Некоторые скелеты в шкафу бывают с личным кладбищем.

КОМНАТА НИКОЛАЯ ТРИКОЛЕНКО

Зайдя в свою комнату, Николай разулся и привычно "повесил" куртку на пол в стороне от прохода, порядок в его жилище всегда оставался понятием весьма условным: чистые вещи лежали в комоде, некоторые - на вешалке у двери, но часть обитала на полу, на столике, мастерская куртка служила вторым одеялом... Короче говоря, гений господствовал над хаосом. Вокруг тумбочки были развешены разнообразные травы для добавки в чай и для сокрытия запаха браги, на столе на данный момент лежала распечатанная посылка от деда. Сил на внутренние самокопания по поводу произошедшего с Сашей и Владом уже не было, и парень решил посмотреть: что там такого было в толстенной тетради написано. О письме парень благополучно забыл.

Поставив на маленькую горелку, купленную едва ли не в первую вылазку в город, чайник с водой, парень сел за столик, и открыл тетрадь. На первой странице оказалась прикреплена фотография: восемь молодых гардемаринов, устроивших импровизированный парад у "медного всадника". Среди них Коля узнал и своего деда, тоже Николая, кстати. А под фотографией обнаружилась подпись: "Трое, включая меня, стали адмиралами, трое погибли, один попал в лечебницу, а один умудрился утонуть в ванне". Подивившись такому оптимистичному началу, парень перевернул страницу. Начиналось все с описания подготовки: тренировки, лекции преподавателей, марш-броски... Как понял Николай, деда угораздило попасть в какое-то спецподразделение, какое именно - не уточнялось. Новой информации было слишком много, и парень начал листать страницы, пока не выцепил глазом упоминание о войне. Вьетнам. Исходя из прочитанного, дед имел честь украшать собой ряды Советского подводного спецназа, полулегендарного подразделения "Морские Дьяволы". Во Вьетнаме они устанавливали мины, добывали разведданные, читать это все было неприятно: в чем, спрашивается, разница между этим спецназом и террористами? Только в том, что одних крышуют фанатики, а жругих - государство, орущее про "борьбу с происками Империализма"? Что в лоб, что по лбу. Там же у деда, бывшего тогда старшим лейтенантом, произошло первое столкновение с противником: такие же самые водолазы с аквалангами без марки производителя, без опознавательных знаков... Николай представил себе это: безмолвная скоротечная схватка в гавани Камрани на глубине двадцати метров, где своего от чужого можно отличить только по фосфорецирующимся наклейкам: у "морских дьяволов" были пояса, у неизвестных "гостей" - нарукавники. Тогда старший лейтенант Триколенко отправил на тот свет первого противника, заслужив кличку "морской змей" и медаль "за отвагу". Довольно красочно в мемуарах было описано состояние после боя: давящая пустота, как будто ничего вокруг не осталось, а мысли только о тех, кого убил, и о тех друзьях, кто не пережил бой, в том числе и один из однокашников: Мишка Сомов. Парня в самом начале схватки пробило насквозь из иглострела, и он упокоился на дне. Достать его с той глубины не представлялось возможным. Даже погребения человеческого парень не получил...

Когда чайник засвистел, Николай поймал себя на том, что он просто сидит и бездумно смотрит в книгу. Вместо бравого флотского офицера его дед оказался убийцей на службе у государства, кичившегося своей честностью и благородством. Не так-то легко принять подобное. Парень выключил горелку, и засыпал в чайник две ложки заварки, добавил немного лаванды, и снова вернулся к книге. Всплыл вопрос: зачем дед прислал ему это? Неужели ему даже рассказать было некому, вот он и написал? Этакая исповедь? Бред: их наверняка готовили опытные психологи, должен он был уметь держать это все в себе... Должен, но не смог? Тоже сомнительно: тогда он не дослужился бы до адмирала.

Болело... много чего болело. Сердце. Область поясницы, куда был нацелен удар Ронана. Душа болела тоже, что он оказался такой мразью, которая может только всё портить. Угрозу Ронана он уже забыл, но не сомневался в том, что парень может их привезти в исполнение. Хотя если он не будет напоминать о себе, Ронан может и забыть. Ну не будет же ирландец в самом деле постоянно, каждую минуту, каждую секунду, контролировать его жизнь? Он очень надеялся, что не будет. Но всё-таки ощущение собственной глупости, тупости, слабости и ещё много чего не оставляло его.

