Когда я останусь одна, я буду проситься к Богу…

Бесполезно. Весь долгий-долгий день, когда она собирала себя по крупицам, осколок за осколком собирала зеркало собственной души, чтобы в конце концов заглянуть в него и увидеть себя прежнюю, готовую продолжать жить дальше. Бесполезно... Пары фраз, пары минут хватило, чтобы всё разрушить и превратить в бесформенное нечто. Теперь всё было еще хуже, чем сутки назад. Практически невозможно было находится в собственном теле, такой желанной была мысль о том, чтобы поджечь себя и сгинуть. Нет человека, нет проблем. Это ведь так просто...

Оливия бежала так быстро, как только могла. Она никогда не была прирожденной бегуньей. Возможно когда-то в детстве... но сейчас нет, сигареты сильно сократили её возможности в беге. И тем не менее, она бежала. Хотя легкие разрывались от холодного воздуха, врывавшегося в них, всё тело трясло как от лихорадки, мышцы болели, болела голова, мышцы, кости, нервы, сосуды. Она как один большой оголенный нерв и даже дуновение ветра причиняет боль. Она не разбирала дороги, могла позволить себе бежать, куда вздумается, потому что была уже ночь. Да и не могла она видеть, куда бежит, потому что слезы нескончаемым поток лились из глаз, катились по щекам.
В конце концов она споткнулась и кубарем полетела на землю, замерла, не понимая где находится и как ей быть. Она лежала у озера, совсем близко к воде, там, где были мокрые от воды и грязные камни, они больно впивались в голое тело. Почти голое, потому что она как была в футболке и в трусах в своей комнате, так и сбежала. Не было времени на то, чтобы одеться. Было горячо и холодно одновременно, всё тело сотрясалось от рыданий, а самое главное, что она не чувствовала ничего, кроме зияющей воронки в груди. Она как будто распространялась, расширялась, затягивая внутрь все чувства, эмоции, воспоминания и оставляя болезненную пустоту, превращая некогда нормального человека в овощ.
Как она может дальше жить, если настолько сильно себя ненавидит? Она не может смотреть на своё отражение в зеркале, не может воскресить в сознании ни одно воспоминание, чтобы ей не хотелось брезгливо передернуться. Она ввязалась во что-то такое, что оказалось сильнее её и сломало настолько, что не осталось ничего от прежней Лив... Пустота-пустота-пустота, безжизненная пустыня на том месте, где когда-то был цветущий сад. А может, он и не был никогда цветущим? Да, наверное, земля здесь всегда была гнилая и не плодотворная. Страшные мысли были в голове... Она думала о том, что не хочет жить. Что нужно было бежать к обрыву, тогда бы всё закончилось уже давно. Можно было бы пойти к столовой и взять там нож... Нет, зная свой мерзкий характер, она могла предположить, что побоится. Да, трусиха, тупая трусиха, жалкая и мерзкая, ничтожная. Рука нащупала какой-то камень. Нет, не то... Она начала шарить руками вокруг себя, словно что-то ища. Да, вот оно! Камень с острым краем. Не испытывая ни малейшего страха или сомнений, Оливия приложила острый край к запястью и, нажав, начала вести. К огромному её сожалению, камень почти не резал, лишь оставлял царапины и приносил боль.
- Я даже сдохнуть по-человечески не могу, - простонала девушка, чувствуя, что вскипает. У неё и без того, кажется, был жар, но теперь стало только хуже. Лив злилась на себя, на камень, на весь мир и с ожесточением водила по запястью острым камнем, протыкая кожу, царапая, стараясь добраться до вен и перерезать их. Слишком тупой камень, слишком больно и слишком долго. В конце концов истерика достигла своего апогея и Лив, взвыв, начала колошматить острым краем камня по запястью, словно желая проткнуть руку насквозь. И не понятно, получалось или нет, потому что руку залило кровью, а глаза слезами.

