Как жить, если сам себя считаешь убийцей?

- Убийца! Оборотень!...
Был суд. Гаагский суд по правам человека. Его обвиняли в том, что он оборотень-убийца. Половина людей хотела его сжечь на костре, а другая половина хотела, чтобы он погиб от руки монстра. От руки такого же, как он сам. Споры были долгие, но его никто не слышал. Он сидел в клетке и просил дать ему последнее слово...
- Вердикт окончательный и обжалованию не подлежит!
... Его везли по городу. По городку, в котором он вырос. По бокам улицы стояли люди. Его друзья, знакомые. Здесь были и соседи Куцов, и Ребекка, и врач. Все кидали в него тухлыми яйцами и помидорами. Все хотели, чтобы он погиб. По другую сторону дороги стояли люди, с которыми он познакомился в храме. Аерин, Курук, даже его наставницы. Даже Саша, его любимая сестрёнка. Все хотели, чтобы он погиб. И все кричали ему вслед одно единственное слово.
- Убийца!
А потом был огонь. Он начал жевать его ноги...
И появилась площадь перед храмом. И Ронан, который выпустил огонь, когда он его достал... Ронан тоже ему сказал одно слово:
- Оборотень!

- Нет... Нет... Прошу, не надо...

Он резко сел на циновке и протёр мокрое от пота и слёз лицо руками. Тело пробивала жуткая дрожь, сердце болело, и он вздохнул. Встал на ноги и, надев джинсы и кеды, тихонько вышел из комнаты. Было два часа ночи. Воспоминания об этом кошмарном сне его всё ещё терзали, и он решил пройтись. Ноги привели его на обрыв, и он остановился. Было холодно, ветер уже нёс запахи осени, но он не обращал внимания на погоду. Посмотрел на небо. Светила полная луна, а его влажная кожа блестела в лучах этого холодного спутника Земли. Он глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, потом подошёл к самому краю обрыва. Ветер сильно трепал его волосы, заставлял его удерживать равновесие, но он не был сосредоточен на стихии воздуха. Ему сейчас было всё равно. Вся боль, весь страх.. всё вышло наружу. Последние события в его жизни были не самыми радостными. Его больше всего пугало, что он поднял руку на свою маленькую сестрёнку, которой пришлось и без того натерпеться. Ему необходимо было с кем-то поговорить, он боялся, что один не справится, но кто поможет ему? Кто может понять его боль? Его страх? Он убил... не просто кого-то, но человека. Человеческая жизнь бесценна. Он готов был уже признаться во всём, но его удерживала только его маленькая сестрёнка. Она останется сиротой. Не такого будущего она заслуживает. У неё должно быть самое лучшее в мире будущее.

Он опустился на землю и свесил ноги вниз. Но потом поднялся и отошёл немного подальше. Сел на землю, согнул ноги в коленях, положил на них подбородок и стал смотреть на луну. Что ему делать? Этот сон... ведь так оно и будет. Если об этом кто-то узнает, то его убьют. Как монстра. Но сможет ли он забыть об этом? Вряд ли...

Оливия с грустью вспоминала те замечательные времена, когда ночные дежурства еще могли приносить хоть какое-то удовольствие и даже разнообразие в жизнь. Когда они с Цириллой, большая черная кошка и маленькая белая, патрулировали территорию, прислушиваясь к ночным шорохам и глухому храпу обитателей монастыря. Было приятно вспоминать лица испуганных учеников, когда они инсценировали появление духов, или когда скинули Джо в озеро. Те времена давно прошли и теперь уже казалось, что прошли бесследно, без шанса вернуться.
Подруга погрязла в занятиях и возне с маленькими дочками, а Лив, наблюдая за этим тихим семейным счастьем, всё больше убеждалась в том, что с ней что-то не так. Счастье Цириллы, казалось, было осязаемым. Мягким и теплым, хотелось протянуть ладошку и пощупать. И заодно воскресить в сознании те моменты, когда она обладала чем-то похожим.

С ней определенно что-то не так. Потому что, разве можно любить человека больше жизни, но при этом же осознавать, что простое нахождение рядом не приносит такого удовольствия, что раньше. Да и вообще хочется сбежать. Оливия и сбегала, а потом хотела лезть на стенку от жгучей тоски по мужу. Так и металась, как ненормальная: рядом скучно и тошно, вдали невыносимо.
Такие невеселые мысли организовали хоровод в голове черной кошки. Даже зверь не помогал избавиться от тупой боли в груди, а размышления в голове всё были одни и те же, Оливия думала о своем дежурстве, затем о Цирилле, о близняшках, о Адель, о муже, о семье, о том, как ей плохо, а затем снова о дежурстве...

