Переменная ясность.

Солнечный луч влетел в открытое окно, освещая всё на своем пути. Он упал на щёку уже давно не спящего, улыбающегося Томаса. Впервые за столько лет он просыпался рядом с девушкой, и это было весьма необычно. Её рука лежала на его груди, нежная, лёгкая. Кончиками пальцев Браувер гладил её, наслаждаясь воспоминаниями. Хоть ночь и была тёмной, но их страсть освещала всё вокруг, а светящимся глазам позавидовал бы любой фонарь.

На полу была сброшенная с кровати бутылка вина, которая, возможно, и была самым главным инициатором развлечения, которое устроили себе молодые люди, а точнее- её содержимое. Аккуратно поднявшись, Томас вдруг заметил, что простынь в некоторых местах сгорела. Но этот факт совсем не расстроил, он служил очередным напоминанием о том безумстве, что ночью устроили Лив и Томас. Так как было ещё совсем рано, парень не стал будить девушку, а лишь нежно поцеловал её в губы и провёл рукой по щеке, убирая непослушный локон.

Прикрыв за собой дверь в спальню, Браувер отправился на кухню, что бы приготовить завтрак. К своим 18 годам он неплохо разбирался в кулинарии, так как готовка часто ложилась на его плечи, ибо Филип был силён только в выращивании и собирательстве различных трав и специй. Которые, кстати, весьма дополняли приготовленные Томасом яства. Но в этот раз он хотел переплюнуть себя и приготовить что-нибудь необычное.

Оливия проснулась от поцелуя в губы, потому что с того времени, как она жила в Африке, у неё осталась привычка спать очень чутко, и любое прикосновение к драгоценному телу сейчас же вырывало из сладких объятий Морфея. Девушка напряглась, но глаза не открыла, прислушиваясь к тому, что происходило в комнате, и в глубине души удивляясь этому поцелую. У неё не было привычки выносить свои мимолетные взаимоотношения с мужчиной за пределы ночи, когда, в общем-то, «волшебство» свершилось. К чему эти нежности, когда она уже через пятнадцать минут покинет этот дом, зная, что вряд ли еще раз встретится с этим человеком? Тихо щелкнул замок двери, из-за которого Оливия поняла, что парень вышел и закрыл дверь за собой, а потом открыла глаза и лениво перевернулась на спину, вытягивая ручки и потягиваясь. Утро… Самое нелюбимое время суток. Или не утро? Англичанка приподнялась на локтях, выискивая взглядом часы. Полпервого. Ну и отлично, утро прошло, и наступил день, который не любить было невозможно: это время солнца, время огненных магов, когда они особенно сильны. Ночь – время магов воды, впрочем, и ночью Лив чувствовала себя замечательно.

Спине было неудобно, что-то как будто царапало нежную кожу. Девушка отодвинулась в сторону, чтобы посмотреть, что причиняет ей неудобства, а когда увидела, на лица появилась самодовольная ухмылка. Кажется,
придется покупать новую простынь. И - Оливия наклонилась чуть ближе, чтобы рассмотреть – да, точно, матрас тоже придется менять, потому что огонь коснулся и его тоже. Чтож, стоило надеяться на то, что это не какой-то там дорогущий и единственный матрас в мире, и что его можно было бы беспрепятственно поменять, раз уж квартиру эту Томас с братом снимают.

Настроение было хорошее, а потому девушка позволила себе еще чуть-чуть понежиться в теплой кровати. Ей предстояло вернуться к себе домой, где кровать была отвратительная, с пружинками, да еще и издавала душераздирающие стоны каждый раз, как Оливия на ней пыталась повернуться. И всё же, как хорошо… Даже дырки на простыне не сильно мешают, а еще как будто запахло какой-то вкусной едой? Может, это из окна тянет, соседи готовят? Не важно, Оливия подтянула мягкое одеяло к самому подбородку, блаженно улыбнулась и прикрыла глаза: она вот только еще пять минуточек полежит и обязательно встанет.

