И нет пути обратно

Иногда просто устаешь ждать...
В последнее время Оливия вела себя очень странно. Чересчур задумчивая, молчаливая, она словно пряталась от окружающих, и даже в домике, который так сильно любила, появлялась редко, только для сна. Определенно, что-то происходило в голове и душе. Тошно, тоскливо, что хватало желания на то, чтобы спрятаться в горах и весь день сидеть, тупо уставившись в землю. Но больше всего она испытывала усталость. Не физическую, моральную, когда всё вокруг приелось, надоело и хочется закрыть глаза, да больше никогда их не открывать. Подобное она ощущала не впервые, но уже давно считала, что больше не может ТАК чувствовать.

Спокойные дни, куча учеников, бесконечные занятия, будни-будни-будни, рутина, жизнь, расписанная по часам, когда ничего нового не происходит. А главное, как долго она с этим мирилась, уговаривала себя, что эта жизнь - то, к чему она стремилась и то, от чего была счастлива. Была.
Всё больше занималась землей, забывала про воздух, заставляла себя забыть о своих желаниях, делала, что нужно.
И еще навязчивая мысль: ей не хотят вернуть ребенка. Несмотря на уговор, Адель всё еще жила с Адлерами, всё еще называла их родителями, и, смотря на всё это, Лив понимала, что момент, когда она станет единственной матерью, случится очень не скоро. Ну, или, что более вероятно - никогда. Подобная мысль появилась в голове давно, но с каждым днем укоренялась сильнее и сильнее. Руж просто не хочет отдавать ей ребенка. Любит Адель и не хочет делиться. Потому что девочке почти шесть лет, прошло четыре года, как Лив в монастыре и два, как она замужем. Если бы ей хотели отдать ребенка - ей бы его отдали.

Решение пришло спонтанно. Это был тот случай, когда она не думала о правильности своего поступка и о последствиях. Хватит, слишком долго она жила так, как от неё этого хотели. Подчинялась правилам, была спокойной, хорошей, доброй и понимающей. Конец. Надоело.
Под покровом ночи Оливия подобралась к домику Адлеров. Остановилась у порога, прислушиваясь и пытаясь понять: спят ли обитатели? Свет погашен, очень тихо. Стараясь ступать бесшумно, девушка отворила дверь и вошла в дом. План был проще простого: пробраться в комнату дочки, разбудить, под каким-нибудь предлогом увести из дома, а затем вон из монастыря и вон из Китая. Дамьян... Лив была уверена, что сумеет с ним связаться. Больше она ни о чем не думала, вся сосредоточилась на том, как максимально бесшумно добраться до комнаты ребенка. Синияя энергия Аджны не переставала омывать ментальный щит девушки. Лив надеялась, что это поможет отдалить момент, когда Руж что-то почувствует.

Руж уже давно планировала поговорить с Аделькой и объяснить, так сказать, ситуацию, что у нее, на самом деле, двое родителей и что это не страшно. А если девочка вдруг захочет жить с Оливией и Дамьяном, или у всех по очереди, то и такое тоже можно. Просто Хамфри в последнее время вела себя слишком странно. Англичанка чувствовала, что это не к добру, что что-то назревает, но она настолько уставала в последнее время, что просто некогда было вызвать Лив на серьезный разговор, тем более, что Адель проводила с кровной матерью очень много времени.

Сегодня было как-то особенно тревожно, но Руж списала все на усталость - Эрик уехал на пару дней в Лхасу, чтобы решить дела с отцом Чина, с которым они замутили бизнес, поэтому весь день она бегала за детьми в гордом одиночестве: то одного отправить на занятия, то постирать платья Лиззи, то всех троих собрать на обед, а Адель куда-то убежала играть... Сумасшедший дом, честное слово. И когда ребятня разлеглась и заснула, женщина не успела даже головой коснуться подушки, как она уже спала крепким сном. Но, увы, недолго. Смутные взбалмошные сны не давали отдохнуть - она постоянно ворочалась в постели, пару раз даже проснулась, чтобы уставиться в потолок и не увидеть ничего нового. Ничего понятного и существенного из сновидений вынести не получалось - сплошная суматоха, кто-то куда-то бежит, что-то происходит, яркие вспышки, повсюду магия и странный металлический привкус во рту... Руж смутно чувствовала, что это все должно случиться, что скоро что-то должно произойти за пределами Линь Ян Шо, но пока что у нее не было никаких обоснований поднимать панику.