Она не испытала обычно удовлетворения, когда почувствовала отчетливый запах человека у обрыва. Раньше ей нравилось оставлять на дежурства и видеть недовольные лица, а сейчас захотелось не связываться и пройти мимо. Она бы так и сделала, если бы не узнала запах Влада. Оливия могла пройти мимо чужого ученика, но к своим собственным относилась даже чересчур строго. Забавно, что когда-то давно она хотела быть похожей на Шэн, предпринимала всяческие попытки, чтобы обладать характером беловолосого цербера. И ничего не получалось. И Внезапно цербером её сделало время...

Кошка бесшумно подобралась к обрыву, остановилась позади ученика и потянула носом воздух, вдыхая запах слез, пота и страха. Вечно всё не слава Богу, да? Пантера недовольно зарычала.

Или всё-таки броситься с обрыва вниз? Что потом будет? Смерть. Какой она будет? Наверное, долгой и мучительно. Но здесь есть лекари... они могут вылечить. Даже через полчаса после смерти могут вернуть жизнь. Он не верил в это. Да, он обладал элементарными знаниями во врачевании, но не знал, нужно ли ему это. Может, действительно размозжить себе череп, прыгнув с обрыва? Всё равно нет разницы, что будет в дальнейшем. Он не хочет, чтобы сестрёнка страдала. Но он сам становится монстром. Таким же, как его "отец". Он боялся, что не сможет однажды остановиться. Он закрыл глаза.

Что бы было, если бы Сабин его тогда не ранил? Он не помнил, что руководило им в тот момент. Только слепая ярость, ненависть. Скорее всего, ярость. Он не был в те минуты человеком. Он был зверем, который жаждал крови. Он получил кровь. Он вкусил человеческую кровь. Это было страшно. Если бы не ранение, то он бы мог натворить ещё больше бед и дел. Наброситься на малышку. Вкус и запах крови напрочь снесли ему башку, и он перестал быть человеком. Он стал зверем. Опасным. Говорят, что таких зверей, которые попробуют человеческой крови, убивают, ибо они становятся опасными. Значит, его тоже должны убить. Потому что он... слабак?

Да, он слабак. Он не смог признаться во всём, когда приходили полицейские. Он не смог спасти сестру. Он не смог оттащить своего Зверя от Сабина. Мало того, он первые минуты, когда грыз плечо, радовался тому, что делает это. Он поддался каким-то плохим мыслям, когда Саша назвала их с Катарой женихом и невестой. Зачем он набросился на неё? Она ожидала такого от кого угодно, но не от брата. Он предал свою сестру из-за своей слабости. Если он сейчас погибнет, то никогда не встретится с мамой или Женей. Он снова сделает поступок слабого человека. Он не должен оставлять сестрёнку, но держать всё в себе? Как? Как быть убийцей и не делать вид, что всё нормально?

Неподалёку послышался рык, и он вздрогнул. Повернул голову и увидел два янтарных глаза. Потом вырисовался силуэт чёрной кошки. Размытый, конечно, но он понял, что это его наставница. Вроде у неё был облик пантеры. Интересно, что она сделает? Наверное, ничего. не загрызёт ведь. Хотя это было бы неплохо. Умереть от такого же монстра, как он сам. Слова из сна снова ворвались в его сознание, и он зажмурился. Нельзя давать волю чувствам и слабости. Никто не увидит его слёз. И ведь никто не знает, что уже несколько дней парень просыпается от того, что его подушка мокрая от слёз. Поэтому он так часто носит очки, под ними хоть не заметные го глаза.

Кошка фыркнула, всем своим видом показывая, как относится к таким ночным прогулкам учеников. И пусть она сама в молодости частенько не ночевала в собственной комнате, монастырь за всё это время стал родным домом, и правила этого дома были практически святыми. Ради этого дома она изменила своим привычкам в одежде, косметике, даже в поведении, и, раз уж она пошла на такие подвиги, то и другие должны быть любезны эти правила соблюдать. С каким-то жестоким злорадством Лив подумала о том, что становится занудой. С волками жить - по волчьи жить, да?

