Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались...

Был бы это кто-то другой, не Макс, он бы умер прямо сейчас и прямо на этом месте. Блондинку пугала ее реакция на Казанцева. Стоило ему разозлиться, и на нее находило какое-то странное спокойствие. Не то, чтобы ее не обижали его слова, но психовать, вопить, кидаться огнем, лезть в драку абсолютно не хотелось. А чего хотелось?
-Если ты все сказал, то давай зайдем в эту забегаловку, а то с утра ничего не ела. Я, конечно, понимаю, что тебе плевать как я сдохну, но вот от голода мне бы не хотелось. Так что будь лапочкой и потерпи, пока я буду жевать. Самому тоже не помешает что-нибудь закинуть в желудок, а то дети будут скоро пугаться твоего вида, ты почти зеленый. Хотя и таким мне нравишься. – Ангел оскалилась, типа улыбка дня, и двинула свое тело к двери, над которой висела вывеска в виде какой-то миски с дымом, исходящим из нее. Все светилось разноцветными лампочками, внутри вроде народа было немного, так что места найдутся. В дверях звякнули эти металлические штуковины, которые теперь модно развешивать даже в Беларуси. Типа по фен шую… Этим «шуем» Подольская не увлекалась, но штучка была симпатичной.
-Ты обо мне позаботился, я о тебе, мы квиты, так что не дуйся и закажи себе что-нибудь, - Ангелина в упор смотрела на сидящего перед ней Казанцева, - и не надейся, я не провалюсь по землю и не сгорю под твоим сердитым взглядом.
Блондинка посмотрела вокруг.
- Официант. – окликнула Ангел девушку, стоящую к ним спиной возле барной стойки.

Какой-то частью своего сознания - какой-то глубинной, звериной, древней и очень мудрой частью – Макс понимал, что очень сильно обидел Ангелину. Проблема была в том, что не плевать ему было ни разу, слова, вырвавшиеся помимо его воли, под воздействием злобной и жаркой ярости, сейчас засели где-то глубоко в горле, и одни лишь воспоминания о них вызывали волну жгучей горечи. Он не хотел ее обижать… то есть не хотел за минуту до того, как сказал все, что сказал, и не хотел спустя минуту после… Но все равно обидел.
Хотелось верить, что он все путает, что ей так же «наплевать», что она лишь пожмет плечами, презрительно фыркнет и уйдет, оставив его одного…
И в то же время верилось, что она закатит истерику, покажет эмоции, злость, расскажет, что ей-то уж точно не «наплевать», что она-то чувствует гораздо больше, чем хочет показать…
Но, то ли Максим ранил ее слишком сильно, то ли не ранил совсем, но Ангелина повела себя так, как он вовсе не ожидал.
- Как угодно, - можно было кивнуть не так сдержанно. Но Макс каким-то внутренним своим компасом, только одному ему ведомой логикой выдал именно такой тон, именно такой жест. Не больше и не меньше.
Ангелина толкнула дверь, мелодичный перезвон огласил небольшую, криво освещенную залу с десятком столиков. Макс глядя в пол, спокойно придержал дверь, мягко закрыл ее, ощущая, как тонкая полоска стекла и пластика отсекла его от шума и гама переполненной улицы. Внутри работал кондиционер, ионизируя воздух, что создавало довольно приятную атмосферу после удушающей вони автомобилей, что остались за дверью.
Было тепло. Ноздри щекотал приятно-приторный запах свежеприготовленного кофе.
- Приятное местечко, - вполголоса, и, скорее для себя, чем для кого бы то ни было еще, проговорил Максим. Сел рядом, размышляя о своем. На возглас своей спутницы он не обратил никакого внимания.

Время не лечит, ничего подобного. Время идет мимо, и жизнь тоже идет мимо. Так что время ничего и никого не жалеет.