Он остановился около корпуса мастеров. Вспомнил, как однажды там сидел с Катарой, когда была первая встреча после болезни, и вздохнул. Здесь было много хороших и радостных моментов. Знакомство с соседом по комнате, игра в маджонг с Ронаном, Мейлин, Таро; обучение рукопашному бою с Максом; открытие своего зверя. Всё это было до того момента, как он узнал, что Сабин избил мать и сестрёнку. Потом жизнь поменялась. Конечно, он не был готов к этому, он раньше никогда не сталкивался со смертью, он не знал, как реагировать. В один момент он остался сиротой. И он совсем не знал жизни. Может, это было неправильно, но он всегда думал, что "утюг есть". Потому что, когда он родился, утюг был. Не надо было его покупать, не надо было думать, как заработать деньги. Он был слабым. Он был ничтожным. он был убийцей. И это его волновало больше всего остального. Пусть он слабак, но более сильному в эмоциональном плане человеку намного легче пережить проблемы такого характера. Где-то в глубине души он понимал, что всё-таки это сделал не он, а его зверь. Но человеческое сознание хотело этого. Он наслаждался мгновенным страхом Сабина. Он жаждал смерти. Он, а не зверь. Зверю было пофиг, он убивает ради еды. Человек - самое опасное существо на земле. Мы убиваем просто ради забавы или личной выгоды. А вот то, что убитый был ублюдком - это последнее. Мы не имеем права отнимать жизни, так как не мы их даём. И это душило Влада, разъедало его изнутри. Ему было страшно. Он боялся, что сломается окончательно. Но ведь он и без того сломан был. Ссоры с сестрёнкой, избиения её, всё это говорило уже о ненормальности психического состояния. Он знал, что у него могут забрать Сашу, если она заикнётся, что он поднл на неё руку. Они ведь могут. Они много раз его навещали, но тогда была доверенность, а её не было в Румынии. Он не простит себе, если её заберёт Аерин в свою Ирландию. А ведь он может, и парень нисколько не сомневался в этом. Саша... она ведь может сказать, пусть случайно, что Влад её бьёт, и тогда он больше никогда её не увидит.

Несколько минут прошли, но множество мыслей, смешанных с болью и неприятным осадком в душе, сделали своё дело. Владу показалось, что он простоял здесь вечность. Он вздохнул и поднялся по ступенькам на просторную веранду. Вздохнул и подумал, что надо бы попросить у Николая прощение за всё, что случилось у гор. В этой драке был виноват только он, и он готов был понести любое наказание. Ведь Николай стал младшим мастером, а это значит, что может назначить Владу наказание. Не только ведь наставники такое могут проворачивать.

Состояние было паршивое, и закружилась голова. Сердце снова стало как-то непривычно стучать, и он горько усмехнулся. Может, ему не суждено пережить перелёт в Бухарест, но он определённо знал, что не будет просить помощи. Можно это считать самобичеванием, юношеским максимализмом, чем-то ещё, но он не мог позволить кому-то лечить себя без своего ведома. Да, это тупо, но он считал себя убийцей. А убийцам место в тюрьме. И их не лечат и не поправляют им здоровье. Он продержится сколько сможет. Ради сестры. Она должна чувствовать себя любимой. И родной... Он остановился около комнаты Николая и долго не решался постучать в дверь. Но потом, вздохнув, несколько раз ударил в дверь. Отступил на шаг и опустил голову. Вид у него был неважный, он был вест в пыли, в грязи и земле, но это его не волновало. Он только хотел попросить прощения. И всё, больше ничего.

Стук в дверь вывел Николая из оцепенения. Редко кто приходил к нему вообще, а уж так поздно - и подавно. Тревога примешалась к итак делеко не безоблачному настроению, так что к двери Николай шел с мыслью "кого нелегкая принесла?" Открыв дверь и узрев там Влада, настроение у Николая не поднялось ни на градус: видеть в такой поздний час он был рад только двух человек в монастыре, и румын к ним не относился аж ну никак. Выглядел Влад паршиво, как будто проехался на пузе с горы. Под ноги не смотрел, когда брел незнамо куда? Судя по виноватому выражению лица, брать реванш парень не собирался. И то ладно, а то сейчас Николай за себя не отвечал бы.

- Что случилось?

Учитывая ночь во дворе, вопрос был вполне логичен: любой разговор, в принципе, можно было отложить и до завтра, значит - что-то серьезное. Может, Саша снова сбежала? Но ведь Влад был оборотнем, и, как минимум, не слабее Николая, да и рысь его бегала на порядок быстрее росомахи. Тогда что могло ему понадобиться? Как врачеватель Николай известен не был, даже в лазарете почти не дежурил... Оставалось надеяться, что Николай действительно упустил в своих размышлениях что-то важное. Ну и, на всякий случай, он слегка отодвинулся назад на тот случай, если Влад захочет-таки снова проявить агрессию: понять логику действий этого ненормального было трудно.

