Комната Джильди Рейса

Нашел. Пускаясь в хитроумные обмены и поставив на уши добрую половину монастыря - нашел все-таки. Новый карандаш, вполне себе длинный и твердый. Хоть угрызться можно. А про то, сколько стихов можно им написать - даже и заикаться не стоит, и так понятно, что много. Собственно, реализацией этого коварного плана по написанию бесчисленного множества стихов Джильди на данный момент и занимался. Это уже просто какой-то его канонический облик - ходить, грызть карандаш и писать на прилепленном к стене листке бумаги. Сегодня, кстати, писалось как-то особенно хорошо, энергично...

Я - осколками - в разные стороны,
Тень моя - головою в петле.
И насквозь - сердце - острыми звездами,
Кровью - росчерк на нежном крыле...
Жилы бьются - секундами-взрывами -
Отойди, не гляди, не мешай...
Лишь последнюю - самую синюю,
На запястье свое намотай.
Если хочешь - храни - как зловещий,
После мертвой любви - оберег?
В нем еще мое сердце - трепещет
И срывается в бешеный бег...
Пульс - в росе задыхается красной,
Приближая свой вечный пробел...
Пусть - не будет браслетом напрасным,
Пусть хранит - как меня не сумел...

А про то, что стихотворение радостное, никто и не говорил. Зато оно бодро написалось. Нет, все-таки Джильди - истинный певец Апокалипсиса, глупо уже это отрицать. Вон, как лихо жутко-печальные строчки из-под карандаша бегут... Все, нашел свою нишу в поэзии. Теперь нужно ее максимально активно обживать, чтобы все вокруг заметили, что она уже занята.

Вот вообще какое-то тяжелое настроение сегодня. Ну совершенно. Про то, какие стихи выходили, вообще лучше не говорить - что-то ну совершенно жуткое, полуабсурдное, самому с трудом понятное... В процессе написания еще и рекорд поставил, ухитрившись залипнуть в середине стихотворения, запутавшись в рифме, в размере, в номере четверостишия и строки... Короче, запутался во всем, в чем только мог. И вот, результат трудов...

Я, кажется - предаю...
Бестрепетно? - безрассудно...
Дуэт наш звучал так трудно,
Мне - музыку петь твою -
Отрава! и сладким ядом
По жилам - я сам не свой!
И разуму я - чужой,
И сердцу - постылый... Рядом
Ты будешь? Услышать "нет"
Мне - трудно? Необходимо...
Лишь звезды - летели мимо,
Глаза твои - теплый свет...
А там, за чертой, в краю,
Где духи навек окружат -
Не будет тебя, не будет!...
Зачем же я - предаю?...

Ну, это даже для певца Апокалипсиса как-то чересчур круто... И откуда оно только взялось, такое мрачное? А, ладно. Не на конкурс светлейших стихотворений мира же было написано, в конце концов... А добавиться к бумажной уже гирлянде на стене - почему бы и нет? Вполне сойдет, пусть занимает свое место в ряду...

После долгого пустого периода, не заполненного никаким творчеством, случился вдруг бешеный запойный период. Когда вот вообще ничего не делал, только сидел и строчил. Перечеркивал, отбрасывал, писал заново - в общем, к концу запойного периода комната была похожа на не пойми что. Весь пол был покрыт скомканной и порванной бумагой. Хламовник, в общем, а не комната... Зато прогресс был налицо, на стене наконец-то прибавление появилось...

Мой знак - земля? Меня в ней - нет.
Ищи противоречий больше!
Мой знак - но не клеймо на коже!
Мой знак - земля и черный цвет?
Я - волны, вихрь, огонь - гроза!
Мой омут растревожен ветром,
И кровь отныне - разогрета,
Уже не лед и не слеза...
Горячей алою волной,
Что солона морской водою,
Моя любовь - тебя накроет,
Слегка горчащая - войной...
Когда войне пришел конец?
Мы в наших битвах - не узнали,
Когда звериные оскалы
Сменились нежностью... Отец
Шамана - гордый зверь бездомный -
Тобою, дикой, приручен
Его потомок - и, покорный,
Лишь тенью волчьей - за тобой...

