Комната Бенедетто Ковача

Небольшая светлая комната с отдельным выходом на веранду. Напротив входа стоит низкий столик, вокруг него расстелены циновки. В углу – тумба с умывальником и небольшая полочка. У противоположной стены – комод. За ширмой из сезаля на полу расстелена циновка для сна, на которой сложен матрас и постельное белье. В комнате есть несколько светильников из рисовой бумаги. На окнах – легкие светлые шторы, каменный пол застелен домотканым ковром, чтобы ночью не было холодно ходить босиком. У входа стоит вешалка, на стене – несколько крючков.

Сборы в Африку и тяжёлый разговор

Перелёт, переезд и снова перелёт, а потом ещё и пеший ход, и он наконец-таки вошёл в свою комнату. Голова несильно болела, и он решил пока не тратить свои силы на лечение себя. Он хотел разобраться с дальнейшей своей судьбой, а поэтому сел на колени и стал думать, что же теперь ему делать. Выход был только один: отправиться туда. К тому же, подтверждение он получил, его там ждут, он знает, что эта страна всегда находится в пике войны, что там всё очень плохо.
Что ему терять? Он уже и без того потерял всё, что было дорого его сердцу и душе. Если его там подстрелят - это ничего не изменит. Вряд ли тамошние шаманы умеют выводить человека из состояния клинической смерти. Хотя... шаманы бывают разные.
Но его задача заключалась в оказании поощи жителям этой страны. Они будут лечить всех, кто нуждается в помощи. У них нет еды, воды, они проводят операции в нереальных условиях и из десяти людей могут спасти только двух в лучшем случае. Помощь приходит не всегда.

Это ему рассказали представители ВОЗ в Англии. Он согласился, но при условии, что сначала ему надо вернуться в Храм и забрать кое-какие вещи. И вот он здесь. Сейчас он возьмёт фотографию семьи и Пола и крестик, а потом улетит туда. Он не будет ни с кем прощаться, он незаметно покинет территорию монастыря и никогда не вернётся сюда больше. Это чудесное и славное место, которое на полтора года стало его домом, потеряет для него всякий смысл. Оно будет очередным местом, в котором у него останутся друзья, но в которое он уже не вернётся. Бенедетто это решил для себя. Он будет искать что-то новое, может, он пожертвует своей жизнью за какого-нибудь африканца, нуждающегося в помощи.

Хмыкнув, он стал собирать вещи. Упаковав фотографии, такие дорогие его сердцу, он подошёл к окну и стал играть на гармошке, насвистывая грустную мелодию. Из глаз в очередной раз брызнули слёзы...

На душе у молодой волшебницы уже несколько дней подряд было неспокойно и тревожно, как словно бы тончайшие нити будущих событий готовились сплетаться в искаженный, уродливый узор, наполненный болью и отчаянием. Фабиана не находила себе места, подобно неприкаянной тени слоняясь по обширной территории монастыря и безуспешно пытаясь заняться каким-нибудь полезным делом. Старшие мастера были слишком поглощены развивающимися в стенах Храма драматическими событиями, и австралийка не осмеливалась тревожить свою бывшую наставницу по предсказаниям, которая, как и остальные, помогала Даниэле с недавно появившимся на свет малышом. Беспокоило медноволосую волшебницу и внезапное исчезновение ее хорошего друга Бенедетто - одним пасмурным весенним утром он просто не появился на общей трапезе, как не появлялся на глазах обитателей Храма вплоть до настоящего момента. Молодой англичанин в последние несколько недель казался до странности потерянным и погруженным в собственные мысли - а мысли, как известно, способны ранить больнее самого острого кинжала в мире. Фабиана искренне переживала за своего товарища, однако, как бы она того ни желала, не могла облегчить его терзания - Бенедетто никогда не распространялся о своих проблемах, и мысль о помощи со стороны слабой женщины наверняка внушала ему характерное всем мужчинам презрение. Как бы то ни было, едва только молодая ведьма услышала во время обеденной трапезы, как старшие мастера обсуждают неожиданное возвращение англичанина в монастырь, то сразу же, без малейших колебаний, решила навестить своего друга и непременно, любыми доступными способами, расспросить его, попытаться хоть немного облегчить лежащий на его душе тяжкий груз. После завершения трапезы девушка за считанные минуты помогла мастерам помыть многочисленные плошки, чашки и тарелки и сразу же после этого устремилась в сторону жилого корпуса, едва касаясь ступнями прогретой солнечными лучами земли. Ряд совершенно одинаковых, простых дверей, тянущихся вдоль длинного коридора, и небольшая комната, которая, как было известно австралийке, предназначалась для собраний всех мастеров. Наконец перед глазами волшебницы оказалась та самая дверь, столь же похожая на все остальные и в то же время совсем непохожая - Фабиана сделала глубокий вдох, стремясь успокоить бешеное биение своего сердца, и с силой постучала.