Буря эмоций, которую успокоил короткий сон, вскоре вновь стала заползать в душу к Томасу, подчиняя своей слепой воле всё его существо. Но парень не собирался противостоять этой вероломной атаке. По его телу разливалось приятное тепло, настроение у него было явно приподнятое. Таким юношу видело только несколько человек, и это было очень давно. Его глаза вновь искрились чистосердечной добротой, и в этих искрах можно было даже различить нотки счастья. Браувер не шёл, он парил над полом в квартире на крыльях... влюблённости, наверно. И дело не в том, что он этой ночью очень близко узнавал Лив, нет. Эта девушка в одно мгновение изменила его, сделав юношу лучше, показав ему этот мир с другой стороны. И Браувер как будто принял это, и сам открылся, совсем не боясь, что его могут ранить.

Браувер всегда осознавал важность завтрака, и когда был молодым спортсменом, и сейчас. Первый приём пищи во многом влияет на настроение человека, поэтому его нельзя недооценивать. Во-первых, пища должна восполнить запас энергии, который истощился за ночь (для Томаса и Лив этот пункт был особенно актуальным). Во-вторых, блюдо должно быть немного сладким. Когда у людей депрессия или просто плохое настроение, куда они бегут? Большинство- к холодильнику, заедать своё горе. Большинство из этого большинства заедают горе сладостями, которые, как они думают, делают их существование более позитивным. В голове Томаса стал медленно возникать образ. Парень заглянул в холодильник и широко улыбнулся: там были зелёные яблоки и творог. Вытащив и разложив ингредиенты на столе, юноша быстро отделил кожицу и сердцевину яблок, а затем шустро натёр их на тёрке. Смешав творог, яйца, щепотку соли, несколько ложек сахара, а также яблоки и корицу, он высыпал необходимое количество муки. на стол. Замесив творожное тесто, он стал катать в муке маленькие круглые сырники. Когда тесто закончилось, Браувер стал обжаривать сырники на сковороде. Параллельно с этим он поставил на огонь чайник.

Самовыражение на кухне? А почему бы и нет? Томасу нравилось творить, он был личностью с нераскрытыми талантами, которые были скрыты за плотной стеной сложного характера. Браувер пытался научиться играть на скрипке, гитаре, пробовал рисовать, но стоило ему только столкнуться с трудностями, как парень делал шаг назад. Но в кулинарии пока такого не случалось, к счастью для Филипа, который со сковородой совсем не дружил.

Оливия закрыла глаза всего на секундочку, как ей показалось, и умудрилась провалиться в сон аж на добрых десять минут. Как это всегда бывает в светлое время суток, ей приснился сон, и всего за десять минут в своей голове девушка успела просмотреть целую историю. Ей, ни с того ни с сего, приснилась школа, и всё здание сотрясалось от того, что по нему прогуливался огромный динозавр. Где именно «притаился» гигант, Оливия не видела, лишь чувствовала, как под ногами трясется пол, а еще видела толпы учеников, перепуганные, они стремились как можно дальше убежать от доисторического монстра. Забавно, но Лив вся эта картина лишь обрадовала: она возненавидела школу с той поры, как развелись родители, это было в двенадцать лет и с тех пор ненависть не стала слабее. Так что, англичанка была рада любому акту вандализма в месте, где в её голову так старательно впихивали знания, а она так отчаянно сопротивлялась.

Когда Оливия снова открыла глаза, то сразу же поняла, что готовят не соседи. Сейчас, когда запах стал сильнее, она ясно чувствовала, откуда исходят ароматы и сейчас запах просачивался через щелку в двери. Девушка поднялась на ноги и отыскала глазами вчерашнюю футболку. Сегодня она уже пришла к выводу, что так и быть, можно её носить без низа. Она же прикрывает аж до попы! В общем, натянув футболку, Оливия направилась в кухню. Разумеется, как располагаются комнаты, она уже забыла, а потому шла на запах.

