В адрес Паулины звучит примерно такое же "нет", как и в адрес самой Франц. Да, чуть более мягкое, но тем не менее, это всё ещё "нет". Франц, которая успела было внутренне напрячься и подумать о том, как будет неприятно, если сестру допустят к тайнам магии, а её саму выкинут на обочину, тут же расслабляется. И с удовольствием напоминает: — Конечно, с тобой спешить некуда. Ты же без-дарная, тут торопись не торопись, толку не будет. Хотя, если обождать как следует, может, в тебе что и проклюнется. Лет через двадцать.
В шансе разбежаться с близняшкой по разным комнатам Франц довольно предсказуемо отказывают. Жаль, но что поделать. Франц оставляет себе зарубку на память: попытаться и это в будущем продавить и выцарапать себе. Не может быть, чтобы здесь все вечно жили в той же комнате, в какую заселились, как на цепь посаженные, и никогда это место проживания не меняли. Наверняка есть какие-то обмены комнатами и переезды. Вот можно будет и поспорить за эту возможность. Потом. Позже. Когда о ней начнут думать лучше в монастыре.
Паулине берётся загонять Франц в комнату как-то совсем уж невежливо. Как какую-то корову блудливую. Франц вырывается, шипит: — Оставь меня в покое! У меня есть ноги, я сама зайду! — и, оставляя сестру разбирать с Яриной какие-то вопросы, проходит вглубь комнаты, начинает там деловито обустраиваться. Выбирать циновку получше, сторону комнаты, на которую удачнее заходит солнце, и всё в таком духе. Да, мелочи — но Франц каждую такую мелочь намеревается забрать себе, пока есть возможность и близняшке не до дележа.
и пустота с укором посмотрела в пустоту, и разрыдались слоги в слове "никогда"