Двое — это больше, чем Ты и Я. Двое — это Мы…

Макс был прав, тысячу раз прав, это была неудачная мысль, скрыться в палатке. Горевать об ошибке можно и потом, если будет кому горевать. Уля слышала слова Казанцева, чувствовала его прикосновение, и колдовала, и прислушивалась. Все случилось сразу и очень быстро. Их крутануло, сталкивая внутри маленькой палатки, но для Подольской это было ерунда. Главное, не позволить им соскользнуть с обрыва. Она отчаянно боролась с потоками снега, где-то в глубине ощущая движение не только снежной лавины, но и земли. Еще бы… Как тут не почувствовать, когда пол скалы рухнуло. Их тряхнуло так, что зубы щелкнули до боли. Но благодаря этому, их подкинуло на поверхность лавины, что позволило магу воды, более менее управлять траекторией их слепленного транспорта. Но не долго… Непонятно как, Ульяна действовала уже на автомате, они покатились обратно, ничто не помогало прекратить вращающееся движение. Потом был толчок, и Уля поняла, что они летят вниз. Не в обрыв, но тоже в неизвестность. Казанцев успел схватить и прижать к себе блондинку. Удар сначала снизу, потом сверху. Больно до темноты в глазах, но сознание, будь оно проклято, не покинуло Подольскую. Темнота была не только от боли, но и от банального отсутствия света. Она снова лежала сверху тела Казанцева, прижатая рюкзаком с вещами и огромным количеством снега. Благо оставалось небольшое пространство, где был воздух. Уля боялась дышать, не могла шевелиться, ничего не видела, но слава Богу, она чувствовала биение сердца Макса. И этот стук не давал ей отключиться, он был единственной ниточкой к реальности. «Стучи, стучи…» - мысленно уговаривала она сердце юноши. Это стало ее кошмаром, это стало ее паранойей, ей нужно было знать, что его сердце бьется. И оно билось…
-Макс, - выдохнула его имя блондинка, слезы капали у нее из глаз от страха, не за себя, за него, - ответь мне, не оставляй меня тут одну.

Сознание Максима, как всегда разбитое на несколько частей, сейчас расползалось по швам, словно очень-очень старая футболка, годная только на тряпки. И точно так же, как радивая хозяйка рвет эту самую футболку на части, для того, чтобы использовать в качестве половой тряпки, какая-то неведомая сила сейчас рвала и сознание Казанцева. Шитая белыми нитками связь между разными частями его сознания разрушалась, ибо «нитки» эти были слишком слабы, чтобы удержать разлагающийся разум, а вместе с ним и жизнь, что уходила из тела Макса. Он не дышал, легкие не пытались сделать ни единого вздоха и наполнить кровь живительным газом, которому люди придумали странное название «кислород». Лишь сердце, глупое сердце продолжало лихорадочно стучать, пытаясь разогнать кровь, которая без содержащегося в ней кислорода была лишь красной, чуть солоноватой жидкостью, а не бесконечно важной составляющей организма.
Макс умирал. Умирал тихо, спокойно, безмятежно. Все части его сознания умирали тоже - каждая отдельно, и при этом они были полностью уверенны, что выполнили свой долг до конца. И не было нити, что могла бы связать их воедино, не было силы, которая могла бы объединить их, дабы те смогли выступить против наступающей смерти единым фронтом.
Не было… до определенного момента…
Неизвестно когда, неизвестно почему, но одно из сознаний того, что составляло когда-то суть человека по имени Максим Казанцев, вдруг вспомнило образ. Образ серых глаз, светлых волос и тонких скул, обтянутых очень светлой, почти бледной кожей. Вспомнило и отблески костра, что горели в этих глазах, смешиваясь с ужасом и паникой. Вспомнило волосы, что растрепались под ударами злого ветра и окружали прелестную голову светлым ореолом. Вспомнило оно и дыхание, которое едва ли не обжигало кожу его щеки и уха, когда тот, что когда-то был Максимом Казанцевым, пытался проверить ее состояние. Сознание вспомнило голос: то задорный и веселый, то спокойный и ласковый, то полный мольбы и отчаяния, которым просто невозможно противиться.
А еще сознание вспомнило Имя. Да именно так – с большой буквы. Ульяна. Ульяана Подольская.
Одновременно с одним из сознаний образ Ули возник и в других. Он стал именно той нитью, той силой, что позволило объединить все части разбитого разума Макса в одно целое. Тело отозвалось на слияние разумов легкой судорогой, которую при других обстоятельствах можно было бы принять за предсмертную.
Начали работать рефлексы. Горло сглотнуло слюну, нос выдохнул пыль и снег, легкие наполнились кислородом. Шумный, судорожный вздох Максима раздался в тишине и темноте палатки, сразу вслед за голосом Ульяны.
- Даже и не надейся, - глухо произнес Казанцев, и хотя голос его звучал хрипло, но вполне уверенно. – Тебе так легко от меня точно не избавиться.

Бесконтрольно хвататься руками за карты Таро - вредно. В первую очередь - для психики. Именно такой вывод сегодня сделал для себя Джильди. В самом деле, когда берешь колоду, желая просто переложить ее на место, а тебе оттуда вываливается "Башня" - так и инфаркт схлопотать недолго. Ну, хотя бы не перевернутая, и на том спасибо - но повод насторожиться все же был, да еще какой... Так что португалец тут же перетасовал колоду и, недолго думая, соорудил расклад на события. Выложил перед собой в ряд три карты, под ними - две, еще чуть ниже - три, и в самом низу - одну. Минуты две еще нерешительно смотрел на карты, а потом - как в омут головой - принялся их открывать.

