Искусство переводить бумагу

Согнцэн уже пятнадцать минут сидел в большой комнате перед стопкой бумаги и дожидался начала занятия по каллиграфии. Мама никогда не опаздывала, просто он пришел раньше. Хо-джи пожаловался, что в прошлый раз он плохо подготовился к занятию, и сказать, что мама обозлилась, было сильно приуменьшить ту реакцию, что вызвали у неё эти новости.

Наследный принц клана Королевских Кобр сейчас выглядел напуганным, пристыженным, и считал, что забыл даже то, что уже знал. А мама ещё не пришла, и занятие ещё не началось. И он был бы рад, если бы каллиграфию пришлось учить с папой, но папа, как назло, уехал в Покхару по делам клана. Сонгцэн толком ничего не знал об этих «делах клана», только то, что они важнее всего остального, и по ним и мама, и папа, в любой момент могут сорваться и куда-то уехать. Иногда даже вдвоем.

По закрытому окну стучали редкие крупные капли осеннего дождя. Было довольно темно, и в комнате горели светильники из рисовой бумаги, от которых по стенам, полу и столу плясали тени.

Шэн только закончила тренировку по рукопашному бою, и, переодевшись из мокрой от дождя формы в женскую одежду, что все чаще носила дома, вышла в большую комнату, где уже сидел Сонгцэн, которому упорно не давалась каллиграфия. Она села на колени за низкий столик напротив сына и взяла один из листов бумаги.

- Что тебе задал учитель Хо на этот раз? – спросила Шэн, выбирая на подставке небольшую кисть из козьей шерсти.

Она стала разводить тушь, потому что не любила готовую жидкую, считая, что только тат тушь, которую делаешь сама, хорошо подходит для занятий каллиграфией. Такие упражнения помогают успокоиться, настроиться на созерцательный лад, подумать о том, о чем обычно думать некогда.

Сонгцэн же пока считал каллиграфию пыткой, как любой молодой маг Огня, пусть даже юный принц ещё не изучал стихийную магию. В нем было много тигриного, а не змеиного, и это наверняка замечали представители рода Садхир, хоть и не относились от этого хуже к наследнику своего клана.

Мама пока не ругалась. Сонгцэн внимательно следил за каждым её жестом, за её взглядом, за её мимикой. Старался услышать что-то ещё в её словах, и все это, в основном, чтобы не навлечь на себя гнев матери.

- Хэн, шу и десять иероглифов, которые состоят из них, - ответил Сонгцэн. – Один, два, три, десять, воин, земля, ограда, рот, короб, прятать.

Каллиграфия была очень муторной. Нужно было сотни раз прописывать одно и то же, и к тому моменту, когда запоминаешь иероглиф, рука уже слишком устает, чтобы писать красиво. Сонгцэн считал, что проще рисовать картины, чем писать тексты тушью. Да и проще писать просто ручкой или карандашом на обычной бумаге, как все сейчас делают.

В кланах многое казалось ему слишком странным, потому что там все жили как в эпоху Троецарствия, если не царства Инь, когда в остальном мире было уже все по-другому.

Шэн поставила тушечницу на стол и обмакнула в неё кисть. Затем заточила кончик этой кисти таким образом, чтобы он был похож на острие копья.

- Ключи, а не иероглифы, - поправила тигрица сына. – Некоторые из них могут быть самостоятельными иероглифами, но пока ты учишь только ключи. Начнем с хэн, она же ключ «единица». Ставишь кисть на бумагу движением влево и вниз, затем ведешь вправо со скоростью капли дождя, стекающей по стеклу, затем чуть вниз и поднимаешь руку движением вправо и вверх. Это не сложно, но нужна практика.

Она написала хэн, затем повторила её ещё три раза, и каждый раз горизонтальные черты получались одинаковыми, такими, какие должны быть в стиле кайшу.

Шэн не так давно стала писать скорописью, работая над своим стилем каллиграфии. До этого она использовала скоропись только в тех случаях, когда писала ручкой, а не кистью, и считала свой почерк непонятным. Но в последнее время собственный стиль начинал приобретать логичность и завершенность, при этом старик Хо говорил, что её почерк получился женским, что немало удивило Шэн.

- Да, ключи, - быстро поправился Сонгцэн.

Он уже раз сто слышал о том, как нужно правильно писать хэн, и сейчас старательно нарисовал горизонтальную черту так, как рассказывала мама. И все равно руки не очень слушались, и хэн получилась немного кривой. Как и вторая, и третья, и десятая. Они все были похожими на хэн, но были разной длины, получались под разным наклоном, и вообще сильно отличались от того, как писала Шэн.

Сонгцэн молчал, упрямо продолжая писать горизонтальные черты. Он очень старался, но иногда начинал спешить, и тогда черты получались ещё менее ровными. И было неприятно, что мама все это видит, и сейчас будет говорить, что она об этом думает. Было лучше, чем обычно, но хуже, чем нужно.

