Встречайте - любите - не жалуйтесь!

Лена, можно сказать, величественно позволяла сыну рулить собой. Тем более что на все ее выкрутасы он реагировал стоически и даже умело им противодействовать. Ну, напрактиковался за семнадцать-то лет, тут уж ничего не возразишь... с детства, считай, умеет с капризничающими женщинами обращаться, навык-то полезный...

И вообще - Лена сыном гордилась. Гордилась, и эта гордость так из нее и перла, за километр, должно быть, была видна. И тем, как он начал на кухне деловито шуршать мисками - ну, с этим-то он справится... Елена прекрасно помнила, как она однажды свалилась в жесточайшей лихорадке, рукой едва могла шевельнуть, какое уж там самолечение... И тогда по дому точно так же деловито шуршал Джильди - и отлично справлялся, между прочим. Вот и сейчас - ничего не изменилось, все такой же деловой шебуршунчик... Женщина вдруг вспомнила, что она должна сказать сыну - и поняла, что язык не поворачивается.

Ну, что же делать-то... Елена ненадолго задумалась, кусая губы - а потом решительно потянулась к Максу синим телепатическим щупальцем. Потянулась - и наткнулась на защиту. На миг озабоченно нахмурилась - а потом потянулась к сознанию парня снова. На сей раз - легонько постучалась, "тук-тук, можно?" Можно было бы попытаться просто растоптать этот щит - но эту мысль Елена отбросила. У нее и так была в запасе не самая лучшая новость, которую носить в себе еще дольше было уже невозможно - а рассказать сыну язык не поворачивался, просто не поворачивался, хоть это и имело к нему самое прямое отношение... Есть ли смысл рассказать его другу? если Лена хоть что-то поняла, они ведь с Максом друзья? Смысл есть, конечно - может, друг сможет что-то предпринять, хотя бы озвучить то, что не могла озвучить женщина...

По большому счету, делать тут ему уже было нечего. Ну, абсолютно. Джильди уже, как бы, сам в Мастерах ходит, так что разберется без особых проблем, так что Казанцев решил, что потихоньку пора сваливать.
Именно в этот момент его подловил Джильди, со своим вопросом.
А ведь действительно, хочет он есть или нет? Макс прислушался к себе, но именно в этот момент желудок требовательно заурчал, показывая, что прислушиваться нет абсолютно никакой нужды, и надо срочно что-нибудь схомячить.
Парень вздохнул, кивнул другу, встал вслед за ним:
- Давай я лучше тебе помогу, а то чего ты один… - хотел было кинуться Максим, но Джильди остановил его взмахом руки, мол «сиди уж». Казанцев пожал плечами, уселся на место, чувствуя некое смущение от того, что за ним в какой-то мере ухаживает друг.
В этот самый миг, Макс почувствовал легкое прикосновение. Не осязаемое, не реальное, а ментальное. То самое, которое он чувствовал, когда сифу Оливия касалась его щита. Парень поморщился, ощущая дискомфорт, вопросительно глянул на Джильди, но понял, что тот возиться с тарелками, и стучаться в его сознание не собирался. Больше в столовой никого не было, кроме, конечно Елены. Что, в свою очередь, означало, что именно она и пытается вызвать его на ментальный контакт.
Пару секунд Максим колебался. Не потому что не доверял Лене: мать Рейса обладала сверхъестественным обаянием и уже успела расположить к себе не слишком коммуникабельного парня. Просто то, что она собирается передать ему какие-то мысли, означало, что она не хочет говорить этого вслух. А если она не хочет говорить вслух, значит, это не должен слышать Джильди. А если это не должен слышать Джильди, значит, это какая-то тайна, которую, возможно, от португальца придется скрывать…
С другой стороны, убеждал себя Макс, может, она просто хочет узнать, как дела у ее сына, но не хочет расспрашивать его самого?
Казанцев вздохнул, аккуратно снял ментальный щит, глянул девушке в глаза и потянулся тоненьким щупальцем энергии Аджны к точно такому же щупальцу Елены. Почувствовав ментальный контакт, Максим, попытался улыбнуться, вложив в свой ментальный голос эмоцию «дружелюбие»:
- Что-то не так Елена? Вы выглядите обеспокоенной…

Вот уж совсем было бы забавно, если бы на сервировку обеда кинулись сразу два парня... Поэтому кинувшегося было на подмогу Макса Джильди успел остановить жестом - мол, не стоит. Действительно, что уж тут сложного - разложить по мискам обед и разогреть. вот если бы нужно было готовить все с нуля - тогда другое дело, вот тогда пришлось бы повозиться...

