Re: Крыть было нечем. Разве только матом... (с)

Ему было плевать, перед кем снимать штаны, если это могло помочь нормально ходить, но вот перед Майлзом... До сих пор было непонятно, чего именно нужно этому парню, себя спасти, девушку защитить или в срочном порядке наладить мир во всем мире. Потому, все же спустив джинсы, он отмахнулся от букета - не с руки держать, лишнее... но пальцы все равно сомкнулись на стеблях, после чего тут же разжались, когда военный просто зарычал.
В спущенных штанах не слишком удобно драться ногами, но раз уж Дин столь милостиво присел перед ним, Мэтту хватило рвения со всей дури долбануть парня коленом в челюсть, и, пока тот отклонялся назад по инерции, упереться в грудь ботинком и втоптать в стремительно редеющую землю. Импульс шел по больной ноге в асфальт, где происходил настоящий ахтунг на уровне молекулярных связей, и твердая почва под Дином была вязкой и горячей от обильно ускорившихся частиц, и агент погружался в нее стремительно, будто Мэтт только и делал, что хоронил людей таким образом.
- Тебе нравится кусать протянутые руки, - Хаммер резко ударил ногой в грудь, чуть ли не из последних сил и возможностей стояния на ногах погружая Дина еще глубже. - Ногой подавись, сука! - его покренило на бок и он заскреб плечом стену, уже через нее пытаясь подать достаточно энергии для затвердевания земли в нормальную консистенцию. Он знал. В общем, он знал, что Майлз просто не способен оценить то, что ему достается ценой одной копеечной жизни.

- Ты придурок, Хаммер! – Майлз прикусил язык, когда челюсть щелкнула под ударом колена. Он почти послушно завалился, цепляясь за ногу, и второй дротик – какая досада! – угодил в пуговицу. Мелкую, дебильную пуговицу, просто расколовшуюся пополам, но не давшую игле пройти через кожу. И наркотик просто прыснул на одежду, оставляю крохотное пятно – единственное, что Дин успел увидеть перед тем, как лицо накрыло подошвой ботинка.
- Эй, не надо… - он почувствовал, как под спиной горячеет, песок сыпался, уже забиваясь в рот, но удар по груди перебил дыхание, вместе с воздухом вверх поднялась скопившаяся порция пыли. Ударив ногой что было силы (они тонули медленнее), Майлз почувствовал, что окончательно уходит – вот ведь черт, убрал из расчета магию. Хаммер, я ведь жизни спасаю! – Мэтт, я просто хотел обезболить, ты же не понимаешь как это лечится!.. – толща грязи снова полезла в рот, и жрать комья оказалось вполне реально. Дэниэль понимал: если не успокоит военного, ему крышка, но аргументы были мягко говоря слабыми. Агент просто расписался на том, что его похоронят заживо – осталось только выбрать вазочку для цветочков. Кстати, какую религию исповедуешь, может, отпоем по правилам? – Пожа… гл.
Песок посыпался на глаза, и Дин зажмурился. Вскоре он не сможет сделать вдоха – но не дышал уже сейчас, от резкой боли в груди, и круги плыли перед глазами. Хаммер яростно рычал, практически невнятно: по уши в земле попробуй разбери. Сконцентрировавшись на давящей на ребра ноге, Хонтел только пытался ее откинуть, и вроде как наркотик таки начал действовать, тело поддавалось. Асфальт медленно, очень медленно терял подвижность и застывал, оставляя на поверхности меньшую часть агента. Он стал раскапываться бывшими пока снаружи руками, выгребая лицо, но в сражении это хрен бы теперь помогло: Хаммер держал пистолет.