Так странно… Перед Оливией сейчас мог бы пройти десяток обнаженных мужчин, и она бы даже бровью не повела, а вот увидев, как мило Томас вертится у плиты, девушку охватило такое дикое смущение, что даже на щеках румянец появился. Когда она в последний раз смущалась? Лив не помнила. Смешная, всё то, что обычно приносило людям счастье и удовлетворение, её до смерти пугало. Чтобы как-то скрыть своё смущение, девушка решила пошутить.
- Оу-у-у… Ну а я тогда устроюсь на работу, а после буду приходить, устраиваться на диване перед телевизором и пить пиво, - хохотнула она. Надо сказать, что из Хамфри всегда был отвратительная актериса, так что, если она и хотела что-то там скрыть, ей это не удалось. Не зная, куда себя деть, девушка подошла ближе к окошку и, приподнявшись на носочки, начала напряженно поглядывать на китайцев, проходящих мимо по дороге. Надо уходить… Как можно скорее. Лив терпеть не могла, когда приходилось испытывать то, к чему она не привыкла, и неудобство было как раз из разряда этих вещей. Но как начать? Сказать: ну всё, адьес, удачи, с тобой было отлично? Так что ли?

- Если силы останутся. Как любой порядочный кормилец семьи, я буду тебе изменять, - неожиданно для себя, не особо задумываясь о том, к чему могут привести такие слова, сообщила Оливия, не сводя напряженного взгляда с низкорослого темноволосого мужчины, который медленным прогулочным шагом, проходил мимо дома. Он, кстати, даже остановился на пару секунд и оглянулся, словно почувствовала её тяжелый, изучающий взгляд.
Этот поцелуй, неожиданно нежный и ласковый, еще больше напугал девушку. А от последовавшего далее "милая", она и вовсе вздрогнула. Он что, правда считает, что между ними может что-то быть? А может, и этот странный нежный взгляд перед тем, как они заснули, ей не почудился?
- Уан секонд, - пробормотала она, с необычайной для себя проворностью, сиганула к двери и быстрым шагом направилась в спальню. Бутылка, где бутылка? Взгляд рыскал по отделанному ламинатом полу, в поисках бутылки с вином, которую они вчера не успели допить. А, под кроватью... Лив достала бутыль, опустившись на колени, ловко открутила крышку и сделала пару глотков прямо из горла. Для храбрости.

Ну что она, в самом деле, парится? Что ей, в первый раз что ли вот так вот уходить? Впрочем, очень неудобно получилось, что он поднялся первым. Если бы она проснулась первой, то оделась бы и ушла, не попрощавшись. На следующий день, возможно, принесла бы одежду, ибо мужские футболки ей были ни к чему. Хватало той любимой, темно-зеленой, что осталось от брата.
На кухню девушка вернулась уверенная и полная решимости. Пахло хоть и вкусно, но не привыкла Лив завтракать по утрам. Первый прием пищи всегда был днем, причем, она обычно вспоминала о том, что надо бы покормить организм, когда уже начинало подташнивать от голода. Прекрасный пример человека, который ест, чтобы жить, а не наоборот.

Оливия на вытянутой руке продемонстрировала бутылку, тем самым показывая, какой сделала выбор, а затем заговорила:
- Если честно, мне не очень хочется есть. Я, пожалуй, оденусь и пойду... - и почему на душе так отвратительно гадко?

У Лив было странное чувство юмора- она шутила так, словно хотела избежать того, о чём говорил Томас. Он заметил это ещё вчера вечером, когда они впервые встретились, но не обращал внимания на эту странную особенность её характера. Правда, стоит отметить, что это не делало остроты хуже, а наоборот- придавало пикантности. Юноша, слушая Лив, не переставал улыбаться, несмотря на то, что иногда сказанные девушкой слова задевали его. Но он сразу же забывал это, видя в её глазах блеск, доброту и даже скромность. Браувер догадывался, что внутри Лив скрывается более нежное и ранимое существо, чем то, что специально выставлено на показ. Томас был таким же. Лишь после того, как человек проходил испытание огнём, водой и медными трубами, парень показывал своё истинное лицо.
- Вот-вот. После ночи со своей супругой сил у тебя на измены точно не останется, это я тебе гарантирую - сказал голландец, подходя к умывальнику. Из крана полилась ледяная вода, из-за которой по телу Браувера тут же пробежала дрожь и ему сразу же стало холодно. Тщательно вымыв руки от муки, он сразу же приложился ими к горячему чайнику. Тепло медленно стало возвращаться в Томаса: сначала согрелись только руки, а затем волны приятной энергии пустились галопом в погоню за холодом, быстро нейтрализуя его эффект.