- Не спеши, - сказала Шэн. – Пиши хэн на выдохе, расслабь плечо и запястье, выпрями спину, почувствуй легкость в ладони. Не хватайся за кисть как черт за грешную душу, она никуда не сбежит.

Сама тигрица начала старательно выписывать скоростью строги «Храма на вершине горы», стихотворения Ли Бо, которое она знала наизусть. Она не спешила, поэтому тонкая кисть из козьей шерсти не оставляла брызги и кляксы, и все элементы, несмотря на стиль, были довольно четкими.

При этом Шэн успевала следить за тем, как страдает над горизонтальной чертой Сонгцэн. Хэн многим кажется самым сложным элементом, потому что требует как определенного навыка, так и уверенности. Потом руки запоминают, и все элементы и ключи становятся настолько простыми, что можно прописывать их с закрытыми глазами.

Сонгцэн закончил упражнение и поспешил отвлечься. Шэн чуть нахмурилась, но все же решила ответить. «Храм на вершине горы» был её любимым стихотворением. В нем было что-то такое, что чувствуешь в глубине сердца, то, что можно отнести к собственному «я», не всегда принимаемому воином клана.

- Стихотворение Ли Бо. Не отвлекайся, пока у тебя другие упражнения. Из двух хэн состоит ключ «два». Верхняя хэн чуть короче, обе линии пишутся параллельно, - Шэн написала ключ на полях своего листа. – Приступай.

Единица и хэн совпадали, так что не было толку ещё раз заставлять Сонгцэна делать одно и то же. Десять ключей за одно занятие – и так много.

- Когда закончишь – ключ три состоит из трех хэн. Верхняя средней длины, вторая чуть короче, нижняя – самая длинная. Они тоже должны быть параллельными.

Шэн к тому времени уже третий или четвертый раз переписывала стихотворение, складывая исписанные листы на краю стола. На некоторых иероглифах она останавливалась, выбирая наиболее подходящие способы написания тех или иных элементов, пока ей не начинало казаться, что все смотрится правильно. Скоропись – это искусство, подобное живописи. В ней нет жестких правил, в неё нужно вкладывать часть собственной души, которую изначально нужно осознать и принять самой.

- А о чем оно? – все же спросил Сонгцэн.

Он отложил лист, исписанный горизонтальными чертами, и принялся за ключ «два». Он показался проще, чем просто хэн, потому что рисовать две разные горизонтальные чуть интереснее, чем целый лист одинаковых. Сонгцэн старался не спешить, и даже рисовал каждую черту на выдохе, при этом тихо бормотал под нос «первая линия», «вторая линия», так, как учил Хо-джи.

Когда черт всего две, это кажется ненужным. Но как только их становится хотя бы четыре, уже легко сбиться со счета и что-то забыть. А тут и так нужно запомнить целых десять ключей, которые нужно было выучить ещё две недели назад. И только «один», «два» и «три» Сонгцэн помнил хорошо, потому что они совсем простые.

Три было писать чуть сложнее, потому что Сонгцэн решил рисовать горизонтальные быстрее, а то от частого дыхания голова уже кружилась, а при медленном дыхании иероглифы писались слишком уж долго. Поначалу горизонтальные черты заплясали, но потом стали получаться ещё ровнее и увереннее, хоть все ещё было сложно найти в одной строчке два абсолютно одинаковых ключа «три».

- О вечности, - ответила Шэн. – О том, что земные слова мешают покою небожителей, и когда ты можешь коснуться звезд, ты должен вести себя особенно скромно. Не отвлекайся.

Пока Сонгцэн нормально справлялся с самыми простыми ключами, но он их уже писал и раньше. Чем-то же занимался с ним учитель Хо на уроках каллиграфии? Просто почему-то Сонгцэн слушался его хуже, чем следовало. Либо старый мастер баловал принца, как баловали все в обоих кланах. Шэн этого не одобряла. Она считала, что права, полученные её сыном при рождении, это его ответственность, а не привилегия. И невозможно заслужить уважение воинов и мастеров тем, что родился в браке двух боевых командиров и получил право наследовать трон Королевских Кобр. Сколько империй рушилось из-за того, что наследники понимали свою уникальность, но не понимали ответственности. Достаточно вспомнить последнего императора Пу И, который был готов сотрудничать с японцами лишь за то, что они, в отличие от народа Поднебесной, признавали его императором как минимум Манчжоу-Го. Марионеточный правитель, фальшивое государство, и реки пролитой крови.

- Теперь вертикальная. Касаешься бумаги движением вправо и вверх, затем рука скользит вниз, пока кисть не оторвется от бумаги.

- Хорошо, - Сонгцэн опустил глаза, хоть и очень заинтересовался стихотворением. Ему хотелось бы прочитать весь текст, но пока было слишком сложно.