Мэтью сполз по стене на тот самый асфальт, из которого торчали руки и ноги его ученика, и глухо рассмеялся самому себе. Вот ведь черт! В такие моменты начинаешь убеждаться в том, что даже исключительно честным людям попросту нельзя верить. И, даже понимая это, пытаешься видеть в них что-то могущее дать тебе право им верить. Мэтт, например, слепо верил тому факту, что Майлз хочет жить ради чего-то, и что он позволит ему жить, потому что... а хрен его знает, но позволит. Отпуская, он ведь понимал, на что подписывается. А сейчас? Резко передумал? Несложным анализом выяснялось, что слово "преступник" никак не может стоять у Дэниэля в голове на одной полочке со словом "человек". И если тех самых "людей" агент почти не способен был обманывать ввиду собственной божественности, то вот таких, как Мэтт, можно было просто кидать. Вот Хаммер сейчас и смеялся над собой, понимая, что в очередной раз просчитался. Лхаса - удивительный город. Мэтт тут сделал уже столько ошибок, что до сих пор неожиданно ходить по нему живым.
- Я вот все не могу понять, - пробормотал военный, наблюдая, как Дин освобождает свое лицо из каменного захвата. - ты по жизни такой тупой? Или тебя этому на работе научили?

- Хаммер… - Майлз отплевывался от песка, водя перед ртом ладонями: дуло в лицо оказалось очень неприятным, и если честно, сейчас Дэниэль струсил. Сейчас, когда задумался над тем, что если сдохнет, это реально будет величайшей ошибкой в его жизни. Что станет с теми тремя? Точно также уйдут в небытие, им никто не поможет, а Дин станет четвертым трупом, вряд ли когда-нибудь найденным под толщей песка, если только этот квартал не захотят перестроить мэры… или кто тут у них в Китае. Худший исход из трех. – Пожалуйста, я просто… хотел обезболить. – он взмок, отчасти от страха, отчасти из-за горячего песка. Мэтт должен был понимать: он не может сидеть сложа руки, ждать, когда по радио объявят о «неожиданном происшествии» и агентство наконец прекратит слать бессмысленные бумаги. Может, Майлз действительно был дураком, но он правда хотел жить ради этих троих, абсолютно ему незнакомых. И совершенно не думал о том, о чем должен бы каждый отец. Не о сыне. И не о Хизер.
- Я не хочу… Не надо.

Хаммер прекратил смеяться и опустил пистолет, который держать было, мягко говоря, тяжеловато.
- Что ты хотел? Обезболить? Транквилизатором? - он даже рожу скосил всепонимающую. Майлз врет и не понимает, что делает это совершенно не задумываясь. Вот поэтому ты, идиот, здесь, в Тибете, в асфальте с песком и камнями, а не у себя в любимой Америке протираешь штаны в кожаном кресле.
- Ты вообще о чем думаешь, об этих уе**ах, которые купили все, что нужно, и никакая излюбленная тобой тюрьма им не страшна? Как по-твоему Скофилд добывает органы? Не догадываешься? Он, Майлз, похищает людей, абсолютно разных возрастов, скажу я тебе. И да, детей в том числе. Тебе о детях думать надо, о своем в первую очередь, а не о этом г**н*ке! Сейчас гораздо большей справедливостью, чем та, что ты себе выдумал, будет воспользоваться его скрытностью и дать выжить хорошему человеку. Теоретически хорошему, хотя я уже начинаю сомневаться.
Мэтью устало откинул голову на стену. Ему хотелось уйти, уйти и оставить здесь этого идиота, чтобы его нашел какой-нибудь прохожий, чтобы ему опять вызывали неотложку, опять отвозили в местный госпиталь, чтобы вокруг бегали медсестрички в белых халатиках... Давно же сам Мэтт не бывал в больницах. Кстати, о них...
- Я навел справки. Подумай, что будет с твоей благоверной, если ее бывший вдруг все вспомнит? Она будет способна защитить себя и двоих детей от разъяренного мужика, что ли? Ты, Майлз, жертвуешь не своей жизнью, спасая трех козлов, ты жертвуешь еще и ее, а так же жизнью ее детей... И какого хрена именно я тебе должен это объяснять, я понять не могу. Ты же умный парень, так какого, спрашивается?!..