Мэйлин облокотилась на барную стойку. Перед ней на подносе стоял графин с маотаем, два салата и дим сам с креветками и свининой. Девушка вздохнула. И понесла все это великолепие в зал. Итак, картина маслом - Мэйлин в роли официантки. Волосы заколоты наверх двумя палочками, на самой Мэй - традиционная для большинства кафешек Пекина форма - рубашка с воротником набок, юбка, прикрывающая колени, в руках поднос, в кармане передничка-фартучка - блокнот с ручкой. В общем, Мэйлин выглядела точь в точь как и сотни других официанток. Почему-то именно на этой работе Мэй острее всего понимала, что ничего в этой жизни так и не добилась. Родители, конечно, были рады ее возвращению. Матушка сразу начала строить долгосрочные планы на личную жизнь своей единственной доченьки, на что Мэй лишь рассеянно кивала головой и в конце выразила желание работать. И работуа нашла сама, отказавшись от знакомств отца и рекомендаций матери. И вот почти целый месяц она разносила кофе, маотай, салаты и прочую снедь по столикам в небольшой кафешке.

Нужно было всего лишь ловко разносить заказы и вежливо улыбаться, а это она, как маг воздуха и как китаянка в одном лице, уж смогла осилить. В очередной раз заученно улыбнувшись и пожелав приятного аппетита, девушка расставила заказ на столике и отнесла сигареты в бильярдную, что находилась во втором зале. Ей даже пришлось научиться играть в бильярд - чтобы изредка составлять компанию одиноким игрокам. Такие правила. Пока не приставали, но уже посылали недвусмысленные взгляды и намеки. Мэй отшучивалась и старалась допоздна на работе не задерживаться.

- Иди за третий, - передала Мэйлин другая девушка, Хо Дэйю. Мэй кивнула, привычным жестом взяла меню и приблизилась к столику, за которым сидело двое. Пара лаоваев. Кажется, в прямом смысле пара.

- Здравствуйте, - с заученной и совершенно неискренней улыбкой, будто приклеенной к губам, произнесла Мэйлин, споро раскладывая перед посетителями меню. И только потом осознала, что одного из посетителей за третьим столиком она точно знает. Сделав вид, что нереально занята, Мэй шмыгнула обратно на кухню, прежде чем ее бы успели узнать. Она надеялась, что не успели.

- Дэйю, обслужи третий за меня? - взмолилась Мэйлин своей подруге, но так категорично отказалась, сославшись на собственную занятость. Жизнь несправедлива. Почему во всем многотысячном Пекине не нашлось другого заведения?

Макс почти не слышал почти веселое щебетание Ангела, погрузившись в мрачные мысли. Руки пришлось снова спрятать – на этот раз под стол, пальцы еще подрагивали, хоть приступ и сошел на нет. Казанцев рассеянно отвечал и даже, кажется, улыбнулся своей спутнице, когда она, мило поерзав на жестковатом кресле, мягким, но каким-то чуть неуклюжим, угловатым движением потянулась за меню…
И вдруг, его словно кто-то неожиданно толкнул.
Максим моргнул, ощущая невиданное внутреннее напряжение, начал осторожно поднимать взгляд, боясь вспугнуть некое странное предчувствие, охватившее его в этот момент…
Он поднял взгляд и увидел Мэй. Ту, которую ожидал увидеть здесь меньше всего, даже если бы вдруг перед ним оказалась Уля, Макс удивился бы меньше.
Он не представлял себе Мэйлин вне монастыря. Она была этим монастырем, жила им, дышала им, где бы она ни была, весь ее образ жизни был подчинен одному единственному ритму – ритму этого проклятого монастыря!
Так почему она здесь? Существует ли хоть одно разумное объяснение тому, почему Мэй покинула Храм? Ну не выгнали же ее, в самом деле, правда?
Почему то вся эта ситуация показалась столь нелепой, столь неправильной. Где она найдет те особенные камушки, которыми постоянно полны ее карманы? Где отыщет те самые веточки, которые подходят только для одной ей известных целей? Где она проводит вечера, если нет беседки, где внизу, прямо в темном лабиринте оврага рыдает ветер, а сверху над ним насмехается веселый свет солнца или луны?.. Где все это? Где все эти мелочи, где она берет эти осколки, чтобы собрать то, что являлось самой сущностью Мэйлин Юн???
Все эти мысли (глупые, в общем-то мысли), словно осенние павшие листья, подхваченные злым ветром, закружились в голове Максима в тяжелый вихрь, а потом опали, пропадая в тот же миг.
Тем временем, Мэй поспешно скрылась, словно не хотела, чтобы он ее заметил… Интересно, почему? Что вообще происходит в этом мире?
Казанцев тяжело вздохнул, уселся, потер виски, уже не обращая внимания на дрожь в пальцах.
А вот последние слова Ангелины, заставили шевельнуться червячок подозрения в душе:
- С чего ты взяла, что тебя вдруг пустят в монастырь? – очень осторожно поинтересовался Макс. – Не подумай, будь моя воля, я бы тебя туда сразу оттащил, и под ясные очи старшей твоей сестрички поставил… Но ведь до этого ты уже пыталась туда пройти, да? И не вышло?