Шу была проще, чем хэн. Поначалу вертикальные черты получались у него разной длины, но после трети листа все более-менее наладилось. В этой черте было меньше движений, кисть из волчьей шерсти, большая и мягкая, писала элемент сама, почти не требуя усилий. Можно было при этом думать о горе, небожителях и том, когда же можно дотронуться до звезд рукой. Они же очень далеко, до них можно лететь много лет. Так говорил Радж, советник дедушки.

Звезды рассказывают о судьбе. По их расположению на небосводе можно предсказывать события, и те, кто рожден под счастливыми звездами, обречены на успех, величие и счастье, в то время как те, кем правят плохие звезды, терпят лишения и страдания. Радж не говорил, под какими звездами родился Сонгцэн, хоть принц и много раз его об этом спрашивал. Индус всегда отвечал, что от человека зависит намного больше, чем от звезд, и рассказывал притчу о человеке, которому было суждено стать богатым, но который отказался ото всех шансов, дожидаясь зайца у пня.

- Готово, - сказал Сонгцэн, откладывая лист с вертикальными чертами.

- Опять торопишься, поэтому получается небрежно, - Шэн перевернула кисть и указала ей на две последние черты шу, которые были слишком короткими и кривыми. – Каллиграфия учит терпению и усидчивости, а ты куда-то бежишь.

Она строго посмотрела на сына. Он был ещё маленьким, и ему сложно долго заниматься одним и тем же, но от него слишком многое зависеть, чтобы сейчас позволять ему баловаться вместо того, чтобы учиться. Вокруг него достаточно тех, кто считает, что этикет, правила и старательность могут быть не очень важными для маленького принца, который только ищет повод играть и отвлекаться. Никогда не рано привыкать к дисциплине, но очень скоро может стать поздно воспитывать Сонгцэна. И странно, что бывалые воины могут не понимать таких вещей. Шэн была готова смириться, что Аша Прия норовит подкармливать ребенка сладостями между трапезами, или что женщины клана, которые за ним иногда присматривают, разрешают ему вести себя во время прогулок хуже, чем следует наследнику. Но она не понимала подобного поведения со стороны старейшин и особенно вождя клана Королевских Кобр. И старика Хо, который вел себя с Сонгцэном не так, как со всеми учениками-тиграми.

- Земля пишется так. Небольшая хэн, шу, подом хэн длиннее первой снизу, - Шэн написала ключ «ту» на полях. – «Ши» отличается тем, что верхняя хэн длиннее нижней, - она написала «воина» под «землей».

Сонгцэн вздохнул, недовольно посмотрев на лист с вертикальными чертами. Хорошо хоть не заставила переписывать с самого начала. Он снова смочил косить в туши, заточил кончик, повторяя движение за мамой, и принялся писать сначала «землю», потом «воина». На этот раз он особенно внимательно смотрел за длиной горизонтальных черт, потому что от них сильно менялся смысл ключа. А эти ключи, как он уже знал, были и иероглифами. Первая черта, вторая черта, третья черта. Их мальчик считал, бормоча себе порядок под нос.

Он уже устал, и хотел выйти во двор погулять, потому что дождь закончился, и за окном стало светлее. А ещё он хотел пить и есть, хоть не так давно обедал. Просто ноги затекли сидеть на коленях, запястье правой руки болело из-за этих шу и хэн.

Иероглифы стали получаться хуже, хэн плясали, то и дело меняя наклон, а то и вовсе становясь похожими на галочки, а не на горизонтальные черты. Мальчик положил кисть на край тушечницы, зевнул, потер глаза, размыл пальцы и принялся за упражнение снова, не став дожидаться, когда мама сделает замечание. Лишь когда второй лист заполнился относительно узнаваемыми «воинами», он посмотрел на Шэн, дожидаясь, что она скажет.

Шэн мельком наблюдала за Сонгцэном, который уже устал. Он не старался, и каждый следующий ключ выходил хуже предыдущего. Он уже около часа занимался каллиграфией, и для него это можно было считать личным подвигом, пусть результаты пока были очень скромными. Шэн хотела, чтобы у её сына все получалось идеально. Чтобы он был лучшим из лучших, чтобы быстрее других учеников изучал необходимые навыки и приобретал знания, и иногда она забывала, что он может быть и просто ребенком. Которому сложнее, чем бывалому воину, просидеть несколько часов за занятиями. То, что для Шэн было отдыхом, для него было пока тяжелой работой.

- Вымой кисть и можешь отдыхать. Вечером продолжим, - сказала тигрица. – Если бы так занимался каждый день, а не только при мне, давно бы уже выучил все ключи.

Сонгцэну нужно было свободно говорить, а также читать и писать на трех языках. Не говоря уже обо всех остальных науках, которые следовало изучать человеку его происхождения. Он должен был знать литературу, историю, астрономию, математику, разбираться в истории религий, и при этом изучать магию и боевые искусства. А пока он с трудом справлялся с двумя базовыми элементами каллиграфии.