Майлз стал бледный. Решать за других – это так просто, да, Хаммер? Так просто находиться по ту сторону пистолета, так просто выгораживать себя, подписывая смертные приговоры другим, но знаешь ли ты тех людей в достаточной мере, чтобы судить их? Да, Дин мог быть глупцом номер один, защищая у***ов, бросая беременную девушку, стреляя Мэтью в спину. Но в конце концов… он не должен был потерять лицо.
- Я отказался от этого, Хаммер! – Майлз закричал, наверное, впервые за много лет срываясь вот так: его пугал вид крови на собственных ладонях. – Я отказался и отпустил тебя, чего ты еще хотел?! – он сгребал землю руками, сбивая в кровь пальцы о твердый гранит. – Я не просил тебя приходить, я не просил делать все это, я прошу тебя отменить, пока не поздно!
Он не мог думать о Хизер. Не мог о ее детях. Они ведь уже позаботились о Двере, у нее достаточно денег и есть все, что нужно, она не слишком должна была привязаться: Хонтел был достаточно отстранен и холоден, к тому же она сумеет постоять за себя. Все время справлялась до этого.
- Я не могу! – пот тек со лба крупными каплями. Майлз не просто не мог принять сделку, он не мог носить имя того, за чей счет должен был жить. За счет не обязательно плохого человека: что тебе мешает врать внаглую, а, Хаммер? – Он спасает чужие жизни, так же, как это делаешь ты сейчас! Ты не лучше его! Так почему ты хочешь жить? Почему я должен жить? Я не могу! Не могу!

Мэтью устал. Устал по-настоящему от жужжащего в голове "не надо", "отказался", "не хочу", но больше всего устал от обвинений в свой адрес, которые лишь отчасти были неправдой. А чем он, если подумать, лучше? Действительно, чем? Объяснять, по какой причине Майлз должен жить, дальше, на самом деле, не было смысла. И военный начал серьезно сомневаться в том, что тот действительно "должен жить". Это была своего рода ирония судьбы - заставлять Дина носить имя подонка, чтобы не было такой дикой волокиты с бумагами.
- Ты меня вообще слушал? Отменять уже поздно. Дело запущено. Осталась неделя до окончательного завершения. Ты уже ничего не можешь сделать. Смирись уже, иначе все зря.
У Хаммера складывалось мнение, что агент просто боится стать таким же, как он сам. Вопил "я не могу" при каждом удобном случае, кичился своей незапятнанностью... Мэтт тоже когда-то "не мог", а когда встал выбор, так светлые принципы резво сделали харакири. А те, что не сделали, пересматривали свои пункты и выходили в совершенно противоположную сторону. Или что ты думаешь? Хаммер, услышав в первый раз приказ "Зачистить!", бодро отсалютировал, недрогнувшим голосом сказал "Есть, сэр!" и стройным шагом пошел "зачищать", даже не пообщавшись с совестью? О нет, совесть грызла равно так же, даже, наверное, похлеще... Он был добрым. Сейчас смешно представить, - редкостным подкаблучником и объектом незлобных насмешек всего отряда. Он таким был, и душа у него была другая, и ничего не выгнивало до самого корня. Он был. Когда-то. Но, при выборе между "выжить ради семьи" или "сдохнуть ради совести", второй вариант проигрывал в секунды. Другое дело - когда выживать стало не ради кого, а совесть уже тогда претерпела изменения.