Мэйлин храбрилась, как перед прыжком в воду. Плавать она так и не научилась, поэтому можно понять ее сомнения насчет того, а нужно ли вообще выходить в зал обратно, идти к этому столику с каменной спиной, стоять улыбаться, когда самой хочется рыдать, даже и что-то говорить, когда говорить вообще не хочется? Она не стеснялась того, что работает какой-то там официанткой в каком-то не сильно дорогом и престижном кафе, в конце концов, это всего лишь работа, и ее кто-то должен делать. А если она больше ничего не умеет, то это все же уже неплохой выбор. Те же лишние чаевые за лишнюю улыбку. Мелочь, а приятно. Можно было, конечно, выбрать, к примеру, работу инструктора по прыжкам с парашютом. Или проводить экскурсии по Пекину, ведь она прекрасно знает историю своего родного города. Но Мэй выбрала именно эту непрестижную и малооплачиваемую работу. Потому что вечером после целого дня на ногах хотелось только одного - вырубиться до следующего утра и не о чем не думать. А то мало ли на какие мысли ее натолкнут полеты?

Через какое-то время все равно пришлось выползать из кухни, где она пряталась все это время, чтобы принять заказ. Мэйлин в этот момент проклинала всю свою неудавшуюся жизнь. Хотелось двух вещей - уволиться прямо сейчас, картинно сорвав с себя передник, и провалиться сквозь землю, чтобы ее никто не нашел. Никогда. Меньше всего в жизни она готова была увидеть какое-то напоминание о Монастыре. куда хотелось вернуться также сильно, как возвращаются в место, которое считают своим настоящим домом. Она твердо решила, что не вернется, пока не прекратит себя съедать живьем. И пока еще было слишком рано - боль в душе только-только начала уменьшаться, и тут всколыхнулась с новой силой. Ну вот почему все так...так нечестно?

- Вы готовы сделать заказ? - ненатурально бодрым голосом произнесла девушка, приближаясь к столику с излишне деревянной спиной и стараясь смотреть вниз, в пол, а не на лица посетителей. Вначале ей показалось, что блондинка, сидевшая напротив Максима - это Уля, но потом Мэй поняла, что это какая-то другая девушка. Красивая. Но тогда где Уля? И тогда выплывала наружу вся недвусмысленность ситуации - вот Максим, вот он в Пекине. Но не с Улей, а с какой-то другой девушкой. И девушка всем видом изображает, что они с Максимом - такая прям пара-пара, что становится аж тошно. Мэй ватными руками вытащила из кармана блокнот с ручкой и встала наизготовку, готовясь записывать пожелания. Хоть бы этот день поскорее кончился...

