Когнитивный диссонанс (часть 2)

Любопытно... Бушевавшие внутри сына противоречия можно было практически с первого же взгляда разглядеть на его лице, и наблюдать за этой борьбой было весьма и весьма интересно. Если бы не вмешавшиеся хозяева заведения... Валдомиро воспользовался возникшей краткой паузой, чтобы вернуть себе дагу, всю перепачканную кровью Джильди - и, усевшись за новоизбранный столик напротив сына, возобновил свои наблюдения над его лицом. В возникшей краткой паузе в выяснении отношений парни явно успели пообщаться на мыслеречи - и мужчина легко мог бы прочесть в доверчиво распахнутом сознании сына, о чем именно, но не стал. Нелюбопытно. Неважно.

Вообще-то - хотелось бы с этим конфликтом уже как-то покончить, он порядком подзатянулся... да и что лучше, гордость или взбалмошность? Валдомиро все же казалось, что, несмотря на многочисленные "но", он мог бы любить Джильди сильнее, чем Мириам, гораздо сильнее... если бы сын перестал дичиться, артачиться и скалить зубы. Поэтому тихий вопрос парня несказанно порадовал - рассмеявшись, Валдомиро покачал головой. Нет, не поздно. Особенно сейчас - не поздно. Продолжая улыбаться, Валдомиро протянул вперед руку ладонью вверх и, указывая взглядом на до сих пор кровоточащую ладонь Джильди, потребовал: - Лапу!

- Я и не рисую, - мысленно ответил Максим на мысленную просьбу друга.
Уселись.
Макс картинно закатил глаза вверх, мысленно досчитал до пяти, силясь успокоиться. Не помогло. Джильди все равно демонстративно поставил руки на стол.
Ну, что за идиот? Максиму стоило огромного труда сдержаться, и не отбросить руки друга со стола.
- Он не волк, - подумал Макс, от безысходности обращаясь к своему внутреннему зверю. – Он – баран. Причем очень тупой баран, который не умеет учиться на ошибках. Ни на своих, ни на чьих бы то ни было еще.
- Мы – стая, - привычно огрызнулся Панд. – Я не виноват, что ты набрал в стаю баранов.
Казанцев хмыкнул, но возразить сейчас было нечего.
- Я просто сужу по поступкам, - продолжил прерванный мысленный диалог Казанцев. – Если кто-то, вместо приветствия втыкает в руку моего друга всякие острые колюще-режущие предметы, я не могу относиться к нему, как-то по-хорошему. Кем бы он ни был.
Разговор отца с сыном продолжился. Блин. Это даже было невежливо – вот так исключать его из разговора. Самое обидное, что инициатором начала разговора на португальском был как раз таки Джильди. А это значило, что именно друг не хочет, чтобы смысл его слов, и ответы его отца, дошли до Казанцева.
Максим едва заметно поморщился, дав себе зарок изучить португальский. Вряд ли он сложнее, чем китайский, а способности к языкам у Макса проявились еще в далеком детстве… И еще одно: говорить о том, что изучает португальский, Джильди не следует. Сюрприз будет…
Принесли чаю. Макс разлил напиток по небольшим чаркам, подвинул каждую из них к Джильди и его отцу…
Вдруг Валдомиро протянул руку ладонью вверх. Сделал он это нарочито медленно, но Максим все равно напрягся. Предположительно, судя по эмоциям, исходящим от Джильди (эмоции старшего Рейса скрывались за мощным ментальным щитом), ребята договорились и сейчас раскаявшийся отец будет лечить лапу сыночка, которую так неосторожно повредил. Милота.

Признаться, искренняя улыбка сыну очень шла, обнаруживая на его лице целую россыпь очаровательных ямочек. Сразу становилось понятно, с чего вокруг Джильди такой дамский ажиотаж даже и в монастыре - если он часто демонстрирует эту улыбку, наверное, у многих девчонок могла крыша поехать от умиления. Валдомиро вглядывался в лицо сына, пытаясь разглядеть в нем себя в двадцать лет - и чем дольше смотрел, тем сильнее казалось, что и правда видел... Кажется, ледяную стену наконец удалось преодолеть - и, коснувшись доверчиво протянутой руки сына, мужчина почувствовал волнами исходящие от него, смешанные со страхом надежду и доверие.

