Возвращаться - плохая примета?

Два года пролетели незаметно. Да что уж там, незаметно - это не то слово, каким можно было бы описать то короткое мгновение в два года. Казалось, только вчера Оливия держала на руках маленький сверточек с малышкой, совсем крохой, такой красной и узкоглазой, а сейчас...
Но стоит начать, пожалуй, с того, что мисс Хамфри все-таки решилась придти в монастырь. Черт знает сколько времени бродила в горах, боялась, оставляла свои следы так много и так часто, что любой зверь в округе уже знал, что в горах около монастыря водится крупная и очень злая черная "кошка".
И вот сейчас она стояла в тени деревьев, за ними, чтобы не было видно и наблюдала за двумя девочками, которые игрались около домика. Одна постарше, светленькая и голубоглазая. Явно дочька Руж. И вторая... Ох, от взгляда на вторую у Оливии в груди сворачивалось что-то холодное. Совсем маленькая, хрупкая, со светлой кожей, но с темными вьющимися волосиками и темными глазами. Увы, глаза девочке достались отцовские, и от этого в груди тоже что-то екало. Смешно, но маленькая сестренка Оливии была больше на неё похожа, чем собственная дочка. Проклятый Двер, теперь всю жизнь будет смотреть своими карими глазами через дочь.

Сколько она уже так стояла? Пол часа? Может быть час? В конце концов ноги стали уставать и Оливии пришлось сесть, правда из кустов она почти вышла, иначе не видно девочек. Теперь её, наверное, легко было заметить, и англичанка боялась. Вот он, час Икс, когда она сможет пообщаться с собственным ребенком, которого не видела два года. Большая... Уже ходит, разговаривает, наверняка называет Руж мамой, а Эрика папой. Странно, но это Оливия принимала холодно и спокойно. Разве может она на что-то претендовать, предъявлять какие-то претензии, требовать что-то? По сути, она для Адель чужой человек, тетенькая, которую она не знает и сегодня в первый раз увидит. И все-таки жутко...

То, что Оливия уже довольно длительное время ошивается в окрестностях монастыря не было новостью для прорицательницы. Не то, чтобы она следила за своенравной Хамфри, просто так получилось. Случайно. И нет, она не боялась ее появления в Линь Ян Шо. Она ждала ее все эти два года, когда она перебесится, успокоится и вернется к дочери. Много же времени ей потребовалось, чтобы все переварить. Правда, сейчас было даже отчасти интересно как долго девчонка будет бегать вокруг монастыря, не решаясь вернуться. Ее тут будут ругать? Ну что вы, тут не живут проповедники и моралисты. Тут не учат жизни, тут просто дают советы и делятся опытом. А еще тут помогают. В том числе понять и осознать свои ошибки.

Руж, естественно, никогда не претендовала на Адель, даже несмотря на то, что на нее и на Эрика было оформлено опекунство. Пришлось подключить связи Адлера, чтобы все оформить, ведь с девочкой было даже невозможно выехать из страны, не имея на нее документов. Зато теперь можно в любую точку мира, куда поедут они с Эриком и детьми. Неважно. Просто формальность, без которой в этом мире никуда. Адлер вновь оторвалась от вышивки и взглянула на дочерей, которые играли с рыжим котенком. Лиззи, чувствуя, что она старше, все старалась объяснить Адель почему не надо гладить против шерсти, даже несмотря на то, что сама, наверное, до конца не понимала. Прорицательница улыбнулась и снова принялась за вышивку, где уже довольно четко вырисовывался силуэт жирафа.

Честно говоря, Хамфри она заметила не сразу, но уже некоторое время наблюдала за ней. Возможно, это было какое-то извращенное любопытство, ведь Адель может испугаться или вообще не так понять происходящее, ведь родная мать давно стала для нее чужим человеком, она ее просто не помнит, считая Эрика и Руж папой и мамой. Но прорицательницу, в данном случае, интересовало что предпримет Оливия. Нет, ребенка она ей не отдаст. Так просто не отдаст, ровно как и не подпустит к ней. По крайней мере сразу. В конце концов, ребенок - это не игрушка, которую можно оставить на пороге чужого дома, а два года спустя забрать. Если она хочет вернуть дочку, то ей придется доказать, что она этого достойна.