Лив вернулась с бутылкой вчерашнего вина, чем весьма удивила Браувера. Он ещё не видел людей, которые предпочитали бы по утрам алкоголь чаю. Тем более вино, чей вкус и аромат уже наверняка успели выветриться. Томас слегка поморщился, но отогнав от себя подобные мысли, улыбнулся и кивнул, показывая, что не осуждает выбор девушки, хоть он и был удивителен. Он выложил сырники на отдельную тарелку и аккуратно положил на столик 3 тарелки, а так же абрикосовое варенье и свою кружку с зелёным чаем и мятой. Но слова Лив вдруг согнали улыбку с его лица, калёным железом вонзившись в мягкую оболочку его души. В одно мгновение его голову посетило неисчислимое количество мыслей, сердце как будто остановило свой бег. Мозг стал лихорадочно обрабатывать полученную информацию, пытаясь найти в ней ошибку, но горечь, которая невольно захлестнула юношу, показала, что всё услышанное им- правда. Томас медленно повернулся к Лив и взглянул на неё, без злобы, без агрессии, но глаза его полны были болью. Он хотел что-то сказать, но слова не хотели слетать с его губ. Он обессиленно опустился на стул и закрыл глаза. Через несколько секунд юноша смог собраться и, взглянув на Лив, тихо промолвил:
- Но... Как же так?.. Мы же... Мы... Да и на улице холодно...

Удивительно, как быстро влюбленность делает из нормального человека непонятную чухню, которая улыбается утру, напевает себе под нос и с ощущением какого-то глупого счастья, готова прощать любимому человеку все обиды и ошибки.
Когда парень поменялся в лице, Оливия поставила свою бутылку на столешницу, прислонилась плечом к дверному косяку и, сложив руки на груди в какой-то оборонительной, закрытой позе, нахмурилась. Ей было немного странно осознавать, что кто-то может вести себя так после того, что вчера произошло. В смысле… Девушка, которая хлещет вино и готова залезть в постелю к человеку, которого знает от силы где-то полтора часа, вряд ли подходит тому, кто хочет большой и светлой любви. В понимании Лив, для такой любви были созданы милые белокурые создания с безупречной прической и платьицем в цветочек. Такие изводили кавалеров многочисленными свиданиями, жаждали цветов и подарков, да и вообще постоянно держали себя в каких-то призрачных рамках порядочности и морали, на которые Оливия обращала внимания лишь тогда, когда поступки накатывались на неё снежным комом, и нельзя было уже не видеть того, на что она так упорно закрывала глаза всё время.

Честно? Когда Томас так грустно прикрыл глаза и начал тихо говорить, Лив даже пожалела о том, что пошла с ним вчера. Она любила, когда всегда было уютно, комфортно, беззаботно, ситуации же, когда приходилось думать головой и отвечать за свои поступки её раздражали, пугали, она всегда старалась их избегать. Должно быть, именно чувство неудобства и раздражения повлияли на то, что Оливия казалась сейчас бессердечной и жестокой.
Браувер говорил медленно, мямлив, явно мысли к его голове путались.
- Сегодня, пожалуйста, - перебила Лив раздраженно, словно парень был в чем-то виноват.
На улице холодно? Он издевается, что ли? Англичанка выразительно приподняла одну бровь, глянула на Томаса с недоумением, а так же решила промолчать и подождать, пока до него дойдет, какую глупость он сморозил. Она может поджечь весь этот дом, ну как ей может быть холодно? Стало даже любопытно: скажет еще что-нибудь? Придумает очередную глупость?