«А я не могу. У тебя все запущено, а я не могу.» - твердил себе Дэниэль, просто чувствуя, как кровью наливаются глаза, как щиплет у прокушенной губы, куда попал песок, как пальцы предательски дрожат на разбитых руках.
- Пожалуйста. – голос сел, нет, упал вместе с бодрой уверенностью правильности собственной жизни. Если из-за него умирали, он был недостоин. Он не думал, что станет похожим на Хаммера – он никогда таким не будет, он не сделает этот выбор. Только так занятно, что хорошие люди не могут решать. А плохие живут, лезут к небу по трупам.
Быть может, в каждой стране есть похожая песня, но Дэниэль ее не знал. Когда люди устали от войн и решили убить солдат, под пули лег весь город. А оставшийся последним просто не устоял на лестнице тел и упав, свернул себе шею. Ты тоже свернешь шею, Мэтт. Когда-нибудь.
- Пожалуйста…
Ему не оставалось ничего, кроме просьбы. И почему так всегда выходило, что Хаммер побеждал, хотя его положение было в разы хуже? Что эта за воля к жизни?
- Ты не можешь глушить совесть, прикрываясь тем, что по ту сторону стоят преступники. Ты делаешь меня преступником. Никки… Она знает, ценой чьей жизни получит свою? Тебе хочется искоренить зло? Ты исправился, да? Так сдай их полиции, они получат срок или приговор, мы же в Китае, твою мать, Хаммер. Или нет, нет, ты не изменился, тебе просто нужно убийство. А как мне с этим жить, а? Скажи! Я прошу тебя… лучше дай мне сдохнуть, но сними с крючка одного… хотя бы.

Он уж и не слушал толком, прекрасно зная, какую песню поет пацан. О совести. Сам-то ты что о ней знаешь, мелкий? Совесть... Казалось, весь воздух в этом маленьком запертом закутке наполнился бессмысленными просьбами прекратить, дать помереть, снять с крючка... Бесконечные "пожалуйста" теперь строили гнезда с недавними "не могу", и Мэтью уже порядком достало, что Дин ломается, что девочка.
- Пожалуйста, - он не выдержал и снова поднял пистолет, предохранитель... все быстро, тихо и просто. Все следы потом можно будет убрать. Некоторое время назад Мэтт смирился с мыслью, что Майлза придется убрать с дороги, но имея шанс этого не делать предпочел воспользоваться им. Он ведь действительно изменился. Правда? Или же он себе просто накручивает? Хаммер не задумывался над этим так глубоко. У него была девушка, которая его любила. У него был человек, ради которого он хотел жить, которого хотел защищать. Которого хотел, в конце концов, сделать счастливым, потому что он обещал. И никакие Хонтелы не помешают ему исполнить свое обещание. Он мог просто встать и уйти, дождаться, пока вернутся силы - и свалить. Но преследования так просто не закончатся. Он старался не только ради Майлза. В этом было многое для него лично.
- Хотя бы заткнешься, - он взвел затвор.

И все. Один маленький щелчок – а вся жизнь как на ладони, теперь перед глазами, и вдруг находится тысяча крючков, за которые хочется зацепится. Что оставил после себя, Дин? Десятки заключенных, которых бы засадили и без твоей помощи? Мать с пьющим и изредка поколачивающим ее отцом? Братца-недоумка, которого из-под палки не заставишь сидеть за учебниками? Кэтрин, счастливую замужем, но не с тобой? А может быть, действительно, Хизер с двумя детьми?
- Нет, нет, стой! – он зажмурился, повернув голову в сторону, насколько это было возможным лежа в асфальте. Майлз не знал, был ли это блеф со стороны Мэтта, или тот действительно собрался стрелять, вроде бы пытаясь спасти ему жизнь, но он просто почувствовал, что не понимал до этого угрозы. Что не понимал, что такое расстаться с жизнью. Не в перестрелке, не сражаясь за кого-то, а просто, как шагнуть из окна. Это было не иначе самоубийство.
Он замер. Слишком тихой была просьба, за щелчком затвора и не разобрать. К горлу подступил ком, пот потек в глаза, смешиваясь с выступившими слезами. Майлз был щенок. Маленький, неразборчивый, облаявший не ту собаку. Он испугался настолько, что всегда прочно удерживаемый щит убавил в слоях, истончился и дал трещину. Человек хотел жить. Инстинкт самосохранения никуда не делся, прорвавшись сквозь толщу убеждений.
«Я хочу жить, я должен, я оставил не то, что мог бы, пожалуйста.» - он прятался за руками пытался свернуться телом, что в тяжелых оковах земляной толщи было невозможно, он цеплялся за жизнь или просто… страшился смерти.
- Опусти пистолет, Хаммер, опусти… Ты не можешь сделать это... не так... не со мной.

