся, застонав от боли в ногах, и бросил ещё один взгляд вперед, поморгал, смахивая черных мух, плясавших перед глазами. Возможно, у него уже начались галлюцинации. Во всяком случае, ему явственно что-то мерещилось на фоне опостылевших дымчатых холмов.
Стиснув зубы, он продолжил переставлять ноги. Прошла целая вечность, и прекрасное видение начало приобретать форму ворот в каменной ограде, оттеняемых пятном зелени.
Уверившись окончательно в том, что сходит с ума, Кертеш продолжал двигаться. От него, казалось, осталось только одно бескрайнее упорство. То самое упорство, которое подняло его из гнойных сумерек трущоб, облачило в дорогие шмотки и застегнуло на его руке швейцарские часы. Это упорство и дотащило его до главных ворот Линь Янь Шо.
Дернув за язык колокол, больше из любопытства, чем из надежды действительно быть услышанным, Кертеш тихо и, против всех своих правил, совершенно неэлегантно упал на дорогу и потерял сознание.

День вроде удался, по крайней мере до той поры, как Кораева случайно не встретил Сифу Лю. А ведь так удачно получалось филонить и ничего не делать до вечера, ну не считаю иллюзии высокой активности умственного труда на лице. Но все же, как младший мастер он должен было помогать старшим товарищам. И вроде то и просьба была не сложной, всего навсего стреретить нового ученика. Сифу Лю можно было понять, он дежурил в лазарете и не хотел покидать своего поста, что было правильно. Но почему именно Дамьяна, почему жизнь так не справедлива, ведь так хотелось улечься пораньше, поспать в сласть, но нет, кукиш с маслом. Но придется поручение выполнять. К сожалению болгарин забыл даже спросить о каких-то известный мастеру подробностях и сразу же направился к воротам.

Когда болгарин уже подходил к главным воротам Линь Ян Шо, раздался звон колокола. Странно, ученики редко доходят до ворот самостоятельно да и совсем уж редко начинают звонить в колокол. Это было странно, то ли Сифу Лю слишком поздно к нему обратился, то ли ситуация бала не стандартной. Ответы на все вопросы Кораев получил, когда вышел из ворот.

Прямо около колокола лежал парень, причем вид у него был такой, будто его избивали несколько дней. Дамьян тут же подбежал к подростку. Теперь уже было понятно, день закончится далеко не так, как бы он того хотел. Болгарин рухнул на колени на уровне головы Кертеша и начал аккуратно переворачивать его на спину. Когда же молодой мастер увидел лицо новоприбывшего ученика, то ему стало дурно. Следы запекшейся крови, глаза впали в черепушку на столько, что казалось, будто их туда специально вбивали. Великий Будда, да что же с тобой такое случилось? И что мне с тобой делать? Уложив бедолагу на спину, Дамьян решился попытаться привести его в чувства, Кораев боялся нести его сразу в лазарет, вдруг у новенького есть какие-то внутренние повреждения или переломы, о которых он мог бы сообщить болгарину. В лечении оно что главное, не навредить, это младший мастера даже не знал, а просто понимал.

Дамьян слегка потряс Кертеша за плечи, ноль реакции. И тут у Кораева промелькнула совершенно страшная мысль. Младший мастер быстро схватил руку бедолаги и старательно начал выискивать пульс, перехватив запястье новенького ладонью. Пульс был, но слабый, надо было срочно что-то делать.

- Да давай же, очнись, я не знаю можно ли тебя таскать! - Дамьян еще раз слегка потряс парня за плечи и стал выжидать реакции, если ее не будет, придется на свой страх и риск волочить его в лазарет.

Кертеша обволакивала приятная, уютная темнота. Он летел – нет, скорее парил среди неё, и в душе его царили покой и умиротворение. Откуда-то издалека доносилось пение; впрочем, пением это было назвать сложно – в нём не было ни слов песни, ни мотива, ни голоса, вообще практически ничего, а песня, тем не менее, была. Пожалуй, так бы мог петь южный ветер, исполняя церковный гимн, не тоскливый и угрожающий, рассказывающий о скорбях мира сего, а радостный и торжествующий. В темноте Кертеш летел на эту песню, и у него были крылья, длинные, широкие и крепкие, и все было просто чудесно.
Пока что-то не дернуло его вниз и не приложило плашмя об реальность.
Перед глазами резко посветлело, и Кертеш обнаружил, что никаких крыльев у него нет, и никуда он вообще-то не летит, а валяется в пыли на дороге у ворот, которые, кажется, все-таки не были галлюцинацией. При этом он здесь не один, и от него, по всей видимости, чего-то сильно хотят.
Кертеш сморгнул, разглядывая нависшее над ним лицо со шрамом. В нём было что-то странное, неестественное даже, и, пожалуй, пугающее. После секунды тягостных размышлений и тщетных попыток поймать за хвост разбегающиеся мысли, он понял, что именно – глаза незнакомца были полностью черными, без белков, как будто их залили чернилами. Не могло быть у человека таких глаз, ни одни линзы и ни одна дурь не могли дать такого эффекта…
Впрочем, испугаться Кертеш так и не успел. К этому моменту вернулась боль, старая подруга, и принялась располагаться со всеми удобствами.
Больно ему, видимо, было все это время, просто до сознания эта информация как-то не доходила. Черноглазый пережал ему раненое плечо, в котором до сих пор сидела пуля – пока один из его неудавшихся убийц превращался в живой факел, второй все-таки успел выстрелить. Кертеш кое-как перемотал рану обрывком рубашки, отказавшись от мысли извлечь пулю самостоятельно – он не хотел потерять ещё больше крови, лучше было потерпеть. За три дня боль из острой перешла в тупую, и уже не кусалась, а ныла, протяжно и жалобно, как плакальщица на похоронах, но почти терпимо. Пока этот урод не вздумал его трясти.
Кертеш попробовал вырваться, но только слабо трепыхнулся. Сил у него не осталось даже на сигарету прикурить, не то что на вспышку огня, надо было говорить, а он уже почти забыл, как.
Пришлось вспомнить.
- Пусти, - собственный голос царапнул слух, как какой-то незнакомый и неприятный звук. – Пусти, больно.