Результат гадания Рейса нисколько не устроил. Судя по всему, в происходящий локальный Армагеддон влезть ему с головой - да там и завязнуть. Краткое погружение в мир лоа - и все стало совершенно ясно. Проклятая свеча, погашенная тогда на гадании, Максиму все же аукнулась - и это еще слабо сказано... Стоит ли вступать в борьбу с самими лоа, пытаться переломить ситуацию? Португалец собрал карты, задумчиво покрутил их в руках - а потом вытащил еще одну, ища ответ на заданный самому себе вопрос. Двенадцатый Старший Аркан - "Повешенный"...

- Да не дождетесь, - тихо сказал Джильди. В личном раскладе португальца на данный момент, надо полагать, появился бы аркан "Безумец" - что иначе могло бросить его в эту практически безнадежную борьбу? Одним выдохом Рейс проскользнул по кромке собственного сознания, переходя в транс - и позволил ощущениям вести себя. Ему нужно найти Макса, и чем скорее, тем лучше... Гадания на Таро хороши тем, что их не нужно домножать на специфику личности - но порой чересчур жестоки своей категоричностью. В данный момент Рейс собирался наплевать на все расклады - и доказать, что в гадания порой закрадываются ошибки...

Что произошло в горах - было неясно. Рейс несся к цели - когда ощущения вдруг стали гаснуть, глохнуть, таять... Наконец, исчезли совсем... Португалец замедлил шаг, потом и вовсе остановился. Либо Джильди опоздал - чего очень не хотелось бы - либо какая-то преграда теперь мешает ему нащупать того, кого он ищет... У Рейса в руках полубессознательно оказались карты. Проклятая колода, уже напророчившая ему сегодня беду, - но пока у португальца не было другого способа понять, что делать дальше...

Ульяна расплакалась как маленькая, от облегчения, от радости, от пережитого стресса. Несмотря на то, что они завалены на непонятной глубине и жизнь их еще в опасности, но только сейчас Подольская поняла, что дальше будет только хорошее. Она на голос потянулась рукой, чтоб дотронуться до его лица. Не была б над ними глыба снега, блондинка б пустилась в пляс от радости, что Макс жив. Хорошо, что он не видит ее слез. Такой прилив счастья просто невозможно описать. Уля не стала спрашивать как он себя чувствует, это было понятно и без того.
-Ты главное держись, я рядом, сейчас попробую добыть нам воздуха, - колдовать лежа, двигая только одной рукой было не то, чтобы привычно, но дело не в этом. Магия требовала сил, она требовала не отвлекаться на боль, духоту, на то, что рядом человек на грани смерти, нужно было про все забыть и работать со стихией. Подольская немного раздвигала снег, пока не образовалась длинная труба из снега, пока она не пробилась к поверхности. Это длилось вечность, воздуха почти не осталось, а шевелиться она боялась. Хорошо, что рюкзак был сверху, свободной рукой, Ульяна достала нож из специального кармашка и прорезала отверстие в палатке. Все движения были медленными, дыхание тяжелым. Казанцев глубоко, но прерывисто дышал. Наконец-то свежий морозный воздух стал поступать к ним. Но отдыхать было некогда. Нужно выбираться, во первых можно замерзнуть, во-вторых возможно у Казанцева травмы настолько тяжелые, что ему становится только хуже. А она хоть и небольшого веса, но давит на него своей массой.
Со снегом работать с одной стороны легко, с другой стороны опасно. Его можно спрессовывать, но он очень подвижен, можно было бы конечно растопить снег, но это масса усилий и есть возможность захлебнуться, вытаскивая Казанцева. Если начать сдвигать нижние пласты, сверху упадет еще. Нужно было действовать осторожно. Спрессовывая нижние слои, осторожно их сдвигать, одновременно контролировать осадку верхних слоев. «Медленно, не ослабляя контроль, работать Уля» - говорила себе блондинка, а сама все равно слушала стук сердца Казанцева. Она даже ритм работы настроила на ритм биения его сердца.

Ментальный щит слетел с Ульяны еще во время их безумной гонки наперегонки со смертью, и теперь Макс иногда улавливал самые сильные ее эмоции. Так, например, он поймал ее беспокойство, облегчение и радость. Эти чувства сплелись в странный клубок, и каким-то мягким, пушистым зверьком обволокли его душу, неся с собой ощущение бесконечного счастья.
Парень блаженно закрыл глаза, ощущая головную боль, и какой-то частью своего сознания понимая, что ему просто не хватает воздуха. Однако другая часть твердила, что Ульяне сейчас еще хуже, ибо она уже начала работать с магией воды. Макс ощущал потоки энергии, исходящие от работающей девушки, и… стал задерживать дыхание, надеясь, что, в крайнем случае, кислорода хватит хотя бы ей.

И я пытаюсь разучиться дышать,
Чтоб тебе хоть на минуту отдать,
Того газа, что не умели ценить,
Но ты спишь и не знаешь…
Что над нами - километры воды,
Что над нами бьют хвостами киты,
И кислорода не хватит на двоих.
Я лежу в темноте…

Вертелись в голове нелепые строчки, которые заставлял себя учить Макс во время учебы. Не хотелось отставать от одногруппников, и Казанцев, который терпеть не мог исполнять любые песни под любой аккомпанемент, вынужден был заучивать несложные, в общем-то, аккорды и время от времени играть на студенческих вечеринках.
Казанцев выдохнул, кажется в первый раз за несколько десятков секунд, осторожно вздохнул, жалея о том, что не может разучиться дышать, точно так же, как герой песни, которая так неожиданно вспомнилась.
На самом деле Ульяна зря волновалась о неудобствах Максима. Тепло ее тела было, наверное, самым приятным ощущением за последние несколько часов, заставляя парня с невероятной остротой ощутить, что он по-настоящему жив.