Разобраться в своих чувствах было сложно... В действительности для этого потребовалось аж два года. Те ужасные месяцы, когда она пыталась порезать себе вены, затем месяцы унизительной беременности, когда она сходила с ума и голодала, затем жуткая апатия и безразличие, когда в деревянной кроватке уже лежал ребенок. В конце концов... побег. Если бы жизнь была графиком, то до этого момента её линия жизни стремилась бы в низ. Побег - точка остановки, но невероятно низкая точка, почти у конца плоскости. Потом долгие месяцы метаний, когда линия просто тянулась вперед, но не поднималась выше. Эта поездка домой, жуткая депрессия, побег.
Забавно, но зверь, приносивший когда-то столько проблем, спас её в этот раз. То счастливое время, когда она почти не превращалась в человека, жила инстинктами, не думала, очищала изрисованный черной краской лист, именно тогда её линия начала стремиться вверх, преодолела нулевую отметку и медленно начала позти дальше.
На сегодняшний момент Оливия чувствовала себя чистой и свободной от всего того мрачного, от чего так долго бежала. Да, чувство стыда и неуверенность никто не отменял, но это естественно, испытывать страх перед неизвестным. Перед тем, как перевернуть страницу жизни. Только падая можно понять, умеешь ли летать. И вот, её падение и уверенность в том, что она полетит. К этому нужно было придти.

От пристального взгляда миссис Адлер Оливия поежилась. Ну всё, сидеть и прятаться больше нет смысла. Девушка поднялась на ноги, отряхнула джинсы от прилипших травинок и направилась к веранде у дома. По дуге, не приближаясь к девочкам. Ей пока не хотелось, чтобы они обратили на неё внимание. Особенно Адель. Хорошо, что обе девочки были увлечены котенком.
- Здравствуйте, Адлер-нюйши, - голос не дрогнул, удивительно. Оливия старалась выглядеть спокойной и уверенной, но на душе скребли кошки. И даже губы в улыбке растянуть не получилось. Стыдно. Бросила ребенка, а теперь ходит, лыбится...

Несмотря на кропотливость, с которой необходимо возиться с вышивкой, Руж получала от этого дела удовольствие. Это была крупная вышивка, с разметкой в виде рисунка, нанесенного на непонятный для нее материал, но точно не ткань. В общем, из этого получались довольно милые и красивые подушки. В общем, не только приятное, но и полезное времяпрепровождение. Например, ребятам будет приятно получить такие милые подарки к тому же Новому Году. До него, правда, еще куча времени, но и детей в монастыре не так мало, чтобы откладывать все на последнюю минуту. А вышивка должна приносить удовольствие, а не расстройство и панику из-за сжатых сроков.

Руж подняла взгляд на девочке, которые весело хихикали над несчастным разлохмаченным котенком, когда из своего так называемого укрытия показалась Оливия. Настолько ли она неуютно себя чувствует рядом с дочерью из-за стыда, или просто не по себе от вероятности, что на нее сейчас будут орать? Впрочем, пусть не надеется.

- Привет, - Адлер лишь убедилась, что Хамфри не подошла к девочкам и снова занялась вышивкой. Из них двоих, это Оливии надо было с ней поговорить, а не наоборот.

Руж, по сути, не так проблематично воспитывать еще одного ребенка - у нее своих пять, трое из которых уже давно отпраздновали совершеннолетие, так что опыта навалом. Нет, не подумайте неправильно, ведь к каждому ребенку нужен свой подход, просто имея опыт в воспитании, знаешь как можно упростить себе жизнь в некоторых мелочах. А уж что там дальше... Можно было бы, конечно, сейчас поинтересоваться, возможно, даже язвительно, не заблудилась ли Оливия, или, возможно, она чего-то хотела. Или элементарное "как дела", но прорицательница упорно хранила молчание. Если уж она пришла сюда, значит, готова к разговору, какому-никакому. Если бы нет, то так и продолжала бы шататься в окрестностях монастыря, распугивая дичь.

Вот как... Спокойное "привет" и всё. Словно ничего не случилось, словно вышивка - это самое важное сейчас для женщины. Прежняя Оливия бы сейчас разозлилась, а теперешней приходилось признать что, два года - это большой срок, и пускай вышивка для Руж не самое важное, но уж точно важнее её, Оливии-кукушки.
Хамфри неловко переступила с ноги на ногу и потупилась. Вот такой реакции она тоже опасалась и теперь могла предположить, что не только миссис Адлер встретит её так... холодно.
- Можно я сяду? - уже менее уверенно спросила Оливия, и когда ответом послужил кивок, присела на стул рядом с Руж.