- Бенедетто, ты здесь? Это я, Фабиана, - от волнения голос её стал совсем тоненьким, почти детским.

Мысли и грустная мелодия были прерваны настойчивым стуком в дверь.. Он сильно вздрогнул и закончил играть. Повернулся к двери и услышал голос Фабианы. Наверное, единственного человека из всех своих знакомых по институту, с которым он пересекался здесь слишком редко. С ней он вообще не разговаривал с момента прихода в монастырь. Просто не получалось. Он больше общался с Тэрусом, со своей ученицей, ведь он теперь стал наставником для очередной девушки, пришедшей в храм.
И вот получалось, что ни с кем из бывших студентов и преподавателей института, а также с другими мастерами, он не разговаривал. Вот просто он был таким: молча сидел на общем собрании, молча дежурил, молча мыл посуду или молча играл на губной гармошке.

Произошедшие здесь за год события пронеслись перед его глазами, и он в очередной раз понял, что не сможет просто так всё это забыть. Самыми сильными событиями, наверное, было знакомство с сестрой Им, игра на губной гармошке с ней у озера, драка с Таном на узкой дороге и остановление оползеня, который мог убить людей. И, конечно же, недавний разговор с мастером Бо. Она стала еинственным человеком, которому он раскрыл свою душу.

И как избавиться от всего этого? Как быть другим? Как суметь забыть о том, что происходило с ним всё это время? Это очень тяжело, практически невозможно, сделать. Но всё-таки за него уже всё решили. он отправится в Африку и не сможет больше вернуться сюда. Он будет помнить, но будет стараться забыть, чтобы мысли о доме, которого нет, о друзьях, которых ему больше не суждено увидеть, его никогда больше не терзали. Это тяжело, но он сделает это.

Он положил флейту на подоконник и подошёл к двери, рукавом тёплого джемпера стирая слёзы с щёк. Открыл дверь и посмотрел на девушку. Молча указал ей на свою комнату и встал у двери, сунув руки в карманы джинсов и опустив голову, не решаясь что-либо ей сказать. Он не хотел, чтобы его дрожащий голос выдал его состояние.

Мысли в сознании молодой волшебницы беспрестанно перескакивали с одной на другую, словно стайка испуганных маленьких птиц, не в силах сосредоточиться на чем-то конкретном. Перед умственным взором австралийки возникали и тот час же сменяли друг друга образы, слишком мрачные и пугающие, чтобы отрешиться от них. Сейчас Фабиане начинало казаться, что мастера за обеденной трапезой ошиблись, что Бенедетто вовсе не возвращался в монастырь из своих тайных странствий, что за дверью комнаты, в которую она так настойчиво стучится, есть лишь безликая пустота и отчужденность, а печальная мелодия, доносящаяся изнутри, всего только мираж, зыбкая галлюцинация. Фабиана только с силой прикусила нижнюю губу и буквально забарабанила по прочной деревянной поверхности, словно желая выломать с корнем эту злосчастную дверь и поскорее найти за ней опровержение своих безрадостных мыслей. Однако, несмотря на все старания, девушка оказалась не готовой в следующее же мгновение вместо блеклой филенки увидеть на пороге комнаты Бенедетто. Фабиана только моргнула, остановив на половине пути занесенный для очередного удара кулак и взглядом расширенных от удивления серо-голубых глаз уставившись на молодого человека. Англичанин не произнес ни единого слова, только одарил безразличным, ничего не выражающим взором, - воздушная волшебница не отвела своего пронизывающего взгляда, как сделала бы при других обстоятельствах, а, напротив, начала всматриваться еще внимательнее, как словно бы в глубинах его ореховых очей могли скрываться невысказанные тайны и содеянные поступки.