…Слушая наше дыхание…
Я слушаю наше дыхание.
Я раньше и не думал, что у нас,
На двоих с тобой одно лишь дыхание…

Обжигающе морозный воздух, пробившийся через тонкий тоннель, что образовался благодаря мастерству блондинки, оторвал его от несложного процесса вспоминания строчек старенькой песни. Макс вздохнул полной грудью, только теперь ощутив насколько была напряжена Ульяна и как сильно она беспокоилась.
- Эй, ты чего? – тихо и ласково, словно маленькой девочке, прошептал Макс, осторожно погладив ее светлые волосы. – Все же уже в порядке, ты со всем справилась…
Осталось только выбраться отсюда…
- Не переживай, сейчас немного отдохнем, и все будет хорошо, - продолжая осторожно и успокаивающе гладить Ульяну за волосы, проговорил он. – Спешить некуда, теперь воздух у нас есть. Ты со всем справилась, ты такая молодец у меня…
Он надеялся приободрить девушку, и улыбнулся. Он подумал о том, что жизнь, в общем-то, преподнесла ему потрясающий подарок в виде встречи с этой прекрасной девушкой, которая, не задумываясь ни на секунду, рискнула жизнью ради него. И продолжает рисковать.
Макс тяжело вздохнул, в полной мере ощущая свою бесполезность. Сейчас он не мог ничего: малейший толчок земли мог вызвать очередной обвал, малейшая попытка прожечь слой снега – привести к тому же результату. Оставалось лишь тихо лежать, остро ощущая желание хоть что-то сделать, хоть как-то помочь девушке, что колдовала рядом, и продолжать слушать ее порывистое дыхание.
Тем временем Ульяна раздвигала снег, спрессовывала его, снова раздвигала, только для того, чтобы снова спрессовать. В какой-то момент, она смогла слезть с груди Казанцева и подняться чуть выше, встав на своеобразную «ступеньку» изо льда и сильно сжатого снега, и Макс был вынужден, не без сожаления, отпустить ее. Тепло тела девушки покинуло парня, и он сразу почувствовал жалящие уколы мороза, который добрался до ног.
У меня может обморожение конечностей, - с каким-то отрешенным спокойствием подумал Макс, понимая, что не ощущает кончиков пальцев. Пришлось снова обращаться к магии. К энергии Мулдахары и Манипуры одновременно, чувствуя, как по телу струится жар, энергия земли и огня сплетались в единый жаркий клубок, разогревали его тело.
Снег вокруг Макса начал таять. Их маленькое убежище стало затягивать паром. Вместе с энергией вернулись и чувства – жар Манипуры вернул яростное, какое-то страстное желание жить, а тепло Мулдахары – спокойную уверенность в том, что это у него получиться.
- Уль, - голос Макса звучал куда уверенней и громче, чем раньше. – Давай ты сначала меня осмотришь, а потом я буду тебе помогать, ладно? Думаю, хоть как-то я все же могу тебе помочь. В крайнем случае, просто посажу тебя на плечо, чтобы ты не мучилась с этими ступеньками.

На сей раз из колоды вытянулся второй Старший Аркан - Жрица. Колода Таро велела выжидать - и Джильди ждал, скрепя сердце. Хотя сейчас каждая секунда промедления жгла, как расплавленная сталь, грозя обернуться катастрофой. Лоа не имеют привычки шутить... Все чувства португальца были напряжены до предела, нервы натянуты так, что, казалось, вот-вот порвутся, Рейс даже слышал, как они тоненько звенят...

Ощущение, то самое, которое привело португальца в горы, ужалило внезапно, словно прорвавшись из-под толщи снега. Стало быть, колода не соврала, ожидание помогло... здесь же недалеко, совсем рядом! Джильди рванулся туда, куда его звало это жгучее, жалящее ощущение. Нервы совершенно ошалели, уже даже причиняя почему-то совершенно реальную, физическую боль. Наверное, примерно так бесится магнитная стрелка компаса от близости севера - как сейчас медленно, но верно сходил с ума португалец... Перестал даже различать дорогу, окружающую его природу - осталась только цель, которая с каждым шагом все ближе, битва с лоа, на которую нельзя опоздать...

Первая мысль - о том, что тут, видимо, сошла лавина. Вслепую искал бы довольно долго - но Рейс просто шел туда, куда его вели напряженные до предела чувства. И вышел сразу на отверстие в земле. Здесь из транса пришлось выйти - все чувства совершенно взбесились, навалились безумной жгучей волной, португалец бы ослеп, оглох, онемел, если бы попытался выстоять... Но в последний миг успел выхватить из бессвязного букета ощущений две главные мысли: что опоздал он не катастрофично, исправить положение еще можно, хотя пока не вполне ясно, как именно, - и что под завалом находятся двое. Гнев лоа - это всегда слепая яростная волна, она не разбирает, кто стоит на ее пути...

- Макс? - позвал Джильди, осторожно заглядывая в отверстие - все же магом земли он не был, и не мог сказать, какое движение может или не может привести к очередному движению массы земли и снега. - Уля?