Итак, она заготовила речь, но в данный конкретный момент в голове было пусто, и Лив даже начала вспомнить не могла. Значит придется действовать по ситуации, как подсказывает сердце. Другое дело, что сердцу англичанка в последнее время не очень доверяла.
- Я... Я хотела извиниться за то, что случилось... В смысле, за то, что я сделала, - ноги напряженно прижаты друг к другу, ладони крепко держатся за колени и взгляд, изучающий доски на веранде.
- Я знаю, я не должна была бросать... её. Должна была обговорить, но я боялась, что иначе уйти не получится... - ох, как же сложно говорить. По Оливии было видно, как тщательно она подбирает слова и как мучительно ей говорить спокойно. Слава Будде, за два года она научилась хоть чуть-чуть контролировать мимику и голос.

Интересно. Смутилась? Руж взглянула на Оливию и чуть улыбнулась. Своим мыслям. Она же не ждала, что ей все побегут навстречу и начнут рассказывать как по ней скучали и как плохо без нее жилось. Как минимум, это было бы не очень правдоподобно. Скучала Адель, много плакала, но, к ее же счастью, она не слишком успела привыкнуть к материнской любви, которую Хамфри как-то не слишком показывала, если не сказать иного, поэтому успокаивать ее было не так сложно: возьмешь на руки, немного покачаешь, споешь колыбельную, расскажешь тихим полу-шепотом о том, как ее, малышку, любят, и она успокаивается. Засыпает. Сейчас, правда, это маленькое шило в попе сложно угомонить, потому что вместе с Лиззи и Кассием они устраивают целые представления по вечерам, когда не хотят идти спать. Но это все мелочи. Так о чем мы?..

Прорицательница молча кивнула, когда беглянка попросила разрешения присесть. Хочешь поговорить. Уже хорошо. Руж лишь кивнула, когда девушка начала свою, так сказать, пламенную речь. И едва заметно усмехнулась. Одумалась и хочет вернуть ребенка? Адлер видела, как девушка напряжена, даже в ее поведении, просто внешне, что-то изменилось. Не стало той импульсивности и чрезмерной эмоциональности, прежняя Оливия Хамфри уже могла бы начать орать и доказывать, что она была права, что ее никто не может осуждать и все такое. Правда, Руж ей даже ничего не сказала, просто поздоровалась.

- Вышивала когда-нибудь? - внезапный вопрос, да, но не для Адлер. Пусть расслабится, если хочет просто поговорить, то пусть будет уверена, что бить и орать никто тут не будет. Даже нравоучение читать не хотелось, просто объяснить, что это взрослая жизнь, а ребенок - не игрушка. Англичанка достала из пакета новую вышивку, на которой была изображена пантера, и черные нитки с большой иголкой, и протянула их девушке, - Я готовлю всем подарки к новому году, присоединяйся, - голос прорицательницы звучал спокойно и умиротворенно, как и всегда. - Ты же понимаешь, что не у меня должна просить прощение?

- Что? - Оливия удивленно вскинула брови и перевела взгляд с пола на прорицательницу. - Я не... - растерянно попыталась сказать, что нет, никогда не вышивала, однако очень скоро поняла, что это не правда.
- Когда маленькая была. До двенадцати лет. И вышивала, и балетом занималась, и браслеты из бисера плела, - всё так же растерянно пробормотала она, принимая из рук женщины вышивку. Уже заправленная в деревянные кольца, чтобы было удобнее вышивать на растянутой ткани, оставалось чуть поправить, избавиться от складок на ткани и начать вышивать.
Наверно сложно понять, что Оливия до двенадцати лет была милейшим ребенком, девочкой, которая уговаривала маму купить блестящие тени для глаз, любила розовый и ежедневно приносила домой дневник с хорошими оценками. А потом как-будто развернули на сто восемьдесят градусов...