Прорицательница почувствовала, что растворяется в границах окружающего её мира, становится всё тоньше и тоньше, практически бесплотной, теряет ощущение собственного тела, видя перед собой только бешеный круговорот черных точек. Очертания небольшой комнаты впереди и стен узкого коридорчика начали стремительно расплываться и блекнуть – Фабиана даже не успела ощутить кольнувшего её сердце испуга, как очутилась в совершенно другом месте, на тихой и безмятежной улочке, утопающей в весенней зелени. Немного старомодный дом, типичный коттедж среднестатистического англичанина или австралийца, перед закрытой калиткой стоят двое мужчин в гражданских костюмах, самые обыкновенные на вид представители мужского пола. Парадная дверь распахивается, и на вымощенную плитами дорожку выходит молодой человек, темноволосый, в самой обыкновенной куртке и повязанном сверху шарфе. Бенедетто, словно в тумане подумала волшебница и тот час же вскрикнула, почувствовав шевелящиеся в сознании незнакомцев нехорошие намерения. Она бросилась к юноше, каким-то уголком разума понимая, что не в состоянии достичь и предупредить его, однако было уже поздно – приглушенный шелчок, и Бенедетто пошатнулся, с каким-то странным, отрешенным изумлением глядя на своих убийц. Фабиана остановилась, точно врезавшись в невидимую преграду на своем пути, не в силах отвести потрясенного взгляда серо-голубых глаз со своего друга, который падал, падал со всей высоты внушительного роста на холодные каменные плиты, с залитой кровью головой и неестественно обмякшими руками. Она закричала, истошно и пронзительно, прижимая трясущиеся ладони к своим щекам, и от этого дикого, преисполненного боли крика окружающий её мир начал рушиться, рассыпаться на мелкие кусочки, как внезапно разрушенная мозаика. Мгновение – и Фабиана вновь оказалась на пороге комнаты, судорожно сжатыми пальцами вцепившись в дверной косяк. Австралийка машинально отпрянула, завидев перед собой застывшую фигуру Бенедетто, который всего лишь считанные секунды назад застилал своим телом дорожку перед небольшим коттеджем. Безуспешно стараясь унять дрожь в трясущихся руках, девушка на негнущихся ногах проследовала в комнату и, как мешок с картошкой, рухнула на кровать. К глазам её медленно, но верно подступали слезы.

- Кто…кто были эти люди? – едва нашла в себе сил выговорить Фабиана. – Почему они в тебя стреляли? Что происходит, черт побери?..

Она смотрела. Не на него, а сквозь него. Сквозь время и пространство. Он поднял голову и посмотрел на неё. Но она, кажется, его не видела. Зная о её способности к предсказаниям, он покачал головой и вздохнул, прислонившись затылком к двери.

Кажется, она что-то увидела в его прошлом. Судя по её реакции, она видела последние его события - выстрел в голову. Почему она увидела это? Почему ему надо было вернуться в этот храм, чтобы забрать фотографию? Ведь там, куда он поедет, он был уверен, у него не будет времени скучать и думать о своих родителях, о Поле, о Марии и о друзьях. Немногочисленных друзьях. Там, куда он поедет, иная жизнь. Там страх, разруха, болезни. И война. Он чувствовал, что ему придётся убить. И не один раз. Наверное, все представители всемирной организации здравоохранения могут пострадать от действий мятежников. И он сделает всё возможное, чтобы сохранить кому-то жизнь. Для него самого жизни уже нету. Он окончит своё бесполезное существование.

Фабиана прошла в комнату и дрожащим голосом спросила, что с ним произошло. Он опустился по двери на пол и обнял голову руками. Он не хотел ей рассказывать. Он не хотел что-либо рассказывать хоть какой-то живой душе. Его никто не сможет понять. Как может понять человек, у которого есть дом, который может вернуться домой, человека, у которого нет теперь гражданства? Ведь та же мастер Бо может вернуться в свой Непал, или откуда она там родом, тот же Тэрус или та же Ниу Хо могут вернуться домой. А он.... куда ему идти? Дома у него больше нет. И не будет никогда. Как это можно понять?

- Я уезжаю в Африку, в Конго. Прости меня, но я не расположен для беседы. Мне плохо и страшно... - прошептал он, глядя на неё глазами, в которых застыли слёзы...