На радость болгарина Парень все таки открыл глаза, только при этом раненного почему-то странным образом передернуло. Дамьян пожалел, что не уделял совершенно никакого внимания врачеванию, так бы хоть что-то мог бы понять и помочь несчастному. А вместо этого, как идиот пытается разобраться интуитивно. Но видимо долго ему разбираться не придется, так как до слуха Кораева долетели тихие, с трудом выговоренные, но все таки слова. Он медленно опустил голову парня на землю и слегка ухмыльнулся, с души как камень упал. Говорил парень на китайском, хотя родом был не из этих мест, что слегка удивило мастера.

- Больно, значит живой. Не бойся, я друг. - Дамьян пристально посмотрел в глаза Кертеша, он помнил, что по их состоянию можно понять, на сколько вообще человек в себе, но как-то не смог особо разобраться. - Я тебе помогу, тут есть врачи. Сам пойти сможешь, или тебя донести?

Болгарин не был уверен, что парень поймет столь долгую фразу и уж тем более не ждал развернутого ответа, но даже если его не последует, все будет ясно. Но тут Дамьяна осенило, что сказал он глупость, если бы парень мог еще ходить, он бы не валялся тут без сознания. Все таки я идиот, срочно к сифу Бо, мозги вправлять.

- Лучше не отвечай, я тебя донесу. - Дамьян поднялся на ноги, и глубоко вдохнул, применять макгию в таком состоянии без предварительной концентрации ему не хотелось, и так уже напортачил, сейчас не хватало еще ошибиться. Парень сделал пару глубоких вдохов и начал поднимать обе руки над парнем. В нем проснулась привычная уже уверенность и спокойствие. Паника тут же уступила и убежала в дальний угол сознания, уступая место спокойствию. Эти знакомы чувства, для Дамьяна значили только одно, земля откликнулась на его зов и готова помочь. Кусок земли, на котором лежал Кертеш начал медленно подниматься вверх. Когда же бедолага оказался на уровне груди болгарина, Кораев просунул одну руку под шею парня, второй перехватил ноги.

- Ну, что, готов полетать? - Дамьян не был готов выслушивать ответ, просто хотел подготовить раненого к транспортировке, хотя бы морально.

Друг, значит. Вот оно как.
Кертеш облизнул пересохшие губы, шевельнул на пробу пальцами рук.
Он давно усвоил, что у него в жизни было, есть и будет только два друга. Первого звали Кертеш Кодряну. Вторым был Огонь. Эти двое были с ним всегда, в горе и в радости, они не могли его оставить, солгать или предать. На них он мог полагаться безоговорочно и бездумно.
До этого момента, конечно, потому что теперь первый не мог даже самостоятельно встать, да что там встать, - он головы поднять не мог, а второй обессилел, отзываясь вместо резкого жара и яркого, восхитительного пламени только слабым теплом в ладонях. Неприятное чувство собственной беззащитности перед происходящим только подогревал человек со странными глазами и лицом, которое, несмотря на обеспокоенное выражение, большого доверия не внушало.
Впрочем, Кертеш все равно не мог ничего сделать. Да и не очень хотелось, если честно. Сознание, было прояснившееся, то и дело норовило сбежать, изображение перед глазами расплывалось, превращаясь в темный тоннель, в который было так сладко и соблазнительно провалиться, сдавшись на милость фортуны.
- Сам пойти сможешь, или тебя донести?
Да если бы он мог…
Соображай Кертеш хоть чуть-чуть лучше, он бы с удовольствием прокомментировал этот вопрос, сделав несколько интересных умозаключений об умственных способностях собеседника. Очередная темная волна, накрывшая его, не дала произнести хотя бы односложный ответ. Все силы ушли на то, чтобы вынырнуть - и обнаружить, что черноглазый наконец перестал говорить глупости и начал их делать. Он зачем-то воздел над Кертешем обе руки, изображая то ли Дэвида Копперфильда, то ли приверженца учения Кастанеды, лицо его стало сосредоточенным, как будто он на полном серьёзе намеревался добиться этим какого-то эффекта.
А потом Кертеша накрыло какое-то странное ощущение.
Он поднимался вверх. И продолжал лежать на земле.
Черноглазый смотрел на него, все так же протягивая руки вперед, и на мгновение Кертеш не то, что пришел к выводу – нет, скорее ему показалось, почудилось, что он это и делает, что происходящее имеет какую-то внутреннюю логику, непостижимую пока, но в то же время очень простую.
Но потом все закончилось. Мужчина подхватил его на руки и что-то сказал. Кажется, что-то ободряющее. Кертеш вроде бы даже понял отдельные слова, но смысл фразы от него в последний момент ускользнул. Поэтому он просто прикрыл глаза и отдался на волю событий.