Пантера. Как символично. Всё шло не по плану, картинка, где на неё смотрели, как на прокаженную, грубили и просили, чтобы она свалила на все четыре стороны повышенным тоном, разваливалась, как карточный домик. Ох, она могла бы догадаться, что в этом тихом спокойной месте никто не будет повышать голоса и нарушать тишину. Это была её прерогатива, когда она визжала, кажется, на весь монастырь, ругалась матом и выгоняла Двера с Хизер из своей комнаты. Снова чувства стыда, еще более острое... Все всё слышали и знали, что это она.
По большому счету, если вспоминать всех людей, перед кем она должна извиниться, получится действительно внушительный список. Однако Руж явно не это хотела от неё услышать.
- Перед ней, но... Она же маленькая, наверное, ничего не понимает еще, - говорить о том что, будь она взрослее, то поняла бы, Оливия не стала. Вероятность того, что действительно поняла бы, ведь ничтожно мала...
Удивительно, но нитку в иголку она вставила почти сразу. Наверное, иголка была очень большой.

Умеет. Прорицательница даже чуть отвернулась в сторону, вроде бы как в пакете что-то принялась искать, чтобы скрыть улыбку. Нет, вы прям посмотрите на нее: крестиком вышивала, балетом занималась, из бисера браслетики плела... Что же случилось тогда с этой девочкой, куда она испарилась?

- И в этом твоя самая главная ошибка, - спокойно произнесла прорицательница, меняя цвет нитки с песочного на коричневый, чтобы начать вышивку темных пятнышек. - Ты считаешь, что все это игрушки, детский сад. Поигралась, бросила, потом, если захотела, забрала обратно. Потом снова надоест и оставишь ее снова?

Руж говорила спокойно, но все же не постеснялась довольно выразительно взглянуть на молодую мамашу, которая и мамой-то быть не достойна. Пока что не достойна. Мама это не всегда та, кто тебя выносил и родил. Мама - это та, кто тебя растил, любил и воспитывал, даже когда ты был самым ужасным ребенком на земле. И папа тоже. Оливия же, судя по всему, просто не понимает что такое быть родителем. Это, конечно, наверняка идет из ее личных отношений с родителями, только вот разве можно желать собственному ребенку того же? Мстить своему ребенку за то, что у тебя не было нормальных отношений с матерью?

- Она может не помнить того, что ты ее бросила два года назад, но чувство потерянности всегда будет напоминать ей о чем-то нехорошем, что с ней случилось, - тут, конечно, англичанка немного приукрасила, - Хочешь, чтобы ей довелось отведать того же дерьма, что наглоталась ты в свое время?

Внезапно. Спокойно, будто они ведут светскую беседу о погоде или книгах. А девочки, тем временем продолжали играть с котенком, дразня его листиком.

Поиграла, бросила, вернула обратно? Оливия нахмурилась и на какое-то время забыла о вышивке. Со стороны могло показаться, что девушка периодически зависает, потому что между репликой Руж и её собственной, проходило какое-то определенное время. Однако паузы эти были необходимы, потому что речь шла о её жизни, о жизни Адель, и нужно было разобраться, разложить всё по полочкам. Лив надеялась, что Адлер-нюйши поймет и не будет подгонять.
Ну, начать стоит с того, что ребенка игрушкой она не считала, хотя бы потому, что игрушки всегда были желанными, она выбирала их, просила, чтобы купили, а ребенок свалился на голову неожиданно, был нежеланным. И даже было любопытно: а сейчас желанный? Оливия для Адель была чужой тетенькой, но и девочка Лив была чужой, ярлык "дочь" не мог навязать любовь и чувство ответственности.
- Мне не надоедало, просто, с самого начала было слишком неожиданно. Я её не хотела, с того момента, как узнала, что беременна и еще очень долгое время, а исправить ничего уже нельзя было... - вздохнула девушка. Вряд ли её что-то могло оправдать, но хотя бы объяснить...
Руж была определенно лучшей матерью для Адель, но другое дело, что у неё есть Лиззи, есть Кассий и навязывать своего ребенка...

Чувство потерянности?
- Но я не... - и опять замолкла. Овечка, уже десять минут сидит и блеет. Чувство потерянности определенно было, когда родители вдруг развелись, папа уехал, и маме гораздо интереснее было проводить время с отчимом. Она тогда из чистой вредности, чтобы насолить мамаше, начала уходить из дома. Ровно пол года ребенок шатался на улице, боялся всего и мучился от этой новой жизни. А потом оказалось, что друзья, вечеринки, пьянки - это всё намного интереснее, чем балет, учеба и вышивка. И понеслась душа в рай...
- Нет, не хочу. Поэтому я здесь, - делая перевые линии и начиная обводить пантеру по контору.