На подсознательном уровне волшебница надеялась, после того, как она самым непозволительным образом вторглась в прошлое Бенедетто, столь тщательно скрываемое от окружающих людей, молодому англичанину не останется больше ничего, кроме как рассказать обо всех снедающих его проблемах. Но юноша словно не заметил вопросов Фабианы, напрочь проигнорировав их и не дав ни единого объяснения по поводу стрелявших в его людей, - прорицательница не могла не задаваться одним-единственным вопросом: что же совершил в свое время Бенедетто, если за ним вполне очевидно наблюдали и пытались отправить на тот свет? Преступление государственной важности, покушение на представителей власти, попытка взорвать Букингемский дворец – всё вышеперечисленное никак не ассоциировалось у Фабианы с её хорошим другом, человеком, который всегда казался девушке отзывчивым, добрым, жалостливым. События из прошлого англичанина, свидетельницей которых невольно стала воздушная волшебница, словно сошли со страниц сценария какого-нибудь голливудского триллера и оттого представлялись Фабиане совершенно нереальными. Однако последовавшие после томительного молчания слова Бенедетто и тот голос, потерянный и безнадежно-тоскливый, которым эти слова были произнесены, окончательно выбили почву из-под ног австралийки. Молодая предсказательница вздрогнула и метнула в сторону товарища быстрый взгляд – неверящий и обреченный одновременно. Какими бы нелепыми и отвлеченными от действительности не казались его слова, Фабиана всё же понимала, что Бенедетто не смог бы насмехаться над ней подобным образом, играя на её чувствах. Значит, всё сказанное им о грядущей поездке на Африканский континент было абсолютно реальным, но от этого не переставало казаться бывшей оккультистке чем-то из ряда вон выходящим.

- Ты уезжаешь в Африку? – голосом намного более спокойным, бесцветным и ничего не выражающим, проговорила молодая ведьма, поднявшись с кровати и сделав несколько коротких шагов по направлению к юноше. – Не нашел лучшего места для того, чтобы упокоить свои кости? Той перестрелки тебе было мало? – Медленно, но верно Фабиана начинала заводиться, как словно бы стремилась выплеснуть всю свою боль и переживания в злорадном, издевательском тоне. Она уже чувствовала, что совсем скоро пожалеет об этом. Но, в конце концов, какая разница, пожалеет или нет, если прямо сейчас рушится жизнь её хорошего друга? Она просто обязана использовать все имеющиеся возможности, чтобы не допустить этого, ибо Фабиана даже в самом страшном сне не могла представить себе, какие опасности могут подстерегать Бенедетто на просторах далекой и враждебной Африки, в самом сердце Республики Конго, где уже который год бушуют военные действия..

- Ты меня не поймёшь, Фабиана! У меня нет больше дома! У меня нет ничего, ради чего можно жить! - резко вскричал он, но потом прикусил губу и вздохнул, - прости меня...

Её тон показался молодому человеку каким-то насмехающимся, издевательским и нервным. да, нервным. Он чувствовал, что она нервничает, а может даже боится за его судьбу, и это его угнетало. Это разъедало его сердце и душу. Он ни в коем случае, ни в коей мере, не хотел её оскорбить, обидеть, недорассказать ей о том, что его преследует и угнетает. Ему было страшно, неприятно и больно. Со времени ранения прошло всего несколькл дней, и голова ещё иногда побаливала. Но никаких серьёзных проблем вроде амнезии у него не было. нет, он, конечно, не помнил самые первые моменты после выстрела. Хотя как это можно помнить? После такого ранения смерть наступает в течение десяти секунд, и уже нет никакой возможности спасти человека. Он считал чудом своё выздоровление, и он не понимал, зачем ему сохранили жизнь.

Он посмотрел на неё и медленно поднялся на ноги. Зажмурился и почувствовал, как по щекам потекли слёзы. Чтобы не выпустить наружу ком боли и слёз, он сильно сжал руку в кулак, почувствовал, как сильно ногти впились в кожу, разодрали её, почувствовал, что выступила кровь.