-Это ты со всем справился, - чуть всхлипывая, шептала Ульяна, - ты ж как титан землю поднял. А я ничего не могла поделать со своей стихией. Стыдоба…
Его ласковые прикосновения к волосам заставили Улю замереть на месте. Еще какая-то невидимая преграда сломалась у душе у блондинки. Она испытывала столь сильные эмоции, в природе которых еще сама толком не разобралась. Поэтому его голос «ты такая молодец у меня…» придал столько ей сил, что, казалось, она сейчас вылетит из этой пещеры. Весь этот романтизм, неуместный в таких условиях, был нужен Ульяне. От этого искорки вспыхивали в сердце и глазах. Когда Подольская смогла подняться, она не сразу оторвала руку от груди юноши. Все-таки хотелось и дальше слушать, как бьется его сердце, чтоб если что, сразу помочь этой мышце работать дальше. Умом Уля понимала, что это нелепое желание, не могла же она постоянно быть рядом с Казанцевым, держать руку на пульсе. Но зависимость выработалась за те минуты или часы, которые они провели, погребенные под снегом. Никогда Ульяна не испытывала столь сильной потребности быть рядом с кем-то…
«Это пройдет. Это у меня стресс,» - уговаривала себя Подольская, но все равно постоянно оглядывалась на Казанцева, чтобы быть уверенной, что он жив.
-Не знаю, кого мы прогневали, что на нас сыпятся все неприятности, но теперь я знаю, что у нас есть ангел-хранитель, и у него сегодня было много работы , - вставая, выдала блондинка, удивляясь самой себе, что теперь есть не он и она, теперь возникло местоимение «мы».
Отдохнув пару минут, Уля вновь склонилась над Максом. Всмотревшись в ауру, Подольская закусила губу и моментально включилась в работу. Столько боли, как он терпит, на количество красных пятен в ауре было больно смотреть глазам. Погасив красный цвет синим, Ульяна увидела сломанные ребра, руку, многочисленные ушибы. Она сделала глубокий вдох и потянула энергию из сердечной чакры. Вот оно, смысл фразы, от всего сердца. Уля не обращала внимание на свою усталость, она только просила у Господа и у воды, чтоб ей хватило сил. Меняя цвет, она как лазерный прибор воздействовала на разные участки тела Казанцева от костей, до внутренних повреждений, потом возвращалась снова к костям. Единственное, что она не трогала – это сотрясения. В этот раз Казанцеву безумно повезло, что он не приложился головой еще сильнее. Это было бы фатально…
-Я знаю, что тебе плохо, - прошептала Уля, - но тебе нельзя использовать ментальную чакру . Ну или без необходимости постарайся не нагружать ее…
Она провела рукой по его щеке, а потом шатаясь пошла и легла в снег, которого вокруг было в достатке. С рук сочилась грязная вода, так Подольская избавлялась от негативной энергии, которую берет от пациента каждый врачеватель.
Несмотря на то, что Уля сделала просвет в снежном завале, света не прибавилось. На улице было темно и только звезды с любопытством заглядывали к ним в пещеру. И тут к ним заглянул еще кто-то.
-Джильди? – Уля снова прослезилась, - я тут ступеньки сделала в снегу, если аккуратно, то можно подняться. Только Макс еще не совсем оправился.

Он не знал, насколько все плохо. Не чувствовал боли: вообще тело ощущалось, как какой-то странный, не то деревянный, не то оловянный истукан, отдельные части которого управляются не слишком умелым кукловодом.
Максим знал, как бороться с болью. Достаточно выделить часть сознания, и отдать его на растерзание боли, дабы она удовлетворилась этим, и продолжать думать, существовать, двигаться вперед. Потом, правда, эта часть сознания все равно сольется со всеми остальными, и все, что она испытывала, обрушиться на Макса в троекратном размере. Но это будет потом. Сейчас важно выжить и не обращать внимания на боль в данный конкретный момент времени.
Казанцев в который раз подвился врачебному искусству хрупкой Ульяны. Она творила чудеса, легонько касаясь его тела, возвращая ему способность решать задачи, которое ставило перед ним сознание.
Но какой ценой?..
Тяжелый вздох вырвался из груди Максима, когда он почувствовал почти физическую боль от осознания того, сколько сил потратила юная врачевательница для того, чтобы вернуть его в некое подобие формы. Уставшая девушка выглядела столь… обессиленной, что Казанцев не сдержался, и подполз к ней ближе, уселся, прислонившись спиной к краю палатки, осторожно, положил ее голову себе на плечо, приобнял ее здоровой рукой, спасая от холода, окружавшего их снега.
- Как же мне повезло, что ты сегодня решила отправиться в горы, - проговорил он, с улыбкой глядя на небо, которое виднелось сквозь отверстие, проделанное Ульяной, и на котором мерцали яркие серебряные точки звезд. – Вот что бы я без тебя делал? Кто бы из меня санки сделал тогда? Кто бы мне такую вкусную кашу сварил? Кто бы меня от смерти спасал столько раз, а?..
Голос Макса звучал все тише и тише, и в конце прозвучал почти как всхлип. Он покрепче сжал плечо девушки, даруя ей все тепло, на которое только был способен. Сейчас для него не существовало ничего более важного, чем ее безопасность.
Знакомый голос, раздавшийся со стороны отверстия в «потолке» пещеры, ставшей уже почти родной, чуть не заставил Максима вскочить и пуститься в пляс. Однако он сдержал себя, понимая, что это ничем не поможет, а вот навредить может вполне:
- Джильди! – добавив в голос гнева, который не ощущал, негромко крикнул он. Негромко, ибо понимал, громкий крик может привести к еще одной лавине, которую юные ученики уже могут не пережить. – Ты почему так долго?! Очень надеюсь, что ты притащил с собой парочку мастеров, потому что иначе ты меня сильно разочаруешь!
Макс улыбнулся, ощущая, что счастье от близкого спасенья переполняет его.
- Только не вздумай сам сюда спускаться! – предупредил он.
- Мы тут с Улей голые и в бане… - хотелось пошутить, но Максим сдержался. Он уже заметил, что Рейс иногда очень хреново воспринимает шутки.
- Это очень опасно, - продолжил инструктаж португальца Казанцев, не спеша, однако, выбираться из пещеры, и пытаясь максимально набраться сил для последнего рывка наверх. – Было бы идеально, если бы ты спустил вниз какую-нибудь веревку, и вытащил отсюда Улю.
- И отвез ее куда-нибудь в теплую страну, вроде твоей Португалии, чтобы она пару недель отдохнула, думать забыв о всяких ужасах, вроде лавин, гор, холода, голода и полного иссушающего бессилия.
- А то если она заболеет, я себе этого точно не прощу, - закончил он, с надеждой глядя на дыру в «потолке».