И все время португалец лопатками чувствовал исходящее от Лены беспокойство. Оно всколыхнулось как-то внезапно, ни с того ни с сего - и сейчас Джильди не понимал причины, искренне не понимал. Впрочем, он предполагал, что у Лены не будет от него тайн, и все, что он должен знать, она ему расскажет. Может быть, глупо и слепо ей доверял - но ведь Лена же была его матерью, по-другому Джильди просто не умел...

Может быть, Лена не так уж и неправа - насчет того, ест ли ее сын вообще хоть что-нибудь... Джильди голода не ощущал, поэтому к столику отнес только две миски с разогретым обедом и две пары палочек, для Лены и для Макса. И морально приготовился к репрессиям со стороны матери - что-то подсказывало, что сейчас его будут кормить, причем едва ли не насильно, Лена это может...

Вот так же и знала. Так и знала, что если дать ему волю, он вообще лопать не будет... Кто сказал, что Лена не умеет настаивать на своем? Как раз это и умеет едва ли не лучше всего... Перейдя в эмоциональное наступление, подкрепленное потоками воздуха, женщина заставила Джильди отправиться за еще одной порцией, для него самого - и выкроила еще одну паузу для безмолвного разговора с Максом.

- Все-таки выгляжу обеспокоенной, да? - спохватилась Елена, вертя в руках палочки. - Ах ты ж... Хотя здесь, наверное, уже не беспокоиться надо, а истерику закатывать... или я преувеличиваю, потому что я мать, и для меня все угрожающие моему сыну опасности домножаются на десять, если не на двадцать? А... да смотри, в общем, сам, решай сам... - Елена сосредоточилась, вызывая в памяти и посылая Максу по ментальному щупальцу картинку, которая долгое время была ночным кошмаром женщины, да и сейчас им оставалась - и жалела только, что для полноты картины не может передать тот охвативший ее ужас, едва ли не оцепенение, когда видела истекающего кровью, умирающего сына - и хищную фигуру бывшего мужа, намеревавшегося завершить начатое... От этого воспоминания едва не стало дурно, но Лена заставила себя собраться с мыслями, не потерять ментальный контакт и продолжала:

- Это случилось чуть больше четырех лет назад, я тогда едва не потеряла сына... Мне стоит описывать, как долго я боялась каждого шороха, каждой тени? Не помню, как мне удалось заставить того человека уйти - но я это как-то все же сделала... а недавно я его видела. И... знаешь, он идет сюда. Закончить то, что когда-то начал. Но... не знаю, как сказать об этом Джильди, он и первое-то нападение помнит только с моих слов, я просто не могу сказать ему про то, что будет и второе... Я очень хочу защитить его, ведь он же sangue do meu sangue... но не могу, тот человек сильнее меня... и он не остановится, ни перед чем не остановится... - Елена очень старалась, чтобы переполнявшие ее во время этого безмолвного диалога эмоции не отражались на лице - хотя хотелось зарыдать от осознания собственного бессилия, собственной беспомощности... Женщина нашарила глазами фигуру сына - и вроде бы немного успокоилась. Нет, это уже не тот зеленый мальчик, едва не убитый Валдомиро четыре с лишним года назад... быть может, вдвоем они справятся? Очень бы хотелось, чтобы справились...