Превращение заняло у неё от силы несколько секунд, а затем девушка села рядом с Владом, даже не заботясь о том, что сидит на холодном камне.
Звание старшего мастера обязывало хоть чуть-чуть следить за жизнью в монастыре. И Басарабеску долгое время не было в монастыре, затем он вернулся, но не один, и ходил весь какой-то мрачно-загадочный. Оливия это заметила, но старалась не лезть не в своё время, потому что уважала чужую личную жизнь, и помнила, как ей не нравилось, когда лезли в её эту жизнь.

Но любому терпению приходит конец, и терпение Оливии лопнуло прямо сейчас. Казалось, что можно расслышать звук лопающегося пузыря в раздраженном рыке.
- Что происходит? - без лишних прелюдий, прямо в лоб задала вопрос девушка. Не стала утруждаться речами о дежурстве, это настолько очевидно, что даже не нужно озвучивать. - И только попробуй соврать, - последняя фраза прозвучала с явкой угрозой в голосе, потому что, честно слово, Лив это достало. Сначала он льет слезы и жалуется на то, что жизнь его обидела, потом вдруг пропадает, находится неизвестно где, а приезжает еще более загруженный и обиженный. Хамфри, как человек решительным и прямолинейный, сейчас для себя решила, что всю эту трагикомедию нужно прекращать. Даже насильственным методом.

Да, это оказалась она, его наставница. Он не удивился этому, хотя всё-таки где-то глубоко в душе надеялся, что это кто-то другой. Но это была она, и от неё веяло каким-то безразличием. Может, такое холодное безразличное поведение поможет ему? Но как? Или ему нужна всего лишь жалость? Как тогда, несколько месяцев назад, когда он узнал плохие известия. Наверное, именно тогда ему нужна была жалость. А сейчас? Что ему нужно сейчас? Возможность покончить с этой жизнью. Вряд ли жители монастыря будут покрывать убийцу. Холодного и жестокого. Который к тому же превращается в оборотня и может теперь загрызть человека. Просто как нечего делать. Вдруг появится снова какая-то ситуация, где будет насилие? Он боится, что не будет просто стоять и смотреть, как что-то происходит. Хотя смотря что происходит. Если вдруг кто-то пальцем тронет его сестру на его глазах, то... почему он не может убить себя?

Его кожа была горячей. Наверное, поднялась температура. Но это было неважно. Важным было то, что он не знал, что говорить. И как говорить. Сказать просто "я убил человека"? Или рассказать всё, как было? Поэтапно. От нескольких лиц. Ничего не говорить нельзя, она всё узнает. У неё есть ментальная магия, она может пробраться в его сознание. Но... может, она сможет позаботиться о его сестрёнке? Если он поймёт, что его сестра окажется в безопасности, если он поймёт, что её кто-нибудь возьмёт в семью, то он вернётся в Румынию и всё расскажет о том, как и кто убил человека.

- Я боюсь, что на весь рассказ не хватит вей ночи. Но если коротко, то... - он сильно сжал руку в кулак. По телу пробежала противная нервная дрожь. Вроде бы просто произнести три слова, но они будто застряли в горле и не срывались с языка. - Не знаете, в Китае не отменена смертная казнь? Я не знаю, как мне жить с этим. Я... - он сильнее зажмурился. - Господи, какой я слабак... мне тяжело это говорить, но я... мой зверь... он вышел из--под контроля и загрыз человека. Я убил того, кого всю жизнь считал отцом.

Снова заболело сердце, тело стало дрожать в мелких, едва заметных, судорогах. Комок слёз застрял в горле, но он боялся... он был слабым, но он не хотел показывать свою слабость. Он сглотнул и посмотрел на небо.

Оливии было что сказать практически на каждое предложение, которое озвучил Влад, однако она молчала и лишь не сводила пристального взгляда с его лица, которые, благодаря кошечьему зрению, позволяло рассмотреть его так же хорошо, как если бы сейчас был день. На рассказ не хватит всей ночи? Глупости, у неё полно времени. Всегда мечтала посреди ночи выслушивать долгие и душещипательные истории чужой жизни. Смертная казнь? Оливия, хоть и не сильно интересовалась всякими государственными делами, в Китае жила уже десять лет, и о таком уж знала. Нет, смертная казнь в Китае была не отменена, однако чувство такта, которое было ей так не присуще, решило показать себя, и Лив промолчала даже тут. Если Влад в таком состоянии, что вот-вот разрыдается, если задает такие странные вопросы, вряд ли ей стоит еще больше усугублять ситуацию.