-А почему меня туда не пустят? – Ангел удивилась, даже забыла, что хотела заказать что-нибудь поесть, - я не нашла, потому что дороги не знаю, а теперь ты меня туда отведешь. Ок?
Не понятно, что именно хотела увидеть там блондинка, но стремление увидеть это место своими глазами стало ее навязчивой идеей. После того, что она услышала от Ули, в ней поселилось любопытство. Да и куда ей было еще идти, к родителям, которые даже друг с другом почти перестали разговаривать? Нет уж, увольте… В это болото Подольская не хочет возвращаться. Мать на нее смотрит, как на предателя или как на возможного спасителя. Ни ту ни другую роль Ангел не намерена была на себя примерять. Так что было единогласно одним голосом решено ехать в Тибет. И вот она тут и не намерена отступать.
К ним снова подошла официантка и что-то прощебетала на китайском. Подольская усмехнулась, язык был настолько странным и непривычным для нее, напоминал не то птичью трель, не то тявканье щенка.
-Боже, я наверное язык сломаю, пока научусь говорить как она, - Ангелина посмотрела на девушку, она была какая-то слишком напряженная, хотя кто их знает, этих китайцев, может, это у них в норме. Хотя странно, что официантка не улыбалась. Они же все как болванчики с приклеенными улыбками. Подольская посмотрела на Макса и застыла. Казанцев смотрел на официантку не отрываясь, тоже застыл как каменное изваяние, даже побледнел, кажется…
-Э, извини, что отвлекаю от такого зрелища, не спорю, что она красотка, но… закажи что-нибудь. А? – Ангел ухмыльнулась, глядя не эту мизансцену.
Что-то явно происходило, только вот что?

- Ну, понимаешь… монастырь-то – магический, - иронично выгнув бровь, заговорил Макс таким скучным и нудным голосом, на который только был способен. – И, если он магический, то, совершенно очевидно, что маги, живущие там, защищают свое место жительство. Магически защищают… Короче, монастырь – только для добрых магов. А ты – злая.
Казанцев пожал плечами, как будто сказал, что-то само собой разумеющееся, скосил глаза в сторону двери на кухню, из-за которой показалась Мэй… Ну, или кто-то столь сильно похожий на Мэйлин, что он мог ошибиться.
- Это, как… как Гриффиндор и Слизерин, - пояснил Максим, и кивнул так, словно это все объясняло. Но увиде влегкое недопонимание в глазах Ангела, дал еще одно пояснение, причем таким тоном, словно объяснял это ребенку, который не понимает очевидного: - Ты, если что – из Слизерина. И на территорию Гриффиндора тебе путь заказан, дамочка…
В этот самый миг подошла официантка.
Макс глубоко вздохнул, медленно выдохнул, мысленно считая до десяти и пытаясь успокоить мысли. Все-таки это была она…
Он изобразил приветливую улыбку, открыл было рот, чтобы радостно поприветствовать ее, был даже подготовленный спич о том, что, форма официантки очень идет его любимой сифу, но… она вовсе не выглядела радостной. Совсем нет…
Может быть, она стыдиться того, что работает официанткой? – мелькнула мысль. Это, в принципе, многое объяснило бы. Если предположить, что работа ей не нравиться, что она устроилась сюда против воли родителей, что ей просто зачем-то понадобились деньги… и она не хочет, чтобы об этом кто-то узнал… Правдоподобно? Почему бы и нет, в общем-то…
Но как себя вести в этой ситуации? Попытаться подыграть ей и сделать вид, что они не знакомы. Или попытаться разобраться?
Блин. Как тяжело разобраться во всех этих человеческих отношениях, когда круг общения ограничен книгами, парочкой учеников монастыря, любимой девушкой и озабоченным-соседом-итальянцем, которому вообще пофиг на все, что ты ему говоришь!
- Давай, я погляжу, что мы будем заказывать, - бросив задумчивый взгляд в сторону Ангелины, проговорил Максим по-русски. – Вообще, ты чего-то конкретного хочешь? Первое, второе, десерт? Кофе, чай? Тут куча всего есть, переводить все меню задолбаешься… Да и скучно это. Так что подумай, чего ты хочешь, а потом скажешь мне…
Макс подумал секунду, потом добавил:
- И, подумай, пожалуйста, о китайских блюдах, ладно? Забудь про славянские кулинарные излишества.
Затем повернулся к официантке, все-таки улыбнулся: как сумел тепло и мягко, словно опасаясь напугать девушку:
- Не могли бы вы порекомендовать нам что-нибудь? – произнес он, переходя на китайский. Затем пожевал губу, и, все-таки не удержался от небольшого ироничного замечания: - Вы кажетесь мне удивительно знакомой. Мы с вами раньше не встречались?

