Прошлое останется вечно прошлым.

И я плыву вместе с ними,
преодолев невозможное
Просто плыву, не думая
о будущем и не помня о прошлом.*

Так мучительно находиться с непосредственной близости со своей целью, но в то же время не иметь возможности ей достичь. Еще хуже, когда сознательно лишаешь себя этой возможности. Вообще, в последнее время жизнь была полна противоречий, было много недосказанного и непонятного. Бежала от чего-то, или пыталась догнать? Тысячу раз задавала себе этот вопрос и не находила ответа. Уже неделю жила в Бристоле и почти всё время проводила на скамеечке в парке. Темные очки на пол лица, распущенные волосы и непривычная ярко-красная куртка, чтобы никто не узнал. Знакомые лица почти не встречаются, ни одного друга. Все разъехались. У всех своя жизнь. По вечерам на каменном заборе напротив своего дома. Всё в том же прикиде, а еще непривычный высокий хвост, чтобы точно никто не узнал. Правда, уже через два дня становится ясно, что это ненужная мера. Мать счастливая, отчим счастливый, они не замечают ничего вокруг, поглощенные друг друга. Непривычно видеть мать счастливой. С отцом она такой не была.

Невозможно найти в себе сил и смелости, чтобы подойти и поздороваться. Как две параллельные линии. Когда-то были семьей, а сейчас ничего общего. И так страшно снова сойтись, потому что неизвестно, каким будет прием. Или наоборот, известно, но ничего хорошего из этого не выходит. И вот, очередной вечер, холодный камень касается кожи, пронизывающий ветер и мурашки по коже. Знакомые лица родителей, улыбающиеся. Так просто, снять очки и окликнуть. Делает шаг вперед, открывает рот, чтобы крикнуть, но звук застревает в горле. Захлопывается дверь. Момент упущен. А может, он был просто не подходящим? Да, так и есть. Не сегодня. Всё завтра, завтра. Встает и уходит, не оглядываясь.

Новый день, но всё те же мысли, те же страхи, ничего нового, как по замкнутому кругу. Это угнетает.
Быстро одевается и решительно спускается по лестнице. Куда пойти? К ним или в парк? Ответ очевиден. В парк, конечно, в парк. Дать себе еще пару часов отсрочки.
В парке холодно. Съежится, сложить руки на груди, и спрятать лицо в шарфе. Красиво. Сколько раз она проходила тут прежде? Каждый день, парк-то возле дома. Каждый день проходила, но не видела, как красиво. Зеленый ровный газон с молодой травой, бутоны цветов вот-вот распустятся, озеро с чистой водой, утки. Она не знала, что здесь живут утки, просто не видела их, верите? А может, они появились тут совсем недавно.
Время идет, солнце движется по небосводу, скоро начнет темнеть. Заставить себя подняться и пойти. Куда? Конечно, к дому. Маршрут, изученный так, что можно идти с закрытыми глазами. Сегодня тот самый день? Сегодня подойти к ним? Не знает.
Снова холодный камень и пронизывающий день. Снова одно и то же. Только нет родителей, их нет дома, у дома не стоит машина, не горит свет в окнах. Сегодня воскресенье? Да, кажется. За всеми этими одинаковыми днями теряешь счет времени. Зато приобретаешь терпение. От солнечного сплетения по телу разливается тепло, и от кожи поднимается едва заметный пар. Чувствует, что может просидеть так хоть всю ночь. Откуда взялось это терпение? Оно как наказание, как каменная плита, придавившая тело. Под ней не шевельнуться. Со временем смиряешься.

Подъехала машина. Знакомая. Ездила на ней несколько раз. Отчим, мать и маленький человечек. Девочка в розовом комбинезоне. Как ножом по сердцу. Прикусывает губу почти до крови, руки сжимаются на коленях, желая добраться до кожи, но мешает ткань. Почему она здесь, хотя должна быть в другом месте? Страшно и невозможно ответить. Лучше запихнуть его подальше и не доставать. Забыть. Не получается забыть. Попытаться.

Снова упущен момент, хлопнула дверь, зажегся свет. Снова заставить себя подняться с место и сделать шаг. Куда? В дом. Да, в дом. Хватит бегать. Добегалась уже. Медленные шаги, как на каторгу. Сердце пропускает такт. Звонок в дверь.

Пути назад нет. Может бежать? Успеет, если сейчас сорваться с места и убежать. Прикусывает щеку. До крови. Соленый вкус на языке отрезвляет. Нельзя бежать.
Лай собаки. Как она умудрилась не почувствовать её? Не услышать? Отрешенная от жизни, как зомби, ничего не понимает и не замечает. Мучительно долго не открывается дверь. Специально ли? Нет.