А вот когда было сказано самое главное, Оливия ничего не произнесла уже потому, что банально не знала, что сказать. Ей всегда казалось, что, мол, убил и ладно, ничего же уже не поделать, чего зря мучиться? Однако она прекрасно помнила, как изводил себя Дамьян когда-то давно, видела, как трясется перед ней Влад, и все-таки решила, что поспешных выводов делать не стоит. Никогда не знаешь, как поведешь себя в той или иной ситуации. Тем более в такой...

- Хорошо... - задумчиво и уже не так уверенно протянула девушка, просто чтобы нарушить гнетущую тишину. - Я не уверена, что эти сильно поможет, но хочу напомнить: тот, кого ты считал своим отцом, был подонком. Если я правильно поняла всю ситуацию, - она запнулась, потому что больше всего в жизни не любила такие ситуации. Вечно она говорила глупости и банальности. - И тебя мучают угрызения совести, так? Расскажи мне подробно, как всё было, - это уже прозвучало как команда, и Хамфри про себя отметила, что командовать у неё получается лучше, чем сочувствовать и утешать. Тут уж не нужно было долго ломать голову.
План действий и слов у Оливии, кстати, уже потихоньку начал обретать четкие очертания. Раз уж она мастер и наставница, а это всегда выражалось не только в обучении способностям, нужно разгребать ситуацию. И увы, насилием тут не поможешь.

Каждому человеку необходимо иногда снимать напряжение. Влад раньше снимал напряжение растяжками и своими тренировками в балетном искусстве или же в музыкальном. Он вроде сделает пару пируэтов, а потом всё будет нормально. И нет напряжения. Или сыграет какое-нибудь классическое произведение, и тоже станет легче. Приехав в Китай, он открыл для себя алкоголь. Он тоже снимал напряжение, но не так сильно, как музыка с балетом. А теперь... чем ему теперь снять напряжение? Пить ему запретили под страхом остановки сердца, музыка и балет ушли на третий план. А что есть ещё? Побить кого-нибудь. Но он против насилия. Близких друзей, которым он бы мог рассказать свою жизнь, у него не было. А всё держать в себе... это не дело. Он держал всё в себе, а потом взорвался. Всего одно слово, и крыша уехала далеко. Он побил сестрёнку, которая и без того натерпелась. Он стал кричать на неё и запрещать ей что-то. От этого становилось невыносимо, и он боялся. Вдруг он уже не станет таким, как был раньше?

К убийству разные люди относятся по-разному. Для кого-то это - убил и забыл, для других это личная трагедия, потеря, для третьих - повод усовершенствоваться. И все они делятся примерно на одинаковые кучки. Влад относился ко второй категории, но наставница правильно заметила, что он убил ублюдка. Но имел ли он права так поступать? Но смогли бы они тогда уехать из страны в Китай? Возможно. Но их бы жизнь стала тяжёлой. Сабин бы достал их. Даже в Тибете.

- Он был подонком, да. Но он воспитывал меня. Я любил его как родного отца, - вздохнул парень, пытаясь справиться со своими эмоциями. Не получилось. - Он похитил мою сестру, запер её в подвале нашего старого дома. Я попросил Аерина Мак-Рейна помочь мне, но я не знал, что Сабин обладает ментальной магией. Он меня ранил... - он снова запнулся и протёр горячее и влажное лицо руками. Влажными были даже волосы. - Потом мы поехали к старому разрушенному дому. Там... я превратился в рысь и увидел сестрёнку. Она была в крови. Её глаза не выражали ничего... он приказал ей ранить Аерина... - Он передёрнулся, снова пропуская всё это через себя. Тогда была ярость, гнев, но сейчас был страх пойманного в ловушку человека. Хотелось остаться в одиночестве. Прыгнуть с обрыва. Напиться и умереть. Казалось, выхода не было. Какой? Перестать винить себя в этом? Но он не может. Он отнял человеческую жизнь. Он нарушил закон, который придумали люди. Не мы даём жизнь, чтобы потом её отнимать.

Повисло молчание, прерываемое лишь судорожными всхлипами парня. Нет, он пока не плакал, по крайней мере, щёки были сухими. Но он боялся, что не сможет долго держать всё в себе. Но это неправильно. Мужики не должны плакать. Никогда и ни при каких обстоятельствах.

- Простите... - прошептал он. - Я повалил сестру на пол и с трудом удержал своего зверя от того, чтобы не прокусить ей горло. Потом я бросился на Сабина... я упивался его болью, его страхом. Мой зверь вкусил человеческой крови, услышал запах, и я... я не смог остановить его. Зверь впился в горло. Последнее, что я помню, это два выстрела. А потом два месяца комы, три остановки сердца... я вспомнил об этом чисто случайно, когда Ребекка общалась с врачом... Я боюсь... я не знаю, что мне делать. Я начал... недавно я сорвался на своей сестрёнке. Я боюсь, что сделаю ей больно, но я не могу себя остановить...