Ну вот, процесс пошел. Сейчас главное - не останавливаться, а то потеряет волну, и все труды - насмарку... А этого очень не хотелось бы. Джильди только-только поймал настрой и чувствовал, что вдохновение еще не выдохлось, вот оно, бродит здесь, можно успеть и еще что-нибудь написать...

Продолжаем творческий беспредел. Раз уж так все удачно складывается - почему бы и не продолжить? Сегодня определенно шла и строка, и рифма, и вдохновение явно угнездилось где-то в комнате на весьма длительное время... По этому поводу на стену добавился еще один листок - и он уже заканчивался. Рифма, правда, вызывала у Джильди некоторые сомнения - но уж как вышло...

Когда уйду - мне не восстать из пепла
Огню твоих фантазий вопреки,
Не быть бессмертной розой Парацельса,
И мысли от надежды далеки.
Ты скажешь мне: сгореть, уйти, разбиться,
Кто я тебе? - Невольник бедный твой...
Но прошлому не можно повториться -
Обрушилось, сгорая, за спиной...
Ты скажешь мне: уйти. Глядишь сурово -
Но пусть же гром меня рассыплет в прах! -
Люблю, люблю, люблю! - одно лишь слово
Я повторю в жестокий этот час.
Ты скажешь мне: уйти - как бесконечно
С тобой прощаться буду навсегда!
Умножу миг прощания на вечность -
Холодную, как долгая зима...
Я знал, что одиночество воскреснет
И притворится мной, когда уйду -
Но в эту стылую, немую вечность
Ты никому не верь - что я умру...

Да, по поводу рифмы, конечно, можно и нужно спорить. Но что ж поделаешь... Переписывать Джильди ничего не собирался. Ни одного слова заменять не хотел. Раз уж они вышли такие - так их надо было и оставить, ничего не заменяя и не пытаясь улучшить - чтобы стихотворение не развалилось, ведь и такое может произойти...

Продолжаем рифмоплетствовать. При этом, желательно, сочиняя что попало и старательно отмахиваясь от поселившейся где-то в голове, примерно между левым виском и затылком, мысли написать цикл. Потому что Джильди знал наверняка: если возьмется за цикл - все, для окружающих погибнет на неопределенный срок. А поскольку португальцу уже даже приблизительно рисовалась и тема цикла - в своих рифмовках Рейс старался всего с этой тематикой связанного избегать. А не то накроет с какой-нибудь случайной строчки - и все, поминай, как звали...

В тонких линиях наших судеб -
Тех, что выжжены на ладонях -
Все равно не прочесть, что будет
С нами завтра - или сегодня.
Все равно... Мы с тобой - кометы
На тускнеющем небосклоне...
Вот и кончилось наше лето -
По какому, скажи, шаблону
Нас с тобой расписали боги,
Нашу страсть рассчитало время?
По какой же теперь дороге
Нам идти и считать потери?
На колени не падай, слышишь?
Позабудь про глаза пустые
Тех, кто нам говорил: "Не выйдет",
Если рядом идем - живые.

Ну вот, даже и справился. Опасная тема не затронута. Вопрос только в том, когда же она его доконает - Джильди мог с уверенностью сказать, что рано или поздно сломается и сядет писать этот бесконечный цикл, скроется из глаз окружающих так надолго, что, возможно, все даже решат, что Рейс потихоньку смылся из монастыря. Вот только хотелось бы все-таки знать, будет это рано или скорее поздно - иногда ведь хочется что-то спланировать заранее - ну а как тут спланируешь, если в любую минуту может вот такая неприятность с головой накрыть и ни ответа, ни привета?...

По-прежнему старался избегать опасной, навязчивой темы. Поэтому строчки получались не такие смелые, как обычно - Джильди подолгу, осторожно подбирал слова, стараясь, чтобы его нигде не "перемкнуло" и не "переклинило" - все-таки желания изолироваться от общества у португальца пока не было. Даже наоборот, еще хотелось бы понаходиться в этом самом обществе как можно дольше... Вот и сидел, цедил слова чуть ли не через марлю... Фантастика, но даже пока вроде что-то путное выходило...

