Второе дыхание

Темнота. Наверное, это вечный спутник любого человека, ведь от нее никуда не деться и никак не укрыться. Она пребывает с тобой всю жизнь вне зависимости от того хочешь ты этого или нет. Просто потому что так положено, потому что она является частью жизни, ровно как и ее окончанием. Наверное.

Сантана начала приходить в себя после операции, наркоза и еще черт знает чего. Она обещала бороться. Она боролась, но сейчас, конечно, совершенно не помнила и не понимала ничего. Девушка чувствовала ноющую боль, но она не причиняла дискомфорта, просто благодаря ей она, где-то на задворках сознания, понимала, что все еще жива. Веки словно налились свинцом, а голова гудела. Но она не чувствовала той боли, что буквально разрывала сознание и грудь на части. Девушка с трудом открыла глаза и не поняла, где находится. Впрочем, она закрыла их практически сразу из-за раздражающего яркого света. После тьмы любой источник света, пусть даже самый небольшой, казался ярким солнцем. Из груди вырвался тяжелый вздох. Или стон. Рядом попискивали приборы. Пахло больницей. Она жива. Чудо? Черт его знает, но пока что она не очень была уверена в том, что действительно осталась жива. Может, на том свете необходимо пройти перерождение? Или на том свете надо тоже выздороветь, чтобы двигаться дальше?

Вторая попытка открыть глаза оказалась немного удачнее. Глаза слезились, но она сумела разглядеть белый потолок, потом стены. Снова размеренное попискивание рядом. Удары ее сердца. На небесах тоже существуют больницы? Или она, все же, попала в Ад? В Аду, наверное, не так светло. По крайней мере так его никто не описывал. Бразильянка попыталась сесть, но не смогла, лишь размеренный писк участился. Твоюжмать. Шевелиться, в принципе, было тяжело, тело нехотя отзывалось на ее желание пошевелиться. Сил, впрочем, не было. И никого рядом тоже не было, чтобы задать хотя бы один единственный вопрос. Жива ли она? Сантана повернула голову, меланхолично глядя на кучу проводов, тянущихся от нее к каким-то приборам. Что, на том свете медицина процветает? Или Чудеса – это лишь выдумка? Она повернула голову в другую сторону, туда, где было окно. И тумбочка, на которой лежала коробка шоколада. Должно быть, все же, она попала на тот свет.

Чжоу вернулся в клинику почти сразу после того, как отвез Яна в гостиницу. Он только заехал по дороге в магазин, чтобы купить Сантане коробку шоколада, стараясь хотя бы так её поддержать. Он помнил, как трудно было восстанавливаться после раны, и сейчас, когда самое страшное оказалось позади, во что хотелось верить, девушке предстояло долго восстанавливать силы и терпеть боль, которая будет пробирать каждый нерв в ребрах, при каждом вздохе, а ещё хуже – при каждой попытке закашляться.

В палату Чжоу пустили не сразу, медсестра согласилась отнести шоколад, но сказала, что зайти можно будет минут через тридцать. Это время пришлось снова провести под дверью. Чжоу созвонился с Йеном, чтобы тот доложил о том, что все чисто. После этого он велел Цхао ехать домой, потому что не хотел, чтобы тот доставал Сантану своими визитами. Он сразу договорился с Сином, что без его разрешения к ней не будут пускать никого из братьев, эти паломничества сейчас ни к чему.

А потом Живодер все же разрешил ненадолго зайти к Сантане, которая, по его подсчетам, должна была уже проснуться. Чжоу вошел в палату, где девушка находилась одна. Вокруг неё было полно всякой аппаратуры, к ней тянулись какие-то провода, но она, кажется, уже не спала. Чжоу закрыл за собой дверь, затем подошел к Сантане. Он взял её за руку и улыбнулся.

- Привет, ты проснулась? – спросил он, внимательно глядя на девушку.

Несмотря на довольно странные мысли, бразильянка довольно озадаченно смотрела на коробку шоколада, пытаясь понять какого черта эта вещь забыла среди всякой аппаратуры. А если уж это тот свет, то разве тут принято что-то есть? Но в следующее мгновение она уловила звук закрывающейся двери и обернулась. Чжоу. Она осталась жива? Наверное, сейчас это было самым большим сюрпризом для нее. Ну, разве что с парнем не случилось чего-то такого, что он тоже оказался тут. Впрочем, лучше не думать.