На плато ночная тьма уже опутала все своими щупальцами, тянущимися из низин, из темных щелей меж гор прямо к зарослям, в которых отдыхал Роберт. Тут и там на небе мерцали похожие на драгоценные камни звезды, отбрасывавшие лужицы света на озеро, которое было неподалеку. Роберт, а вернее его внутренний кошак, который сейчас лежал в этих зарослях был на удивление полностью доволен собой. Конечно, каждый хищник будет доволен собой, если напихает свой желудок местной мелкой фауной по самое горло. Вдруг валлиец услышал очень какой-то звук, который, однако, не заставил его напрячься. Он ощутил чье-то присутствие, хотя и не видел, чье. При мысли о том, что кто-то тут есть, мелкий грызун которого Роберт слопал минут двадцать назад, попросился обратно. Чувствуя, как сильно забилось его сердце, оглянулся назад, где, как он думал, должен кто-то появиться. Было совсем тихо, только его сердце стучало, и тишина эта казалась гнетущей. Он затаил дыхание и прислушался. И снова услышал, как ступают по земле чьи-то ноги. Звук раздавался все ближе. Гепард напряженно всматривался в темноту, пытаясь разглядеть, кто это. И вот вдруг мимо пронеслась чья-то фигура. Кошак замер на месте. Теперь он разглядел, даже не смотря на то, что имел лишь несколько секунд, что это была Оливия, и видок у нее был мягко сказать не самый лучший. Девушка упала на берегу, прямо возле кромки воды и Роберт даже сначала подумал, что у нее припадок, но потом она начала делать непонятно что и выкрикивать какие-то слова.

Роберт подозревал, что Оливия могла бы его услышать, но все-таки он как можно тише сдвинулся с места, чтобы подойти к девушке. В конце концов, если человек почти посреди ночи выбегает в одном… в одних… в общем почти раздетый при не самой летней температуре, то это говорит о том, что с ним не все в порядке.

Боб подошел к девушке со спины и терпеливо ждал. Кажется, Хамфри даже не подозревала, что за ней кто-то наблюдает. По крайней мере Роксбери казалось, что она его не заметила. Это трудно было сказать с полной определенностью, но после того как девушка начала в прямом смысле слова рубить себя по руке, Роберт мгновенно превратился обратно в человека и подбежал к девушке. Обхватив англичанку сзади руками, Роберт воспрепятствовал ей дальше уродовать себя.

- Успокойся Лив, успокойся, дорогая! Успокойся, чтобы это ни было оно того не стоит, - стараясь хоть как-то успокоить девушку начал нашептывать мастер, но правда шепотом это было назвать трудно.

Наверное, даже если бы мимо неё пробежало стадо динозавров, она бы не обратила на него ни малейшего внимания. Всё, что сейчас занималось девушку - это её всепоглощающая ненависть к себе. Она колошматила камнем по руке, стремясь задеть хоть одну вену и проткнуть её, потому что он был недостаточно острым для резки, а на то, чтобы пилить собственную руку у неё бы не хватило силы воли.

- Пусти! Пусти меня! - взвыла Лив, вырываясь, словно была каким-то диким животным, а не девушкой, но безуспешно. Мужчина во-первых был сильнее, а во вторых она была не в лучшем состоянии для борьбы. Потому что не ела сутки, потому что истощила сама себя самоистязанием.
Камень вывалился из ослабевшей руки и Лив зарыдала пуще прежнего, потому что все её планы разом развалились. Она не может перерезать себе вены, не может даже перегрызть их себе, ей попросту не дадут этого сделать.
- Стоит! Стоит! Ты же не знаешь! Пусти меня! - она попыталась вырваться, оттолкнуть мужчину от себя. Казалось, что от отчаяния не осталось ничего и всю силу своих страданий она вложила в эту борьбу. Толкалась, пихалась, рыдала, заливая свою и его одежду алой кровью. Но так не могло продолжаться вечно, ведь так? В конце концов попытки вырваться стали слабее, теперь это более походило на трепыхание птички в руках человека, а потом совсем затихла, лишь тихо прохныкав: - Ну пусти меня...

Честно признаться, Роберт привык, что он быстро успокаивает буйных и истеричных людей, но видимо с Оливией был особый случай. Это была точно не неразделенная любовь и даже не что-то похожее, но было ясно, что ей больно, так больно, что она решилась на вот такое, правда кто решается на такое? Вообще-то Роберт не зная чем, руководилась девушка, но мог понять, почему она решила сделать то, что хотела сделать. Мы живем в мире, где все тяжело, ярко и кажется, что каждый следующий день хуже, чем предыдущий. Сам Роберт не так давно считал, что покинуть его уже не такая и плохая идея, но самоубийство все ровно не выход в случае Оливии, которая, по сути, и жизни еще толком не знала, но самое тяжелое жить в мире и стараться жить. Когда эту истину растолковала Роберту одна старая леди, а сейчас возможно он сам сможет помочь советом Оливие, которая сбилась с пути.