Страдания Мэйлин не укладывались ни в одни рамки. Когда нужно стоять прямо, улыбаться ровно, всячески поддерживать выбор посетителей и вообще быть няшкой-душкой, хотя на самом деле хочется если не умереть, то оказаться именно сейчас как можно дальше отсюда, чуть ли не на краю вселенной. А тут еще и разговаривать надо...

Был велик соблазн посоветовать что-нибудь из сычуаньской кухни, которая славилась своими острыми соусами. То, что для китайца чуть-чуть острое, для европейцев кажется очень острым, которое буквально невозможно положить в рот. Сама Мэйлин очень любила сычуаньскую кухню, но баловалась ею нечасто, чтобы каждый поход в такие ресторанчики не превращался из редкого праздника в скучную повседневность. Но перед ней сидели лаоваи. Более того - перед ней сидел Максим с незнакомой красивой девушкой. Значит, нужно было выбрать что-то более стандартное для европейцев.

- Если вы хотите мясное блюдо, то попробуйте тушеную свинину в кляре с ананасами и сладким перцем, - Мэйлин открыла меню на соответствующей странице, чтобы посетители могли воочию убедиться в том, что предлагаемое ей блюдо выглядит вполне безобидно. Вообще китайская кухня примечательна тем, что в ней очень много блюд в кляре. Ну и еще острыми соусами, да. - Или жареный карбонат в кисло-сладком соусе. А еще говорят, что нельзя побывать в Пекине и не попробовать утку по-пекински. Из рыбных блюд мы можем предложить жареного карпа в виде белки, есть несколько видов, зависит от соуса - сладкий, острый или соевый; тигровые креветки, в кляре или под кисло-сладким соусом. А также несколько видов гарнира - рис, лапша трех видов: стеклянная, гречневая или яичная, жареный картофель.

Мэйлин говорила по-английски, наловчившись за последний месяц рассказывать названия блюд. Их ресторанчик находился если не в самом центре города, то в его центральной части, а тут всегда было много туристов, которые редко могли сказать на китайском что-то, кроме "здравствуйте" и "спасибо". Собственно, за счет туристов кафе и существовало.

- Где, например? - по-китайски поинтересовалась Мэй, обращаясь к Максиму. Хотелось сделать вид, что они просто не знакомы, но это было...ну да, как-то неправильно. Но и признаваться в том, что она мужчину хорошо знает Мэй не торопилась, особенно при этой незнакомке.