- Я... - он вздохнул и посмотрел на неё. - Шесть лет назад погибли мои родители. Страшная автокатастрофа, в которой удалось выжить только мне. Я старался с этим смириться, но вот перед тем, как попасть сюда, я вернулся домой. Там я узнал, что отец оставил мне наследство. Огромное состояне и виллу во Франции. Я сообщил об этом другу... близкому другу... единственному человеку, который помог мне справиться с последствиями трагедии, который всегда мне помогал. Он помог и в этомт раз. Мы узнали, что отец занимался незаконным бизнесом... трансплантацией органов на чёрном рынке. Но потом это оказалось неправдой. Кто-то его очень крупно подставил... - Бенедетто вздохнул и снял с шеи крестик. Сжал его в окровавленной руке и прижал к груди. - В конечном итоге мы с Полом оказались в каком-то сарае. Мне сказали, что Пол был виновен в трагедии, но потом... - он осёкся и сжал голову руками. Он не помнил, из-за чего началась эта жуткая бойня, это стёрлось из его памяти. Наверное, на это повлияло ранение. - В меня выстрелили, но Пол... он прикрыл меня своим телом. Он пожертвовал собой ради меня. Он, человек, который всегда мечтал жить, который любил жизнь, погиб на моих руках из-за меня. Погиб из-за моей слабости, из-за моей глупости. Я, целитель, не смог поддержать его жизнь. Я, сын своего отца, не смог отговорить Пола мне помогать. Я, и никто дугой, виновен в его смерти. Я убил людей. Меня не посадили, мне не дали умереть. Меня отпустили.

Он снова зажмурился и, справившись со своими эмоциями, подошёл к окну. Взял в руку губную гармошку и посмотрел на неё. Вздохнул и, убедившись, что девушка всё ещё в комнате, продолжил:
- Недавно я спускался в деревню и звонил его родителям. Я поговорил с автоответчиком и оставил обратный адрес. Я хотел искупить вину, но я не дождался письма. Я решил навестить их. Но в аэропорту Лондона меня повязали и поставили перед фактом: или я помогаю полиции, или я лишаюсь гражданства. Они мне сказали, что надо во что бы то ни стало найти оставшихся людей. За мной следили. Я хотел разобраться, что же всё-таки случилось шесть лет назад. Но я не успел... преследователи... они в меня выстрелили... в голову... я должен был умереть, но меня вытащили с того света. Я вляпался в тяжёлую историю... Я никогда не узнаю, что же случилось тогда. Я не узнаю, чем на самом деле занимался отец. Я не знаю, зачем мне сохранили жизнь. Когда я пришёл в себя, мама Пола мне сказала, что меня приняли ассистентом врача в ВОЗ. У его отца там связи, он сам там числится. Ему не стоило труда меня туда запихнуть. Понимаешь, это единственная возможность для меня... погибнуть... меня выгнали из страны, меня никогда больше не пустят туда. Я никогда не смогу навестить могилу родиетелей, я не смогу никогда больше увидеть своих знакомых, соседей и сестру Пола... Мне сказали, что я узнал что-то, чего мне знать не следовало... я смотрел списки подозреваемых в аварии... половина людей сейчас занимает высокие места в правительстве. Отец Пола что-то знает, но он боялся мне это сказать. Он боялся за жизнь свою и своих близких. Я его понимаю... он всего год назад потерял сына, которого любил. Это, наверное, самое страшное, что может быть в жизни...

Слишком много переживаний. Пульсирующая боль в голове и ноющая и давящая боль в сердце. В тех местах, где были раны. Когда-то очень серьёзные, смертельные. Чувства больше не скрываются, и он, повернувшись к ней, упал на колени и закрыл лицо руками. Из груди вырвался стон, похожий на тот, который испускает раненый зверь, а потом послышались всхлипы. Слёзы полились с новой силой, и капали на джинсы, смешиваясь с кровью, которая выступала на одной ладони. Если при разговоре с мастером Бо ему было стыдно своих слёз, то сейчас ему хотелось одного: чтобы что-то прояснилось в его судьбе. Он не хотел жалости, но он и не хотел, чтобы она его оставляла одного. И сейчас он не мог... не мог эмоционально себя исцелить. Вылечить свою душу. Он сейчас хотел стать простым человеком, без всяких способностей. Он не хотел больше ничего этого. Он устал.

- Я хочу умереть... я хочу к маме... - простонал он между частыми всхлипами.

