Рассвет

Небо светлело. Охрана осталась неподалеку от входа на кладбище, Ху всегда приходил сюда один. Он положил на каменную плиту пышный букет белоснежных роз, перевязанных белой шелковой лентой, и поднял взгляд на выгравированную на светлом граните фотографию. Ю Линь. Такая, какой он её помнил.

Снова из-за неё погибли люди. Она была истинной причиной развязавшейся в Северной Столице войны, власть была поводом, а не причиной. Даже после смерти она заставляла Ху жертвовать его людьми. Женщина без добродетелей, характер которой был соткан из одних пороков. Тигр её ненавидел, но и отпустить не мог. Он помнил тот день, когда её застрелил, и не раз спрашивал себя о том, могло ли быть иначе. Вряд ли.

Ху чувствовал, что рядом есть ещё кто-то. Он услышал шаги по опавшей осенней листве, но не обернулся. Он и так знал, кто ещё мог прийти на эту могилу.

Ху его опередил. Миямото Такэси посмотрел на противоположную сторону холма, где были видны свежие могилы людей Тигра. Китаец легко отделался, потери оябуна были в разы больше. Миямото приклонил колено перед могилой Ю Лини и положил рядом с розами букет белоснежных лилий, не сказав ни слова пекинскому лунтао.

Интересно, что заставляет Чжу Лао приходить на эту могилу. Чувство вины? Или то же, что привело сюда оябуна Окинавы, когда из-за Ю Лини погибло полторы сотни его боевиков? Неспособность отпустить, оставив прошлое в прошлом, отправив прах к праху.

Миямото Такэси планировал отомстить, лишив Тигра того, что он получил взамен за жизнь Тени – власть в Пекине. Вместо мести получилась кровавая расправа над его же людьми, клан ослаб, как никогда, и неизвестно, сколько месяцев или лет понадобится, чтобы собрать силы для нового удара.

Ху обернулся на японца, посмотрев на него так, будто не замечал до этого. Миямото был смел, что приехал в Пекин после этой войны, в которой так и не был заключен мир. У лунтао были при себе пистолеты, ему ничего не стоило застрелить оябуна Окинавы уже сейчас, но так Миямото окажется с той, памятью которой так дорожит. Вот ведь глупая ревность, даже сейчас, когда делить уже нечего.

- Она говорила, что от запаха лилий у неё болит голова, - спокойно сказал Ху.

Он отошел на шаг в сторону и закурил, больше не глядя на японца. Лунтао обернулся к могилам своих людей, оба виновника смерти которых находились здесь. Одна – под гранитной плитой, второй пока был жив. Ху давно не видел Такэси, сейчас ему показалось, что японец сильно осунулся и постарел. Он проиграл войну, и такие поражения не проходят незамеченными.

Мао говорил, что отец Миямото был в Нанкине. Это могло быть правдой, а могло быть одной их тех баек, которые принято рассказывать молодым бойцам для поддержания в них агрессии.

- А мне она говорила, что считает розы пошлыми, - ответил Такэси с заметным акцентом, но на довольно понятном китайском.

Он также отошел немного в сторону и стал наблюдать за своим вечным соперником. Ху был похож на вековую скалу, он казался человеком без эмоций, и сейчас можно было наблюдать уникальные моменты, когда в нем просыпалось что-то человеческое.

- Не можешь отпустить? – Миямото вопросительно посмотрел на пекинского лунтао.

Тигр оставил охрану у ворот кладбища, если бы сейчас кто-то из них захотел кого-то убить, поединок оказался бы на удивление честным. Но легче от этого не станет никому. Война проиграна, смертью Ху этого не исправить, а его люди будут за него мстить, не оставив в живых никого из якудза Окинавы. Оябун хорошо понимал, в каком состоянии сейчас находится его семья.

- Как и ты, - сказал Ху.

Он снова замолчал, глядя на надгробье. Миямото убивать бессмысленно, смерть будет для него спасением, он и так повержен, остался без людей и не добился того, ради чего развязывал войну с Пекином. Ему не хватит безрассудства, чтобы вновь готовить людей и снова пытаться мстить.

- Даже после своей смерти она убивает наших людей, а мы все носим цветы на её могилу, - задумчиво сказал лунтао.