Не было. Женщина уже вроде бы почти заснула, когда почувствовала кого-то лишнего в их доме. Прорицательница нахмурилась, моментально "просматривая" пространство на незваных гостей. Это могли бы быть дети, которые решили подшутить, но нет. Ученик? Тоже не он. Это был кто-то знакомый, но достаточно сильный, чтобы пытаться оградить себя ментальной завесой, чтобы она могла не заметить его присутствия.

Женщина поднялась с постели, даже не став накидывать халат поверх легкой ночной рубашки. Пришлось постараться и сосредоточиться, чтобы мысли не мешали создать небольшую воздушную подушку. Не касаться пола и остаться незамеченной. И каково же было ее удивление, когда в гостиной она обнаружила Хамфри, которая явно направлялась к комнате Адель и Лиззи.

- Ты заблудилась? - резко поинтересовалась женщина. Ей казалось, что она знает, что именно задумала Лив, что она пришла сюда не для того, чтобы пожелать дочери ласковых снов, а для того, чтобы ее забрать и скрыться. И это выдали не ее мысли, а ее желания, которые, в отличие от мыслей, скрывать за ментальным щитом надо уметь. Или, по крайней мере, не забыть это сделать.

Оливия ощущала себя воришкой. Натурально. Расстояние от входной двери до середины комнаты она даже преодолела на цыпочках, чуть пригнувшись, как это часто показывают в дешевых фильмах. Потом только одернула себя, сообразила, что наверняка выглядит очень глупо, и что обычный шаг для такого мероприятия вполне сгодится.

Больше всего раздражала неизвестность. Оливия сосредотачивала внимание на слухе, но ничего не слышала. Пыталась прислушаться к запахам, но весь дом был пропитан детьми, Руж, Эриком, и невозможно было почувствовать, допустим, внезапное пробуждение Руж.
Удивительно, но Оливия ничуть не удивилась, когда внезапно услышала голос Руж. Она это предполагала, так что закатила глаза, а затем резко развернулась, чтобы стоять лицом к миссис Адлер. Плечи расправлены, глаза как-то болезненно блестят, подбородок упрямо выдвинут, а главное, ни следа стыда или раскаяния на лице. Лив только злилась, что замысел не удался.

- Нет, прекрасно знаю путь. Пришла забрать, наконец, свою дочку. Мне кажется, передача из семьи в семью как-то очень здорово затянулась, - и стоило бы сделать шаг в сторону комнаты, но Лив, почему-то, его делать не стала. Не дадут же... придется здесь сначала разбираться.

Руж зажгла свечу, которая стояла на комоде справа, чтобы лучше видеть. В конце концов, в отличие от той же Оливии, она не обладала никаким супер-пупер зрением или слухом, потому что с Превращениями немного не дружила. Ну, не ее это... Хамфри же, как и следовало предположить, была вся такая важная и независимая, а смотрела так, будто ей все должны.

- Ночью, пока Эрика нет в монастыре, а я сплю? - Руж сделала шаг в сторону комнаты девочек, - Это называется кража моего ребенка, - несмотря на внешнее спокойствие, голос звучал холодно и строго, а в глубине души зародилось желание дать этой мамаше по башке, чтобы научилась сначала думать, а только потом делать.

По документам Адель была и остается ее дочерью. Ее и Эрика. Оливия может делать все что угодно, каким бы то ни было образом предъявлять права на опеку и прочее, но она уже единожды отказалась о малютки, кто знает, какая вша ее укусит в будущем? А какая укусила сейчас? В общем, все желание англичанки все же рассказать Адельке всю правду, резко испарилось.