Пока девушка старалась вырваться из его рук, мужчина не произнес ни слова, а просто крепко держал ее, стараясь дать понять, что все в порядке, хотя и не в духовном плане. Девушка все не переставала делать слабые попытки освободиться и дальше просила отпустить её, но Роберт не отпускал. Мужчина сильнее прижал её к себе, чтобы подарить её хотя бы на мгновение чувство защищенности и начал тихонько покачивать её из стороны в сторону, чтобы успокоить.

- Все хорошо, Лив. Все будет хорошо, теперь все будет хорошо, - воспользовавшись слабостью девушки, Роберт мгновенно снял с себя замшевую куртку и накинул её на плечи девушки, а затем снова обнял. – Все нормально, Лив. Я рядом. Ты в безопасности.

А на что она в общем-то надеялась? На то, что ей дадут убить себя? Здесь, в Линь Ян Шо? В месте, где, кажется, на каждый квадратный метр приходится по чудику, который обладает сверх-нюхом, сверх-зрением, сверх-слухом, а для некоторых так вообще заглянуть в будущее - это как телевизор посмотреть. Глупый, глупый, глупый мир, нигде не было ей покоя, даже в такой глуши она не могла остаться одна и полностью раствориться в своем горе.

Её не отпустили, а наоборот прижали сильнее, начали убаюкивать, словно она была маленькой глупой девчонкой. Хотя... она ею и вправду было. Оливия прижала окровавленную руку к груди, убаюкивая, а затем окончательно расслабилась. Её кто-то обнимал, кому-то она была не безразлична и кому-то нужна. Хоть кому-то и ей сейчас казалось, что и это не мало. Грудь опалила жалость к себе. Британка зарыдала еще сильнее, задрожала то ли от холода на улице, то ли от жара, сковавшего тело, то ли еще Бог знает от чего. Ей было жаль себя и эти слезы - слезы человека, которому не нравилось, чтобы его жалели, который считал это унизительным и оттого ненавидел себя еще сильнее.
Она даже не сразу поняла, кто оказался этим ненавистным ей спасителем. Наверное, если бы прошлые сутки так не измотали, она бы вырывалась отчаяннее, возможно кусалась или вообще превратилась бы в пантеру. Кто бы мог подумать, что душевные терзания могут так истязать человеческое тело. Сейчас Лив отдала бы всё что угодно, чтобы навеки оказаться животным, у которого всего пара проблем: где поспать, где поесть, с кем завести потомство. Проклятое человеческое тело... Зачем оно нужно такое, если приносит столько страданий?
В какой-то момент ей показалось, что это Дамьян. И что-то в груди как будто кольнуло, что-то приятное, девушка подняла глаза, в которых, кажется, впервые за сутки появилось что-то похожее на положительные эмоции, а потом почти сразу же вновь погрузилась в уныние.
- Ты меня второй раз спасаешь, а я тебе не благодарна, - почти неразборчиво пробормотала Лив.

Несмотря на вечерний холод, девушка почти не дрожала, и Роберт даже удивился, но огневики крепкий народ, несмотря на все прочие обстоятельства. Правда куртку он с нее не снял и благо, что девушка хоть немного успокоилась и больше не решалась совершить суицид. Оливия больше не вырывалась, но Роберт все ровно чувствовал, что внутри у нее бушует буря, и горе её было больше чем слёзы. Роксбери убаюкивал её как ребенка, стараясь хоть на каплю уменьшить её боль, хотя вряд ли это ей поможет, но ей нужен сейчас кто-то рядом и неважно кто, но главное, чтобы человек был возле нее. Валлийский мастер не знал, что сделать еще, чтобы помочь, но главное надо было её увести отсюда и дать отдохнуть, но слова девушки вдруг прояснили Роберту, что она приняла его за другого человека. Нет, Роберт, конечно, тоже её уже второй раз спасал, но видимо она думала, что рядом кто-то другой кто-то более родной, более любимый. Граф таким человеком не был, он испытывал к девушке лишь теплые дружеские, даже братские чувства, а также безгранично её уважал за её безграничную решительность и дух, но видимо даже у сильных людей не все идет в жизни гладко.