Из полуоткрытого окна на кухню лился серый, вязкий свет, неприятный глазу, от которого сразу же начинала болеть голова. С улицы не доносилось практически никаких звуков и можно было уловить слабое гудение холодильника. Взгляд Томаса, его движения и голос говорили о крайней степени отчаяния. А что после него? Грань со следующим состоянием была невероятно тонкой и она быстро стиралась. Что я могу сделать? Не держать же здесь её насильно, да и не получится у меня этого. Но как, чёрт возьми, как? Парень взъерошил себе волосы на голове, пытаясь поскорее отвлечься. Его не бросали. Никогда ещё он не сталкивался с этой отрицательной стороной обычной невзаимной влюблённости, что красит жизнь яркими красками, надевает розовые очки, а потом кидает тебя прямиком в бездонную пропасть с небес грёз и мечтаний. Томас уже летел в эту бездну, не осознавая, что он обеспечил себя страданиями на ближайшие несколько месяцев.

Сердце учащённо забилось, нервы вытянулись в тонкие струны и по телу Браувера прошла волна ощутимой боли, возникшая непонятно откуда. Парень сжался в комок, продолжая глядеть своим пустым взглядом на пол. Но вдруг глаза его наполнились яростным огнём, готовым сжечь всё на своём пути. Томас рывком поднялся со стула и, направившись к окну, взмахнул рукой, словно бросая камень. Из руки юноши вырвался крупный сгусток пламени, который влетел в окно и вдребезги разнёс стекло. С полок посыпались горшки, на пол высыпалась крупа и травы, всё это сопровождалось треском, звоном и гамом.

Спустя секунду в кухню ворвался ветер, заставляя белую занавеску над окном шумно трепетать. Что творилось в душе Томаса? Ничего. В сердце зияла огромная черная дыра, засасывающая в себя все положительные и отрицательные эмоции. Сейчас перед Оливией стоял обескровленный чувствами парень, который не мог найти себе места. Обида и злость душили его, не позволяя произнести ни слова. Но эта грозная фигура, дрожащие руки и глядящие исподлобья глаза выражали намного больше, чем могли выразить книги или песни. Томас хотел взорваться, разнести всё вокруг, но что-то держало его. Негодование хотелось вылиться в виде ругани, однако Браувер не хотел. Он ничего не мог поделать, ведь сердцу не прикажешь. Она свободна. Что хочет, то и делает. Прекрати вести себя как идиот. Сядь и успокойся. Парень медленно осел на грязный пол и взглянул в окно. Небо было всё таким же серым.

- После этого ты наверно уйти захочешь... Что ж, я тебя не держу, - прозвучал в установившейся тишине грустный голос. - Но сырники хоть попробуй, я же для тебя старался... - а затем, тихо, что бы девушка не услышала, - для тебя...

Томас продолжал молчать, а Оливия почти физически ощущала, как песчинки песочных часов её терпения быстро сыпались вниз, и каждая секунда, каждая песчинка приближала к моменту, когда терпение закончится. И когда она уже хотела развернуться и молча пойти искать что-то приличное, в чем можно было бы доехать до своей гостиницы, парень резко вскочил на ноги.
Как-то удивительно быстро он очутился у окна, а в следующее мгновения Оливия вздрогнула от громкого звона стекла, который как будто резанул по ушам ножом. На автомате девушка начала перегонять внутреннюю энергию к желтой чакре: когда имеешь дело с несдержанным магом огня, который, к тому же, очень разозлен и обижен, лучше позаботиться о самозащите. Нет, она не стала бы нападать на него, однако если бы очередной огненный шар полетел прямо в неё, он причинил бы вред только одежде.