Влад и не заметил, что уже было темно. Он не знал, который был час, но знал, что Саша мирно спит в своей комнате. Но вот почему он пошёл к Николаю? Извиниться? Нужны ли этому парню его извинения? Он был готово к тому, что его сейчас пошлют куда подальше, и вздохнул. Аритмия мешала ему сосредоточиться, но это не должно никого волновать. Почему-то стало казаться, что если он сдохнет, то все будут только рады. Не будет соседствовать с ними такой ничтожный человечишко, который только и умеет что жаловаться на жизнь. И не умеет даже нормально заботиться о сестре. Может, это всё действие той руны, которую тогда давно выжег Ронан на площади? Что, если да? Но если это была руна несчастья, как он тогда сказал, то, наверное, ему бы не удалось выжить. Или эта руна не убивает, постепенно разлагая человека, а приносит вечные страдания? Может, оно и так. Даже если и не так, то изменить уже ничего нельзя.

Он отступил на шаг и опустил голову. Надо было что-то говорить, и он почувствовал, что ведёт себя как идиот. хотя почему как? Он и есть идиот. Наверное.

- Я... я хочу извиниться... - прошептал он, стараясь сделать свой голос нормальным, но он как всегда предательски дрожал.

Гениально. До завтра Влад, видимо, потерпеть не мог. Совесть замучила? У румына перепады настроения были настолько частыми, что предугадать его действия было невозможно. И видеть сейчас никого не хотелось, и прогонять парня было нельзя.

- Заходи, - сказал Николай, отступая от двери, - там в углу тумба с умывальником, осторожно о ботинки не споткнись. Извини, прибраться все забываю...

Николай прошел к столику, закрыл дедову тетрадь, пока Влад не увидел, и отложил ее на кровать. Чай как раз заварился, и Николай достал свою кружку. Второй кружки в комнате, увы, не было, поэтому парень свинтил крышку с термоса, и налил туда чай для Влада. Из тумбочки парень достал едва початую банку меда, и махнул румыну рукой.

- Подходи, садись, сейчас чайку попьем, заодно и разберемся более-менее спокойно со всем этим... положением.

Приходилось делать над собой усилие, и спокойно отвечать Владу: если человек чувствует себя виноватым - больше шансов, что он прислушается к советам, и, соответственно, больше шансов облегчить жизнь и ему, и его сестренке.

Парень неуверенно и очень осторожно вошёл в комнату. Снял свои кроссовки и подошёл к умывальнику. Долго смотрел на таз с водой, но потом всё-таки помыл руки. Почему-то резко появилось желание уйти, и он сжал челюсти. Но всё-таки решил не усугублять ситуацию и остаться в комнате. По крайней мере, раз его не выгнали, то могут и не выгнать. Хотя зачем это надо Николаю? Он ведь мог принять извинения и закрыть дверь. Мог ведь? И Влад бы понял, что действительно никто никому не нужен, все думают только о себе или своих близких. Все помогают только себе или своим близким. На мгновение ему показалось, что даже врагам живётся лучше, чем человеку, который остался один и который не может найти что-то хорошее. О врагах хотя бы интересуются. Стебутся над ними, например. Как-то напоминают о себе и напоминают себе о них. В древности пленного врага тоже иногда кормили. Или если была опасность, то старались спасти и жизнь врага. С врагом интереснее.

Но вот есть такие люди, которые не имеют ни родных, ни друзей, ни врагов. Их большинство, но в то же время их ничтожно мало. Им не с кем общаться, они постоянно одни. Не по своей воле. Из-за чего-то меняется их характер, ломается психика, но вместе с этим вырастает стена... броня... щит... неважно, что, неважно, какой толщины, и они, люди, получившие суровые испытания, сами того не замечая, начинают отгораживаться от внешнего мира. Периодически они клянут судьбу, не обращают внимание на предложения о помощи, зарываются в свою скорлупу и сидят там. Долго. Почти всегда. И нет у них жизни. Только бесполезное существование. Это тяжело признавать, поэтому люди, которые сломались, ничего не делают. Они не пытаются помочь прежде всего сами себе в вылезании из клоаки морально-нравственного разложения. Они начинают безбожно пить, курить, они становятся роботами, которые запрограммированы на своё разложение и отравление.

Влад... он был таким человеком, но отчасти он понимал, что сестра - это единственный лучик надежды. Луч света во тьме, звезда, которая укажет путь к свету. Он боялся оставить её одну, он боялся, что она попадёт в детский дом, но при этом он боялся что-то делать. Он не знал, что ему нужно делать. И воспоминание о гибели Сабина постоянно тревожило его больное и раскрошившееся сознание, причиняя сильную душевную боль. Наверное, ему нужен был психолог... нормальный врач, который... да любой нормальный врач его сдаст при первом упоминании об убийстве или отправит в клинику при первом упоминании о звере.

