Утро после бесконечной ночи

Казалось, что Анита пытается вся сжаться в комок. Син думал, как найти решение, чтобы ей помочь, но единственной идеей было посоветоваться с отцом. Хотя история Чжэни очень сильно отличалась от истории Аниты, никто другой в голову не приходил. И в то же время он не хотел никому говорить о причине переживаний Аниты, потому что это было слишком серьезной тайной, доверенной только ему.

- Если тебе будет легче от того, что ты будешь говорить - я готов тебя слушать. Если лучше молчать, и чтобы я не лез - я буду молчать, - сказал Син.

Сейчас ему оставалось только быть рядом и ничего не делать. Не пытаться отвлечь Аниту или как-то ее расшевелить, а наблюдать за ней и быть осторожным, чтобы не сделать хуже. Из всего, что Сину приходилось делать в жизни, он лучше всего умел ждать и хуже всего - сочувствовать. Но именно по отношению к Аните он испытывал это странное желание защитить ее от всего мира. Быть рядом. Помочь ей справиться с этим страхом и этой болью.

Анита должна была сама для себя определить, как ей лучше. Привычка постоянно все скрывать и прятать в самой себе, чтобы никому не доставлять проблем, сейчас вступала в противостояние с желанием наконец-то разрешить себе чувствовать, бояться и жалеть. И она не знала, чего ей хочется больше, чтобы ее не трогали, или чтобы ее пожалели, наверное, все сразу, и ещё тех гонконгских вафель из кофейни на углу улицы, которые ей так нравились. Хотя нет, наверное сейчас пока не до вафель, пусть даже тошноты такой, как с самого утра, уже не было.

- Я и сама не знаю, как будет лучше, - призналась Анита. - Похоже, здесь нет универсального рецепта, как будет правильно. Я говорю себе, что я ни в чем не виновата, но сказать себе и поверить в это самой - оказывается, совершенно разные вещи.

Общество до сих пор стигматизировало женщин, подобных Аните. "Сама виновата" было любимой присказкой в таких случаях, и далеко за примером ходить было не нужно - ее собственная мать. Аните бы даже в дурном сне не привиделось ей рассказывать, потому что она давно не ждала ни понимания, ни сочувствия. Потому что это - проблемы, а ее родителям и без того хватало проблем, которые нужно решать.

- Но спасибо, что возишься со мной. Правда.

Для Сина прозвучало очень странно, что Анита в чем-то обвиняла себя саму. Он не думал, что ее могло беспокоить именно это. Не несправедливость, не беспомощность, не чувство незащищенности, а именно чувство вины за то, в чем она не могла быть виновата. У него самого были причины винить во вчерашнем похищении Аниты себя: он был на тренировке в то время, когда по приказу отца должен был быть с девушкой. И то он понимал, что виноваты в первую очередь Ван и его приятели. И смысла рассуждать «а что было бы, если бы было иначе», нет никакого.

- Почему ты считаешь, что ты в чем-то виновата? - спросил Син. - Виноват Ван, который принял решение так с тобой поступить. Такое насилие - это всегда выбор. Можно убить в ярости или для самообороны. Можно украсть от голода. Но лезть к подростку может только тот, кто считает, что может так себя вести, и что его похоть важнее тебя. Ты не можешь быть в этом виновата. И ужасно и несправедливо, что все это с тобой произошло.

- Чжу Син, - посмотрела она на него. - Поверь мне, в этом мире может быть нереально огромное количество вещей, которые могут поставить девочке - даже не взрослой женщине - девочке в вину. Слишком короткая школьная юбка. Слишком облегающая блузка. Слишком красивая. Слишком громко смеялась. Сама хотела привлечь внимание и сама спровоцировала. Не сопротивлялась и не кричала, значит была не сильно против. Когда это слышишь со всех сторон и особенно от таких же, как ты, женщин, начинаешь невольно думать, может быть, я и правда что-то сделала не так? Может быть, нужно было вырываться сильнее? Кричать громче? Сделать что-нибудь еще? Может быть, это действительно я виновата в том, что это случилось именно со мной?

Будешь говорить вслух - нарвешься на осуждение. Промолчишь - а сама виновата, нужно было говорить. Это в любом случае была безвыигрышная ситуация. И это сейчас Анита хоть немного понимала, что нужно было делать. Тогда, в шестнадцать, она только боялась, что кто-то об этом узнает. Что на нее будут косо смотреть, начнут шептаться, пустят грязные слухи, что мальчик, который ей тогда нравился в старших классах, отвернется и презрительно обзовет каким-нибудь мерзким словом.

- Как я заметил, когда ты сопротивлялась, он тебя ударил, и ты отключилась, - он видел на кухне следы потасовки, и Ван просто вырубил Аниту, чтобы ее забрать из квартиры.

Син считал, что раз Анита говорит - это хорошо. Значит ей будет проще переосмыслить то, что с ней произошло, чтобы снять хотя бы часть напряжения. Он помнил, как благодарен был ей за то, что она выслушала его в первый вечер, когда они приехали в Пекин: когда демоны в твоей голове ощущаются как черная невыразимая хтонь, они страшнее, чем когда о них говоришь словами.