Ветер, ворвавшийся в кухню, растрепал волосы, и англичанка вдруг почувствовала, как до боли кусает губу. Отлично, он заставил её чувствовать вину. И сейчас смотреть на то, как аура парня превращается в сплошное темное пятно, хотя ещё пять минут назад полыхала розовым цветом, который она так упорно не желала замечать, было неприятно. Порой возможность видеть ауру человека не приносит ничего хорошего. Вот как сейчас, Оливия смотрела на сплошное темное пятно, почти черное, оно то вспыхивало темно-бардовым, а то отдавало серым, и чувствовала себя виноватой. Когда-то у неё тоже была сплошь черная аура, и если бы не Роберт, её уже полтора года как не было бы среди живых.
Девушка прикрыла глаза и сделала глубокий вдох, безуспешно пытаясь привести мысли в порядок. Для неё он, значит, старался… Шепот, то, что Томас хотел скрыть от неё, она услышала, потому что слух кошек сильно превосходит человеческий, однако… Оливия открыла глаза и усилием воли заставила себя развернуться, медленно пойти по коридору в сторону спальни. Жить не сердцем, а умом, но связаны ли как-то ум и упрямство?

Лив зашла в комнату, оглядела тот беспорядок, который они вчера здесь учинили и испытала навязчивое желание присесть, а лучше прилечь на некоторое время, чтобы иметь возможность выкорчевать из сердца ростки вины. Но нет, она сделает это позже. Не сердцем, а умом, - тихо, сама себе прошептала Оливия, а затем заставила себя думать о том, что ей нужно сделать. Она может уйти и в этой футболке, а еще одеть джинсы. Всё равно, что мужские, это можно исправить ремнем, а еще закатав штанины. Обувь… Ну, в принципе, она может и без обуви. Главное, согреть тело энергией огня и дойти до гостиницы. Не очень же далеко, а там принять душ, одеться нормально и вернуть вещи. Да, так она и сделает. Надо теперь только джинсы отыскать…

Раздражение стало проходить так же быстро, как и появилось. С каждой секундой Томас всё больше и больше убеждался в глупости своих поступков, в своей ограниченности и желании всегда контролировать ситуацию. Уверенность в его силах подкреплялась долгими годами кочевой жизни, когда он запросто мог выжечь деревню, когда мог ограбить или убить любого человека. Но Браувер не делал этого, хотя и знал, что стоит ему только на мгновение потерять контроль, как гнев захлестнёт его на гребень волны, несущей только боль и страдание. И буквально несколько минут назад он потерял точку опоры и слетел с катушек. А что изменилось? Да ничего. Он сидел на прохладном полу, заперевшись в себе, самостоятельно переваривая и боль, и страдания. Волна не должна была задеть его, но в этот раз он оказался на пути и был просто хладнокровно смят её силой.

Томас упёрся рукой в пол, что бы подняться, но вдруг услышал хруст и что-то обожгло руку. Равнодушно поднеся руку к лицу, парень увидел, что по его руке медленно течёт струйка крови, а из ладони торчит небольшой осколок. Физическая боль была просто ничем по сравнению с эмоциональной. Но, опустившись на самое дно, Браувер не стал там задерживаться. Откуда-то в нём появились силы взглянуть наверх. Юноша знал, что будет страдать, но ещё он знал, что если просто так отпустит Лив, то совесть его замучает. Он был влюблён в девушку, чего уже скрывать? Да и от кого? От себя? Голландец и так знал это. Но мысль, подтолкнувшая его к чувственному восхождению, гласила, что не стоит влюблённость превращать во что-то ужасное. Ему было хорошо все эти несколько часов, которые они провели вместе. Но рано или поздно всему приходит конец, а Томас просто не хотел в это верить, пытаясь продлить жизнь чувствам, а на самом деле он лишь созерцал агонию. Но смерть- это ведь не финиш.