Парень два раза нажал на поршень, налил немного воды в ладони и ополоснул лицо. Потом провёл руками по волосам, взъерошивая их, и присел на то место, куда указал Николай. Отрешённо кивнул. Слова упорно не лезли с языка, и он прикусил губу. Поморщился и взял крышку от термоса, в которой был чай. Крышка не грела руки, но почему-то стало холодно. Наверное, просто похолодало на улице. А может и от страха. Он постарался не обращать на это внимания. Хотя такое состояние было уже однажды, в автобусе. Года четыре назад, когда они проиграли конкурс. И эти воспоминания начали вылезать наружу относительно недавно... несколько месяцев назад, когда он изучал ментальную магию с наставницей. Он не хотел вспоминать это, и прислонил край ёмкости для воды к губам. Горячий напиток проник в его рот и обжёг губы и прокушенную губу, оставляя неприятное жжение и боль. Он проглотил это и почувствовал приторно-железный вкус крови. Немного. Наверное, просто раздражение. Всё-таки почти кипяток на почти открытую рану. Он вздохнул и покрепче сжал крышку руками.

- Прости... те... я не должен был всего этого делать... Но... я очень испугался, когда понял, что её нет на территории... - с большим трудом проговорил он дрожащим от волнения голосом.

Вел себя Влад как нашкодившая кошка. Интересно было только: он действительно понял, что перегнул палку, или боялся, что Николай расскажет о конфликте? Парень, вообще-то, рассказывать пока не собирался, но поди пойми этого Влада...

- Просить прощения надо не у меня, а у Саши, и не за то, что ты ее ударил - она, в принципе, заработала, а за то, что ты не сдержал эмоции, и ударил ее не в наказание, а просто от злости. Кстати, судя по сегодняшнему вечеру, у тебя происходят вспышки неконтролируемой ярости, с которыми тебе неплохо было бы научиться справляться. Скажи, у тебя это всегда, или только в последнее время?

Николай считал, что лучше хотя бы попробовать разобраться в ситуации, чем пускать дело на самотек: очень уж серьезные могут быть последствия как для самого Влада, так и для его сестренки, которая, похоже, и так обладала талантом вляпываться в разные проблемы.

Все обстояло еще хуже, чем Николаю казалось вначале: Влад, похоже, распускал руки по поводу и без повода. Румын вполне логично боялся, что у него могут забрать Сашу, так и хотелось сказать что-то вроде "и правильно сделают", но сейчас нужно было не добивать его обвинениями, а искать выход из сложившейся ситуации. Первое, что пришло Николаю на ум - сломать Владу руку, чтобы тот потихоньку отучался от привычки пускать в ход силу не думая. Увы, это было невозможно: скандал, огласка, куча проблем и у Николая, и у Влада, и у Саши. Влад тем временем боролся с подступившими слезами. Николай неплохо разбирался в людях, а быстрое переключение зрения на видение ауры подтвердило: румын действительно раскаивается, действительно чувствует свою вину. Значит, нужно было что-то придумать.

- Когда это у тебя началось? Ты всегда был таким вспыльчивым, или это после приезда в монастырь? Или может, ты в зверя начал перекидываться, или магию огня изучать? Вспомни: когда ты начал часто выходить из себя, и все мало-мальски серьезные события, этому предшествовавшие. Что выбило тебя из колеи? Думай.

Николай снова глотнул чаю, и съел еще ложку меда. Работа психологом оказалась не из легких, но куда деваться? Если человек пришел сам и доверяет - нужно помогать, пока окончательно в себе не замкнулся, не уперся рогом в своем недоверии ко всему человечеству... Ведь Сашу вполне могли забрать или в детский дом, или отдать опекуну... и это будет травмой для обоих. А, учитывая отсутствие у Влада стрессоустойчивости, он и в петлю мог полезть сдуру...

Он поставил крышку с чаем на тумбочку о протёр руками лицо. Почувствовал, как краснеет, и снова опустил голову. Лишь бы Николай не видел его красноту и подступающие слёзы. Он не знал, что ему делать, но мысли о самоубийстве... когда-то, на обрыве он хотел кинуться вниз, но всё-таки в душе осталось что-то от здравомыслящего человека, который понимал, что смерть только усугубит положение. Во-первых, его больше не будет. Он никогда не увидит рассветов, закатов. Самое страшное, что он никогда не услышит голос сестрёнки, а девочка никогда не увидит его. Даже если предположить, что они на время разлучатся, если ему запретят видеть сестру, он когда-нибудь сможет забрать её. Ему просто необходимо будет вылезти из клоаки морально-нравственного разложения, и всё будет нормально. Вот только как это сделать? Где?