Получив первый образ, Макс скрежетнул зубами, закрыл глаза, на пару секунд прерывая ментальный контакт, и, в глубине души жалея, что не сделал этого раньше.
Четыре года… вроде бы небольшой срок, но насколько же изменился Джильди! В том видении он был почти не похож на себя, Максим ощущал почти осязаемые волны ненависти, что окружали две фигуры: одну окровавленную, раненную, умирающую, но ненавидящую; и другую – мощную, хищную, охваченную жаждой убийства… и ненавидящую.
Видение было ярким, очевидно Елена и вправду переживала его не раз, раз сумела так четко сохранить в голове… или нет? Или может она успела дополнить его собственными эмоциями, добавила каких-то несуществующих образов, чтобы картина получилась законченной?..
Казанцев скосил глаза на мать друга, вздохнул, принимая остальные мысли женщины, а потом вздохнул еще раз - тяжело, натужно.
То, что она говорила, было настолько выше его понимания, что парень, честно говоря, растерялся. Для него – родители всегда были единым целым, монолитом, на котором строилась вся его жизнь. Он мог относиться к ним по-разному в разные моменты времени (например, когда получал посылки, где большая часть всего бесполезного была отправлена матерью, а парочка действительно полезных вещей – отцом), но в подавляющем большинстве случаев, «родители» никак не воспринимались отдельно друг от друга. Максим попытался представить, что его собственный отец пытается убить его. Мысль вызвала инстинктивное пожатие плеч: сознание отказывалась принимать такой образ.
Но Лена была искренна с ним. Это Казанцев чувствовал очень хорошо. Она и вправду верила, что отец Джильди придет сюда, чтобы убить шамана.
Казалось, что волосы на голове Макса зашевелились, когда он, наконец, понял, что другу угрожает реальная опасность. Опять!
- Расскажите обо всем Джильди, Лена, - требовательно, и в то же время умоляюще попросил Максим, восстановив ментальный контакт. – Без его помощи, вы все равно ничего не добьетесь. Если хотите, я расскажу ему сам… в двух словах. Решайте, но чем дольше вы тянете и скрываете истинную причину приезда сюда, тем сложнее наша ситуация.
Весь ментальный разговор не занял и десятка секунд, так что Джильди успел лишь сходить еще за одной порцией. Казанцев украдкой бросил взгляд на друга, взял палочки, и быстро отправил в рот первый комочек риса.

Так же и знал, что начнутся "репрессии". Не скандал, конечно - но Лена наехала, конкретно так наехала. И заставила пойти за еще одной порцией, на сей раз для самого себя. Печальный факт - ибо голода Джильди ну совсем не ощущал, даже и близко. Но отказать Лене было невозможным, так уж мать обставила всю ситуацию - поэтому португалец сообразил еще чайник чая и раздобыл три чашки. Раз уж все равно придется с индифферентным лицом давиться рисом - лучше уж делать это не всухомятку...

Джильди беспокоило поведение матери - едва ли не каждый ее взгляд говорил о том, что женщина в панике, едва ли не каждое ее движение кричало об этом... Для постороннего, конечно, и не заметно - но не для родного сына, который прекрасно знает, что обычно мать себя так не ведет... И вот здесь уже было невыносимо ждать, когда же она наконец сама решит поделиться своими мыслями.

- Что случилось, Лена? - напрямую спросил Джильди, ловя взгляд матери. - Может, ты мне все-таки расскажешь? - Нет, не нужно было быть пророком, чтобы все это заметить, совсем не нужно... Португальца не покидало стойкое ощущение, что мать принесла с собой безумно неприятно новость... нет, "неприятную" - это не то слово, совершенно не то, оно сюда не подходит...

"Расскажите обо всем"... Если бы это и впрямь было так просто... У Елены не выходило, просто не выходило - словно челюсти сводило от холода, и было не раскрыть рта, чтобы произнести эти страшные слова... А Макс как хотел, чтобы она взяла и легко и непринужденно об этом сказала, обронив эту ужасную новость как бы между прочим? Глупо...