Он чувствовал, что скоро сломается, но всё ещё не хотел показывать свои слёзы наставнице. Это неправильно. Женщины должны быть слабее, но получилось так, что из всех его друзей в школах он был самым слабым. Он боялся, что его истерика будет громкой. Это может кто-нибудь услышать. Нет, надо надеяться, что он просто тихо поплачет, когда вернётся в свою комнату.

В какой-то момент Оливия фыркнула и просто не смогла сдержаться:
- Прекрати извиняться. Ты никому ничего не должен, чтобы извиняться. Тем более по таким поводам, - наверное, это какие-то детские стереотипы о том, что мужчина не должен плакать. Оливия точно не помнила, но, возможно, и сама так считала когда-то давно. Сейчас ей не казалось, что плачущий мужчина - это ужасно. Мужчина должен быть сильным, самостоятельным, опять же, никому ничего не должен быть должен, пусть это и каламбур, и тогда на его слезы никто не обратит внимания. Потому что это не так уж и важно.
Лив склонила голову на бок, всё еще наблюдая за Владом, и мысли шустро мелькали в голове, а она только размышляла: какую часть своих мыслей ей стоит озвучить? Или вообще молчать? Кому, в конце концов, нужны её нравоучения? И разве она сама знает так много, чтобы учить других?

Влад замолчал, и Оливии очень захотелось замолчать тоже, надолго, обдумать каждое своё слово, каждый совет и ответить ему идеально. Однако девушка усилием воли заставила себя соображать быстрее, а главное, не молчать. Она не осуждала его - это точно, но он может расценить её молчание по-другому.
- Начнем с того, что это не ты убил Сабина, а твой зверь, хищник, которого ты пока плохо контролируешь и которому, естественно, от вкуса крови снесло крышу. Если тебя это утешит: ты ничего не мог с этим поделать. И остановить его не смог бы, как бы сильно не пытался и не хотел, - вряд ли его это утешит, но попытаться стоит, учитывая тот факт, что Оливия говорила правду. Влад открыл в себе зверя не очень давно, и это опасный хищник, кошка, а кошками во все времена было трудно управлять. Даже сама Оливия, уже хорошенько владея собственной пантерой, во время первой охоты чуть не напала на Чина, чересчур увлекшись запахом и вкусом крови.
- Тебе просто нужно поменьше думать о себе, вот и всё. Попытаться смириться с мыслью о том, что ситуация не могла сложиться по-другому, и еще понять, что ты, после всего этого, обязан повзрослеть и стать опорой для своей маленькой сестренки, - Оливия говорила и после каждого слова себя проклинала. Говорит банальности, очевидные вещи, лучше бы вообще рот не открывала... Фу. - Возможно, всё на самом деле очень хреново, но от этого ты не должен тут сидеть и киснуть. Тебе нужно работать. Чтобы лучше контролировать зверя и не допустить больше подобного, чтобы вернуть себе спокойствие и здоровье, которые тебе просто необходимы. Я могу помочь тебе в тренировках и могу помочь со сном, потому что без здорового сна у тебя ничего не получится, - она могла бы говорить еще очень долго, но решила замолчать: просто интересно, что же он ей ответит. Потому что легко ей сейчас рассуждать, а вот ему какого...

Оливия достала из кармана портсигар, а затем вынула из него одну сигарету. Чуть подумав, протянула стальную коробочку Владу: - Будешь?

- Слишком долго я его считал отцом. Он любил меня... - прошептал парень, когда снова повисло молчание. Слова наставницы его немного успокоили. По крайней мере, если до сих пор полицейские не нашли улик, доказывающих, что это он убил, то можно успокоиться. Получается, если он сам не проболтается об этом, то всё будет нормально, и его не посадят. наверное, это всё-таки можно забыть. Она предложила ему свою помощь в тренировках, и он согласился. Неуверенно кивнул. Но всё-таки, что бы она ни говорила, в душе оставались тени сомнения, что всё пройдёт бесследно. Он всё прокручивал в голове возможные варианты событий и не знал, как бы всё сложилось, если бы не ранение. Скорее всего, он бы потом набросился ещё на кого-нибудь. На Аерина. Интересно, а его бог смог бы за долю мгновения повлиять на зверя, чтобы тот не причинил Аерину вреда? Возможно... у зверей реакция быстрее человеческое, а у разъярённых зверей... В противном случае, его бы убили полицейские. Сестрёнка оказалась бы в психиатрической клинике...