В первый миг от облегчения едва предательски не подломились колени. Значит, все-таки успел... И только потом мозг, слегка забуксовавший перед этим, услужливо выдал подсказку: ребят-то надо вытаскивать. Причем веревки у Рейса, естественно, не было. Португалец вообще, как обычно, выскочил из комнаты налегке - с собой только вечная зажигалка да колода карт Таро, ничего больше. На веревку и то, и то похоже было мало...

- Боюсь, я тебя все-таки разочарую, - усмехнулся в ответ Джильди, пока его мозг сосредоточенно работал, ища выход из сложившейся ситуации. - Парочки мастеров в моем сопровождении, к сожалению, нет... А вот некоторое подобие веревки, пожалуй, все-таки организовать могу... - медленно проговорил португалец. И добавил: - Только заранее попрошу никого в обморок не падать! Это будет совершенно некстати...

Отойдя от отверстия, Джильди пару мгновений стоял, набираясь решимости. Хотя, в конце концов, чего еще он ждал? Это же битва с предсказанием, битва с гневом лоа - и чтобы выстоять, сегодня португальцу придется колдовать так, как никогда ранее в жизни, на пределе своих возможностей, своих нервов, своей крови... И если получится так, что это колдовство окажется последним в жизни португальца - ведь Аркан "Повешенный", оказавшийся в руках Рейса некоторое время назад, вполне мог относиться и к самому Джильди - так пусть же оно будет самым красивым, самым мощным,самым последним, пусть в нем не будет ни капли фальши... Рейс негромко заговорил - эти ритуальные слова ему ранее не приходилось произносить никогда в жизни, и до этого момента португалец даже и не подозревал, что придется...

Всего с десяток слов спустя в груди, под ребрами, возле самого сердца зародилась боль. Пока нечеткая, едва ощутимая - но с каждым произнесенным Джильди словом она набирала силу. Глазам стало горячо - и по щекам покатились две темно-алые капли... Самые мощные ритуалы вуду - всегда самые жуткие, самые кровавые, несут с собой больше всего боли - и требуют больше всего силы духа, простое праздное любопытство ни за что не заставит произнести эти колдовские слова... Боль нарастала, становилась все более жгучей и острой - и наконец пронзила грудь насквозь слепящей жгучей вспышкой... Ломала волю, так и подмывало все просить, мозг отчаянно кричал, что все это того не стоит - но Джильди заставил себя продолжать говорить, сейчас от этого зависела и его жизнь, его насквозь пробитое сердце...

Португалец на мгновение опустил глаза - и отчетливо увидел выглядывающий из-под ребер темно-зеленый стебель. Сейчас только продолжать говорить слова ритуала, не замолкать, что бы ни случилось... Боль в груди все еще продолжала терзать Рейса - но стебель стал удлиняться, вытягиваться, от него потянулись новые отростки... Джильди заставил эту темно-зеленую живую массу, на которой, словно алая роса, местами дрожали капли его крови, опуститься в отверстие. Цепляясь за стебли, вылезти можно наверняка, они выдержат - да и сам Рейс тоже выдержит, новой болью испугать его невозможно, а стебли из сердца не вырвутся, они держатся в нем прочно и только вместе с ним покинут эту грудную клетку... Теперь Уля и Макс должны сами сообразить, что по стеблям можно выбираться наружу - Джильди не сможет им подсказать, он не имеет права ни на миг прерывать напевное течение слов ритуала...