- Ничего страшного, Лив. Все в порядке. Давай лучше уйдем здесь не время и не место для таких разговоров, - Роберт поднялся на ноги и поднял за собой девушку как простую куклу, казалось, даже на простые движения в ней не осталось сил. – Давай милая нам пора уходить отсюда, если хочешь, я тебя понесу.

Роберт уже вывел девушку на дорогу, но заставлять её идти босиком по земле, было бесчеловечно и не по-дружески. Поэтому, даже не дожидаясь согласия, Роберт поднял её на руки и не спеша начал двигаться обратно к монастырю.

Оливия слушала тихие уверения в том, что всё будет хорошо и не придавала им значения. Ей казалось, что от таких слов могло полегчать, но на душе было слишком пусто, чтобы что-то могло пробиться туда. Сад с гнилой землей сгорел, всё было покрыто толстым слоем пепла и вряд ли что-то живое сможет вырасти здесь в ближайшее время. Всё будет хорошо... Разве что-то изменится? Изменится отношение людей, пропадет её одиночество? Нет. Вздор, вздор!

Ей в общем-то было всё равно, что с ней делают, куда несут и зачем несут. Вряд ли это могло пробудить в ней снова желание в жизни или как-то облегчить муки. Когда её подняли на руки, единственное, что Лив могла сделать - это вцепиться в мужчину. Так еще часто делают кошки, хотя и знают, что их крепко держат, всё равно цепляются потому что привыкли доверяться только себе. Честно говоря, она рассчитывала на то, что все-таки задела вену и в конце концов умрет, но, кажется, ей сегодня не повезло. Рука лишь болела. Не холодела, не отнималась, ей не хотелось упасть в обморок. Жаль куная с собой не было...
А потом, когда они подошли совсем близко к Храму, Лив сообразила, что не может идти в свою комнату и задергалась:
- Нет, стой. Не в комнату. Только не в комнату, там эти... эти... - и замолкла, упираясь руками в грудь мужчины и пытаясь вырваться. Она бы наверное умерла, если бы снова увидела Хизер и Пэйна. Они-то наверняка уже наорались вдоволь, помирились, а теперь сидят, довольные жизнью. Её принесут обратно в храм и кто-то начнет жалеть, кто-то презирать. Нет, это было выше её сил!
- Не надо в Храм... Ну не надо... - снова захныкала девушка.

Шли спокойно, вернее шел Роберт, а Оливия спокойно лежала у него на руках, обвив рукой его шею. Роберт уверенно шагал обратно и даже ни разу не споткнулся, а это согласитесь даже для зрячего человека на дороге к храму, было весьма затруднительно. Оливия молчала, казалось, её ничто уже не радовало в этой жизни, и даже дышать ей было в тягость, но Роберт надеялся, что все изменится. Как только они зашли под крышу храма, девушка зашевелилась, и Роберт понял, что она не спала, а просто молчала. Правда от ран, которые она сама себе нанесла даже бы здоровый мужик мог бухнутся в обморок, но Лив была не из робкого десятка. Девушка запротестовала, упираясь руками и ногами, она так не хотела возвращаться ни в храм, ни в свою комнату и Роберт остановился.

- Лив, перестань я тебя не удержу, если ты не прекратишь, то упадешь на землю, - произнес Роберт, пытаясь, хоть как-то развеселить девушку. – А это поверь мне не очень приятно. Успокойся, я отнесу тебя к себе надо обработать твою руку.

Роберт говорил спокойно и ласково, так чтобы вернуть девушке спокойствие, которое было таким же хрупким как крылья у бабочки. Роберт понес Лив дальше выбирая самые безлюдные коридоры, чтобы добраться к жилым корпусам мастеров. Его не заботило, что их кто-то увидит, но к счастью коридор им никто не повстречался. К тому же если кто-то их увидит, то вряд ли подумает что-то дурное.