Мэтт вскинул брови, замерев рукой. Действительно, долго держать в вытянутой руке килограммовый пистолет было сложно, учитывая, как быстро кровь разогнала по организму ту небольшую дозу транквилизатора, которой так щедро "обезболил" его Майлз. Понял, отчего такой живучий? Потому что хочет жить, а если постоянно думать о приближающейся смерти, разве что не пальчиком ее манить, естественно, попадешь вот в такую идиотскую ситуацию, в которой сейчас находился Дин.
- Я не расслышал, - вкрадчиво произнес Хаммер. Пистолет дрожал в наполовину онемевшей руке, но палец еще способен был жать на курок, хотя мышцы и решили устроить себе несколько часов отгула. Оказывается, надо было просто сразу показать этому идиоту, чего стоят его мольбы о смерти, а не наставлять пистолет на его подружку, не уговаривать его, будто папочка "ну живи, дорогой мой, живи, ради нас с мамой!". И эти мысли... мысли паники, громкой, едкой, отвратительной паники, которая была буквально-таки недостойна мозголома... они пробивались сквозь щит Дэниэля так, что только ленивый бы их не уловил. - Наверное, ты Отче Наше бормотал... - он снова поднял начавший было опускаться пистолет. Уж не начнет ли теперь Майлз вопить, что ему пипец, как надо жить?

Дин все так же лежал, боясь повернуть голову и взглянуть происходящему в лицо. Быть может, если бы Хаммер целился в сердце, а не в голову, было бы проще, а так, поймав взглядом прицел и определенную решимость со стороны военного, это сделалось слишком… пугающим. Как котенок, Майлз держал дрожащие руки, практически отмахивался вслепую от пистолета, и все, что мог – это бояться последнего щелчка. Какие же крохи нужны, чтобы внезапно переметнуться на сторону «нехороших» - доли секунды. И Мэтью растягивал их, наслаждаясь животным страхом.
- Я хочу жить! – он чувствовал, как к вискам приливает кровь, как подскакивает давление, как прыгает в груди сердце. - Жить, жить, жить!.. – Майлз потерял себя, ему было стыдно признавать, однако это происходило по-настоящему. – Убери. – он плакал, как маленький ребенок, не задумываясь о бегущих слезах. – Пожалуйста, у меня же ребенок, у меня еще не вырос братишка, я люблю его, ты же человек, не зверь, пожалуйста…
У всего есть своя граница. Границей существования становится смерть. Хонтел не был военным, его не учили смотреть этому в лицо, он не мог осознать себя по-настоящему мертвым. Он вдруг просто подумал, что там, за стеной – пустота. Там ничто невозможно исправить, переосмыслить, переделать. Тебя там просто не будет, и нет никакого переселения душ или рая с адом – любой мозголом тебе скажет, что вся религия держится на страхе смерти и управляет мозгами толпы баранов. Не будет ничего. Ты ляжешь под слоем асфальта, а завтра по нему будут ходить люди, и ты не почувствуешь на костях следов чужих ботинок. И когда здесь также убьют кого-то, быть может, твоего сына, ты даже не узнаешь об этом, не говоря уж, что сможешь что-то сделать.
- Пожалуйста… Я хочу жить. – он замер, все-таки повернув голову, и открыл просящие глаза.