По мере того, как португалец говорил, улыбка сползала с губ Макса.
- Если без помощи мастеров, как он нас нашел? – тихо пробормотал он.
Казанцев и вправду не понимал. Джильди, насколько было известно Максу, не был магом земли, а значит, и почувствовать их не мог. Тогда как? В зверином облике? Но ведь Рейс, опять же по имеющимся у Максима данным, еще не достиг такого хорошего взаимопонимания со своим внутренним зверем, чтобы использовать его на полную катушку.
Оставалось только одно. Лоа – те самые жуткие духи, коим поклонялся португалец, привели его сюда. Не то, чтобы это было плохо, но в последнее время с духами отношения у Максима не складывались. И ждать от них ничего хорошего не приходилось.
Слова про веревку насторожили парня. А когда Джильди предупредил, чтобы никто не падал в обморок, Макс почувствовал, как в душе шевельнулись очень нехорошие предчувствия.
- Эй, ты чего там задумал? – не скрывая беспокойства в голосе, выдал Максим.
Одновременно с этим, Казанцев стал с невероятной остротой улавливать чувства Ульяны. Ужас, что объял ее сердце, мгновенно передался Максиму, и тот почувствовал, что дрожит всем телом. Пришлось покрепче прижаться к хрупкому телу Подольской, надеясь успокоить и ее и себя. Напрасно.
То, что делал Джильди там наверху, чем бы оно ни было, казалось противоестественным самой человеческой природе. Макс облизнул пересохшие губы, понимая, что на этот раз Рейс перегнул палку.
- Не знаю, что ты там делаешь, но лучше бы у тебя все было хорошо! – крикнул Макс, всерьез начиная беспокоиться за друга. – Иначе, ты меня знаешь: сломанный нос – наименьшее, что тебе грозит!
Ульяна продолжала дрожать, и Казанцев почувствовал, что начинает злиться. Он совсем не хотел, чтобы что-то его пугало. Вообще не хотел. А уж тем более процесс их спасения. Это должно было быть радостное событие, а тут…
Наконец некое странное, темное растение спустилось в пещеру. Макс понял, что его собственная дрожь и отвращение вошли в серьезный резонанс с теми чувствами, что сейчас испытывала Ульяна, и был вынужден поднять ментальный щит. Как же не хотелось этого делать! Ощущать чувства близкого человека, даже если они встретились совсем недавно, было настолько приятно, что не выразить словами. А теперь он был вынужден сам себя лишать этого…
Ульяна осторожно отодвинулась. Макс с трудом сдержал почти болезненный стон от потери близости: как будто руку ему только что оторвали, честное слово. Пополз следом, помогая девушке ухватиться за этот странный, противоестественный стебель.
- Мы могли срезать лямки рюкзаков с помощью ножа, и сделать из них веревку длинной около метра, или даже полутора, - пробурчал он, наблюдая, как девушка поднимается вверх, и готовый в любой момент подхватить ее если она вдруг сорвется. – А потом поднять их с помощью телекинеза вверх, таким образом передать их Джильди, чтобы он нас вытащил…
Ульяна, тем временем медленно ползла вверх. Макс наблюдал снизу за ее восхождением, стараясь подавить в себе… мгм… беспокойство за нее и за Рейса.
Ему все еще не давал покоя этот стебель. Откуда он? Почему он такой мокрый, такой темный и такой… кровавый?
Наконец, нижняя половина тела Подольской скрылась за краешком дыры. Раздался вскрик. Макс судорожно вздохнул, стараясь успокоить дрожь. Голос Джильди, все еще читающего слова какого-то странного языка, вселял уверенность, но этот вскрик… что там произошло?
Чувствуя, как лоб покрывается испариной, бросив последний взгляд на пещеру, которая спасла им с Улей жизнь и убедившись, что он забрал отсюда все, что еще может им понадобиться, Макс взялся за стебель.
- Я иду, - коротко сообщил Макс и начал подниматься. Он лез быстро и уверенно, все-таки они с экспедицией прошли далеко не один альпинистский подъем. Конечно, профессиональным скалолазом он не был, но определенные навыки приобрел.
И вот, Казанцев уже наверху…
От того, что он увидел, Макса затошнило. Он понял, почему кричала Уля, понял, что сам едва сдерживается от крика.
- Что ты с собой делаешь, придурок? – хотел было крикнуть Казанцев, и наброситься на Джильди, пытаясь остановить жуткий ритуал, но португальцу повезло. Повезло несказанно, ибо в этот самый момент «отстроченная боль» настигла Максима. Та часть его сознания, которая все это время терпела всю возможную боль от ушибов и переломов, пусть уже залеченных Ульяной, не выдержала. Она слилась с основным сознанием, обрушив на него все, что пережила.
Макса скрутило пополам, он упал, не зная, за что хвататься. Тело его сводило судорогами, и парень знал, что это будет продолжаться вечность.

Натяжение стебля отозвалось жгучей болью в сердце. Но глупая сентиментальная мышца продолжала еще трепыхаться, биться, перегоняя по организму кровь - и выталкивая ее из раны. Темно-алые капли медленно стекали по стеблю вниз, и Рейс теперь только на то и рассчитывал, что ему не придется долго так стоять. Наверное, примерно так чувствовали себя осужденные на казнь, сквозь тела которых прорастал бамбук? Долгая, пропитанная болью неподвижность - и ожидание того, когда же наконец окончится эта невыносимая пытка... Только вот Джильди, в отличие от них, сам выбрал для себя подобную участь...

Вполне понятно, что Уля, оказавшись на поверхности, испугалась - не каждый день увидишь, как сквозь твоего знакомого прорастают темно-зеленые стебли... Но Джильди даже успокоить ее сейчас не мог - только продолжал, как заведенный, повторять слова ритуала. Когда же по стеблям вверх полез Макс, португалец едва устоял на ногах - от тяжести тела Казанцева и от шквала обжигающей боли. Казалось, вот-вот хрустнут ребра - и сердце Джильди станет просто бесформенным алым росчерком на снегу... Рейс прижал обе ладони к груди и хрипло продолжил говорить. Глупо, просто глупо - если сердце все же решит покинуть свою клеть, то такая жалкая преграда его не остановит. Но Рейсу самому просто было спокойнее от того, что биение этой мышцы все еще ощущалось здесь, под его ладонями...