Ангел надула губки, делая обиженный вид.
-Я добрая, пупсик, тебе просто надо поближе меня узнать, вблизи я очень добрая. Злая, когда голодная, - она клацнула зубами, изображая укус, - могу покусать, хотя некоторым это нравится. Думаю, я сделала сегодня много добрых дел, и монастырь, если он почти одушевленный, как ты говоришь, примет меня.
Она улыбнулась Максу и перевела взгляд на официантку. Все-таки эти двое здорово нервничали при виде друг друга. Тут и магом не нужно быть, чтобы заметить это. Так ведут себя бывшие, которые вдруг встречаются там, где никто этого не ожидал. Отводят взгляд, бледнеют, но внешне сохраняют спокойствие. Потом начинают улыбаться, говорить, что у них все замечательно и они там и с теми, с кем должны быть, хотя и врут друг другу. Интересно будет понаблюдать, что же дальше? Может спровоцировать?
-Ты серьезно? Что значит подумать о китайский блюдах, ты уверен, что я знаю что это такое? – блондинка вдруг поняла, что девушка говорит на английском и показывает на картинки. Ну, это совсем другое дело. Слюнки потекли от перечисленного, ананасы, креветки. Хотелось заказать все и сразу, и, возможно, две порции. Но, превращаться в надутый шарик от обжорства Подольская не собиралась.
- Милый, - тоже переходя на английский обратилась к Казанцеву Ангелина, - как ты относишься к креветкам и утке, я хочу всего по чуть-чуть, давай пополам разделим, как ужин и завтрак. И кофе, девушка, кофе, я не выспалась сегодня.
Блондинка загадочно подмигнула Максу и улыбнулась. Прикасаться к его руке Ангел не рискнула, только криков и грубости не хватало, а он мог, тем более при этом милой официантке.

Макс глядел на кривляния Ангела с неким недоумением. Он даже не злился, просто каким-то глубинным чутьем, понимал, что девушка делает что-то неправильно, но осознать что именно не так, просто был не в состоянии. Тем более, что Ангелина говорила правду, и, с точки зрения Казанцева, ничего страшного не происходило. Как ее слова могли быть восприняты со стороны, Максиму в голову не пришло.
Да и не воспринимал он Мэй как «девушку» ни разу. Она была… была цветочком, который надо оберегать, сестренкой, которую нельзя дать в обиду, любимой сифу, которая прощает любые шалости своему ученику, ребенком, собирающим камушки и веточки… А еще она была близкой подругой Ули. Что делало Мэйлин еще лучше и еще прекраснее в глазах Казанцева.
При этом, Максим и подумать не мог, что Мэй может рассказать Ульяне что-то про Ангела и самого Макса. Возможно, тут дело было в бесконечном доверии ко всему, что касалось Мэйлин, или, опять же, Казанцев не воспринимал Ангелину как «девушку». Ангел была сестрой Ули и все. Соответственно ему казалось, что никаких поводов для подозрений или слухов он не дает.
- Ты и так тяжелая, - улыбнулся Максим Ангелине, поддержав девушек и заговорив по-английски. – Если закажешь всего «по чуть-чуть», лучше не напивайся. Я тебя больше тащить не буду.
Максим повернулся к Мэйлин:
- Раз уж вы так рекомендуете, то принесите моей спутнице все, чего она попросит, - тяжело вздохнул он, хоть чуточку успокаивая совесть, которая все еще бурчала по поводу того, что Казанцев наговорил Ангелу перед самым приходом в этот ресторан.
Вздохнул, поджидая, пока Мэй запишет заказ:
- Мне, пожалуйста, только чашку кофе, - Максим сделал паузу, потом вдруг резко перешел на китайский: - Скажите, а вы давно в Пекине?.. Не могу избавиться от ощущения, что мы знакомы, но, понимаю, что, скорее всего, спутал Вас со своей хорошей подругой…
В конце концов, можно было сделать хорошую мину при плохой игре, и просто дать Мэйлин отступить. Если она захочет. А потом, уже когда она вернется в Монастырь, расспросить у нее что да как, да почему… В конце концов, дружба дружбой, но у Мэй наверняка хватает проблем и без Макса.