- Не разочаруй меня, волчонок, - с усмешкой, как никогда близкой к настоящей улыбке, коротко бросил сыну Валдомиро. И вложил большой палец в рану на руке Джильди, надавил, вжимая его ладонь в свою и чувствуя, как по их прижатым друг к другу рукам начинают стекать теплые алые струйки крови. Пристально глядел на лицо сына, замечая, как меняет его боль - и все же коротко пояснил на португальском: - Можешь забрать руку, если совсем невтерпеж...

Максим внимательно следил за манипуляциями Валдомиро, понимая, что все это нравится ему все меньше и меньше. Несмотря на то, что в эмоциях друга преобладала, какая-то радость и даже… счастье, чтоли?.. Казанцев никак не мог заставить себя начать доверять этому мужчине.
Блин, вот уж никогда бы не подумалось, что воссоединение семьи может быть таким… болезненным.
Прошла пара томительных секунд, в течение которых, Макс отчаянно молился, чтобы Джильди одумался, и… ну, не знаю… поинтересовался бы хотябы, зачем его рука так понадобилась отцу? Или подал другую руку, а не раненную. Так, чтобы проверить реакцию…
С другой стороны, Максим отлично понимал, что, сколько бы он не заклинал этих самых Лоа, подарить другу хоть капельку мозгов, те его не услышат. Джильди для себя уже решил все, и, наверное, начал подавать руку отцу до того, как задумался об этом. Валдомиро просто повезло, что Максим не зарегистрировал скачок напряжения Аджны в ауре старшего Рейса, ибо тогда были бы законные основания подозревать его во внушении.
Джильди подал руку отцу, и…
Несколько секунд Макс ничего не понимал. От Джильди исходили острые, почти нестерпимые волны боли, но в ауре Валдомиро не было и следа на скрещивание энергий врачевания. Боль друга становилась все сильнее, Казанцев почувствовал, как у него кружиться голова. Он снова взглянул на ауру старшего Рейса, но Аджна тоже поддерживала лишь ментальный щит.
То есть… Получается… Получается, что этот су*ин сын просто мучает Джильди?! Но при этом никак не давит на него ментально, то есть Джильди сам, добровольно позволяет себя мучить?!
Ну офигеть, теперь. Встретились, мать их, садист с мазохистом. Можно отчаливать, пока ребята не получат оргазм. Один на двоих.
Если бы у Макса была хоть капелька подозрений, о том, что Джильди идет на это не добровольно, то Казанцев бы уж точно сейчас кинулся в драку. Но, хотя волны боли от друга становились с каждой секундой все сильнее, тот не спешил одергивать руку.
Макса затошнило. Он отвернулся, поднял ментальный щит, полностью отсекая себя от чувств друга.
Захотелось курить.
Парень глянул на свои пальцы. Дрожат. Черт.
Достал сигарету, затянулся, прикурив от двух пальцев. Выпустил облачко дыма в сторону.
Не помогло. Ни капли.

Не разочарует. Стиснуть зубы и терпеть боль, слушая ее агрессивно-напористые алые переливы - это уже привычка, в этом уже нет никакой пугающей новизны. А сейчас - не только можно, но и нужно вытерпеть. В ответ на предложение забрать руку и прекратить пытку Джильди упрямо покачал головой. Вот уж нет. Вот уж не дождетесь. Не происходит ничего такого, что нельзя было бы вытерпеть - разве что, может, для Макса... И ведь не расскажешь толком, для чего нужно такое издевательство над самим собой - друг наверняка сочтет это бредом, очередной блажью религии вуду... Блажь или не блажь, но португалец в это верил, верить не до конца, наполовину, он просто не умел...

В движениях отца сейчас не было ничего похожего на жалость - но Джильди и не просил жалости. Молча смотрел, как отец разрывает и без того уже израненную дагой плоть, как от запястья к локтю по руке стекают тонкие струйки крови - и, хотя от бесконечных волн боли уже начинала легонько кружиться голова, а вид собственной истерзанной руки только усиливал это ощущение, Джильди упрямо старался не выказывать никаких признаков слабости и боролся с выражением собственных бровей, стремящихся сойтись в удивленно-страдальческую дугу. Разве несколько минут боли - это слишком большая цена за обретение отца после долгой бессмысленной вражды? Разве большая?