Уж неизвестно, что подумал Казанцев, выбравшись на поверхность - но по обезумевшим глазам Макса португалец понял, что сейчас ему в очередной раз попытаются вправить на место мозги посредством прицельного удара кулаком в лицо. И мысленно взмолился: пожалуйста, только не это. Прерванный ритуал убьет вернее любого удара, любой катастрофы... И лоа почему-то прислушались к рискнувшему противиться их воле шаману - но совершенно по-своему... Рейс мгновенно перешел на последние слова ритуала - не было никаких сил видеть бившегося в судорогах Макса...

До безумия неприятно, когда стебель прорастает сквозь тело, с треском разрывая ткани тела, переламывая кости, которым случилось оказаться на его пути - но еще тяжелее, когда он с хрустом втягивается обратно. Именно это происходило сейчас с Рейсом - холодная темно-зеленая змея неспешно вползала обратно в грудь к португальцу, сворачивалась в клубок под самым сердцем... Джильди чувствовал его там, в груди - холодный острый стебель, сжимающийся в противный чужеродный комок... Последние несколько ритуальных слов - и рана на груди затянулась, словно ее и не было, острый клубок холодного стебля под сердцем куда-то исчез... Только пятна крови на футболке, до сих пор неприятно ноющие ребра да две темно-алые слезинки, прочертившие вертикальные полоски на щеках, напоминали о том, чем только что был Рейс - живой лестницей, человеком, протянувшим друзьям собственное сердце...

Стоять на месте и радоваться тому, как успешно прошел ритуал, времени не было. В несколько шагов Джильди преодолел расстояние, разделявшее его и Максима, опустился на колени, прикоснулся прохладными пальцами к пылающему лбу друга. И - вновь обратился к лоа, слепо надеясь, что они услышат... Прошу - позвольте мне забрать себе его боль...

Подъем отнял много сил, тем более что Улю очень нервировал этот стебель в крови. Ладошки стали красные, скользили, но Подольская удивлялась сама себе. Наверное, человеческое тело способно удивлять неучтенным ресурсом сил, когда жизнь висит на волоске. Выбравшись на поверхность, Ульяна упала на снег, и тут она увидела Джильди. Ужас сковал ее тело… Она только вскрикнула, как раненная птица и застыла, стоя на коленях в снегу. Такое не могла придумать ни одна больная фантазия, Уле очень хотелось упасть в обморок и очнуться в своей комнате, а потом рассказать подругам, какой страшный сон ей приснился. Жаль, но это был не сон… Столько крови в этот день, что Ульяна уже смотрела на нее как на обычное явление. Страшным было то, что Рейс испытывал нечеловеческую боль, которая накрывала волной все чувства блондинки. Это было противоестественно… то, что росло из него. Пока полз Казанцев, Подольская не шевелилась, в трансе наблюдая за шаманом.
На ее крик ответил криком всеми забытый филин. Он не хотел спускаться, а только кружил и громко кричал. Когда на поверхности оказался Макс, Уля с усилием оторвала взгляд от Джильди. Ульяна поползла к юноше, когда вдруг, его скрутила боль. Столько боли вокруг, Уля закричала, она не понимала, что кричит. Постоянная боль, опасность, кровь, упадок сил, холод… Казалось, осталась капля, и разум блондинки помашет белым платочком.
Видя страдания того, чье сердце было важнее собственного, и не имея возможности помочь, Уле оставалось только ждать. Лечить было нечего… Нет хуже наказания, чем ожидание. Она положила голову юноши себе на колени, склонилась над ним, не замечая, что рядом топчется Рейс. Шатер светлых волос накрыл их, она что-то шептала ему, какие-то милые и нежные словечки, рассказывала, как они скоро будут дома, что она приготовит ему еще кучу вкусностей. Много чего Уля говорила Максиму, только бы отвлечь его от боли.
Она потом скажет спасибо шаману, она потом будет плакать у себя в комнате от пережитого стресса, сейчас она нужна Казанцеву в здравом уме.
А тем временем, Хисс, узнав, что с хозяйка жива, подхватив ветер в крылья, устремился в монастырь к человеку, который поймет его без слов и придет на помощь.