Он не помнил, когда всё это началось. Наверное, из-за резкой смены обстановки. Он спокойно жил в Брашове, но потом ему приспичило сорваться в этот Китай. Что он здесь нашёл? Ничего. Абсолютно ничего. Ну развил в себе зверя. Убил Сабина. Какие проблемы, в самом-то деле? Вообще никаких, всё просто замечательно. Плохой человек погиб, больше никогда он не причинит боли и страха Сашке. Но можно ли как-нибудь смириться с этим? Он думал, что вряд ли.

- Китай... - медленно прошептал он, боясь, что голос будет снова дрожащим. - Я приехал сюда полтора года назад. Я не знаю, когда всё это у меня началось, но... Мне было 13 лет, когда мы выступали на конкурсе. Мы тогда заняли второе место, уступив одно очко венграм. Ребята посчитали, что это из-за меня, так как в сольном номере я допустил ошибку, на которой сыграли наши соперники. Около автобуса мой близкий друг меня избил. Потом он мне поставил подножку. Мы вернулись домой, и Сабин, которого я считал отцом, которого любил, сказал мне, что я ничтожество, что я тряпка. Наверное, он был прав. Меня поддержала только сестрёнка, которой было меньше года...

Владу тяжело было говорить, и он теребил край футболки. Сердце колотилось в груди, и он понимал, что со стороны выглядит ужасно. Смешно, наверное. Да, именно смешно. Молодой и сильный парень, здоровый в принципе, сейчас сидел, забившись в угол и был напуган всем произошедшим. Смех, да и только. А общество людей бывает ой как жестоко, и до чужих проблем, до боли людям нет дела. А дети набираются всему у взрослых. И становятся ещё более жестокими.

- Я приехал сюда... Я никогда раньше не думал о звере. Я начал открывать в себе хищника. Потом я узнал, что Сабин избил маму и Сашу. Я не знаю, почему я не поехал туда в то время. Мне сифу предложила помощь, но я... я стал употреблять алкоголь. Весной мне исполнилось 18 лет, и я поехал за сестрой. В Румынии как и в СНГ совершеннолетие наступает в 18 лет. Со мной отправился Аерин. Но Сабин... он оказался для нас с Сашей посторонним человеком. Он всю жизнь воспитывал чужих детей. Он убил Степана и Женю. Он хотел убить меня рукой сестры. Но Аерин... - Парень осёкся, поняв, что по лицу текут слёзы, а судорожные всхлипы мешают ему чётко говорить. - Мы приехали к разрушенному дому. Сабин приказал Сане ранить Аерина, а я... я обратился в рысь. Я хотел... это только я хотел убить его. Зверь в первые секунды хотел истребить крыс, которых там было много. Но я... человеческое сознание... я заставил своего зверя впиться в горло Сабина. Я его убил, прикрывшись зверем. Как трус... Но сабин меня ранил. Одна пуля прошла навылет, чудом не задев позвоночник и сердце. Вторая застряла в сердце... А дальше... Один человек помог Аерину оформить документы, и он вывез сестру сюда. Два с лишним месяца я провёл в больнице. У меня было три клинические смерти... Я не знаю, зачем я вернулся сюда. Я не знаю, зачем я приехал сюда... наверное, ничего этого бы не было, останься я в Румынии. Может быть... Сабин бы убил всех нас... и я бы не винил себя в его гибели. И не врал полицейским, что вообще не знаю, о чём речь... Простите, что я вам всё это говорю... вы не обязаны меня слушать...

Он сглотнул и снова взял крышечку с чаем. Прислонил к губам, но руки тряслись достаточно сильно, и он пролил жидкости больше, чем её попало в рот...

Ну вот все и встало на свои места: парень, мучимый призраками прошлого, до сих пор не смог оправиться от содеянного, и сейчас все время был на грани нервного срыва. И, вдобавок, он во всем винил себя, что только усугубляло ситуацию. Выход был простой, хотя и немного нечестный: себялюбие в человеке почти всегда сильнее любви к ближнему, и желание оправдать себя частенько перевешивает желание признать чужую правоту. Нужно было просто убедить Влада в том, что он не виноват в сложившихся ситуациях. Или виноват, но только частично. Тем более, что во втором варианте даже кривить душой не пришлось бы.

- А теперь ответь на несколько вопросов. В первую очередь честно ответь самому себе, и потом уже озвучь этот ответ мне, идет? Начнем. Ты правда считаешь другом человека, который не простил тебе маленькую ошибку? Не прощают подлость, морду бьют за измену или за неоправданную жестокость, но уж никак не за то, что ты где-то оступился. Достоен ли тот человек считаться твоим другом, или нет?