Никогда раньше не рассказывавший о своих родителях, Бенедетто сейчас словно сорвался с невидимой цепи, в потоке холодных, колючих, столь болезненных слов изливая всё то, что за долгое время накопилось в его душе. Фабиана сидела совершенно неподвижно, не в силах даже пошевелиться, в то время как сердце её мгновение за мгновением наполняла щемящая жалость к юноше, лицо которого было искажено гримасой страдания. Автокатастрофа, унесшая жизни родителей и единственной сестры, потеря лучшего друга, фактически, утрата себя самого, той искорки счастья, еле-еле теплившейся в душе и теперь окончательно покинувшей его, - австралийка невольно содрогнулась, на один лишь миг представив себя на месте Бенедетто. Что стало бы с ней самой, если бы, не приведи Один, столь близкие и дорогие её сердцу люди по роковому стечению обстоятельств погибли? Куда бы привела тернистая дорога жизни молодую волшебницу, потерявшую всяческую веру в светлое будущее впереди?... Правда в тех мудрых словах, что всё познается в сравнении, и собственные проблемы на фоне чужих неприятностей зачастую кажутся совершенно незначительными, как крохотная капля воды в бескрайних просторах океана. Однако очень редко человек полностью отдает себе в этом отчет, предпочитая скорее предаваться терзаниям боли и совести, нежели приложить все усилия для того, чтобы выбраться из омута депрессии. Последние годы на Бенедетто свалилось столько неприятностей, его жизни угрожала опасность, его преследовали и неоднократно хотели убить, но он упрямо держался всё это время, не позволяя себе дать слабины. Но Фабиана понимала, что рано или поздно юноше понадобится помощь со стороны близких ему людей. Ничто не может продолжаться вечно, ведь если рождаются и умирают звезды, стираются в пыль непоколебимые, казалось бы, камни, то слабый человек, песчинка среди шести миллиардов себе подобных существ на планете, рано или поздно поддастся и добровольно пойдет в лапы отчаяния. Австралийка не знала, кем именно считает её Бенедетто – хорошим другом ли, приятелем или просто случайным человеком, с которым его столкнула жизнь, но прорицательница просто не могла остаться в стороне, осознавая, что близкий её сердцу человек сейчас страдает. Глаза молодой волшебницы наполнились слезами, когда Бенедетто спрятал свое лицо в ладонях, не желая, чтобы девушка видела его слабости – Фабиана поднялась к кровати и подбежала к другу, опустившись рядом с ним на колени и легонько приобняв за плечи.

- Всё станет хорошо, всё еще обязательно наладится, не переживай, - тихо зашептала волшебница, голос которой мгновенно утратил прежнюю язвительность и напряженность, став мягким и ласковым, преисполненным искреннего сочувствия и боли, переживаемой вместе с юношей. – Только…может быть, не надо уезжать в Африку, это ведь так далеко, так опасно..

Слёзы. Истерика. Боль. Сильная и острая боль сковала его тело. Боль не физическая, но эмоцилнальная. Почему так всё происходит? Почему всё это происходит с ним? Как будто злой рок повис над его сознанием, над его существом. Как от этого избавиться? Как стать нормальным? Как радоваться жизни, смотреть на солнышко, разговаривать с друзьями и быть счастливым? Что такое счастье? Что такое жизнь?

Это была лишь малая часть мыслей, крутящихся в его голове. Множество вопросов, на которые нет ответов. Что и как? Зачем и почему? Где и когда? И ни на один вопрос он не знал, как ответить. Он слишком запутался, и ему, наверное, нужно было поговорить с кем-нибудь. Но он уже разговаривал с мастером Бо, сейчас разговаривает с Фабианой, и в конечном итоге везде возникает один и тот же вопрос: неужели он не умеет сдерживать свои чувства, быть сильным и хотя бы не показывать свои слёзы женщинам? Ведь это самое страшное, когда сильный духом показывает свои слабые стороны. Это страшно, когда тот, кто признан Творцом защищать, слабее того, кого он защищает. Но таким был Бенедетто. Иногда таких людей называют ошибкой природы. Может это и так. Может, он и являлся браком, но он был таким, каким он был. И он ничего не мог поделать с этим.

Нежные и мягкие прикосновения её рук к его плечам заставило его слабо вздрогнуть. Он отнял руки от лица и поднял голову. Его красные и опухшие от слёз глаза встретились с её. Он пытался прочитать, что она чувствует, произнося эти слова, но он не понимал. Он привык видеть лишь ненависть, злость и неискренность. Он и сам иногда таким был, и от этого ему становилось больно.

- Прости меня... - хриплым голосом пробормотал он и, протерев лицо, обнял девушку за талию. - Спасибо тебе, Фабиана. Мне очень стыдно и страшно. Но... я не могу не уехать туда. Для меня в этом тихом мире больше нет жизни. Я хочу сделать что-то хорошее, правильное. Я хочу искупить свою вину перед Полом, - сказал он и опустил глаза. Потом поднял их и прикусил губу. Повинуясь желанию, он приблизился к её лицу и губами коснулся её губ...