Мэйлин почувствовала, как у нее начинает болеть спина. От всей это фальши и лжи. Вот так - у кого-то начинает болеть голова. У кого-то душа. А у нее начала болеть спина. Потому что надо стоять прямой, как палка, словно проглотила свой планер, когда хочется свернуться в клубочек и просто уткнуться носом в колени. И чтобы кто-то ласковый, большой и заботливый сделал вид, что решит все твои проблемы и сказал "все будет хорошо, девочка". Но нужно терпеть, изображать из себя китайское воспитание, улыбаться до зубной боли и слушать, что говорят. Мэйлин записала сделанный заказ, ловко рисуя иероглифы по строчкам, и почувствовала просто непреодолимое желание поскорее закончить с этим столиком.

Она улыбнулась, широко, доброжелательно, как и подобает правильной китайской официантке, но в ее улыбке затаилось что-то неуловимо горькое, словно она только что стала свидетельницей предательства. Или наоборот, почувствовала себя преданной. В конце концов, это не ее дело, почему Максим в Пекине в компании незнакомой девушки. Но Макс был прав - Мэйлин была близкой подругой Ули. Вероятно, даже слишком близкой, чтобы все неудачи и обиды Подольской умудряться воспринимать как свои. И эта девушка, словно назло, начинает играть, как будто чувствуя все то, что сейчас испытывает Мэй. А ведь не за себя больно. За Улю. Сама-то что, сама пришла домой, поплакала и забыла, а вот подруге каково? А если она даже и не в курсе?

- Приехала месяц назад, - честное слово, она уже не знала, что лучше, признать, что она его не знает, чтобы неправильно, или наоборот, признать, что они знакомы, что было правильнее. И больнее. Намного больнее, чем просто делать вид, что она - всего лишь официантка, как и сотни таких же других официанток по всему Пекину, по всему Китаю. - Но я здесь родилась. Вполне возможно, что вы меня спутали. Китайцы все на одно лицо.

Выдав сие гениальнейшее по свой лаовайности умозаключение, Мэйлин спрятала блокнот в карман передника и удалилась от стола, чтобы принести два комплекта палочек, тарелки и кофе. Передав заказ на кухню и получив обещание, что в течение десяти минут это все будет уже готово, Мэй с сосредоточенно-каменным лицом расставила приборы на столе. Ей просто надо подумать. И желательно сделать это в подсобке, среди ящиков с крупой.

-Ты знаком с этой девушкой? – спросила Ангел по-английски изображая саму невинность. Интересный был момент. Отец как-то рассказывал, что можно увидеть эмоции человека по ауре, и Подольская снова пожалела о том, что не интересовалась этим. Она бы многое отдала, чтобы увидеть ауры Макса и официантки. Руку можно дать на отсечение, что они знакомы, тогда зачем все это представление?
-А она ничего, - продолжила уже по-русски блондинка. – Хотя мне казалось, что тебе нравятся блондинки. Но я могу ошибаться.
Подольская ухмыльнулась, мужчинам иногда нравится разнообразие. А потом Ангелина аж покраснела от возмущения.
-Хватит уже намекать на мой вес, я голодная, могу съесть слона… и не надо меня тащить, у меня ноги есть. А тебе бы тоже не мешало поесть, кофе не еда, еще окочуришься по дороге, что я тогда скажу Уле. – Ангел стала снова листать меню, яростно, как будто оно в чем-то виновато. – Вон, смотри, какой-то большой кусок мяса с чем-то сверху, мужчина должен хорошо есть, чтобы у него было много сил на женщин. А у тебя их, как я вижу, хватает…
Им принесли приборы, улыбка официантки была приклеена основательно, хотя в глазах затаилось что-то совсем противоположное.
-Уважаемая, - обратилась блондинка к девушке, - принесите моему другу мяса, а то нам предстоит долгая дорога в тибетские горы. И еще… Вилки в вашем заведении есть? А то палочками боюсь себе что-нибудь проткнуть… а может и не себе, вдруг рука дрогнет. Максим, кстати так его зовут, от голода, наверное, совсем в лице изменился, как только сюда пришел. Так что несите что-нибудь сытное. Ок?