... и глупо было надеяться, что сын не заметит охватившей матери паники. В самом деле, как она надеялась это от него скрыть - от родного сына, который как никто другой знает и помнит значение каждого ее жеста? Такой прямой вопрос - и Елена заметалась, хаотично забегала глазами по столовой, пряча взгляд. Ухватилась за чашку с горячим чаем, пытаясь скрыть дрожь в пальцах - обожглась и отдернула руки. Принялась вертеть в руках палочки, чтобы хоть чем-то занять дрожащие пальцы - и наконец почти робко произнесла одним выдохом:

- Валдомиро, - могла бы, никогда бы не вспоминала это проклятое имя... Лена легонько постучала палочками по столу, обозначая, что обозначенный персонаж идет сюда - и замерла, глядя, как меняется лицо сына. Как в ответ на всколыхнувшуюся в душе Джильди застарелую ненависть обозначается жесткая складка у губ, как темнеет радужка глаз, становясь совершенно неотличимой от зрачка, сливаясь с ним... именно в такие моменты Лена всегда видела, что Валдомиро - действительно отец Джильди, так эти два человека становились похожи... И куда только девался тот светлый парень, что только что сидел рядом с Еленой?...

- Не надо так, caro... - прошептала Лена, осторожно касаясь руки сына - хотя была вовсе не уверена в том, что он ее сейчас слышит...

Как-то одна из сотни знакомых, которая успела пропустить стаканчик виски в компании Максима, выдала невероятную фразу, явно вычитанную из какого-то паблика в интернете:
- Люди не меняются, - говорила она, прихлебывая виски со льдом, и глядя на Казанцева своими огромными влажными и бархатистыми карими глазами, - они лишь на время играют нужную роль ради своих интересов...
Сейчас, глядя на то, как мгновенно изменилось лицо Джильди при звуках незнакомого имени, Казанцев начинал думать, что та знакомая была права. Казалось, с португальца спадала маска – медленно нехотя, словно слой краски, грима, который въелся в плоть, как вторая кожа. И сквозь потемневшие зрачки его глаз, на мир взглянула ненависть – проснувшаяся, злая и голодная.
Максим глянул на свои пальцы. Дрожат. Сильно. Изменения в лице друга испугали Казанцева даже сильнее, чем возможная опасность, что могла угрожать жизни и здоровью шамана. Парень действительно испугался. Страх сковал его сердце в ледяном захвате, ибо Макс понятия не имел, было ли дружелюбие и доброта Рейса, к которой тянулись все окружающие (в том числе и сам Казанцев, конечно), всего лишь ролью, которую он играл, или в этом и состояла его суть? Максим задавал себе этот вопрос, и ответа не находил. Именно поэтому глядел на Джильди с прищуром, пытаясь определить, свое отношение к изменениям в португальце.
Лена коснулась руки друга, и это странное движение, которое удалось уловить боковым зрением, вернуло Макса из прострации. Он осторожно потянулся все тем же ментальным щупальцем к разуму шамана. Удивился, когда не напоролся на щит, но промолчал. Осторожно коснулся разума Джильди, не пытаясь что-то внушить, просто пробуждая дискомфорт от такого действия и понимая, что уж если на ментальное воздействие он не ответит, то все, пиши пропало, человек впадает в неконтролируемое безумие.
- Чувак, - видимо, для пущего эффекта, Казанцев пару раз щелкнул пальцами перед лицом Джильди. – Ты еще с нами? Или улетаешь куда-то?

Валдомиро... Повторять это имя вслух Джильди не стал - на вкус оно было острым, жгучим, с заметным привкусом горечи, нещадно царапающее гортань... Уже почти забытая ненависть подняла голову - и рванулась наружу, словно волна, сносящая любую плотину. Не вышло совладать с собственным лицом - поднявшийся внутри шквал эмоций играл с лицевыми мышцами как ему вздумается, по собственной прихоти окрашивал глаза португальца - и бороться с этим шквалом сейчас было бесполезно, слишком силен он был...

- А как надо, Лена? - спросил Джильди, глядя перед собой невидящими глазами. - Скажи - как надо? Сидеть и ждать? Или - что ты хочешь от меня, Лена? Чтобы я... любил... этого человека? Это невозможно, ты сама прекрасно это знаешь. Что я должен сделать, Лена? Как - надо? Как - правильно? То, что сделал Валдомиро - правильно? - Казалось, от воспоминаний мучительно и жгуче заныл старый шрам - словно открылась старая рана и из нее мучительно медленно вытекала темно-алая кровь, едва ли не черная от ненависти...