Небо на западе постепенно озарялось тонкой полоской золотистого света, от которого все вокруг приобретало розовато-рыжеватый оттенок. Город медленно просыпался, и со стороны дороги был все отчетливее слышен шум мчавшихся мимо машин. Это время существовало пока для кого-то другого, Тигр не обращал внимания на рассвет. Что-то в этом вечном течении времени остановилось для него с одним выстрелом, который он считал верным решением, но который все ещё не был уверен, что может себе простить.

Ю Линь не стала бы другой. Она никогда не стала бы такой, какой он бы хотел её видеть, но и запомнил он её другой. Она была порочна и вероломна, на её руках жизни братьев, она предавала, а он все равно не мог её отпустить.

Японец говорил так, будто по собственной воле прекращал войну. Вряд ли бы эти слова прозвучали в том случае, если клан Окинавы не был разбит в пух и прах прошедшей войной. Но Тигр промолчал. Пекину эта война тоже далась тяжело, и сейчас уже было поздно махать кулаками после драки. Миямото признавал мир, Ху был достаточно разумен, чтобы согласиться с его словами.

- Ты уже заплатил жизнями своих людей за нападение, на этом будем считать вопрос закрытым, - сказал лунтао.

Он также отвернулся от могилы Тени, глядя на восходящее солнце. Уже было светло, последние участки предрассветной темноты таяли под золотистыми лучами. Пекин просыпался, встречая новый день, оставляя позади что-то, что закончилось сегодняшней ночью и пропадало с лучами рассвета. Прах к праху. Один из терзавших призраков прошлого обрел покой, перестав быть частью настоящего, проклятьем, отнимающим жизни. Легкий порыв ветра прошелестел желтой листвой росшего возле могилы кустарника, сбросив пару гостей листьев на засыпанную мелким гравием дорожку.

- Миямото-сан, можно задать тебе один вопрос? – неожиданно спросил Ху, посмотрев на собеседника.

Миямото кивнул. Он не считал, что потеряет лицо, не вступив в перебранку с Тигром, их люди уже все решили во время перестрелок на пекинских окраинах. Сейчас лишь формально подтверждался мир, уже начавшийся после того, как последний из отрядов оябуна был разбит у одного из складов пекинской триады. Этот разговор не состоялся раньше лишь потому, что ни один из крестных отцов не счел нужным его назначить.

- М? – японец обернулся. – Задавай, Чжу сяншен.

Было даже любопытно, что так хотел узнать лунтао. По его тону Миямото догадывался, что речь идет не об отношениях их кланов, что-то слишком личное, иначе не спрашивал бы разрешение.

Лунтао встретился взглядом с Миямото. Они никогда не сотрудничали, слишком сильна была личная неприязнь, но сейчас Ху видел, что оябун Окинавы был из тех людей, с кем можно договариваться. Вряд ли он когда-либо смог бы назвать его другом, слишком много крови они пролили в своем противостоянии, но сейчас раздражение было не таким невыносимым, как обычно. Да и во взгляде темных усталых глаз японца уже не читалась лютая ненависть, неминуемо ведущая к вендетте.

- Это правда, что твой отец служил в Нанкине? – спросил Ху.

Не более чем любопытство, но Тигр хотел знать ответ на свой вопрос. Миямото мог соврать, это не принципиально, так было бы даже лучше, чтобы не раздувать конфликтов вновь. Нанкин был удобным оправданием для войны с якудза, память о резне в Южной Столице поддерживала боевой дух инфорсеров триады, при этом каждый из них чувствовал себя национальным героем, участвуя в чисто бандитских разборках между влиятельными мафиозными кланами.

Миямото удивленно поднял брови, затем чуть прищурился, не отводя взгляда от темных глаз пекинского лунтао. Оказывается, и каменные скалы бывают любопытными. Он молчал несколько секунд, затем выбросил сигарету и усмехнулся.

- Понятия не имею, - ответил японец. – Я никогда не был знаком со своим отцом.

Он вновь посмотрел на могилу Ю Лини, сейчас уже освещенную утренним солнцем, затем вежливо поклонился тигру, от пояса по японской традиции.

- Удачного дня, Чжу сяншен.

Миямото улыбнулся и медленной, но уверенной походкой направился вниз по холму к выходу с кладбища. Влажная от утренней росы осенняя листва тихо шуршала под ногами, пока звук его шагов не потонул в гуле проснувшегося города.