Наконец-то. Открывается дверь, собака бросается в ноги. Желтая короткая шерсть, висячие уши, совсем щенок. Память подсказывает: лабрадор. Медленно поднимает взгляд на замершую на пороге женщину. Вопросительный взгляд матери, и тугая змея страха сжимает грудь, выбивая воздух из легких. Она не узнала.
Стягивает резинку для волос, снимает очки. Лицо матери медленно меняется. Было бы смешно, если бы не так страшно.
Странно. Представляла себе всё по-другому. Счастливая улыбка матери, она бросается и обнимает за шею. Оливия осторожно обхватывает руками её тело. Неловкое объятие, а в душе пустота. Рада ли? Не знает. Ничего не чувствует. Абсолютный вакуум. Это не честно, по отношению к матери. С этой улыбкой она не так сильно похожа на жалкую корову. Забавно. Лив аккуратно высвобождается из объятий, видит на лице матери слезы. Неловко. Все эти сентиментальные встречи – не для неё. А хотя, что для неё? Всю жизнь провести в одиночестве, скитаясь по свету, жалуясь на тяжелую долю? Да, наверное.

В доме почти ничего не изменилось. Те же фотографии. Тони. Тони и Лив. Маленькие и милые. И еще одна девочка. Маленькая копия Лив. Так страшно увидеть её в живую. Оливия заходит сначала в гостиную, проводит ладонью по гладкому деревянному столу. На руке остается след пыли. Мать никогда не отличалась чистоплотностью, а сейчас, должно быть, совсем нет времени. Так счастлива. Страшно выйти из комнаты и пройти на кухню. Там отчим и сестренка. Жалеет, что все-таки пришла, верите? Вот такое вот странное существо. Медленные робкие шаги в сторону кухни, взгляд цепляется за фотографии, и Оливия останавливается перед каждый. Как способ отсрочить страшный момент. Собака больше не радуется, следует по пятам и смотрит настороженно. Чувствует кошку. Хочется пнуть её, чтобы не приставала лишний раз. Терпеть не может собак. И волков. И всё, что с ними связанно. Фотографии закончились. Коридор тоже. Какая жалость.

Выходит на светлую кухню, натягивает на лицо почти искреннею улыбку. Пусть довольствуются ею, им не часто приходилось её видеть раньше. И улыбку, и дочь.

Отчим здоровается, но смотрит как будто испуганно. Робеет, не знает, как себя вести. Взгляд в глаза, и вереница чужих мыслей в сознании. Ни одной умной. Только удивление. Как матери мог понравиться такой? Наверное, отец для неё был слишком умный. И самое страшное. На стуле сидит курносая девочка. Голубые глаза, обрамленные пушистыми ресничками, смотрят испуганно, но с любопытством. Не помнит, должно быть. Или помнит, но очень плохо. Ей было всего два года, когда сестра уехала Бог знает куда, даже не считая нужным кому-то что-то рассказывать. Всегда была слишком дикой и независимой для этой семьи. Слишком взрослой, возможно. Отчасти взрослой.

Оливия присела на корточки рядом с сестренкой, и с удивлением начала разглядывать сестренку. Удивительно. Маленькая копия её самой. В коридоре розовая сумка. Лив могла бы поклясться в том, что там чешки для занятия балетом.

Родители попытались исправить ошибку, у маленькой Элизабет такое же детство, как было у Оливии. Только родители не разведутся, они слишком счастливы друг с другом. Она вырастет хорошей девочкой, милой, правильной. Она будет хорошо учиться и радовать родителей, будет заниматься балетом и музыкой. Будто природа и родители сделали клон Оливии, и теперь пытаются сделать из клона что-то путное. Потому что кто-то на Лив явно отыгрался. Жизнь, а потом она сама, кажется. Скоро Лиза вырастет, и взрослая неудачная копия станет никому не нужна. Впрочем, она уже не нужна. От этой мысли становится жутко.

Девочка здоровается и хмурится, не может вспомнить, Оливия подсказывает ей, представляется, рассказывает о родстве. Лицо ребенка озаряется улыбкой, но глаза такие же настороженные и любопытные. Так смотрят на незнакомцев.
А еще дети распознают фальшь и вранье. Какое бы искусное оно не было, как бы не умел человек скрывать эмоции, никто их не разгадает, а дети смогут. Словно они все маленькие ментальные маги. С возрастом это проходит.
Смотреть в эти голубые глаза почти физически больно. В сознании всплывают такие же красивые маленькие глаза, но карие. Маленькая Адель походит на маму меньше, чем сестренка. Это почему-то не досадно. В ней нету практически ничего от матери. Лив надеется, что и характером она пойдет не в мамочку. Хватит с монастыря одной непутевой лаовайки, и сломанной жизни.