- Не надо было так себя вести в последнее время, - негромко, но довольно жестко ответила женщина, - Каждый раз, когда я хочу сесть втроем и все ей рассказать, ты, словно чувствуешь это, и ведешь себя так, будто тебе плевать на все, отстраняешься от ребенка, с которым надо заниматься постоянно, как бы тошно тебе самой ни было. А сейчас ты вообще решила выкрасть ее. Хочешь сказать, что готова нести ответственность за жизнь маленького человека, сделав ей плохо и оторвав от семьи, в которой она прожила всю свою недолгую, но счастливую жизнь?

- Называй, как тебе хочется. Я называю это возвращением себе собственного ребенка, - упрямо произнесла англичанка, и в коем-то веке не испытывала чувства вины или угрызений совести. Наверное, даже оправдывала себя тем, что находилась практически в отчаянии. Ну не верилось ей, что получит она своего ребенка.

- А если другого выхода нет? Если я в монастыре уже четыре года, и как только не пытаюсь показать, что девочку не брошу, что люблю её, и что смогу быть ей матерью. В конце концов, я замужем уже два года, и Дамьян тоже готов взять на себя ответственность. Но по-моему вы просто не хотите ей ничего рассказывать, и вообще не хотите её мне отдавать.

Если до этого Лив просто злилась, то после последних обвинений, слава Богу, что огонь был под контролем, иначе что-нибудь рядом обязательно бы вспыхнуло. Подумать только, и это она, видите ли, виновата в том, что до сих пор Адель не с ней? Она, проводившая с ней так много времени, приходившая всегда, когда есть свободное время. И её еще, блин, обвиняют? Последние дни - исключение, которое произошло из-за того, что ребенок всё еще носил фамилию Адлеров.
Кажется, это было принципиально, чтобы дочка наконец стала жить с ним. Пока что Лив чувствовала, будто халтурит, и пока часть обязанностей родителей лежит на Адлерах, она остается виноватой и прокаженной.
- Я хочу, чтобы мы ей рассказали. Завтра же, когда она проснется. Это же невозможно, чтобы так и дальше продолжалось. Это даже мучительно! - удивительно, но при всей злости, Оливия не повышала голоса, прекрасно отдавая себе отчет в том, что в комнате спят дети.

Девушка сделала шаг по направлению к двери детской. Она уже успела почти дойти до неё, пока Руж не помешала, а теперь и вовсе загораживала путь Адлер.

Адель была из того типа детей, который разбудить очень и очень сложно. Обычно считают, что родители таких детей - счастливчики. Вполне понятно, ведь пока обычные родители сходят с ума от бесконечных криков своего отпрыска, просыпающегося от любого шороха, кроха-соня будет спать крепко и спокойно, даже если в паре километров от места сна упадет метеорит.

Сегодня всё было как-то совсем по-другому. Во-первых, малышке снились странные сны, чересчур яркие и неразборчивые, расплывчатые, девочка старалась зацепиться за лица, которые видела, осознавала, что лица ей более чем знакомы, а еще чувствовала сильное напряжение, какую-то злость, обиду, и очень Адель хотелось проснуться, потому что сон был неприятным.
И она проснулась. Просто вдруг открыла глаза, упершись взглядом в потолок. В доме было тихо, но это только на первый взгляд. Сначала ребенок услышал шепот сестры и брата, те явно не спали. Затем услышала приглушенный разговор в главной комнате, судя по всему, разговаривала мама и еще другая тетенька... Адель не могла как следует разобрать разговор.

Хотелось в туалет, и Адель решила встать и пробраться в ванную, раз уж встала. Вылезла из под одеяла, спустила ноги на пол, а затем босыми пятками зашлепала по полу.
Остановилась рядом с дверью, потому что услышала своё имя, поняла, что говорят о ней. Любопытство вдруг взяло верх, и Адель решила поддаться позорному желанию подслушать разговор взрослых. Честное слово, лучше бы не просыпалась...

Разговор был о-о-о-очень странным. Адель вроде всё понимала, слушала, находилась в родном домике, но в то же время испытывала такое странное ощущение пустоты, словно она - не она, а со стороны за всем наблюдает. Что это такое? Почему тетя Оливия называет её дочкой? У неё что, две мамы? Но ведь так не бывает, да? Значит тетя Оливия что-то перепутала? В том, что именно Руж её мама, девочка не сомневалась. Ну кто же еще, если не Руж?
Крайней удивленная, Адель все-таки вышла из-за дверной перекладины, остановилась, щурясь от света. Поглядела сначала на маму растерянно, потом на тетю Оливию и, честное слово, не знала что сказать.
- Я просто в туалет шла... - и по виду, по голосу ясно, что весь разговор она слышала.