И снова эти мысли. Ему тяжело. Нервная дрожь сотрясает его тело, пот льётся струями. Вроде бы от ветра холодно, но внутри всё будто горит. Огненная кожа, кажется, на ней можно жарить яичницу или сварить яйца, но с пупырышками, которые возникают от холода. Страх холодной паутиной сковал его душу. Наверное, именно такое чувство испытывала Саша, когда он поднял на неё руку. Он не имел никакого права бить её и причинять ей боль. Нельзя этого делать.

- Я боюсь... Я боюсь, что могу сорваться. Он... я... я считал его своим отцом, он любил меня как сына. Он хотел сделать меня своей опорой. Он злился на меня, когда я... - он вздохнул. - Когда мама меня записала в балетную и музыкальную школы, я был рад. Но он... он злился. Наверное, тогда он возненавидел меня... Когда я открыл в себе способности к магии... он ничего не сказал... Он владел ментальной магией, но я не знал об этом... Он никогда не поднял на меня руку... Но он бил Сашу, бил нашу с ней мать. Я боюсь, что стану таким же... Я хочу, чтобы сестрёнка забыла весь ужас, но... я не хочу, чтобы она боялась ещё и меня. Я не знаю, что мне с собой делать... Я буду вам благодарен, если вы мне поможете справиться со зверем... я ещё ни разу не позволял ему охотиться, но... я теперь боюсь этого делать..

Он всхлипнул и снова протёр лицо руками. Слёз по-прежнему не было, а состояние... кажется, оно ещё больше ухудшилось. Он посмотрел на портсигар и вздохнул. Протянул руку, увидел, как она сильно дрожит, и понял, что не будет курить. Ему нельзя курить. Он отрицательно мотнул головой. Потом почувствовал, как комок слёз вырывается наружу, и его невозможно сдержать. Буквально через какое-то мгновение слёзы полились по его щекам, а он судорожно всхлипнул. Наверное, он перешёл ту грань, когда уже нельзя остановить поток слёз.

Оливия молча убрала портсигар в карман, а затем кончиком пальца подожгла сигарету и затянула, выдохнула струйку дыма в сторону и, наконец, перевела взгляд с Влада на что-о другое. Сейчас это была тонкая никотиновая палочка между пальцев, на её рыжем тлеющем кончике, казалось, сосредоточилось всё её внимание.

- Не сходится. Ты сначала говоришь, что он тебя любил, а потом, что он тебя ненавидел, - тихо произнесла Оливия, мысленно задавая себе вопрос: а можно совмещать эти два чувства?
Проблема Влада была именно у него в голове, его мысли тоже шли по кругу, раз за разом принося страдания и муки совести. И кучу страхов. Лив подумала, что единственным лекарством сейчас будет сон.
- Даже если он тебя любил, это не значит, что ты должен был во всем ему подчиняться и потакать. Будь ты действительно его любимым сыном, его опорой, думаю, ты бы сейчас не сидел здесь и не страдал. Это твой путь, ты выбрал быть не таким, как он, а то, что произошло со зверем - нелепое стечение обстоятельств, просто дикий зверь в такой ситуации не мог бы вести себя по другому, - в конце концов Оливия решила, что не будет больше анализировать свои слова. Она от этого тоже начинала нервничать и переживать, боясь сморозить глупость.

- А дальше всё очень просто. Не бойся и просто не будь, - озвучила она свою мысль, когда Влад высказал опасения по поводу ухудшения своих... моральных качеств, назовем это так. - Всё проще, чем ты думаешь. Сейчас ты должен сделать всё в точности так, как я скажу, а именно: перестать жалеть себя и пойти спать, впредь неустанно следить за своими мыслями, действиями и желаниями, чтобы не допустить того, чего ты боишься, а еще мы в ближайшее время пойдем с тобой в горы и ты попробуешь поохотиться. Лучшее средство от страха - смотреть ему прямо в лицо.

Девушка сама не заметила, как выкурила целую сигарету, и, чтобы не оставлять следов, попросту сожгла окурок и пустила его остатки по ветру. Затем поднялась на ноги: - Пойдем, я раздобуду в лазарете чай, который поможет тебе уснуть, - и было любопытно, послушается он её или нет.