Жить он хочет, понимаете ли. А вот Мэтта, не смотря ни на что, учили смотреть смерти в глаза, а он все равно хочет жить. Он не будет так дергаться и махать руками, если будет возможность, просто он будет бороться до последней секунды, и так просо из мира не уйдет, использует любую возможность, чтобы выбраться. Если надо - убьет. Но сам выживет.
- Ну ты уж как-то определись, - американец пожал плечами, опуская пистолет и с интересом разглядывая в ужасе исказившееся лицо ученика. Мэтт был удивлен, по-настоящему, крайне удивлен, потому что такой мольбы и таких слов точно не ожидал. Он быстро был приписан к ряду "людей", хотя совсем недавно навряд ли к ним имел хоть какое-то отношение, от тут же услышал о детях и братьях, хотя минуты две назад готов был поклясться, будто ничто это не занимает на самом деле холодную голову парня. И, более того, с какой-то стороны готов был его даже похвалить за непреклонность (которая страшно бесила частенько), но вот такая реакция стала настоящим сюрпризом. А как же "моя жизнь не стоит чужой смерти", "я не смогу жить с кровью на руках" и "ты делаешь меня преступником". Никто сейчас никого никем не делает. Все происходит по воле жаждущего жить.
- И что, даже сможешь жить, зная, что из-за тебя сдох какой-то урод? - на всякий случай поинтересовался Хаммер, хотя готов был поклясться, что агент закивает, своим усердием пробивая подбородком асфальт. - А как же эта... как ее... совесть?

Некрасиво смеяться над тем, кого держишь на мушке. Жесткое лицо Хаммера искажала хищная усмешка: он скалился, загоняя маленького щеночка в угол. Но даже будучи сломленным, Майлз понимал, зачем Мэтью так поступает. Зачем издевается, заставляя повторять это снова и снова, просить, унижаться, рыдать. Ему нужно было, чтобы Дэниэль осознал. Чтобы принял решение, раз и навсегда зарубив его на носу, чтобы всякий раз, глядя в зеркало, помнить, как его принял, чтобы не возникло желания и даже мысли как таковой снова заделаться героем и пойти подставиться под пулю. Военный не хотел пустить дело насмарку, поставить себя под угрозу из-за мелкого сопляка, мечущегося между вбитыми в голову принципами и раздавленными инстинктами, которые, стоит восстановить контроль – и погаснут, как у любого уважающего себя мозголома.
- Я… пожалуйста… - Дин качал головой, судорожно всхлипывая, но уже затихал, успокаивался, не видя перед лицом оружия. Ему жалко было тех троих, и упоминание о совести вырвало из груди что-то большое и мягкое, взвыть хотелось от боли. Майлз был больше, чем Мэтт, человеком. Считал себя чем-то большим, по крайней мере. Но он обреченно уставился на сауэр и как-то совсем поникше спросил, догадываясь, что за этим последует: - Что за девушка умрет вместо Никки? Разве это кому-нибудь нужно?..
И естественно, Хаммер снова взвел пистолет. Холодея внутри, Дин смирялся. Он уже не жмурил глаза, руки не отмахивались хаотически, - маг сглотнул и осознанно сказал:
- Я не встряну, не стоит, хватит.
Снова, мало-помалу, укреплялся разбитый щит. Хонтел брал себя в руки, но смотреть прямо в дуло, или Мэтту в глаза ему не хотелось. Отвернувшись, он изучал кирпичную стену, ожидая еще подначек и вопросов. Очень трудно поверить в то, что он правда выдержит и просидит, сложа ладошки на коленки, на стульчике, глядя, как другие умирают. Хаммер мог бы просечь, что это блеф. А мог и не просечь. Но Майлзу нужно было выбираться из песка, а то скоро забеспокоится Хизер. Они будут сидеть тут до ночи, пока наркотик не перестанет действовать?
- Ты меня раскопаешь, может?