Вообще, подобного рода выражения постоянно вертелись на языке прорицательницы в далеком прошлом, когда она сама была в возрасте Оливии, нет, даже раньше. Когда если было двадцать с хвостиком, у нее на руках уже были двойняшки и Юлиана, поэтому времени на подобное просто не оставалось, а потом они просто практически исчезли из ее лексики. Зато Хамфри всегда прекрасно владела подобными литературными приемами. Что ж, как говорится, а почему бы и не тряхнуть стариной?

- Долго думала хочешь или нет? - Англичанка в неком роде удивлении взглянула на девушку. Обычно ты сразу понимаешь нужен тебе ребенок или нет. Хочешь ты его или нет. Да, возможно, пару дней, неделю-другую еще призадумаешься, если беременность неожиданная, поговоришь с отцом ребенка и все такое, но думать настолько долго, чтобы потом уже было поздно? - Это больше похоже на нежелание принимать решение, ответственность за которое, в любом случае, ляжет на твои плечи. Уже легла. А ты от нее попыталась избавиться. Избавилась, а теперь что? Ты вернулась к ней или вернулась в Линь Ян Шо?

Вопрос был довольно щекотливым. Адлер могла бы быть сейчас еще более тактичной и сказать, что Оливия может пока что не отвечать на этот вопрос, но это было бы неправильно, в первую очередь, по отношению к малышке. Но сможет ли Лив жить прежней жизнью рядом с дочерью и делать вид, что они друг другу совершенно чужие люди? Сама Руж бы не смогла, но она бы и не оставила бы своего ребенка чужим, по сути, людям. И моральное состояние Оливии, по сути. англичанку ни коим образом не должно волновать, но это, в первую очередь, отразится на Адели, поэтому...

Крестик за крестиком, и жираф, тем временем, выглядел уже практически готовым покорять чье-нибудь детское сердечко. Возможно, Элизабет или Адели. Девочки, кажется. так увлеклись котенком, что совершенно не замечали никого вокруг. Хорошо, все же, быть ребенком, потому что нет всех этих сложностей в принятии решений и нет.

А ведь на самом деле ответы на вопросы были. Всё расставлено по местам, всё решено, всё предельно ясно, но, кажется, Оливию собственные приоритеты и решения смущали, так что она сознательно всё усложняла и пыталась убедить себя в том, что разговаривать, а так же решать подобные вопросы ей сложно. Нет, совсем не сложно, но все-таки всегда хочется сделать всё правильно, особенно когда пытаешься начать жизнь с чистого листа. Осозновать, что мысли и желания в это "правильно" никак не вписываются... не приятно.
- Нет, не долго. Я сразу знала, что не хочу её. Мне всегда казалось что в таком юном возрасте, без постоянно парня или мужа, иметь ребенка стыдно. Как по залету, заложница обстоятельств и всё такое... Просто когда я узнала о том, что скоро появится она, что-то исправлять уже было поздно, - когда ребенок вот уже три месяца находится внутри тебя, аборт не сделаешь, уже поздно. То ли повезло ей, то ли не повезло, но беременность протекала очень гладко, не тошнило, не рвало. Точнее, было что-то такое, но на фоне личных переживаний и попытки самоубийства, легкая тошнота как-то не замечается. Англичанка тогда думала, что это всё побочный эффект депрессии. И вот он, этот побочный эффект, теперь играл с котенком у неё на глазах.

Ох, нет, так нельзя. Оливия сделала глубокий вдох, а затем отложила вышивку. Не получалось у неё разговаривать и заниматься чем-то, всё время забывала о нитке с иголкой.
- Я вернулась в Линь Ян Шо, - предельно честно призналась Лив. Ну правда, если она не хотела ребенка, сбежала от него, бросила, могли ли два года в дали от дочки что-то изменить? Конечно, нет.
- Поймите меня правильно, я ей чужая, она меня не знает и не помнит, но и я её не знаю. Два года прошло, я оставляла её малюсеньким кулечком, а сейчас она вон уже какая... большая. Не хочу врать. Смотрю на неё и, ничего. Только удивление, ошарашенность. Пришла, потому что это не правильно, не поговорить с вами после того, что сделала, - на одном дыхание выпалила Хамфри. Стыдно за свои слова, но кому будет лучше от вранья?
- Может, время что-то может поменять. Я не знаю...