- Привет, Незнакомец, - оказывается, она была даже в силах разговаривать, хоть голос и был слабым и хриплым. Но после этого она закашлялась, что сразу напомнило о ранении, так как ощущения были не из самых приятных. Впрочем, все оказалось не так страшно. Даже странно.

Сантана поймала взгляд четыреста двадцать шестого. Он выглядел очень уставшим. Она могла бы попытаться угадать как долго была без сознания, но варианта было два: либо больше суток, либо несколько часов. По крайней мере, это было все, о чем она могла догадываться, исходя из того, что за окном практически стемнело. Прикосновение Чжоу было каким-то… особенным? Нет, просто заботливым. Он переживал за нее, а она, внезапно для самой себя, осталась жива. По крайней мере, теперь уже она была в этом практически уверена.

- Ты ужасно выглядишь, - она чуть улыбнулась, - я долго… спала? – Сантана старалась сильно не напрягать связки, чтобы вновь не закашляться.

Сантана стала говорить, несмотря на то, что удавалось это ей сейчас с большим трудом. Он чуть усмехнулся, когда она назвала его незнакомцем, хотя он не понял, почему она назвала его именно так.

- На себя бы посмотрела, - Чжоу даже чуть обиженно нахмурился, затем снова улыбнулся. – Не очень долго, после операции прошло часа два.

Он придвинул стул ближе к кровати и сел так, чтобы Сантане не приходилось особо вертеться, чтобы его видеть. Она жива. Сейчас, когда он наконец-то смог её увидеть, распадались остатки страха за её жизнь. Она выжила в этой войне, они снова могут быть вместе, теперь не оглядываясь на японских чертей, когда в городе на какое-то время станет спокойно.

- Война закончилась, - сказал Чжоу, внимательно глядя в глаза девушки. – Мы победили, - он чуть улыбнулся.

Он снова замолчал, просто глядя на Сантану. Он помнил её записку практически наизусть, а сейчас ещё острее чувствовал, что её искренние чувства, граничащие с фатализмом, взаимны. Сейчас ей плохо, ей понадобится много времени, чтобы восстановиться, но он сможет все время быть рядом, чтобы ей помогать. И сейчас он имеет право забыть о своем трехзначном номере, чтобы просто находиться рядом с ней, потому что он хочет с ней быть.

Сейчас голос Сантаны звучал уже бодрее, возможно, ещё сказывалось действие наркоза, который заглушает боль. А вот её вопрос Чжоу удивил, ему казалось, что все очевидно. У него и мысли не было о том, чтобы ехать сегодня в Ванцзы, где будет только горстка дотянувших до этого вечера. Он не знал ещё, поедет ли сегодня домой, или останется в клинике, чтобы не уезжать от Сантаны. И при этом все братья поймут, почему его сегодня нет в клубе, даже у Гунмао не будет вопросов.

- Праздновать потом будем, - Чжоу чуть улыбнулся. – Я тебя чуть не потерял. Думаешь, я могу поехать напиваться в Ванцзы вместо того, чтобы быть с тобой? – его взгляд стал серьезным.

Даже в своей записке она писала, что не рассчитывает на взаимность. Неужели за все это время он не дал её поводов понять, что она для него важна? Неужели могла подумать, что он не окажется сейчас рядом с ней? Чжоу этого не понимал. Он не говорил ей о чувствах, но, ему казалось, он давал ей повод понять как минимум то, что он не захочет её потерять.

- Я прочитал твою записку, - сказал он, продолжая внимательно смотреть на Сантану. – Я рад, что все так не закончилось. Почему ты не сказала мне о своих предчувствиях утром?