- Конечно девочкам так говорят, - продолжил Син. - Тогда они молчат и не создают проблем родителям, школе, Вану, не отвлекают полицию. А еще бывает, когда отчим, учитель, старшеклассник сначала предлагают пиво или учат курить. А потом девочка не расскажет, что к ней приставали - вдруг заругают за алкоголь и курение? Только это не делает девочек виноватыми и не снимает вины с насильников.

В тех местах, где в Тяньцзине западло работать в охране, таких историй было каждая первая. Сначала сама виновата, потом сама так решила. Но сейчас Син понял, что взрослая разумная Анита из хорошей семьи тоже это слышала и в это верила.

На это ей было нечего сказать. Хотя она все равно думала, что если бы не колено, которое ее подвело, она бы все-таки успела схватиться за нож, но Син был прав - когда она начала вырываться, то получила по лицу, что свело на нет любое ее сопротивление. Но это было какое-никакое, но оправдание? Она пыталась, она старалась не дасться просто так, она же хотела защитить себя и не стояла, как вкопанная, замерев от парализовавшего ее ужаса. Да, она все еще проигрывала в физическом плане любому мужчине, но это было уже хоть что-то, чем ничего.

- У меня сейчас складывается ощущение, будто ты пытаешься убедить меня в том, что я чувствую неправильно, - наконец сказала Анита. И чем он тогда отличается от тех, кто все это время твердил ей, как должно быть правильно? - Ты не осуждаешь за то, что произошло, но ты осуждаешь за то, как я это воспринимаю. Я не дура и умею мыслить логически, только чувства иногда не поддаются никакой логике, как бы этого ни хотелось.

Потому что логично было послать Чжу Сина с его психотерапией нахрен, потому что играть матерого психоаналитика получалось у него, если честно, не очень. А Анита почему-то слушала, видя, что он вроде бы и пытается помочь, но с его уровнем эмпатии на уровне кухонной табуретки ему было явно проще еще пару раз свернуть Вану шею, чем разобраться в том, почему Анита чувтсвует себя виноватой. А еще она злилась. Причем именно на Сина и злилась.

Син не понял, почему Анита сделала такой вывод из его слов. Потому что он понимал, что ей ужасно плохо от того, что она сейчас чувствовала. И что от эмоций уговорами не избавиться.

- Нет, я тебя ни за что не осуждаю и ни в чем не хочу убедить, - ответил Син. - Я только вижу, что тебе плохо и больно. Из-за того, что никто не смог защитить тебя от Вана тогда, и из-за того, что он смог похитить тебя вчера. И я уверен, что нет никаких слов, которые я могу тебе сейчас сказать, чтобы ты волшебным образом почувствовала себя лучше.

На какое-то время он замолчал, задумавшись. Он видел, что Анита злилась, и злилась лично на него. Син считал, что у неё не было сил и желания спорить, и поэтому она считала, что он пытается её уговаривать. Хотя ему казалось, что он только сказал, как эту ситуацию видит он со своей стороны.

- Когда я был в ссылке в порту, одну из трехзначных нашей семьи похитили и держали в плену три дня. Когда её отбили, насколько я знаю, несколько дней она просто не выходила из комнаты, и почти никому нельзя было к ней заходить, чтобы не пугали и не бесили. Потому что были десятки людей, которые с радостью за неё отомстили отморозкам из Гуанчжоу, но никого, кто знал, что нужно говорить ей.

Снова прикрыв глаза, Анита прижалась головой к немного прохладной стене. Если минуту назад она злилась на Чжу Сина, то сейчас снова накатывала какая-то апатия. Это пройдет. Если она смогла справиться тогда, справится и сейчас. В конце концов, давить в себе эмоции не так уж и плохо. Когда она вернется в Гонконг, никто не будет с ней сидеть ночами, следя за тем, насколько она спокойно спит.

- Никто никогда не знает, что нужно говорить, - устало ответила Анита. Се Юэмин, трехзначная из пекинской семьи...все это говорило само за себя. Это были достаточно сильные женщины, чтобы справляться с теми трудностями, с которыми сталкивались благодаря специфике работы на триаду. Для этого нужно было обладать определенным складом характера и нередко умениями, которым учила жизнь, а не школы и институты. Или хотя бы навыками и телосложением Гэн Лифэн, которая не только бы не дала себя зажать в подсобном помещении, но и потом бы останки незадачливого насильника отскребали отсюда и до самой провинции Юньнань.

Взять бы просто, расплакаться снова, но так, чтобы вместе со слезами ушло все это напряжение и непонимание, что делать дальше. Но у Аниты и так болели глаза после короткой ночи, да и она уже поняла, что слезами тут ничего не исправишь.

- Можно я посижу здесь одна? - попросила она. Может быть, ей тоже нужно просто вдоволь погоревать о том, что уже давно прошло?