Мать смешная. Что-то щебечет, рассказывает, улыбается. Носится по кухне, словно бешеная курица. Радуется. И отчим, и Лиза с любопытством за ней наблюдают. Оливия наблюдает с улыбкой, с трудом скрывает недовольство. Это всё какое-то чужое, не её. Она думала, что спустя три года, что-то изменится. Появится любовь и пресловутые семейные узы.

Мать рассказывает о работе, о Лизе, о муже, о Тони. Ни одного вопроса про неё, про Лив. Просто не интересно. Глупая жалкая корова. Но какая же счастливая… И отчим на неё с такой любовью смотрит. Противно и…завидно. До безумия завидно, лицо сводит в какой-то гримасе. Её с трудом, но все-таки удается выдать за широкую улыбку.

Во время ужина все как будто счастливы. Не претворяется только мать. Она действительно счастлива, и все остальные улыбаются ради неё. Точнее, отчим и Оливия ради неё, а ребенок потому, что видит любимую мамочку такой счастливой. Прямо как Адель. Когда улыбалась Оливия, улыбалась и Адель. От этой мысль вызывает приступ щемящей боли в сердце. Оно постоянно болит. По крайней мере, так кажется Оливии. Любопытно. Если бы на нём оставалась царапина всякий раз, когда оно болит, осталось бы там живое место? Должно быть, нет.

Еле высиживает весь ужин, прощается, и говорит, что устала. Медленно поднимается по лестнице. Действительно устала. Опустошена. В груди снова тот труп надежды. Она почти схоронила его, смирилась с его смертью. Уговаривала себя в том, что ничего не изменится за три года. Когда приехала в Бристоль, труп этот как будто ожил, а теперь неприятным мертвым грузом давил на сердце. Снова мертвый. Теперь уже навсегда. Пропасть за три года стала только шире.

Остановилась на лестнице, перевесилась через перила. Взгляд в кухню. Мать и отчим обнимаются, светятся от чего-то такого, что понятно только им. Лиза оживилась, задает какие-то вопросы, что-то рассказывает. Родители говорят о бытовых делах и, кажется, только ребенка интересует сестра. Впрочем, через пару часов вопросы закончатся. У них действительно своя жизнь. Они боятся того, что она снова всё разрушит. Это она прочла в мыслях отчима. А еще увидела его желание. Он хотел, чтобы она уехала. Она всё портит, всегда мешает. А еще он оказался не таким уж и дураком. Тоже распознал фальшь. Оливия всегда была отвратительной актрисой.

Удивительно, но комната не изменилась. Всё тот же скрип двери, те же белые стены, те же постеры. И слои пыли. На кровати, на шкафу, на подоконнике. Даже на полу. Сестренка живет, пока маленькая, в старой комнате Оливии. Подрастет, переедет сюда, а пока зачем ворошить прошлое? Неприятное прошлое.

Подходит к шкафу и распахивает его. Много пустых вешалок, однако на некоторых еще висит одежда. Полосатый балахон с открытыми боками, белая майка из сетки с разноцветным принтом на груди, еще куча всего, что она уже никогда не оденет. Захлопнула дверь и подошла к комоду, оставляя на полу следы. В первом же комоде полупустая бутылка с водкой. Забавно. Сюда действительно никто уже давно не заходил.
Один большой глоток, который буквально раздирает горло, и судорожный кашель. Бросает бутылку обратно в ящик, и захлопывает его.

На тумбочке фотография. Тони и Оливия. Вытаскивает фото из рамки, скручивает в трубочку и сует в карман. Зачем? Не знает. На память, наверное. Всего две вещи, напоминающие о том, что он все-таки был: футболка и вот эта фотография. Большего и не нужно.

Садится на кровать, и обнимает себя за плечи. Сна ни в одном глазу, только пульсирующая боль в груди, усталость и пустота. Стены как будто давят, вот-вот сомкнуться и раздавят.
Что делать? – очередной вопрос без ответа, и неожиданная боль по обеим сторонам головы. Опомнившись, понимает, что схватилась за волосы. Забавно. Такого еще не было. Это место делает что-то не хорошее. Зря она вернулась.
Чтобы как-то унять дрожь в теле, поднимается с места и ходит туда-сюда.