Он слушал её. Когда-то давно он научился не только слушать, но и слышать. Вот сейчас он понимал, что её слова значили для него больше, чем просто слова. Она предлагала ему эдакий план действий, и он понимал, что это поможет ему. Вот только осталось успокоиться и поспать. Может, именно здоровый и крепкий сон поможет ему справиться со своим страхом? Он всхлипнул и посмотрел на огонёк на сигарете. Потом снова опустил голову. С языка срывались только всхлипы и какие-то бормотания на румынском языке, но в голове было столько всего, что хотелось бы рассказать. И он не лукавил, когда говорил, что на рассказ обо всём не хватит ночи. Наверное, уже скоро утро будет, а значит, спать нельзя. Или можно?

Отец его любил. Но тогда, когда ещё думал, что Влад его сын. И он его ненавидел, когда узнал, что Влад пойдёт не по его стопам. Пусть Сабин отрёкся от цыган, пусть их ненавидел, но он оставался цыганом. И у них был закон, ем-то похожий на закон мусульманского мира: наследником становится только сын. Влад не захотел быть наследником, потом, когда Елена объявила о второй беременности, он надеялся, что родится сын, который последует по его стопам. Которому он расскажет, как в минимальные сроки добиться максимального эффекта. Но родилась девочка. И Сабин почему-то заранее возненавидел её. Но К Владу он относился более-менее лояльно и даже проводил его в аэропорт, когда тот сказал о своем намерении поехать в Китай.

Он хотел рассказать о том, что нарыл на Сабина, но из-за душащих слёз и надвигающейся истерики не мог сказать ничего. Его плечи только беззвучно тряслись в рыданиях, дахание было прерывистым. Когда наставница сказала про лазарет, он как-то рассеянно и неуверенно кивнул и поднялся на ноги. Голова кружилась, а в теле была слабость. Постепенно он успокоился и протёр лицо руками.

Влад долго молчал и некоторое время просто сидел, однако скоро все-таки поднялся на ноги. Девушка окинула его взглядом и пришла к выводу, что состояние у него практически истеричное. Если, когда она только пришла к обрыву, он пытался держаться и вести себя хладнокровно, то, благодаря небольшому разговору, плотину прорвало.

Она не умела утешать, тем более не умела жалеть, так что только положила руку ему на плечо, когда он все-таки поднялся. В очередной раз Хамфри убедилась, что молодость - страшное время. Когда-то она тоже убивалась по любому значимому и не очень опыту, ненавидела себя, пыталась свести счеты с жизнью. Сейчас жизнь была скучной, обычной, один день похож на другой, а у кого-то молодость была в самом разгаре, и, глядя на мокрое лицо ученика, Лив неожиданно почувствовала себя старой. Даже в такой ситуации не забывала подумать о себе, любимой.

Они шли медленно, Оливия постоянно прислушивалась к ночным шорохом и, так как на ногах не было обуви, старалась почувствовать приближение людей, дабы избежать нежелательных встреч. Только один раз она остановилась, вытянула руку в сторону, останавливая Влада, а затем они сделали крюк вокруг дикого сада. Просто там кто-то был, кому-то еще не спалось, и, судя по весу, это был какой-то зверь, возможно оборотень. По-хорошему надо было пойти и разобраться, но Хамфри решила, что еще успеет.
Когда они наконец добрались до лазарета, Оливия зажгла только две лампы, чтобы не привлекать лишнего внимания. Она не могла похвастаться знанием всяких-разных лечебных трав, никогда она не учила ничего целенаправленно, однако некоторые знания проникли в голову против её воли. Все-таки, почти десять лет жизни в монастыре оставили свой отпечаток.

Оливия уверенно направилась в кладовую, где взяла небольшой металлический мешочек для трав. Она ссыпала туда двадцать пять грамм цветков хмеля, только же лаванды и столько же мелиссы. Перед этим внимательно смотрела на баночки, чтобы ничего не перепутать. Все эти травы здорово успокаивали, помогали заснуть. Взгляд еще зацепился за корень валерьяны, но Лив была не уверена, как именно из него нужно делать настойки, так что ограничилась одними цветами. Бросила мешочек в кружку, залила кипятком и поставила перед Владом.
- Подожди минут пять, потом пей.