Ответ был прост. Он ее чуть не потерял. Сантана почувствовала, как сердце стало биться чаще, а проклятая аппаратура лишь подтвердила это, рассказывая Мину о ее волнении и... трепете? Бразильянка слабо улыбнулась и уже хотела было сказать, что никуда от него не исчезнет, как Чжоу сказал о записке. Чертов клочок бумаги. Сантана смущенно опустила взгляд, а чертовы приборы вновь стали чаще пищать, говоря о ее волнении. Он ее прочитал. А ей теперь было стыдно смотреть ему в глаза, потому что там было слишком много личного, слишком много признаний, на которые она не была готова сейчас. Но если бы он хотел ее высмеять, то уже сделал бы это, верно? Но он ничего не говорил, лишь спросил почему она молчала о предчувствии. Почему? Наверное, потому что на кон была поставлена и его жизнь тоже, помимо всех остальных. В праве ли она была распоряжаться собственной жизнью так? Наверное, да, потому что это был ее выбор. Осознанный и четкий выбор.

- Так было правильно, - тихо ответила девушка, все еще не поднимая взгляда на четыреста двадцать шестого.

Стыд? Нет, она была смущена собственными эмоциями, чувствами, о которых позволила себе рассказать в критический и, казалось бы, вполне однозначный момент. Она должна была быть честна, ведь она могла больше никогда не проснуться, не прийти в себя даже после операции. Вероятнее всего, она бы даже умерла на операционном столе, но судьба, видимо, решила все иначе.

- Прости, что тебе пришлось это прочитать и... Волноваться, - она подняла робкий взгляд и выглядела, наверное, как настоящий подросток, который признался в чувствах к человеку намного старше и опытнее его и теперь боится ответной реакции.

Сейчас Сантана смутилась, узнав о том, что он видел записку. Хотя все это она писала ему. Просто явно не рассчитывала, что останется жива.

- Правильно было хотя бы надеть бронежилет, - спокойно сказал Чжоу.

Она знала даже, что её ранят в грудь. На стрелках мало кто бывал в бронежилетах, потому что в них неудобно, они тяжелые, и за ними нужно заранее заезжать на первый склад. Но в такой ситуации броня бы спасла, даже если была бы не самого высокого класса. И Сантана, как коп, это не знать не могла. Впрочем, задним умом все сильны.

- Тебе не за что извиняться, - сказал Чжоу, поймав робкий взгляд Сантаны.

Он не понимал причудливых завихрений женской логики. Смущалась она скорее из-за того, что написала о своих чувствах, в то время как он не понимал, почему она не стала рассказывать ему о том, что предвидела ранение. Объяснение «так правильно» его, конечно, не устраивало, но Чжоу прекрасно понимал, что сейчас бесполезно об этом говорить. Главное, что все относительно обошлось.

- Мэймэй ты повела себя, как ребенок. Втихаря написала записку, рассчитывая, что мы с тобой не увидимся после того, как я её прочитаю. Чего ты боишься? – спросил Чжоу. – Ты не боишься смерти, но боишься смотреть мне в глаза. Я себя каким-то лютым зверем чувствую, - он грустно улыбнулся. – О том, что ты подозревала о беременности, я узнал чуть ли не последним. О том, что ты меня любишь, ты пишешь в предсмертной записке. Ты не понимаешь, что ты для меня значишь?

Бронижелет. Твоюжмать. Вот почему мозги иногда так упорно отказывают, причем тогда, когда решение проблемы, по сути, элементарное. А сейчас она так вообще чувствовала себя полнейшей дурой. Нет, это же надо было вот так вот подставиться на ровном месте. Вот почему? Неужели стала настолько безрассудной? Или понадеялась на Чудо? Нет, чуда она точно не ждала, но, возможно, ждала освобождения от всего происходящего?

- Ты не похож на зверя, - помотала она головой. И все равно было не по себе. Более того, когда он произнес это вслух, стало еще страшнее. Звучит это как-то... Совсем необычно и странно. Она его любит. Одно дело, когда эта мысль вертелась у нее в голове, даже когда она это писала было не так странно, но он сейчас это озвучил и стало... Почему он до сих пор не послал ее к черту? Или не высмеял.

Ей сложно было понять собственные чувства. Скорее даже признаться в них самой себе, а уж о чувствах четыреста двадцать шестого она думать просто боялась. Чтобы не было никаких иллюзий. Чтобы не было никаких сожалений. Просто чтобы не было слишком больно, если реальность не совпадет с предположениями.