Сумев всё-таки подняться на ноги, Томас медленно последовал за вышедшей из кухни девушкой. Он не хотел, что бы последнее впечатление о нём было таким ужасным. Браувер уже получил по заслугам, урок усвоен и вряд ли опыт пропадёт зря. Но эти мысли не лезли к нему в голову, он действовал так, как приказывало ему раненое сердце. Шаги его были легки, да и на губах появилась улыбка, слабая, грустная, но очень нежная. Парень будто воспарил к небесам, его дух был где-то далеко, не в этом мире зависти и эгоизма. Браувер вошёл в спальню, которая ещё хранила в себе напоминание о ночи и взглянул на девушку. Парень не проронил ни слова, но он знал, что Лив знает о его присутствии. Он медленно подошёл к ней, стараясь не испугать её. С кончиков пальцев на пол падали капельки крови, образуя маленькие лужицы. Юноша нежно обнял девушку здоровой рукой и, немного наклонившись, тихо произнёс ей на ушко:
- Спасибо...

Если следовать логике, то джинсы можно легко найти в шкафу. Причем, Оливия прекрасно помнила, как дела обстояли с одеждой в комнате брата: пара мятых футболок засунутых на полку кое-как, ниже скомканы джинсы, и только в соседнем отделении на вешалке покоится идеально выглаженный костюм. Что ни говори, а Энтони был тем еще мажором, и если ходил в школу, то только идеально чистый и выглаженный. Оливия направила к комоду, собираясь самым наглым образом отыскать там какие-нибудь джинсы и конфисковать их на время. Она надеялась, что здесь всё будет так же просто, как у брата.

Запах крови невозможно ни с чем спутать. Этот специфический, соленый запах с привкусом ржавчины от того, что в крови находится гемоглобин. Лив же не могла его спутать потому, что была охотницей, самой настоящей, которая бегала за дичью, бросалась на неё, а затем перегрызала горло, и кошачью морду заливало кровью. Когда сознание животного сливается с твоим, уже не так омерзительно и совсем не страшно есть сырое мясо. Это становится естественным, и Оливия обернулась, почувствовав, что в воздухе запахло кровью. Он же не порезал себе вены, да?
Первым делом взгляд нашарил руки Томаса, и когда девушка увидела, что это всего лишь осколок в руке, то даже как будто испытала облегчение. Реанимировать парня прямо здесь и сейчас ей не очень хотелось…

Интересно, когда она только начинала покорять огонь, тоже была такой несносной, и настроение менялось по двадцать раз на дню? Бедный Дамьян, теперь она могла его понять. Три минуты назад Томас мило крутился у плиты и улыбался, две минуты назад едва не спалил кухню и разбил окно, а вот сейчас уже снова улыбается и лезет обниматься. Жуть!
Пока что Оливия решила не противиться этому объятию и лишь подозрительно поинтересовалась:
- За что это?
Руки же тем временем потянулись к больной ладони и мягко окутали ранку синей энергией. Боль должна была пройти, а еще уменьшилось кровотечение, и юноша должен был чувствовать прохладу в том месте, где только что шла кровь. Когда синяя энергия затопила собой красные болезненные всполохи, Оливия направила к ранке желтой энергии, что усиливала восстановление клеток. Вот уже на ранке появилась кровяная корочка, а затем, когда клетки под ней полностью восстановились и края отошли, её можно было легко сорвать, а под ней увидеть молодой, еще не до конца восстановившийся слой кожи.

Запах её кожи и волос, ставший родным, щекотал ноздри каждый раз, когда Томас вдыхал в лёгкие воздух, вдыхал воспоминания и боль. Но он не хотел уходить, предпочитая обнимать девушку, прижимая к себе, чувствуя её рядом с собой. Браувер положил голову ей на плечо, наслаждаясь теплом, которое исходило от девушки. Это нравилось парню, может из-за того, что они управляли одной и той же стихией, а может потому, что к Лив он что-то чувствовал. Юноша не мог описать свои ощущения, не мог дать им характеристику. Он лишь знал, что девушка навсегда оставила след в его жизни. Пока эта дорожка была усеяна шипами и цветами чертополоха, но Томас знал, что пройдёт время и вместо шипов и колючек появятся благоухающие цветы. Но сколько ему придётся терпеть и страдать?