Сколько Джильди себя помнил, он всю свою жизнь ненавидел отца и не умел по-другому реагировать на его имя. Как будто вся ненависть была собрана в единой точке в мозгу португальца - и имя отца служило той искрой, которая вызывала взрыв, заполняющий все сознание одной лишь ненавистью, сметающий любые другие эмоции, даже разум подчинялся лишь ненависти, был ведом только ею. В такие мгновения попасть Рейсу под горячую руку было проще простого - и Макс за свои щелчки перед самым лицом португальца схлопотал плоскостью куная по пальцам. Да, тем самым кунаем, что Джильди так и уволок с тренировочной площадки... и хорошо еще, что только плоскостью, в подобные минуты Рейс мог не полениться и развернуть оружие как полагается, а не как придется...

- Я не знаю, как надо, - с болью в голосе призналась Елена, - но я знаю, что ты не можешь носить эту ненависть в себе вечно... Я бы на твоем месте давным-давно уже начала срываться на окружающих, - честно сказала женщина. И тут же захотела откусить себе свой не в меру длинный язык - Лена понятия не имела, можно ли этим ножом странной формы отсечь пальцы, но проверять очень и очень не хотела. И то, как Макс получил им по руке, женщину напугало, очень и очень сильно напугало.

- Нет, caro, не нужно так! - в ужасе задохнулась Лена - и, рванувшись к сыну, крепко обняла его. Вот сейчас и правда рисковала получить тем оружием под ребра - но было наплевать... Прижимая к себе Джильди, женщина быстро шептала: - Прости меня, sangue do meu sangue, умоляю, прости меня... Это была моя ошибка, только моя, а платишь за нее ты, платишь собственной кровью, собственной судьбой, быть может, собственной жизнью, так же нечестно, несправедливо, так нельзя... прости меня, прости, прошу...

Неважно, кто мог в этот момент их увидеть со стороны и что при этом подумать - крепко обнимая Джильди, Лена продолжала бормотать полубессвязные извинения. Пока не почувствовала, что сын успокаивается - поднявшаяся было волна ненависти пошла на спад, возвращался разум, возвращался прежний светлый, чистый и искренний парень, который, кажется, многих уже расположил к себе в этом монастыре... Нащупав ментальным щупальцем сознание Макса, Елена мысленно попросила: - Не злись на него, пожалуйста... Пойми, он ведь тоже не ангел, и у него бывают такие минуты, когда всех вокруг на тряпочки порвать хочется... но это сейчас пройдет, уже проходит... Только умоляю, не ссорься с ним из-за того, что дура-мать переломила парню судьбу на самом рассвете...

Эту ненависть нужно было перебороть, просто перебороть - тем более что Валдомиро рядом не было, а срываться на окружающих... лучший способ для португальца начать чувствовать себя препаршиво. Как только выйдет вернуться в привычное, адекватное, дружелюбное состояние - собственная выходка с кунаем покажется дикой и постыдной... да вот, уже кажется... Как только вышло обуздать совершенно неуместную эмоцию и загнать на задворки сознания - собственная рука, до сих пор сжимающая кунай, показалась Джильди чем-то чужеродным, действующим самостоятельно, независимо... Португалец разжал пальцы, роняя оружие - и на мгновение закрыл глаза, крепко прижимая к себе Лену обеими руками.

- Прости, - прошептал португалец матери на ухо. - Забудь. Потом разберемся. Обещаю больше не психовать. Ешь, - Джильди выпустил Лену из объятий и коротко кивнул ей. Мол, все хорошо, я в норме. Нет, правда. В норме. Крыша помоталась где-то в пространстве и вернулась на черепушку, где ей быть и полагалось.

- Извини, Макс, - покаялся Джильди, переплетая свои пальцы друг с другом так, будто хотел вывернуть их в обратную сторону. - Я запомнил, что ножи мне больше брать в руки не стоит... - Мысли раз за разом упорно пытались соскочить на отца и продолжать яростно его ненавидеть - но португалец не позволял им уйти в свободное плавание, только этого еще и не хватало, по второму кругу начать скрипеть зубами и кидаться на всех ни с того ни с сего...