Она чувствовала боль юноши столь же явственно и отчетливо, сколь и его пылающую жаром кожу под своими холодными ладонями - для этого вовсе не требовались прорицательские умения волшебницы или способности в ментальной магии. Боль была везде, она отравляла собою чистый воздух комнаты, паутиной страдания оплетала душу Бенедетто, не позволяя ни одной светлой мысли или воспоминанию вырваться из её цепкой хватки. Фабиана разделила бы эту боль с ним, взяла хотя бы крошечную частичку той муки, которую сейчас испытывал её хороший друг, но единственное, что она могла поделать - передать Бенедетто свое тепло и безмятежность, то ободряющее чувство, что вселило бы надежду в отчаявшееся сердце англичанина, пробудило его ото сна, вновь вернуло к прежней жизни. Медноволосая ведьма лишь сильнее обняла своего товарища, повинуясь какому-то неясному внутреннему порыву, соединила руки в замочек за его плечом, бормоча какие-то бессвязные и от этого утрачивающие смысл слова, в которых сквозила странная, щемящая нежность. Австралийка привыкла считать - вернее, она никогда не задумывалась об этом, настолько естественными казались отношения между ними - юношу своим хорошим, добрым другом, и оттого наполняющее каждую клеточку её тела смятение, томное и забвенное, то порывистое желание обнять Бенедетто, которому она так опрометчиво поддалась, настораживало и немного пугало молодую волшебницу. Казалось настолько странным, что она, прорицательница, способная при желании читать людей как открытую книгу, оказалась бессильной разобраться в своих собственных чувствах и отыскать нить, что привела бы к первоисточнику их зарождения.. Воздушная волшебница слегка повела рукой, желая убрать её с плеча Бенедетто, но в следующее же мгновение отказалась от подобных намерений, боясь причинить тем самым боль и без того настрадавшемуся юноше. Ведь положение становится совсем безвыходным, когда лишаешься помощи и поддержки своих лучших друзей..

Однако наступает момент, когда истинно дружеские отношения переступают через незримую, но тем не менее ясно очерченную грань - рука Бенедетто, лихорадочно пылающая и подрагивающая, легла на талию девушки, в то время как губы молодого человека стремительно коснулись её пересохших губ, сравнивая с поверхностью земли все выстроенные было в сознании австралийки лабиринты. Мысли Фабианы заметались, словно вольные птицы, запущенные в тесную клетку, однако ладони, не повинуясь отчаянным призывам здравого рассудка, сами собой потянулись к лицу юноши, касаясь его по-мужски грубоватой, обветренной кожи, вплетаясь в темные завитки волос.. Плещущиеся в океане волны с каждым мгновением набирали силу, становясь всё более и более неистовыми, сливаясь воедино в причудливом танце, источающие страсть в каждом своем движении.. Фабиана отпрянула, молниеносно, как словно бы в грудь её вонзились лезвия электрического разряда, и с пылающим от смущения лицом соскочила с кровати, пошатываясь и с жадностью вбирая в грудь прохладный весенний воздух. Стыдно было даже смотреть на Бенедетто, неловко и стеснительно было признаться самой себе в едином факте существования чувств, что теплились сейчас в сердце прорицательницы..

Желания не всегда совпадают с возможностями. Иногда есть возможность, но нет желания. Иногда есть желание, но нет возможности. Редко это совпадает. Сейчас был как раз один из таких моментов, когда желание было, даже сильное, а вот возможности поддаться оному не было никакой. Иногда мы поздно осознаём, что делаем что-то не так. И от этого становится больно и плохо.

Когда Фабиана резко отстранилась от него, он вздрогнул и зажмурился. Сильно сжал руку в кулак, чтобы хоть как-то успокоиться. И не выдавать свою боль. Но надо как-нибудь придти в себя. Надо успокоиться и снова стать нормальным человеком. И надо всё-таки отправляться в путь. Дальний, опасный и столь тяжёлый. Отправляться одному и немедленно.

Он встал на ноги и подошёл к раковине. Умылся и вытер лицо полотенцем. Потом прошёл к окну и прислонился к нему лбом. Прикрыл глаза и глубоко вздохнул.
- Прости меня, Фабиана. Я не должен был этого делать. Я не должен был поддаваться этому желанию. Я не должен был давить на жалость. Я должен быть сильным. Спасибо тебе за поддержку. Это ценно. - произнёс он слабым голосом. Потом обернулся и посмотрел на неё, смущённо и слабо улыбнулся.