Браувер не спешил отвечать на вопрос Лив, со слабой улыбкой наблюдая за тем, как она берет пораненную ладонь своими нежными и маленькими ручками. Он почувствовал, как энергия внутри него начинает бурлить и волноваться. Парень закрыл глаза, пытаясь разобраться в себе и в своих ощущениях. Сначала Томас почувствовал тепло прикосновения, затем тепло быстро превратилось в прохладу. Браувер почувствовал на ладони приятные покалывания и открыл глаза. Как бы ему хотелось, что бы она всегда так на него смотрела: немного осуждающе, но без тени того равнодушия, что так разозлило его и принесло столько душевных мук. Вероятно, девушка видела что-то- её движения были отточены до совершенства. Если бы он встретил её в белом халате, перчатках и со скальпелем в руке, то вполне бы мог подумать, что перед ним опытный хирург. Осколок выдавился и упал на пол, тихонько звякнув. Дальнейшее ему напомнило вчерашний вечер, когда девушка сама же и вылечила ожог, оставленный её же огненной змеёй.

Немного приблизившись, парень наклонился к этому милому лицу. Создавалось впечатление, что он хотел поцеловать Лив, но это было не так. Улыбнувшись, он лишь коснулся её щеки и кончиком пальца осторожно провёл невидимую линию к её губам. Впрочем, он действительно хотел ещё раз почувствовать вкус поцелуя. Но любовь его уже стала сворачивать и умирать, и он не мог остановить это, лишь продлить агонию. Но вот что странно, сердце его не было заполнено ненавистью или злобой. Он благодарил от всей души, но объяснить, за что, не мог.
- Да хоть за то, что не дала мне умереть, истекая кровью, - сказал он грустно, прекрасно зная, что кровь остановилась бы сама через несколько минут. Просто Томас не мог промолчать. Он и так знал, что Лив разочаровалась в нём. Эта горькая мысль в очередной раз промелькнула в его голове, но юноша не придал ей никакого значения. Как и всему остальному.

Оливия в последний раз провела по почти зажившей ранке, а затем отпустила руку. Ну что же, теперь можно... Англичанка перевела взгляд на Браувера и до боли закусила губу. Опять это глупое розоватое свечение вокруг тела... Она, кажется, зря его вылечила, да? Лив всегда терпеть не могла розовый, всегда считала его девчачьим, глупым, достойным лишь блондинок, и так странно, что именно этот цвет ауры обозначал влюбленность, чувство, которого англичанка так упорно старалась избегать. И тут...
- Не за что, - как можно равнодушнее пожала плечами Оливия, а затем осторожно выпуталась из объятий. Всё это, конечно, отлично и прекрасно, но ей нужно было собираться, и если Томас хотел что-то там сказать или остановить её, нужно было говорить и делать, а не стоять. Простите, Лив мыслей не чита... ну-у-у... в смысле, читает, но не в данном конкретном случае. Не было желания.

- Чтоб совсем в кошмарном виде не идти, я одену джинсы твои, ладно? И... Э-э-э... Кофта может быть какая есть? Мне вряд ли будет холодно, это да, но, боюсь, в майке и шортах, идущая босяком по улице, зимой, я буду вызывать не самые... нормальные ассоциации и далеко мне в таком виде не уйти, - коротко хохотнула Оливия, направляясь к комоду. - И не переживай, я всё вечером всё занесу. Мне бы только добраться до дома... Из-за тебя, между прочим, я без одежды осталась! - деланно возмутилась англичанка, осматривая "богатый" выбор джинс. Не густо, однако... Но ничего, ей не до моды и стиля сейчас.
Джинсы, конечно же, оказались ей большими. Даже ремень почти не спасал положения, и смотрелись они, мягко говоря, как убого-реперские. Ну знаете, такие, в которые трое, пардон, нагадили, а один носит. По крайней мере, смотрится именно так. Последних штрих - закатать джинсы, чтобы не мешались. Оливия внимательно взглянула на свое отражение в зеркале и грустно вздохнула. Сюда бы теперь еще тяжелые, армейскеи ботинки и было бы совсем забавно.
- Ну так что, найдешь мне кофту? А я пока умоюсь схожу, - и девушка не спеша направилась к двери, дабы отыскать ванную комнату.