- Нет, - наконец ответила девушка. - Я говорила тебе, что ничего не знаю об отношениях, - она вновь закашлялась, на этот раз сильнее. Пульс от волнения подскочил, а ей все было стыдно за собственную слабость. Но сейчас она не отводила взгляд, скорее даже с некой долей вызова смотрела на молодого человека, ожидая его слов как приговора. Словно от этого, действительно, зависит ее жизнь.

В какой-то момент Чжоу почувствовал, что его скоро просто выгонят из палаты, потому что на все его слова Сантана реагировала нервно, и сейчас это все было заметно по писку окружавшей её аппаратуры. Она снова закашлялась, и Чжоу встал, чтобы помочь ей удобнее лечь, при этом старался не задеть датчики: стоит хоть одному отклеиться, как сюда сбежится толпа народу.

- Не шевелись, - довольно строго сказал он, возвращаясь на место. – Сейчас придет Син и меня выгонит из-за того, что ты нервничаешь.

Живодер строго сказал, что Сантане нельзя волноваться и двигаться, иначе он её ещё долго не выпишет из клиники, а Чжоу сегодня не хотел с ним спорить. И очень не хотел, чтобы Син пришел сейчас, прервав этот разговор.

- А об отношениях знай хотя бы то, что я боюсь тебя потерять. И хочу, чтобы ты была со мной, - сказал Чжоу, встречаясь с Сантаной взглядом. – Просто знай, что я тебя тоже люблю, - добавил он, чуть улыбнувшись.

Странно, что эти слова было особенно сложно сказать. Чжоу было намного легче говорить о своих чувствах к Сантане братьям, а не ей самой. При этом он её упрекал за эти записки и недомолвки. Она и то оказалась смелее, хоть была какая-то особая жестокость в том, как именно она решила сообщить о своих чувствах. Он мог не успеть её ответить. Она рассчитывала, что не успеет.

Приборы предательски пищали, всеми возможными и невозможными способами оповещая Чжоу о том, насколько резко меняется ее состояние от любого его слова. Вот чего он сейчас хочет от нее услышать. Чтобы она произнесла это вслух, чтобы призналась в том, чего сама боится? А почему боится? Наверное, потому что никогда подобного не испытывала, а неизвестность всегда страшит. Да и разве можно за столько короткое время настолько привыкнуть к человеку, что, внезапно, даже не можешь представить жизнь без него. Больше не можешь.

Сантана поудобнее устроилась на подушках, которые Чжоу любезно подложил ей под спину, чтобы было мягче и удобнее. Он строго сказал не шевелиться, но разве так можно, когда она и без этого тела собственного толком не чувствует? Нечестно. Но спорить с Мином бесполезно. Наверное. Только вот он даже не думал сжалиться над ней, продолжая удивлять и заставлять нервничать, о чем мгновенно сообщили приборы, писк на которых стал еще чаще.

- Чжоу... - это было единственное, что она смогла сейчас произнести.

Странно. Так странно и так приятно... Словно именно этого признания она ждала всю свою жизнь. Она вновь попыталась самостоятельно сесть, но снова встретилась с сопротивление собственного тела и ноющей болью. Пришлось просто откинутся назад, но губы расползлись в улыбке. Он ее, черт возьми, любит. И сколько бы времени прошло, прежде чем оба посмели бы признаться друг другу в собственных чувствах, если бы не это ранение?

- Обними меня, пожалуйста, - ласково улыбнулась девушка, потянув к нему руку.

- У тебя ребра сломаны, - Чжоу чуть усмехнулся.

Он взял Сантану за руку, затем коснулся губами её щеки, но обнимать не стал. Страшно стронуть какой-то из этих бесконечных датчиков. А слова о том, чтобы не шевелиться, она вовсе проигнорировала. Говорят, женщины лучше умеют терпеть боль, чем мужчины. Чжоу, насколько он мог вспомнить, в первый день после того, как его ранили, практически не шевелился, ему было больно даже дышать, несмотря на лошадиные дозы обезболивающих.

- Не шевелись, пожалуйста, - снова повторил Чжоу. – У тебя из легкого только что достали пулю, это серьезно.