Фабиане хотелось лишь одного: испариться из этой комнаты, как словно бы её никогда здесь и не было, как словно бы она никогда не поддавалась прихоти другого человека и своим собственным слабостям, которые в одночасье перевернули всё с ног на голову. Прорицательница обладала слишком хорошей памятью, чтобы забыть о событиях, произошедших между ней и Бенедетто несколькими мгновениями ранее, - для этого ей потребовались бы многие тысячи, миллионы и миллиарды этих самых мгновений. Если бы Бенедетто не маячил, словно неприкаянная тень, перед умственным взором молодой волшебницы, ей было бы намного легче сгладить болезненные воспоминания в своей памяти, однако сейчас, как никогда раньше, Фабиана не могла оставаться сторонним наблюдателем, не могла смотреть, как дорогой её сердцу человек из безысходности отправляется в немыслимые дали и готовится в очередной раз жертвовать собственной жизнью во имя жизней других людей. Неясные намерения, блуждающие в сознании австралийки, внезапно предстали в совершенно ином свете: она не позволит Бенедетто покинуть безопасное пристанище монастыря в одиночку, она не сможет вот так просто отпустить его навстречу опасностям далекой Африки, сознавая, что он может и не вернуться назад. Если Бенедетто намеревается отправиться в Конго, на протяжении десятилетий терзаемое войнами и эпидемиями, она последует за ним, невидимая и неслышимая, она будет оберегать его и помогать ему, желает он того сам или нет. Иначе невозможно.

Фабиана совершила глубокий вдох, словно вбирая в себя бесстрашие и вечную приподнятость родной стихии, и вновь опустилась на кровать, не находя в себе сил более находиться на ногах. Бессознательный взгляд её серо-голубых глаз, утративший столь свойственную воздушной волшебнице искринку неиссякаемого оптимизма, скользнул по покровам комнаты и вновь замедлил свое путешествие на Бенедетто, незримыми объятиями окутывая его напряженную спину и прислонившееся к окну лицо.

Она ничего не ответила. Уже какую минуту она стоит... словно невидимая и неслышимая тень. нет, тенью, скорее всего, можно назвать его. Сейчас он выглядит как тень. Он и после смерти Пола выглядел как тень. А сейчас... после клинической смерти, комы и лечения, произошедшего с ним самим, он стал выглядеть не лучше зомби. Хотя... зомби и мертвецам неподвластны чувства любви.
Есть ли это любовь? Это всего лишь похоть... прихоть... не более. Это слабость и нежелание более оставаться в одиночестве. Его сознание, его душу и всю его сущность окутал плотный туман, который с каждым ударом сердца, с каждым мгновением, становился всё гуще и плотнее. Он уже забыл, что такое радость жизни, что такое улыбка. Он хотел лишь одного: уехать из этого тихого и спокойного места. Начать своё долгое и опасное путешествие в самую страшную страну мира. В страну, где даже врачи е имеют никакой силы. Повстанцы убивают всех. Без разбора.

Он прекрасно понимал, что его могли убить. Он хотел этого. Он хотел встретиться с сестрёнкой, с родителями, с Полом. Он прекрасно понимал, что совершил много плохого в своей недолгой жизни. Он не хотел больше причинять кому-либо боль. Он хотел вернуться в Ливерпуль, но вот у него теперь не было возможности. Он стал изгоем, его никогда не впустят в страну. Никогда никто не будет навещать могилу его семьи.

Он почувствовал на себе пристальный взгляд Фабианы. Но он не обернулся. Просто прикрыл глаза и несколько раз тихонько ударил лбом по стеклу, чтобы как-нибудь успокоиться и привести в порядок свои мысли. Первое, что он должен сделать - это собрать свои скудные вещи и выспаться. А уже завтра... послезавтра он уедет.

- Фабиана, я через два дня улетаю. Прошу тебя, никому не говори об этом. И постарайся забыть о моём существовании. Я причиняю лишь боль. Я не думаю, что мы ещё увидимся, но я надеюсь, что ты будешь счастлива. Прощай, Фабиана, - тихо проговорил он, стараясь не показывать свою боль, которая стала слишком сильной. На последних словах он повернул к ней голову и благодарно улыбнулся. - Спасибо тебе. Спасибо, что просто меня выслушала.

И он снова вздохнул и облокотился о подоконник руками. Опустил голву и зажмурил глаза.