О морали и нравственности.

Она была недовольна, наверное, абсолютно всем, чем только могла. И собой, кстати, в том числе, что случалось редко. Делая небольшие шаги к выходу, чтобы еще больше не выглядеть разъяренной невоспитаннной фурией, Хизер корила себя за то, что не сдержалась аж дважды, сначала с детьми (они ведь всего лишь дети!), а потом и с Двером. Поговорить с ним по душам о том, какую именно ситуацию она имела счастье наблюдать в голове бедняжки Лив, можно было и наедине, не подрывая и без того сомнительный авторитет оборотня... а так... Блондинка обернулась на слова какой-то излишне крикливой девушки, смеющей упомянуть ее сына. Дрогнула губой в улыбке и промолчала, не желая отвечать очередной глупостью на глупость. И, наверное, зря вертела головой...

- Нет, нет... - мысленно запричитала англичанка, совсем уж комично стараясь выскочить за дверь побыстрее. - Не нужно, не при всех... Да будь ты умнее!

Как и предполагалось, причитания и скорость шагов никак не спасли от надвигающейся песчаной бури. Пару раз еще умоляюще подумав что-то, отдаленно напоминающее "заткнись же ты, наконец!", дергаемая за руку Эшфорд лишь колыхалась, ведомая толчками Пэйна, активно пытаясь материализовать информационный вакуум в собственной голове, лишь бы только не слышать и не понимать. Китайский болванчик... неверность... дура... старания... В итоге Хиз, распахнув глаза и специально стараясь отстраниться от Двера хоть как-нибудь, хоть на сантиметр, лишь мотала головой. "Ты не прав... ты же так не думаешь... " Эшфорд была дура. Всегда была, какой бы умной не пыталась казаться. Они встали, намертво застыли на странном отрезке отношений, не относящихся толком к отношениям мужчины и женщины. Она вела себя, будто старая подруга, которая в пылу откровения имеет право высказать другу все. И при этом держала его на расстоянии, по крайней мере старалась это делать. Дура. Идиотка. Она боялась снова его ранить, потому что боль, которую они причиняли друг другу слишком яркими воспоминаниями осталась в ее голове. Она думала, что так будет правильнее - неспеша развиваться, как обычные люди... а не так, как у них это вышло несколько лет назад. Она хотела быть счастливой. Она боялась остаться одна. Она не хотела, чтобы ее снова оставили. Она цеплялась за сына, как за спасение в мире - мать не может быть одна, правда? Но слышать то, что говорил Двер, было просто невыносимо.

Он оттолкнул. За Хизер загромыхали стулья, больно врезался в руку стол, локтем она даже ударилась об угол и тихо зашипела - отвратительное ощущение. А сама не могла взгляд отвести, - по настоящему испуганный, - от Пэйна. Ну что он такое говорит? Зачем он это говорит? Неужели не понимает, что дело вовсе не в ее нелюбви? Не в ее неверности? Тупо в животном почти страхе.

Появившегося сновно из ниоткуда Тони женщина будто и не заметила, того, как он старался поднять ее облокотившуюся на стол тушку, того, что и зачем говорил, заступался ли или просто красовался? Эшфорд было совершенно не до него - она лишь вяло улыбнулась в благодарности, а сама, как последняя идиотка, размышляла, имеет ли право закатывать у учеников на глазах новую сцену, с извинениями, слезами и поцелуями. Смеряя глазами как-то сразу ссутулившегося Двера, испуганно обводя взором еще не разбежавшихся зрителей, она в ужасе поняла, какую драму они только что разыграли.

- Иди, - тихо, чтобы Двер услышал. - Уходи первым.

Двер едва замечал балаган. Перед собой. Все, что он мог еще как-то улавливать, было перед собой. Только Хизер, только маленькая китаянка, скользнувшая за спину. Только подскочивший на расстояние удара Тони. Но волку уже было плевать на него.
Ему не хотелось видеть, как этот сопляк сначала поднимет блондинку, потом начнет цепляться к ней и клеиться, потом она назло ответит ему взаимностью, потом они за руки выйдут из чайной за ним следом и будут хихикать, обсуждая сегодняшнее занятие и мастера Пэйна. Того самого, который не умеет общаться с девушками, который поднимает на них руку, который плох в спорах и в сексе, которому чуждо отцовство над чужим ребенком, который… Ох, Эшфорд, ну ради бога.
Он лишь молча окинул ее взглядом – на прощанье, хотя, похоже, переставал злиться. Надоело уже извиняться перед той, что сама виноватее его.
Ничего не было с Оливией, ясно? Зато было с Килколленом, и где-то без мамочки плакало этому доказательство. И волк фыркнул презрительно, расслабленно распрямляя плечи, развернулся – и сделал шаг прочь. Дверь безропотно скрипнула, выпуская широкую темную фигуру, а следом – толпу учеников и прочих пришедших, и Хизер, должно быть, вышла последней.
«Пока-пока.» - думал Пэйн, удаляясь не к корпусам, а куда-то к выходу с территории храма. Ему надо было побыть в одиночестве.

