Тибет встретил нахмурившимся небом, холодной погодой и неласковым ветром. Даже в лицо сразу что-то швырнул, мусор какой-то - мол, от вас, назойливых туристов, не продохнуть уже, катитесь отсюда наконец скатертью, на легком катере. Олин сплюнул прилипший к губе сухой листок и сделал вид, что намека не понял. Мол, он грубое нечуткое существо, интуиция у него за время, пока он болтался вне монастыря, очерствела наглухо, так что ни о каких намеках и речи быть не может.
Вообще, монастырь бы давно уже должен был повернуться к нему задом. За вопиющее непостоянство. И родную магическую стихию, которая у некоторых ассоциировалась в первую очередь с постоянством, Олин непрерывно позорил: то возвращался, то опять срывался на родину, то снова полз обратно. Самому себе уже с этими метаниями надоел. И не удивился бы, если бы сейчас вдруг обнаружилось, что в конце тропы вместо приветливой арки ворот его поджидает холодная стена, с колючей проволокой и битым стеклом наверху, чтобы точно не перелез.
Впрочем, тут с самой тропой бы не ошибиться. Олин в деревне ее не столько вспомнил, сколько почувствовал - настойчивый поводок интуиции потянул, и Олин ему уступил, как привык делать уже давным давно. А так - нет, никакой твердой уверенности у него не было, никаких более-менее внятных воспоминаний. Шел наобум лазаря. Вот было бы смешно, если бы в конце тропы обнаружились обрыв или болото, и только. Или вообще обрыв с болотом на дне, чтоб веселее вниз смотреть было.
Но нет, ничего такого. Через какое-то время на горизонте вырос монастырь, все как положено. А когда Олин подобрался к нему поближе, то стало и видно, что на камне у ворот сидела какая-то фигурка. К ней, похоже, можно было прилепиться на групповую экскурсию, чтобы его самого поменьше допрашивали, куда и на хрена его носит и доколе это будет продолжаться, и с этой мыслью Олин прибавил шаг.
– Отродье Леворукого! Пособник еретиков! Изыди!
– Не хочу.
FB
VK
Google
Twitter