Он не знал, почему Сантана сама этого не понимает. Сейчас ей совершенно ни к чему пытаться сесть или тем более встать. Син и так еле разрешил её навестить, была бы его воля, он бы оставил её спать ещё минимум на сутки под неусыпным контролем всего персонала клиники. И Ян несколько раз повторил, что она нескоро сможет нормально восстановиться. Не хватало чтобы из-за какой-то глупости ей стало хуже, когда её и так чудом вытащили с того света. Чжоу знал, что её предчувствия были верными, и без помощи бывшего Джокера ей бы не удалось выбраться. Но Сантана явно привыкла доверять женской логике, а не здравому смыслу.

Укушенный змеей боится веревки. Чжоу сейчас боялся того, что из-за какого-то резкого движения или сильного кашля состояние Сантаны снова ухудшится. Она и так выглядела ровно так, как должен выглядеть человек, только что находившийся при смерти: неестественно-бледная кожа, чуть осунувшееся лицо, уставший, немного пустой взгляд. От этого становилось не по себе, Чжоу чувствовал, что впереди ещё как минимум несколько дней, во время которых он не будет полностью спокоен за её здоровье, что бы ни говорил Ян.

Бразильянка легонько улыбнулась, почувствовав его прикосновение, а уж когда он коснулся губами ее щеки, так и вовсе прикрыла глаза. Было хорошо. Рядом с ним она чувствовала себя защищенной.

- Подумаешь, - улыбнулась девушка, попытавшись отмахнуться. - Не страшно, срастутся через пару дней. Ну, может, через неделю.

На самом деле, несмотря на то, что она сейчас уверяла четыреста двадцать шестого в том, что все в порядке, себя она чувствовала довольно странно. Наверное, люди, которых едва успевают вытащить с того света, должны чувствовать большую слабость и, наверное, боль. Она в таком положении оказалась впервые и, стоит надеяться, больше не окажется. Но что-то как-то не вязалось ее представление о тяжело раненых людях с тем, что она сейчас чувствовала. Слишком все... поверхностно что ли. Правда, это может быть действие тонны обезболивающего, либо иного рода вмешательство. Первое казалось логичным, а второе... ну откуда и с чего бы вдруг какому-нибудь лекарю ей помогать? Разве что Чжоу просил. Например, того самого Яна.

- Я чувствую, что там все не так приятно, как хотелось бы, - она указала пальцем на грудную клетку, которая была перебинтована, - но почти не чувствую боли. Это, наверное, хорошо, да? - Она крепче сжала его руку, потому как не планировала его никуда отпускать. С ним хорошо, тепло и уютно, даже тут, в больничной палате. - Может, это ты на меня так благотворно влияешь?

- Мэймэй, я не разбираюсь в медицине, - сказал Чжоу. – Но в школе нас учили, что кости заживают три недели. Лю Яну не хватило энергии, чтобы нормально залечить рану.

Он не считал, что от Сантаны нужно скрывать информацию о том, что ей помог Ян. Она была магом, она знала, что бывший Джокер помог Гунмао, и её вряд ли можно удивить магическими чудесами, когда она сама колдует почем зря особенно в бою. Этим можно было объяснить и её состояние. Чжоу заметил, что даже Син не все понимал в состоянии Сантаны. Для него самого медицина была чем-то между алхимией и квантовой физикой, в которых он не понимал толком ничего.

- Что у тебя сейчас с энергией? – спросил Чжоу. – Ты можешь как-то сама себе помочь?

Сложно говорить о том, в чем не разбираешься, но что при этом должен понять. Чжоу не стремился изучить магию, ему казалось, что для этого нужен какой-то особый талант, но он считал, что должен понимать, на что способна Сантана, и от чего зависят её способности. Он запомнил, что ей проще восстанавливать силы, когда рядом с ней находится открытый огонь. Он понял, что её энергия не безгранична, и от потери сил она легко может потерять сознание. Она умела лечить, она умудрялась что-то внушать и она что-то сделала с землей, помешав японским чертям нормально двигаться. И, конечно, она умела вытворять невероятные вещи с пламенем. Наверное, её способности могли сейчас ей помочь, если она сможет ими пользоваться в таком состоянии.