Всё было совсем не так, как представляла себе Оливия. Ей казалось, что, если они с Руж сегодня ночью встретятся (такого варианта она не исключала), то состоится как минимум ядерный взрыв. Адлер всегда была очень сдержанной, строгой, но что-то Лив подсказывало, на уровне интуиции, что чем тише омут, тем он глубже, и обитатели его могут ей очень-очень не понравиться.
Но ничего подобного, они просто разговаривали, пусть не в дружелюбном тоне, пусть Лив и потряхивало от чего-то, но пока всё было спокойно. Только одно было не понятно: неужели Руж думает, что Лив хочет рассказать дочке всю-всю правду? Как получилась она случайно, как её вместе с ребенком чуть не убил предполагаемый папаша, как она не ела, пыталась заморить себя голодом, ненавидела её, Адель, хотя она даже не родилась. А потом сбежала, как последняя трусиха, не собиралась возвращаться, а вернулась не исключительно ради неё, но еще и ради Дамьяна... Ох, нет, такую правду лучше похоронить.
- Я бы ей рассказала, что очень сильно заболела. Очень-очень сильно, была еле живая, не могла о ней заботиться и была вынуждена её оставить. И что очень скучала по ней, что совсем не хотела её бросать. И что вернулась, как только... - договорить не вышло.

Совершенно неожиданно в комнате появилась Адель, со всей этой нервотрепкой Хамфри даже не почувствовала её приближения, и в первую секунду, честное слово, была готова саму себя покусать за это.
- Милая, ты что-нибудь слышала их нашего разговора? - как можно ласковее, но очень осторожно поинтересовалась Хамфри. Сама в глубине души удивлялась тому, что может говорить и стоять спокойно, хотя больше всего хочется сигануть в окно.

Странно, но если бы кто сказал Адлер о том, что она будет так спокойна (по крайней мере не орет и не кидается на Лив), выясняя отношения с Оливией, то она бы в жизни не поверила. За своих родных, тем более за своих детей, она убить готова, причем это без преувеличений. Она всем сердцем любит каждого своего ребенка, без каких-либо больше или меньше, каждый день переживает и волнуется, думая как дела у ее старшеньких, которые уже стали слишком взрослыми, чтобы она носилась за ними как курица с яйцом. И Адель она любит не меньше, чем тех же Лиззи и Кассия, но почему-то сейчас она все еще не кинулась бить Оливии морду, как бы смешно это ни звучало.

Женщина дернулась, почувствовав чье-то присутствие около себя, почувствовала, что это была Аделька, но не успела никак среагировать. Было поздно. Лиззи и Кассий тоже шебуршались в соседней комнате, но через секунду притихли. Руж предчувствовала что-то недоброе, или же просто запаниковала, хоть и пыталась не подавать виду. Англичанка присела на корточки около дочки и чуть пригладила ей волосики, ласково улыбнувшись этой кнопке.

- Иди пописай, конечно, - она нежно чмокнула девочку в щечку, - Тебя проводить?

А вот Лив, несмотря на всю свою якобы серьезность и готовность, совершенно не подумала о том, что нельзя ребенку задавать подобные вопросы. Это привлекает к услышанному слишком много внимания, просыпаются любопытство и подозрительность. И тогда, даже то, что сначала не очень понял/расслышал/обратил внимание, приобретает особенный смысл и, самое худшее, иногда еще более страшный, чем мог бы показаться изначально. Сейчас Руж надеялась на то, что увидев реакцию девочки, Оливия немного… заткнется и перестанет лезть впереди паровоза, а сама Аделька, увидев, что мама спокойна и ласкова, как всегда, забудет о том, что могла услышать, словно это был какой-нибудь странный сон.