Да? Не понесут в комнату? Ну ладно. Лив снова притихла, потому что меньше всего на свете ей хотелось что-то говорить и что-то делать. Слова мужчины её не развеселили. Она только тихо буркнула:
- Можно и не обрабатывать, - все-таки надежда на то, что попытка суицида была удачной, не покидала буйную головушку британки.

Пока её несли, Лив к своему сожалению начала понимать, что приходит в себя. Истерика пошла на спад, слезы больше не лились из глаз. Ей теперь хотелось есть, и довольно громко заурчало в желудке, не ела-то она больше суток. Еще она чувствовала, как побаливает голова, как болят мышцы... или кости... не понятно что болело, но всё тело пронзала неприятная пульсирующая боль. Пить надо меньше... Однако самую сильную физическую боль причиняла ей рука. Кровь не лилась так сильно, как это бывает, когда режешь вены, но все-таки лилась и светлая футболка девушки на груди приобрела насыщенный бордовый цвет. Ей по-прежнему было плохо в душе, но теперь ситуация омрачалась тем, что она что-то чувствовала помимо щемящей боли в груди, которая всё затмила.
Она как-то не думала о том, что их могут увидеть. Какая разница? Репутация в Храме у неё и так уже не самая хорошая, и Лив считала, что вряд ли её может теперь что-то испортить. Линь Ян Шо - место, где огромное количество людей собрались на небольшом пяточке земли, а потому все всё про друг друга знали, а слухи разлетались просто с поразительной скоростью.

Когда Оливия поняла, что они подошли совсем близко к Храму, она напряглась и на всякий случай зажмурилась. Сейчас Храм она себе представляла каким-то осиным гнездом, где все враги и никому доверять нельзя. Это, конечно, было не так, но мысли об осуждении за её поступок настолько пугали, что... Господи, пусть лучше камнями насмерть закидают, чем будут шептаться за спиной, сплетничать и обсуждать. Определенно здесь, на достаточно маленькой территории, жило слишком много народу.
Открыла глаза она только тогда, когда приземлилась на циновку. У неё было такое состояние оцепенения, что Роберту пришлось буквально отдирать её руки от своего свитера. По запаху Лив поняла, что её не обманули и что она действительно в комнате Роберта. Только это удержало её от того, чтобы не лечь. Она теперь чувствовала очень сильный запах крови и от него немного подташнивало. Кровь-кровь-кровь, она на руке, на её футболке, на одежде Роберта, да даже собственное лицо она умудрилась испачкать.

С некоторым безразличием Лив наблюдала за тем, как ей обрабатывают руку. Он мог бы этого не делать, правда, не очень-то британка этого хотела. Ей было даже любопытно: если бы ей не забинтовывали руку, она бы смогла в конце концов умереть? Было больно и даже очень. В отличии от врачевателей в лазарете, которые мягко обволакивали болячку синей энергией и снимали боль, валлиец действовал методами, широко распространенными в обычном мире. Поэтому было больно, однако Лив никак этого не показывала, лишь до боли прикусывала губу и здоровую руку сжимала в кулак так, что оставались следы от ногтей на коже. В общем-то, она была довольна этой болью. Воспринимала её, как наказание, как что-то такое, благодаря чему она может чувствовать себя менее виноватой. Если бы её сейчас душили и пинали ногами в живот, она бы не боролась и не сопротивлялась, смиренно принимая свою участь.
- Мне не во что переодеться, - глухо отозвалась она, в конце концов, и в глубине души поразилась своему бесцветному голосу, - У тебя вся одежда в крови, - прозвучало почти так же как "какое небо голубое!"

Оливия молчала, кажется, ей было все ровно, что происходит вокруг нее. Она даже не дергалась, когда Роберт обрабатывал ей рану, так как будто боль которую она испытывала напрочь лишила её возможности ощущать что-либо. Мужчина знал, что сейчас мало чем может ей помочь, но знал, что время сможет сделать, то чего он не мог. Время все лечит и это Роберт испытал на себе. Пусть в душе останутся шрамы как от ломовой телеги, но раны они заживут, заживут, и будет не так больно. Было бы хорошо, если бы боль исчезла, и может быть со временем она исчезнет, но её отголоски будут всегда иначе вряд ли, когда она исчезнет полностью, человек снова станет таким как раньше. Нет, любую боль и страдания нужно пережить и тут не место магии или чему-то сверхъестественному ну может совсем чуть-чуть. Боль всегда дает нам урок и учит нас быть сильнее.