Я так хотел себя закончить -
Ты нас придумала начать...
И в том, кто жизнью обесточен,
Слепое пламя зажигать
Пыталась... Во всеобщем друге
Любовь старалась разбудить -
Такую - чтобы страсть, сгорая,
Могла весь мир испепелить.
Напрасный труд? Не знаю, право...
Еще хоть день бы нам с тобой...
Но жизнь лишь только судит здраво,
Не пишет судьбы вразнобой,
Не облицует перламутром
Пересеченье наших дней,
Лежать не будет ранним утром
Твоя рука - в руке моей...
Любви несбывшейся - до боли
Мне жаль - и сердцу тяжело...
Я так хотел себя закончить,
Но ты придумала - любовь...

И - победа. Еще одно стихотворение закончено без маньячного желания накропать цикл. Так держать, продолжать в том же духе...

Ну вот, очередной карандаш заканчивается... Нет, все-таки на письменных принадлежностях определенно плохо сказывается, когда их грызут. Особенно на карандашах, они от этого имеют такое неприятное свойство быстро укорачиваться. Огрызок карандаша был уже такой коротенький, что едва в пальцах умещался - тем не менее, Рейс как-то умудрялся им что-то писать. Что-то даже такое, более-менее осмысленное...

Кто я? - память, письмо, слова...
Я осколок воспоминаний...
Цепь забывшихся ожиданий -
И несбыточная мечта...
Кто я? - прошлого злая тень,
На пороге твоем застыну -
Только выстрелит солнце - в спину,
Золотистый рисуя день
На холсте за твоим окном...
Я пробит его светом - насквозь,
Только - падать и разбиваться
Безнадежно забытым сном...
Незаконченная глава
Моей жизни - здесь - оборвется,
Даже имя - вот-вот сотрется...
Кто я? - память, письмо, слова...

Уже давно смирился. С тем, что вся лирика у него исключительно печальная, радостной почти никогда не выходит. Ну, хотя бы так... Потому что если Джильди не будет писать, он же разорвется от слов, которые рвутся наружу, но которые никому он не посмеет сказать в лицо... Только и остается, что поверять их бумаге - там они остывают и теряют часть своей жгучей силы, и уже не так больно раскрывать их окружающим, словно каждый раз отрывая частичку от собственного сердца...

Неожиданно резкое стихотворение на неожиданную тему - вырвалось из-под карандаша, вылилось, выпелось - само, как-то бесконтрольно. Джильди в ближайшие года три уж точно не планировал такую тему затрагивать - а вот поди ж ты... Получилось как-то непривычно, совсем не как обычно... но уж как получилось...

Смертных грехов - ровно семь; недрожащей рукой
Выпишу тот, что отпущен был мне - не покинет
Сердце холодной брони, хоть его отпустил бы давно -
Но, тяжелее других, мне досталась - гордыня.
Голову вскинув к мерцающим звездным огням,
Душу безумно бросая на стены и башни,
Осточертевшие дни раз за разом пытаясь менять -
Дико! с судьбою веду вечный бой. Рукопашный.
Бой до победы, которой не быть никогда,
Бой до крови, до разрыва души, до потери
Пульса, сознания, слов... Назови же, чего не отдам? -
Глупой тщеславной искры в алом токе артерий.
Голову вскинув к холодному лику Луны,
Место стремлюсь потеплее занять в этом мире.
Бой. Рукопашный. Навек. Видно, мне не сносить головы -
Если и неба, и мой грех страшнейший - гордыня.

Джильди озадаченно посмотрел на стихотворение. На собственную руку, державшую карандаш. На стихотворение. Сам бы сейчас, наверное, не воспроизвел, чем руководствовался, когда это писал - но пусть уж будет, раз вышло из-под карандаша... слов Рейс обычно назад не брал, тем более что в данном случае эти слова были, кажется, не так уж и неправы...