Николай немного помолчал, давая Владу время подумать и ответить. Но это все равно был не единственный вопрос, да и не самый важный.

- Теперь Сабин. Во-первых, мне было бы неплохо узнать, кто он вообще такой, и какое имеет отношение к тебе, Саше и твоей семье? По поводу алкоголя я тебе мозги сношать не буду. Ты - мальчик большой, сам решаешь, как свой организм угробить. Но вот по поводу убийства Сабина... Я не имею никакого права судить тебя: мне, слава Богу, пока убивать не довелось, и, надеюсь, и не доведется. Деду моему - тому приходилось, и, кажется, со временем у него начала ехать крыша, иначе... неважно. Однако даже я, пусть и теоретически, понимаю, что бывают ситуации, когда либо ты, либо тебя. Если бы ты тогда не отдал своему зверю приказ - что бы произошло? Он убил бы тебя, я прав? Судя по твоему состоянию, ты готов был бы отдать свою жизнь, чтобы сейчас не мучиться кошмарами. А ты готов отдать жизнь Аерина, раненого Сашей по приказу этого Сабина? Ты готов был отдать судьбу своей сестры в руки убийцы? В руки человека, убивавшего ранее, и, как я подозреваю, не чувствовавшего ни малейших укоров совести? Ты действительно считаешь, что так для саши было бы лучше: потерять тебя, неисключено, что стать убийцей, и остаться жить с тем человеком? Я уж молчу о том, что ты защищал свою жизнь. Инстинкт самосохранения заложен в нас природой, которая уж точно поумнее и тебя, и меня вместе взятых.

Николай допил чай, и налил себе вторую кружку. Он сидел и ждал ответа Влада. От того, как ответит парень, зависело оень и очень многое. Зависело то, в каком ключе пойдет дальнейший разговор. Внезапно Николай вспомнил отрывок из дедова дневника, когда во время патрулирования погиб один из его группы, и адмирал, командовавший операцией, устроил разбор полетов. Дед тогда был капитан-лейтенантом. Это был урок и для него, и для подчиненных. Украинец посмотрел на Влада, и медленно проговорил:

- И если ты все еще считаешь, что следовало тогда не защищаться, то завтра посмотри на Аерина, рисковавшего своей жизнью, и вытащившего и тебя и Сашу в этот монастырь, и представь его мертвым. С дыркой во лбу. И подумай: следовало тогда драться насмерть, или просто поднять лапки к верху.

Откуда вдруг у Николая взялась такая жестокость суждений? Скорее всего оттого, что очень хорошо сидеть в своей комнате, попивать чай и учить других жизни, когда самому уже многие годы ничего не угрожало, и даже описываемые Владом события казались чем-то вроде занимательного фильма...

Какая-то часть чая оказалась в его желудке, но многое было пролито. Он налился краской и отставил крышку на столик и закрыл лицо руками и зажмурился. Он тщетно пытался подавить в себе всхлипы, но они всё-таки были. Правда, тихие и приглушённые. Но он думал, что в тишине их услышит не только Николай, но и половина монастыря. Наверное, всё-таки услышат. Хотя более косо на него смотреть уже не будут, и без того, наверное, он считается самым слабым человеком не только в этом монастыре, но и в мире. Рыдать по поводу и без повода... как ребёнок. Но ребёнок не понимает, что произошло что-то странное и страшное, из-за чего больше никогда не будет того, что было. А он понимал. И он понимал, как это ни смешно звучит, что ему страшно признаваться в том, что он сделал.

Когда Николай начал говорить, он отнял руки от лица и посмотрел на них. Отметил, что они до сих пор были холодные, но вот лицо сильно горело. Наверное, было давление. А может ещё что-то было. Впрочем, это совсем неважно. Он выживет. Если уж он выжил после таких серьёзных ранений, то что с ним может случиться сейчас? Да ничего. Его состояние тела никого не должно касаться. Вспомнился Михай. А ведь с ним он дружил дольше всех и лучше всех. Так получилось, что они оба жили в соседних домах в Гура-Хуморолуе, вместе отправились в балетную школу. Потом с интервалом в несколько недель переехали в Брашов. Кажется, Михай приехал раньше. И они всегда были не разлей вода. И они вместе сильно нервничали перед предстоящим выступлением. Странно было то, что сначала этот номер должен был исполнять Михай, но буквально за неделю поставили Влада. Наверное, не стоило соглашаться. Впрочем, уже ничего не сделаешь. С Михаем он больше не пересекался, но вот осадок остался. И почему-то сильно его начал мучить именно сейчас. Полгода назад, если вдаваться в конкретику. Влад не знал, как ответить на вопрос. Ведь он не общается больше. Ни с Михаем, ни с кем бы то ни было. Он не нужен людям, которых считал друзьями. Но нужны ли они ему? Народная мудрость гласит: не возвращайся к людям, которые тебя предали. Но вот больно... не предательство, а отношение...