Адель потерла сонные глазки, всё еще продолжая переводить взгляд с одного взрослого на другого. Спросонок ей и правда было сложно вникнуть в суть разговора, но что-то она всё-таки слышала, поняла, и ощущала себя странно. Правда, пока просто думала, что чего-то не поняла или не расслышала. Да и вообще, странные они, эти взрослые, вечно у них какие-то очень серьезные и важные разговоры, в которых ничего не понятно. А раз так поздно ночью, значит разговор ну очень серьезный и очень взрослый.

- Да, я... - начало уже было Адель, но договорить мама не дала, обратилась и задала вопрос. Адель сначала кивнула утвердительно, затем отрицательно покачала головой, мол, да, пойду в туалет, а провожать не нужно. Она, все-таки, уже не такая маленькая, чтобы ходить в туалет в сопровождении взрослых.

И Адель направилась в сторону ванной комнаты, думать о разговоре ей все-таки не очень хотелось, с большим удовольствием она бы сейчас залезла обратно под теплое одеяло.

Оливия наблюдала за тем, что делает Руж, и кулаки у неё сжались непроизвольно. Сейчас она собственными глазами увидела, насколько сильно Адлер не хочет ничего рассказывать её дочери. Убедилась в своих догадках, что называется.

Ей было не понятно, почему Руж ведет себя вот так, словно ничего не произошло, словно Адель сейчас должна и может просто уйти и лечь спать. Какая, в конце концов, разница? Узнает сейчас, узнает завтра, на двенадцать часов позже. В любом случае их ждут трудности, непонимание, девочке в любом случае будет неприятно и даже больно. Оливии не нравилось это осознавать, но в то же время она понимала, что без этого никак не обойтись. Уж простите, но развернуться и уехать из монастыря, чтобы больше не видеть Адель, она не готова. И жить еще черт знает сколько лет вот так же, молча, просто наблюдая за дочерью со стороны, Хамфри была не готова. Вообще, чем дольше она думала об этом, тем сильнее злилась. Зачем вообще нужно было всё так затягивать? Зачем ждать момента, когда Адель повзрослеет и начнет что-то понимать. Если бы "передача" произошла раньше, маленький ребенок, который осознает совсем мало, быстро привык бы к новым родителям. И всё, и никаких проблем. Но нет, нужно было обязательно тянуть, а теперь без объяснений обойтись нельзя было может.
Может вообще подождать, пока Адель исполнится пятнадцать, а затем рассказать ей все подробности её рождения и первых годов жизни? Для неё это будет просто прекрасно.

Оливия еле дождалась момента, когда дочка скроется за углом. Стояла, прислушивалась, ждала, пока захлопнется дверь в ванной.
- Так я и думала, не собираешься ты ей ничего рассказывать. Даже сейчас ведешь себя так, как ни в чем ни бывало. Чтобы она ничего не поняла, ушла спать, забыла, и можно было дальше держать её в сладком неведении, - вот теперь Лив была действительно зла. Её потряхивало и голос дрожал, в груди было так жарко, что вот-вот пар из носа пойдет.

- Иди, дорогая, - женщина ласково поцеловала девочку, после чего обернулась к Оливии.

Негодование на лице Хамфри было расписано в лучших традициях великих художников. Нет, даже лучше, потому что не было необходимости что-либо угадывать по ее чертам лицо. Все и без этого ясно, как белый день. Лив злилась, причем делала это слишком открыто и слишком несдержанно, что уже говорило о том, что разговор надо заканчивать. Разговаривать с разъяренной мамашей также бесполезно, как пытаться затушить огонь керосином.

- Оливия, будь добра вести себя в моем доме прилично, - строго сказала прорицательница. Ей, между прочим, тоже много чего не нравится, в первую очередь то, что Хамфри влезла в ее дом посреди ночи с намерением украсть дочь. – По-твоему надо сейчас, посреди глубокой ночи, рассказывать спящему ребенку о том, что ее мамаша ее бросила после рождения? – тихо и очень недобро прошептала англичанка. – Даже с учетом твоей красивой истории о том, что ты была больна и не могла быть с ней, - это она уже сказала чуть мягче. – Это явно не то, что хочет услышать малышка, проснувшаяся, чтобы сходить в туалет. Я очень прошу тебя, иди спать. Завтра нормально поговорим.