Тот дурдом, который царил сейчас в чайном домике утомил бы даже самого ярого сплетника. Такое количество информации и слов с трудом умещалось в памяти, отдавая там противным гулом и ноющей болью в висках. Услышав очередное заявление Лауры, теперь уже обращенное к ней и неожиданно улыбнулась.
- Дорогая, показать маникюр на среднем пальце? - ласково поинтересовалась она. Она всегда считала главным достоинством друзей: вовремя промолчать. Жаль, что Лау, кажется, подобным качеством не обладала.

За сцену между Кертешем и Тони, за Дамьяном и за Двером и Хизер она почти не следила и оживилась лишь в тот момент, когда Пэйн чайную покинул. Ну что ж, занятие можно считать оконченным.
Девушка поднялась на ноги и насмешливо обвела всех присутствующих, за исключением Кораева, взглядом. Так и хотелось съязвить что-нибудь на тему того, что им довелось побывать при сцене её позора. Затем сделала шаг к Тони, с любопытством и ухмылкой на лице разглядывая его. Интересно, он правда ничего не понимает? Признаться в подобном кому-то - не легко. Это она поняла на собственной шкуре даже не смотря на то, что её история окончилась довольно хорошо. Затем всё тот же насмешливый взгляд перевела на Кертеша. Наверное, он сегодня лишний раз убедился в том, она... а что она? Девушка легкого поведения? Нет, наверное, все-таки не до конца такая.

Тихо хмыкнув про себя, британка развернулась и направилась к выходу. Походка была расслаблена, подбородок высокомерно вздернут, а глаза лукаво блестят. И чему радуется, спрашивается?

Когда Лаура решила порукоплескать очередному явлению в театре абсурда, Кертеш испытал смешанные чувства. Во-первых, ему было приятно столь явно оказываемое предпочтение, во-вторых, от этого же самого он испытывал раздражение, потому что после их ссоры она держалась от него подальше и будь они здесь одни, Кодряну бы дал волю языку. Но для этого было не время. Лаура была достаточно умна и язвительна, но все ещё слишком юна, чтобы понять, какую опасность может представлять мужчина, только что вывернушийся наизнанку со всей своей гордостью и уязвленным самолюбием, и как мало его заботят правила приличия и морали по отношению к четырнадцатилетним девочкам. И хотя Кертеша безмерно бесила мысль, что он каким-то образом оказался обязан защищать девушку, с которой в ближайшие два года лучше даже не целоваться, чтобы не сесть за развращение несовершеннолетних (не то, чтобы ему хотелось именно этого, но все таки), он все равно знал, что поступит именно так и не иначе.
Кодряну ехидно улыбнулся Лауре:
- Спасибо за оказанное доверие, дорогая, - с этими словами он переступил с ноги на ногу, как бы случайно, чтобы оказаться между ней и сцепившейся парочкой. Когда те наконец-то расцепились, и Двер, вылетев из двери пулей, растворился в пейзаже, Кертеш перевел дух, оглядел всех близконаходящихся присутствующих, включая Кораева, блондинку сифу и любителя справедливости. Слов у него не было, поэтому он просто со вздохом покрутил пальцем у виска.
Мимо, как каравелла по волнам, проплыла Лив, послав ему и горе-правозащитнику взгляды, полные осознания своего превосходства над окружающими. Тут даже пальцем у виска было крутить лень, ибо не поймет. Кодряну попытался понять, умеет ли она вообще думать, и только махнул рукой. Все таки Кораев был неправ насчет сходства характера и животного облика. Если бы свойства характера Оливии определяли её "внутреннего зверя", она бы, наверно, была дятлом. Ибо мозгов в этой очаровательной головке не было вообще никаких.
Кертеш сделал шаг к двери, потом, обернувшись, задумчиво протянул, ни к кому конкретному не обращаясь:
- А интересная все-таки была лекция... Жалко, кончилась быстро.
И улыбнувшись, отчего шрам на щеке на мгновение натянулся, он направился к себе в комнату. На сегодня ему было достаточно человеческого общества.
-

Пораженные ученики начали расходиться. Ушел и горе-преподаватель, которого девочка проводила немного неприязненным взглядом. Не умеешь – лучше не берись. Глупо было идти читать такую лекцию к молодежи, если сам не в состоянии держать себя в руках.
Откровенно хамское замечание «подруги» ирландка восприняла молча, правда, смерив брюнетку холодным взглядом. Как ни странно, но иногда Лаура умела и промолчать, предпочитая запоминать на будущее. И это был как раз тот случай, когда говорить больше не требовалось.

Она также молча проводила взглядом Кертеша, чье ехидство почему-то уже воспринималось абсолютно нормально, словно иначе и не могло быть, и решила, что ей тоже пора убираться отсюда. Если Оливия исчерпала лимит откровенности, то она сама, кажется, исчерпала лимит вмешательства в разговоры взрослых. На этой мысли девочка пожала плечами, окинула взглядом чайную, где ей еще не приходилось бывать, затем ни к кому не обращаясь зачем-то негромко сказала:
- Вот так…

На этом Лау ушла, направляясь, впрочем, не в свою комнату, а к озеру. Ей хотелось посидеть в тишине, подумать, расставить все случившееся по полочкам и возможно вынести какой-нибудь полезный урок. В конце концов, если ничего не выйдет – можно просто потренироваться в ментальной магии. Не пропадать же зря дню.