Макс поджал губы, чувствуя, как внутри что-то с треском ломается, перекручивается, вызывая приступ тошноты. Но он сдержал себя, размышляя о красивом переплете меню, об иероглифах, что покрывали страницы, наряду с уже привычными английскими буквами. За каждым иероглифом, казалось, таилась целая история, целый мир, который стал причиной рождения его именно в таком виде, и ни в каком другом. Все эти мысли развлекали, успокаивали, позволяя не думать о главном.
О недоверии. В конце концов, именно недоверие друг к другу, есть единственная причина краха любых отношений. Дружеских, любовных, родственных. Любых…
Макс быстро выкинул ненужные мысли из головы. Он чувствовал себя так, словно его предали, и, вероятно, мог объяснить почему. Но не стал копаться во всем этом, просто решив переждать это чувство, пережить его. Точно так же, как переживал тысячи раз до этого.
- Я ее спутал с одной… с другом. С очень хорошим, как я думал, другом, - когда, наконец, почувствовал, что сможет справиться с голосом, ответил Максим. К этому моменту официантка уже убежала.
Подколки Ангела не особенно задели Казанцева, он лишь пожал плечами в ответ.
- Народная мудрость гласит, - проговорил он без улыбки, и явно размышляя о чем-то другом, - что на вопрос: «Кто вам нравиться больше – блондинки или брюнетки?», всегда стоит отвечать: «Да»…
Макс поднял взгляд на Ангелину, одну очень долгую секунду глядел на нее, словно изучая. Потом опустил взгляд на краешек белоснежной скатерти, и очень заинтересовался мастерством ткача, который создал этот шедевр штамповочного производства.
- А вообще мне нравятся люди... некоторые из них, - пожал плечами он. – И цвет волос, в этом случае, не имеет никакого значения…
Максим сам не знал, почему не ответил Ангелу, пока официантка была еще здесь. Вообще видеть ее не хотелось. Вообще никого видеть не хотелось… Разве что Улю…
Настроение было безнадежно испорчено, и Казанцев глянул в окно. Там торопились люди, рычали машины, визжали поезда, поворачивая на своих стальных рельсах. Макс поморщился.
- Слушай… а у тебя вообще есть друзья? – усмехнувшись кончиками губ, вдруг обратился Максим к своей спутнице. – Просто, чтобы знать, знакомо тебе такое понятие, или нет.
Он не хотел ее обижать. Совсем нет. И только когда слова сорвались с языка, понял, что это может быть воспринято весьма фигово. Нервно дернул плечом, тяжело вздохнул:
- Извини, ежели чего... Не хотел тебя обижать...
Провел ладонью по волосам, уперев взгляд в пространство, потом, словно стряхнувшись, встал.
- Я сейчас вернусь... Эта... Руки помыть надо, все дела, - подмигнув девушке, и тем самым намекая, что ему надо в уборную не только за тем, чтобы сполоснуть свои лапы, Казанцев вышел из-за столика, зашагал в направлении, где скрылась официантка. Ее нигде не было, и Казанцев, поймав первого попавшегося работника этого заведения, выдал:
- Мэйлин Юн? - именно так. С вопросительной интонацией. Глядя в глаза, чтобы прочесть внутренний диалог, который возникнет, при звуке знакомого имени. Почти сразу узнал, что девушка направилась куда-то вглубь, скрылась за какой-то неприметной дверью. Шагнул в том направлении, парой слов успокоив сотрудника.
Нужное место он нашел быстро – оно было единственным в этом заведении, подходящим под описание. Толкнул дверь. Увидел ее, задумчиво спрятавшуюся в темноте. Прикрыл за собой дверь, навалился на нее всем телом, дабы ее не могли открыть с той стороны, и отрезая ей единственный путь к отступлению.
- Поговорим? – голос его звучал глухо. Не было в нем ни обиды, ни страха, ни даже любопытства. Вообще ничего не было. Просто голос.