- Я его не считаю другом. Но он был близким мне человеком... наверное, у всех есть человек, за которым ты себя чувствуешь как за горой. Который пойдёт за тобой хоть на край света. Но... мы жили этим. Мы два месяца тренировались по пять часов. Мне было тяжелее всего, так как я ещё учился в музыкальной школе. У нас готовился концерт. И в обычной школе тоже уроки и контрольные. Я неделю почти не спал. Я не чувствовал поддержки от друзей... от тех, кого считал друзьями... Я не виню их. Но мне... может, я действительно неправильный человек, но мне стало очень больно, когда они хором мне заявили, что со мной иметь дело опасно. Что я всех предаю и ничего не довожу до конца... Может,они и правы.

Он судорожно сглотнул. В груди появилось какое-то странное чувство, будто органы грудной клетки опустили в чан с ледяной водой. Лицо побледнело, но в комнате было не так светло, да и краска смущения могла скрыть это. Он сглотнул и сделал два глубоких вдоха. Сабин... Он вздрогнул, сжал руку в кулак и зажмурился. Зачем он рассказал об этом? Да потому что он тряпка. Не иначе.

- Я не знаю, что ответить. Только... Аерин здесь ни при чём. Сабин не убил бы ирландца. Мне кажется, он упивался моей болью. Он хотел, чтобы я страдал. Если бы он хотел убить Сашу, то он бы убил её. Быстро. Но не держал в грязном подвале. Мне передали досье на Сабина... он шёл по трупам. Он был ментальщиком. Он убивал быстро и неожиданно. И он не оставлял следов... - Парень прикусил губу. вспомнив про отрывки из досье. - Один раз он убил директора магазина... на глазах у его маленькой дочери и жены. Потом он изнасиловал жену и убил её... Он меня ранил. В ногу. Порвал артерию. Я уверен, что он знал, что меня спасут... Но... его можно было просто ранить. Его бы схватили. Он бы сейчас гнил в тюрьме. Но я убил человека, которого считал отцом. Он воспитывал меня как сына, он доверял мне. Я не знаю, как мне жить с этим...

Он снова всхлипнул и стёр слёзы с щёк своей футболкой. Потом посмотрел на чайник и прислонился головой к стене. Прикрыл глаза. Он не знал, что делать дальше. Но сейчас он понял одно: он уедет. Он никогда больше не вернётся в этот монастырь. Но будет ли он счастлив там, где всё началось и всё закончилось?
- Это я приказал своему зверю вонзиться ему в глотку. Я был в сильной ярости. Я хотел смерти. Мне снесло крышу, когда я увидел Сашу... вы не представляете, в каком она была состоянии. Я боюсь, что снова могу сорваться... Можно мне ещё чаю?

Влад ответил не сразу, но честно. Собственно, он был сейчас в таком состоянии, когда лгать невозможно, а любая попытка покривить душой станет заметна моментально: слишком напряжен, слишком нервничает, и слишком сильно чувствует себя виноватым. Он как-то слишком быстро принимал на себя всю вину, даже не разбираясь: действительно ли именно он виновен, и мог ли он хоть на что-то повлиять? Нельзя отмазываться ото всего и обвинять всех вокруг в своих неудачах, но и в обратную сторону перекос не менее вреден.

- Из тех друзей судить тебя могли только те, кто сам вкалывал так, как ты. Был там хоть один такой человек? И скажи пожалуйста, что это за команда, в которой человек не чувствует поддержки? Думаю, ты знаешь поговорку "друзья познаются в беде"? вот ты их и познал: малейшая неудача, и от тебя отвернулись. Делай выводы.

Но вот следующая часть повествования Влада Николая попросту шокировала, и не ужасами, которые описывал румын, а полным отсутствием логики в выводах, сделанных парнем. Николай вдруг осознал, что зря считал Курука дебилом: перед ним сидел куда как более выдающийся экземпляр. То ли догика у Влада была как у блондинки, то ли ум как у ракушки. Очень сильно хотелось дать собеседнику в ухо... с ноги... с разворота. Украинец редко срывался, но на этот раз сдерживать себя он уже не мог. Впервые за вечер он начал орать:

- Ты вообще башкой своей думаешь, что говоришь? Тебя по голове много били, или ты с рождения так хорошо соображаешь? Какая к гребеням собачьим тюрьма? Ментальный маг в обезьяннике проведет не больше пары часов! И никакая пошатанная мусарка его не удержит! Ты думай головой своей хоть иногда!

