Комната Марии Ковальской

Небольшая светлая комната с отдельным выходом на веранду. Напротив входа стоит низкий столик, вокруг него расстелены циновки. В углу – тумба с умывальником и небольшая полочка. У противоположной стены – комод. За ширмой из сезаля на полу расстелена циновка для сна, на которой сложен матрас и постельное белье. В комнате есть несколько светильников из рисовой бумаги. На окнах – легкие светлые шторы, каменный пол застелен домотканым ковром, чтобы ночью не было холодно ходить босиком. У входа стоит вешалка, на стене – несколько крючков.

Уставившись в светлый прямоугольник окна, девушка сохраняла неподвижность уже довольно долго. Между тем, за окном не происходило ничего захватывающего, по крайней мере, ровно ничего такого, что могло бы вызвать оцепенение, а если бы даже и происходило, то вряд ли Мария это заметила бы. Она, признаться, и окна-то не видела, а находилась сейчас очень далеко и от него, и от этой комнаты, и от самого монастыря.
Примерно с полчаса назад, достав альбом с карандашами, полька разложила все это нехитрое хозяйство на столике и устроилась перед ним на циновке с намерением набросать кое-что из увиденного в дороге, закрепить, так сказать, впечатления. Впечатлений имелась масса, однако сосредоточиться на чем-то одном никак не получалось.
Перебирая в своей памяти весь путь до Линь Ян Шо, Мария неизбежно возвращалась туда, откуда этот путь был начат. Перед ее внутренним взором мелькали, почти не задерживаясь, горные вершины и степи, речные перекаты и зеркальные поверхности озер, готические замки и современные кварталы, и вот уже она мысленно парила над городом на берегу моря, его зелеными улочками и парками, над старым фортом, пристанью, пляжем, где все было родным, привычным и до боли знакомым.

Наконец, описав в своем воображении очередной круг, девчонка заставила себя вернуться к реальности, опустила еще невидящий взгляд на отрытый перед ней девственно чистый альбомный лист и легонько провела кончиками пальцев по лбу, как бы сбрасывая наваждение. Что это? Она же так ждала, так была рада отправиться сюда. Куда же делось это щемящее, волнующее предвкушение нового, неизведанного? Она уже скучает, почти тоскует? А что будет дальше? Нет, конечно, это пройдет. Должно пройти. Она не позволит себе раскисать!
Несмотря на то, что желание рисовать уже почти куда-то улетучилось, Мария решительно взяла карандаш и принялась старательно наносить на бумагу штрих за штрихом. Это занятие всегда помогало ей расслабиться и отпустить на волю все тревожащие ее мысли. Вот и сейчас, делая над собой волевое усилие, девушка рассчитывала, что рисование как всегда захватит ее, и она перестанет задавать себе вопросы, на которые пока ответить с уверенностью не могла.

Всегда помогало… Но, видимо, в этот раз что-то изменилось. Карандашный набросок маленькой пагоды рождался на листе будто сам собой, без ее участия, тогда как в голове творилось что-то совершенно не относящееся к изображаемому объекту. Мария старалась отбросить, как ей казалось, ненужные сомнения и страхи, уверяла себя, что все будет замечательно, стоит только немного освоиться, что не могла, в конце концов, пани Уршула посоветовать не только плохого, но и сколько-нибудь сомнительного. Она была уверенна, что старуха любит ее и желает только самого лучшего. Разве что… она ошибалась?
Собственная мысль о том, что ее наставница могла заблуждаться, застала девушку врасплох. Она бросила карандаш и, прикрыв глаза, потерла болезненно пульсирующие виски. Вот и еще одна неприятная вещь. Ближе к вечеру у Марии здесь начинала болеть голова. Она знала заранее, что нечто подобное может быть, к местному воздуху следовало привыкнуть. Тем не менее, настроения это не улучшало.