Очень хотелось, чтобы кто-нибудь сжал руку. Почувствовать хоть чье-то прикосновение, понять, что он не один в этом бесконечном океане боли и отчаяния. Жаль, что даже если кто-то и догадается взять его за руку, Макс все равно этого не почувствует… Не осталось никаких чувств. Ни зрения. Ни слуха. Запахи он перестал ощущать давно, но сейчас был бы рад даже осточертевшему запаху снега. Вкус... сначала был во рту солоноватый привкус крови, но теперь перестал восприниматься даже он. Но больше всего пугало отсутствие осязания. Тело не ощущалось как совокупность органов, наоборот – лишь как единый и цельный сгусток боли.
Макс хотел закричать, но из горла вырывался лишь какой-то странный не то хрип, не то всхлип. Он задыхался от боли, судорожно ловя ртом воздух, и не в силах его выпустить без глухого, хриплого, какого-то очень болезненного стона.
Глаза его были открыты, но он ничего не видел. Белок покраснел от лопнувших сосудов, серый цвет радужки стал почти черным, смешавшись с кровью. Зрачок его метался из одного угла глаза в другой, Макс бредил, но единственное что он видел вокруг – это безбрежные моря боли.
Сначала уши еще улавливали какие-то звуки, но уже спустя пару секунд, растянувшихся в несколько тысячелетий, Максим перестал слышать хоть что-то. В ушах поселился какой-то странный гул, казалось какой-то огромный муравей, по неведомой причине заползший в ушную раковину, жует и давит на барабанные перепонки.
Когда Ульяна склонилась над ним, Казанцев неосознанно схватился за девушку, словно за спасательный круг, глянул ей в глаза невидящим взором. Пальцы скрутило в судороге, казалось, они окоченели, застыв на плечах и ладонях блондинки. И все же одна единственная мысль: «Не причинить вреда Уле», пробилась сквозь сплошную ледяную корку боли, и заставила Макса, не сжимать ее хрупкие руки слишком сильно. Эта тоненькая нить с реальностью не позволяла окончательно сойти с ума.
В какой-то момент, боль перешла некий предел, и парень почувствовал, что больше не в состоянии терпеть. Он до хруста сжал зубы, не замечая, что от силы «прикуса» между ними стала сочиться кровь. Дышать с каждой секундой становилось все труднее, боль в изломанных когда-то ребрах была чудовищной. Макс дышал судорожно, рвано, даже жизненно важные рефлексы не справлялись. Сердце стучало так же – рывками, то невероятно ускоряясь, то замирая на десяток секунд.
Казанцев снова попытался заорать, выплеснуть боль, что накопилось в его теле, но в легких просто не хватило воздуха для крика. Из горла вырвался лишь судорожный выдох – очередной в среде многих.
Казалось, это продолжается вечность. И будет продолжаться еще столько же. Причем так оно и было, но единственная мысль о прекрасной девушке, что была спасена, в том числе, и благодаря этой боли, плавала где-то на поверхности этого разрушающегося сознания, словно спасательный круг. И Макс цеплялся за этот круг, цеплялся, что есть силы, не позволяя себе соскользнуть в спасительное небытие, ибо понимал, что там, в этой черноте, его ждет абсолютный конец. Может он и не умрет, но прежним уже не будет никогда…
…Неизвестно когда, но неожиданно Макс понял, что начинает ощущать свое тело. Осязание возвращалось, медленно возвращалось назад! Парень почувствовал чьи-то холодные руки на своем раскаленном лбу. Эти руки слегка успокоили бушующее сознание. Следующим, он ощутил тепло чьего-то тела, нежное прикосновение пальцев к плечам, нежный шелк волос на щеке…
Затем вернулся слух. Медленно выползающее из пучин страдания, сознание Казанцева поняло, что он слышит голоса двоих. Понадобилось некоторое время, чтобы спутанные воспоминания разложились в голове более или менее стройными рядами, и Макс узнал их. Сердце застучало быстро-быстро, когда он услышал нежные слова Ульяны. Огромный груз свалился с груди, когда стало ясно, что с Джильди тоже все в порядке.
Счастье было столь велико, что Максим закрыл глаза. Опухшие, покрасневшие от того, что он долгое время не мог даже моргнуть и увлажнить их, они отозвались благодарной болью и темными кругами. Понадобилось не меньше десяти секунд, прежде чем Казанцев снова смог открыть глаза.
Свет, ударивший по зрачкам, взывал поток слез, но Макс не нашел в себе силы закрыть их, ибо прямо над ним склонилась Ульяна, и, кажется, плакала.
Из-за меня?...
Казанцев попытался улыбнуться, но потрескавшиеся и кровоточащие губы не слушались. Улыбка получилась жуденькая:
- Ты чего это удумала? Вот еще плакать из-за меня будешь? - хотел возмутиться Максим, но непослушный язык, оказался способен выдать лишь первое слово из всей фразы: - Ты…
Макс перевел взгляд на Рейса… учитывая то, во что превратились глаза, взгляд, наполненный облегчением и осуждением одновременно, получился тот еще.
Понадобилась целая минута, чтобы Макс, наконец, справился со своим голосом и языком и смог выговаривать больше трех звуков за раз:
- Извините, что заставил поволноваться, - голос Макса мало напоминал его прежний. Сейчас он звучал очень тихо и почти… жалко? Несмотря ни на что, подниматься с колен Ульяны парень не спешил. – Не волнуйтесь, все уже прошло… Мне нужна еще минута, чтобы окончательно прийти в себя…
Отголоски боли еще гуляли по телу, и парень понимал, что его телу нужно движение, иначе мозг, перегруженный болью, забудет, как заставлять мышцы сокращаться. Поэтому, он, не без труда и далеко не без сожаления, был вынужден покинуть теплые объятия Ульяны. Именно эта девушка стала тем якорем, который удерживал его от падения в бездну, и Макс, бросив на нее благодарный взгляд, стал подниматься. Это удалось не сразу. Но удалось. Казанцев сделал несколько шагов.
- Кстати, Джильди, - проговорил он, подходя ближе к португальцу. – Что это, мать твою за ногу, за фигня была?! Пойми, если бы с тобой что-то случилось, мы бы тут померли нафиг! А если бы даже и выжили, думаешь, смогли бы жить дальше, зная, что спасая нас, погиб друг??
Макс отошел подальше, наклонился, опершись об колени ладонями.
- Дурак ты, Джильди… Больше так не делай, пожалуйста. Подумай о последствиях, прежде чем использовать такие опасные способности, - лишь тихо сказал он, так что Рейс едва его услышал.
Макс закрыл глаза, вспоминая черный, покрытый кровью, стебель…
- Отвернитесь, пожалуйста…
Его стошнило.