Как Валдомиро и ожидал от сына, тот только упрямо замотал головой, показывая, что руку убирать не будет. А вот его друг оказался гораздо более нежным - побледнел, отвернулся, спрятался за ментальным щитом и принялся топить самого себя в сигаретном дыме. Впрочем, этот самый друг сейчас интересовал Валдомиро весьма и весьма мало - мужчина пристально наблюдал за лицом сына, на котором легко читалась борьба с болью, борьба со страдальческой гримасой, то и дело пытавшейся исказить лицо Джильди. И когда, казалось, вот-вот должны были жалобно хрустнуть тонкие косточки пястья - Валдомиро убрал палец, прекратив пытку, ломать сыну руку в его планы сейчас не входило...

- Перед лоа Шанго, - неторопливо заговорил Валдомиро, теперь уже бережно держа окровавленную руку Джильди в своих ладонях, - признаю тебя своей плотью и кровью... - и далее мужчина принялся произносить слова клятвы, древней, как сама религия вуду... В то же самое время с ладоней мужчины текла энергия, останаливая кровотечение и залечивая рану на руке сына. Возможно, кисть руки будет некоторое время двигаться несколько скованно - но это пройдет, непременно пройдет...

Надо было все-таки прикупить те четки. Очень хорошие, из вулканического стекла, и просили ведь за них совсем недорого. Говорят, можно успокоить дрожь пальцев перебирая четки. Макс в эти слова верил, потому что дед, например, постоянно перебирал четки. И руки у него никогда не дрожали.
Не купил. Думал, не пригодятся… ан нет. Сейчас точно пригодились бы.
Казанцев затянулся. Спрятал руки под стол.
Похоже, садо-мазо игры отца с сыном закончились. Уже хорошо.
И самое хреновое: ведь знал же, что Валдомиро в Храм вряд ли попадет, знал также, что он опасен, и знал, что не отстанет от своего отпрыска. Знал, что папаша прячется неподалеку, знал, что он может узнать, где его сын, и…
…И все равно потащил друга в деревню. Блин. Ну не кретин ли?
Чувство вины накатило удушливой волной, но Максим, сжав зубы сделал лишь очередную затяжку. Глянул на Джильди. У того на лице расплывалась мина блаженного идиотизма, так что можно было сказать, что все прошло неплохо.
Валдомиро даже толкнул какую-то речь, чем, вероятно, чуть не вышиб слезу счастья из глаз своего отпрыска.
Макс с трудом сдержал нервный смешок. Затянулся еще раз, отметив, что пальцы дрожат сильнее. Сжал руку в кулак, спрятал ее под столом, оставив сигарету во рту. Выпустил облачко дыма в сторону, стараясь не глядеть на старшего Рейса.
Успокоиться. Вдох-выдох…
Знаете что? Надо точно начать изучать шаманизм, к чертям собачим. Какой-нибудь… бурятско-монгольский. Не Вуду – точно, таким добланутым на оба своих конца становиться себе дороже. Но не все же шаманы такие, правильно? Наверняка есть какие-то адекватные шаманы: мудрые, знающие цену боли и страданий, и не желающие подвергать этому себя и близких. Зато, если вдруг делаешь что-то малопонятное, всегда можно отбрехаться, сославшись на волю своих богов. Классная отмаза!

Должно быть, Макс сейчас видит перед собой двух кретинов - истекающая кровью рука и невероятно счастливое выражение лица обычно состыковываются плохо... И все же исходящие от Джильди волны яркого, теплого, искрящегося счастья, наверное, можно было почувствовать сквозь любые, самые прочные щиты... Счастье захлестнуло короткой согревающей волной в тот момент, когда прозвучало имя Шанго - и не отпускало, не давало ни продолжать злиться, ни пытаться выискивать подвох - зачем? Разве это теперь нужно? Разве это теперь - хоть кому-нибудь нужно?...

Клятва покровителю в вуду - серьезная клятва, и никогда не произносится всуе. Считается, что нарушивший эту клятву навлечет на себя немилость лоа, вечную немилость - и поклявшись раз, эту клятву не нарушают. Валдомиро поклялся перед Шанго признатьДДжильди своей плотью и кровью - куда уж серьезнее?

Лена... Лена бы такого никогда не сделала. Прекрасно зная свою переменчивость и непостоянность - мать никогда не говорила "клянусь", а всегда только - "посмотрим". И сейчас... сейчас Джильди впервые в жизни радовался тому, что больше похож на отца, чем на мать. Внимательно вглядываясь в лицо Валдомиро и не отнимая руки, юноша с замиранием сердца ждал: что же теперь, как... как же поговорить с отцом, никогда ведь раньше толком не приходилось этого делать...