Стыдно ей. Интересно, а делать этого самогг ребенка стыдно не было? Адлер аж фыркнула от возмущения и, чтобы не сказать лишнего, принялась дальше за свою вышивку. Оливия такая... Глупая еще девчонка.

- Ты в курсе, что те же стыдливые люди, которые думают о детях только после брака, придерживаются еще и того мнения, что и делать этих детей, пусть и ради удовольствия, тоже надо после свадьбы?

Естественно, это уже довольно устаревшие понятия, что в постель с мужчиной только после свадьбы, да и она сама подобным поведением никогда не отличалась, но мозги у нее были на месте. А когда их не было и когда все вылилось в первую беременность, как-то быстро вышлось за муж, хоть она и не планировала. Он сам настоял. Правда, через двадцать лет совместной и счастливой, по ее мнению, жизни было болезненное "не сошлись характерами". Но это дело прошлого, теперь все хорошо.

- Аборт можно делать, при необходимости, конечно, и на довольно позднем сроке... Правда, это ради сохранности здоровья будущей матери, - мысли вслух, не больше. - В общем, Лив, если ты приехала в Линь Ян Шо, как ты говоришь, если ничего не чувствуешь к собственной дочери, то я прошу тебя, как мать этой малютки, без острой необходимочти к ней не приближаться, - голос прорицательницы звучал все также спокойно, но иначе, предупреждающе. Травмировать психику маленького ребенка - просто, и как мама, она этого не допустит. - Я искренне надеюсь, что ты понимаешь причину моей просьбы. - Руж аккуратно закрепила иголку на ткани и убрала вышивку в пакет, из которого достала пакет из-под вышивки, которой занималась Оливия, и протянула его девушке. - Я надеюсь, ты закончишь вышивку? - женщина обернулась на дочерей, - Лиззи, Адель, - окрикнула она девочек, пора домой, пойдемте.

Оливия скрипнула зубами, услышав этот демонстративный фырк, и сама едва не фыркнула. Делать детей, даже только ради удовольствия, после свадьбы? Серьезно? С языка так и норовила соскочить язвительная фраза о том, что женщина пережила и явно заблуждается относительно того, какой сейчас век. Но сдержалась. Нахмурилась, медленно выдохнула через нос, стискивая зубы.
Наверное, если бы она рассказала, что Адель она с Двером "сделала", будучи пьяной, Руж бы не выдержала и чем-нибудь в неё кинула. Благо Оливия решила все-таки промолчать и не раскрывать сегодня ну все карты.

- Нет, я искренне не понимаю причину вышей просьбы, - смотря в упор на женщину, заявила девушка. Огненный характер, чтоб его, так и прет со всех дыр. От кроткой овечки, что блеяла и не знала, о чем начать говорить пять минут назад, не осталось и следа. - Что плохого в том, что я хочу пообщаться с ней? Или одно нахождение рядом со мной - это плохое влияние? - девушка хмурилась и, конечно же, приняла слова на счет своего характера. Мол, она такая неприятная и ужасная, что всё, что приближается ближе чем на два метра, привращается в... экскременты, назовем это так.
И эта дурацкая вышивка... Лив сжала пальцы, принимая её, хотя уже испытывала к этой нарисованной пантере что-то вроде ненависти.
- И что я по вашему должна к ней чувствовать? Я её не знаю, не видела, как она ростет, как начала говорить и ходить, я уже даже не помню, как она выглядела два года назад, а вы хотите, чтобы я её любила? Просто от осознания того, что я её родила? - нет, не понятно, не понятно, не понятно, хочется вскочить, кричать, ругаться, но лишь нотки раздражения в голосе, аура, да сдвинутые на переносице брови, показывают, что она далеко не такая спокойная, как хочет показаться. Ей нельзя было срываться, особенно теперь, когда девочки отвлеклись от котенка и направились к дому. Более того, они наконец заметили незнакомку рядом со своей матерью и смотрели на неё. Пара голубых глаз, и пара карих, в них читалось откровенное любопытство к незнакомому человеку, и Лив не выдержала, перевела взгляд с Руж на Адель. Господи, какая она уже большая...