Елена с облегчением выдохнула, когда увидела, что сын наконец-то пришел в себя. На ее взгляд, такое выражение лица, мягкое и доброжелательное, шло Джильди гораздо больше, нежели прежнее - жесткое и дышащее ненавистью. С таким лицом он становился ужасно похож на Валдомиро, просто ужасно - так, что Лена даже содрогалась, видя в такие моменты в сыне совершенно другого человека.

- Ем, - послушно улыбнулась женщина, ловко щелкая палочками и вылавливая из миски рис и овощи. - И ты тоже давай ешь, не сиди сиднем. А то ты просто кошмар какой худой стал, даже смотреть на тебя больно... Ешь! - Лена ткнула в сына палочками, словно это было должно устрашить юношу и заставить немедленно съесть все подчистую.

- Надо же? Защита, да? - подняла брови Елена в ответ на проникновенную речь Макса. - А расскажи-ка поподробнее про эту защиту, - потребовала женщина, укладывая локти на стол и выжидающе глядя на парня. - Я хочу знать, могу ли быть абсолютно спокойна, так что давай делись сведениями. Что у вас тут за сигнализирующая и карающая система? Тот колокольчик на воротах, что ли? Мило, - и женщина принялась дальше щелкать палочками, хотя на душе было неспокойно. Очень уж Елена сомневалась в том, что Валдомиро с его целеустремленностью да не найдет способа через местную защиту просочиться. Хотя все бывает, конечно...

Ткнув палочками в очередной кусок овощей, и мечтая о хорошем куске толстого стейка, Макс глянул на свои пальцы. Те уже не дрожали, испуг, вызванные изменениями в лице Джильди пропал, зато в них поселилась боль. Тупая, несильная, но раздражающая. Казанцев громко выдохнул, стараясь холодным воздухом из носа слегка облегчить боль в фалангах.
- Забей, - усмехнулся он на попытку извинений португальца. – Не переживай… Будет и мне уроком.
Комок риса был ловко подхвачен пальцами и отправлен в рот. Максим, поморщившись от боли, которая возникла, когда пришлось сгибать пальцы, запил еду парой глотков чая, прежде чем ответить на вопрос Елены:
- К сожалению, сам принцип защиты мне не открыли, - пожал плечами он. – Но меня уверили, что она максимально эффективна. Что-то вроде того, что Монастырь открывается только «особенным» людям, а тем, у кого помыслы не слишком чисты, сюда путь заказан. Они просто не найдут дорогу к воротам, даже если будут искать всю жизнь и использовать любые возможные способы… Причем «особенность» человека с наличием у него каких-то особых способностей связана мало. У меня есть парочка знакомых отсюда, которые способностями вообще не обладают (пока, по крайней мере), тем не менее, дорогу сюда они нашли…
Еще одна порция еды была тщательно пережевана, прежде чем продолжить разговор:
- Добавьте сюда парочку мастеров прорицания, которые, полагаю, время от времени, присматривают за будущими вероятностями, - слегка небрежно обронил Казанцев. – Если они увидят хоть какую-то угрозу монастырю или кому-то из его учеников, то, наверняка, примут определенные меры… Ну, и, конечно, всякие мастера магии, которую мы привыкли называть «боевой». Думаю, против них даже парочка вулканов, решивших проснуться под Храмом, будут бесполезны. Поэтому, тут, в стенах монастыря, он точно в безопасности…
Максим тяжело вздохнул, отодвинул пустую тарелку, чувствуя как слегка потяжелевший желудок отзывается благодарным бульканьем, но не ощущая приятной сытости. Он вообще уже успел забыть каково это: наедаться. Этой вегетарианской ботвой особо не наешься.
- Но, повторюсь, все меняется, если он решит пойти прогуляться. В горы, в деревню, в город какой-нить… Там его достать уже гораздо проще… Можно, конечно, попросить его куратора подработать телохранителем, но, я почти уверен, что сам Джильди сочтет это унизительным.
Макс усмехнулся, допил чай, что оставался на самом дне чашки.