Боль. Одиночество. Утрата.

Небольшая светлая комната с отдельным выходом на веранду. Напротив входа стоит низкий столик, вокруг него расстелены циновки. В углу – тумба с умывальником и небольшая полочка. У противоположной стены – два комода. Две ширмы из сезаля скрывают расстеленные на полу циновки для сна, на которых сложены матрасы и постельное белье. В комнате есть несколько светильников из рисовой бумаги. На окнах – легкие светлые шторы, каменный пол застелен домотканым ковром, чтобы ночью не было холодно ходить босиком. У входа стоит вешалка, на стене – несколько крючков.

Боль. Одиночество. Утрата.

Зима. Заунывные ветра теребят верхушки деревьев. Снежная пороша вихрями неравномерно стелется вдоль земли.
На душе - холодно. Ты чувствуешь себя маленькой беззащитной девочкой, бездумно брошенной на самом холодном материке Земли - Антарктиде. У тебя нет теплой одежды. Твои зубы стучат от холода, еще немного и ты - умрешь. Умрешь от холода. Если бы у тебя была теплая одежда, ты все равно бы умерла. От жажды. Был бы источник с водой - от голода. Была бы еда - от одиночества. Ведь на материке кроме тебя никого нет, эта бескрайняя снежная пустыня, здесь никого, кроме тебя и ветра, нет. Но ветер не в счет. Он не услышит твои мольбы богине Луны и Солнцу. Он не утрет твои замерзающие слезы, высыхающим ручейком бегущим по твоим румяным щекам. Он не поймет ту утрату, ту горечь, которой ты питаешься последние несколько дней, или недель... Или даже лет. Ведь время теперь - неважная величина. Есть оно, или его нет - все равно. Ведь если жизнь не в радость - проживешь ты десять лет или сорок - без разницы. Меньший срок даже лучше, наверное. Хотя, кто сказал, что после смерти жизнь будет лучше? Сейчас уже нет ничего постоянного...

Она снова в монастыре. Снова эти безликие серые здания, снова эти врата с колоколом. Нет. Почему она не поехала к своей бабушке? Почему послушалась свою интуицию на этот раз? Почему сифу Адлер не остановила её, хотя с легкостью могла просчитать все то, что уже нельзя изменить? Наверное, в этом и состоит проклятие прорицателя : ты знаешь, когда умрешь, и чтобы ты не сделал, чтобы предотвратить свою смерть - все твои попытки тщетны. Ты всего лишь букашка в руках чего-то большего. Но даже букашке хочется прожить свою жизнь достойно!

А вот и комната. Её комната. На стенах висят её стихи, посвященные "любимому рысенышу". Они больше не имеют никакого смысла. Нужно было уничтожить их, и сделать это как можно скорее. Можно было просто сорвать их со стены и бросить в урну; можно было сделать это при помощи магии воздуха, попутно перевернув полкомнаты и, возможно, встревожив соседей по комнате. А можно было сделать хитрее: окунуть листы в воду, заморозить её и отправить в далекое плавание... скажем, в туалет. Чернила все смоются, бумага превратится в некое подобие тряпья. Хотя... Нет, не будет она тратить свою силу на него. Достаточно будет просто бросить их в огонь.

Катара сорвала все свои старые стихи со стены, скомкала их, словно это был самый ненужные хлам в её комнате. Затем подошла к урне. Развернула листы. Изорвала их на тысячу кусочков. Никто и ничто не должно напоминать ей о Владе Басарабеску. Никто. И ничто.

Тяжело расставаться с частичкой себя. А её стихи - в них была вложена часть её души. И теперь этой частички нет. Её больше нет. И никогда не будет... Катара напишет потом новые стихи, много стихов!.. Но они будут уже не теми беззаботными стишками о пушистом рысеныше... Все, хватит о нем думать, хватит!

Легко сказать. Легко. А попробуйте действительно это воплотить в реальность, попробуйте! Даже не представляете, насколько глубока пропасть между "сказать" и "сделать". Еще глубже между "подумать" и "сделать". Или Катара просто слабая? Ну уж нет, такому точно не бывать! Но стихи все равно жалко. И, пока никто не видит, можно вдоволь нарыдаться....

Катара села на диванчик. Закрыла лицо руками. И заплакала. Кажется, сейчас шел тихий час и никого в корпусе не было. Но было ли это действительно так? Да какая вообще разница! Дайте человеку выплеснуть остатки этой ненавистной всем горечи...