Когда наставница прислонила свою тёплую руку к его мокрому холодному плечу, он слабо встрепенулся. Хотел сначала отойти от неё, но потом понял, что не стоит. Всё-таки в таком состоянии, как сейчас, он не дойдёт. Свалится где-нибудь по дороге, помрёт. Хотя вряд ли помрёт, ведь не дудут ему здесь умереть. Умирать надо было в Эфорие-Норде. Только он даже не смог себе порезать вены. Он слабак. Во всём. Он ничтожество. Но... его больной мозг напоминал, что хоть кому-то он не безразличен. Вряд ли он безразличен наставнице, раз она решила предложить ему помощь. Неважно, что о ней ходят какие-то слухи, что ей всё по барабану, но она всё-таки тоже человек. А это заслуживает уважения. Ему показалось, что лично для него она сделала больше, чем просто прислонила свою ладонь к его плечу. Он позаботилась о том, чтобы ему стало легче.

Воспалённый мозг, который держал в себе всякую разную информацию, начал всё мешать. Мысли хаотично разбредались по закоулкам его сознания, нанося в очередной раз его психике вред. Но он молчал. Он даже не помнил, что они один раз остановились, что шли более длинным путём, чем он шёл всегда. Только в лазарете он немного пришёл в себя. Сел за стол и прислонился спиной и головой к стене. Закрыл глаза. Разные запахи его раздражали, но в то же время успокаивали. Наставница поставила перед ним чашку с разными травами, и он сглотнул. Говорить было всё также трудно, но он старался успокоиться. Совсем неправильно, когда у парня началась истерика.

- Сабин был из цыган. Но он их проклял после пророчества бабки. Он мне так один раз рассказывал. Он встретил мою маму и, казалось, влюбился в неё. Но она не нужна ему была. Потом родился я. Он зарабатывал не так много, как ей хотелось бы, но на самом деле он... - Влад вспомнил жуткую биографию Сабина и вздрогнул. Зачем он сейчас об этом рассказывает? Может, просто нельзя держать всё в себе? Вряд ли Аерин смог что-то понять, ибо всё было написано на румынском языке. - Он тогда вёл двойную жизнь. Не в том плане, что у него была женщина. Но в том, что для нас с мамой он был хорошим отцом, опорой и поддержкой, а на работе... Он купил себе револьвер с семью патронами. Последняя пуля предназначалась для меня. Он хотел меня убить... Он убивал всех, кто ему переходил дорогу... Саша не знает, но наша мама не просто так умерла в реанимации. Он прострелил ей голову... Она тогда только пришла в себя.

Он отпил немного напитка.
- Я не знаю, зачем вам это говорю... Вам, наверное, неинтересно...

Оливия поставила чашку перед Владом и несколько секунд пристально на неё смотрела, раздумывая. Затем вернулась к столику с травами, уже не так аккуратно покидала те же травы в чашку и плеснула сверху кипятком. На самом деле, ей такие настойки тоже стоило пить, потому что периодически возникали проблемы со сном. И не было даже мыслей, просто глаза не закрывались, и Лив могла проворочаться всю ночь в кровати, так и не задремав.

Оливия слушала Влада и понимала, что немного завидует ему. Потому что, как она слышала, если рассказываешь о своих проблемах, то на душе становится легче. А еще, если рассказать, то другой человек неожиданно может подсказать, как проблему решить. И Лив вот не могла никому ничего рассказать. Сама не знала почему, но проблемы казались какими-то надуманными, словно их и нет вовсе, просто это она неправильная, вот и парится по пустякам. У неё было всего три подруги, с которыми можно было поделиться, и все три ничего не знали.
Буду честной, Оливия и правда прожила бы без этих знаний о Сабине. Она не испытывала интереса к таким подробностям, однако чутье подсказывало: если Влад рассказывает, значит так надо. И значит, что она может его выслушать и даже сделать вид, что ей интересно. Как психологи, знаете? Лив казалось, что даже самый человечный психолог с годами утрачивает интерес к чужим проблемам.
- Тогда тем более хорошо, что его больше нет, - простодушно ответила Лив, пододвигая к Владу его чашку, а то он, похоже, про неё совсем забыл. - Либо ты, либо он.

Лив чуть дернула плечом, когда Влад рассказал о смерти матери. Ей почему-то подумалось, что, если бы она вмешалась во всё это в самом начале, еще когда Влад рассказал обо всем впервые, всё могло бы выйти совсем по-другому. Вот только испытывать вину или угрызения совести она не собиралась, не дождетесь.
- А зачем ему тебя было убивать? Ты-то ему как дорогу перешел? - поинтересовалась она аккуратно, очень надеясь на то, что он не говорил об этом ранее, а то, если сейчас выяснится, что она просто прослушала, будет не очень приятно.