Граф наполнил миску снова водой и принес её девушке, которая, кажется, немного ожила. Хотя бы снова начала говорить, а это уже хорошо. Слова девушки по поводу одежды не остались без внимания, но граф никак на них не ответил. Мужчина, молча, подошел к своему комоду, и немного порывшись в нем, вытащил футболку с длинными рукавами и спортивные трикотажные штаны серого цвета.

- Это вряд ли твой размер, но женской одежды у меня, увы, нет, - слабо улыбнулся Роберт, положив возле нее удобное и главное теплое облачение. После чего граф обратил внимание на свой прикид. Свитер пропитался кровью и майка тоже, но в принципе это не причиняло ему особого дискомфорта, но он все-таки снял с себя испачканную одежду, а потом одел свежую футболку.

Из-за повязки шевелить рукой было неудобно, да и больно было до сих пор, в ранках пощипывало, а ещё вся рука от ладони до локтя болезненно пульсировала. Запах крови по прежнему был невыносимо навязчивым и Лив казалось, что еще пять минут подобных пыток и её вывернет наизнанку. Самое противное, когда рвет, а ты не ел больше суток. Девушка осторожно окунула пальцы в холодную воду, затем коснулась ими миски и уже хотела привычно погнать по телу желтую энергию, чтобы разогреть воду, но как только энергия Манипуры была у пальцев и начала нагревать миску, британка почувствовала, как перед глазами всё плывет. Несчастный организм уже был не в состоянии отдавать энергию куда-либо. Лив устало вздохнула и поняла, что умываться придется холодной водой.
Через пару минут Оливия отодвинула миску от себя. Лицо теперь было чистое, мутило гораздо слабее, но легче почему-то не становилось.

Только сейчас Лив увидела одежду рядом с кроватью, глянула на себя и тихо ойкнула.
- Ой... Я же совсем без... Прости, что... Хотя... Ты же... Эм... Прости, - заткнулась в итоге, потому что было не очень корректно упоминать о том, что Роберт слепой. Ей вообще стоило поддерживать с ним дружеские отношения, потому что спасал он её уже во второй раз, а учитывая её дурную голову, вполне мог состояться и третий раз.
Убедившись, что она находится за ширмой и её не видно, Лив стянула с себя грязную футболку, а затем натянула чистую одежду. Она и правда была ей очень большая. Оливию посетило желание подойти к окну, выбросить грязную футболку, а затем сжечь её, но встать оказалось невероятно сложно. Теперь, когда на ней была чистая одежда и она не могла всё тут запачкать, девушка повалилась на бок и закрыла глаза. Чернота перед глазами снова завертелась и британке показалось на секунду, что она лежит на кровати, которая находится в каюте корабля, а корабль этот попал в шторм.
- Почему тебя Боббертом называют? - неожиданно спросила она, вместо того, чтобы поблагодарить валлийца. И это неопределенное "называют", потому что меньше всего на свете хотелось упоминать Двера.

На протяжении всего времени пока Лив облачалась в новый прикид, Роберт даже не был повернут лицом в сторону ширмы не то чтобы подсматривать, да и выучил он уже очень хорошо женскую анатомию очень давно. К тому же без зрения он вряд ли бы что-то рассмотрел, но видимо Оливия считала, что оно у него инфракрасное, так как что-то неразборчиво пролепетала на что Роберт также неразборчиво ответил:

- А... что такое.... в смысле? - произнес, а вернее покрякал Роксбери, но потом понял, что это недоразумение полностью исчерпано и они опять могут вернутся к возникшей проблеме, которая к сожалению себя еще не исчерпала. Подождав пока девушка приведет себя в порядок, Роберт зашел за ширму к Оливии. Следующий вопрос девушки вогнал его в ступор и честно говоря был не к месту. Ну ни один здоровый человек такого не спросит, да и не здоровый, короче Роберт отметил про себя странную и неестественную реакцию, а потом удивленно выгнул бровь, произнес:

- Кто это «все»? - улыбнувшись произнес мужчина, хорошо понимая, что так его называет только один человек... ну ладно может быть два.