Далее последовало еще несколько крепких выражений на великом и могучем, точное содержание которых здесь не приводится. Наконец, немного успокоившись, парень продолжил, уже гораздо тише:

- И запомни: если он не оставлял улик - значит он и свидетелей не оставлял. Потому, что живой свидетель - это самая важная улика в делопроизводстве. Ты схлестнулся с убийцей, садистом и моральным уродом. Как ты думаешь, скольких он мог еще убить, если бы ты его не загрыз? И во что этот маньяк превратил бы твою сестру? А порванная артерия, кстати, чаще всего приводит к немедленной смерти. Ты выжил только чудом. Я не знаю: тяжело ли убивать, и я вижу, насколько тяжело ты все это переносишь, но ты, ценой жизни убийцы, спас жизни трех хороших людей. Сашина жизнь тоже считается, поскольку он загубил бы ее.

Парень впервые пожалел, что не тренировался в пробивании вражеских ментальных щитов: сейчас он не испытывал бы ни малейших мук совести, если бы внушил Владу правоту своих слов. Увы, первая же осторожная попытка коснуться его Аджны наткнулась на ментальный щит, и Николай тут же убрал щуп, пока Влад, пребывавший в расстроенных чувствах, этого не заметил. Он налил Владу еще чаю, и пододвинул к нему банку.

- Мед бери: для мозгов полезно, а то они у тебя не работают. Сидишь, загоняешься, когда все хорошие живы, а один моральный урод мертв. Забей ты на него, живи и радуйся. Другой бы, может, и не в зверином облике загрыз. А вот по поводу того, что можешь вновь сорваться - с тех пор ты срываешься регулярно, и с этим надо что-то делать. В человеческом облике могу дать простой совет: перед тем, как что-то говорить Саше, или делать, вообще перед тем, как реагировать в конфликтных ситуациях, сделай десять медленных вдохов-выдохов. За это время первая ярость пройдет, и ты сможешь более-менее адекватно оценивать ситуацию. А вот зверь... Зверь, попробовавший человеческой крови - опасен вдвойне. Здесь тебе остается только учиться взаимодействовать с ним, и держать инстинкты в узде. По превращениям я, прости, не спец. Здесь тебе нужны более опытные мастера.

Когда Николай начал говорить что-то про друзей, он никак не отреагировал. Но вот когда украинец начал повышать голос, Влад инстинктивно сжался в комочек и сильнее вжался в стену. Первой его мыслью стала мысль поскорее уйти. И бежать как можно дальше и быстрее. Чтобы никогда больше не слышать этих криков. Он зажмурился и сжал голову руками. Больше не было всхлипов, не было возникающей истерики. Была просто пустота. И страх. Он липкой паутиной окутал его сознание, заставляя погружаться в прошлое. На какое-то мгновение, один маленький крохотный миг, он перестал существовать в этом мире. Он вернулся в прошлое. Туда, где отец кричал на мать. Сабин начал кричать на неё после рождения Алексэндреины. Он и на девочку кричал. Но на Влада... Вот на него старший Басарабеску никогда не кричал. Влад старался защищать сестру и маму, но часто получал от отца подзатыльники. Не сильные, но было ой как обидно после них...

Ему было плохо от осознания того, что произошло уже несколько месяцев назад. Вот говорят, что время лечит, но оказывается, ничего подобного. Время не может ничего вылечить. Оно только разрушает. Убивает всё живое. Оно постоянно куда-то бежит, его невозможно остановить или повернуть вспять. Или даже снизить скорость. Оно неподвластно всему живому, его нельзя прощупать или как-то изменить. Владислав понимал, что Николай полностью прав в своих рассуждениях, но всё-таки... может, он действительно неправильно воспитывался матерью в детстве, может ему действительно неправильное что-то втолковывали на службе в монастыре Воронец, что был достаточно близко к городу, в котором прошло его детство. Может, мы не имеем права думать о том, что жизнь человека бесценна. Его так учили, что нельзя отнимать жизнь. Не мы её даём, но почему-то мы возомнили себя самыми крутыми и превыше Бога. Бога нет, и так считает большая часть населения мира. А Влад... он не знал. Но ему было плохо от осознания того, что он убил человека, которого любил. Где-то в глубине души он любил отца. И эта мысль не давала ему спокойно есть, спать и просто жить. Возможно, если бы на месте Сабина был другой... пусть Степан или вообще посторонний человек. Наверное, он бы не испытывал таких угрызений совести. К Степану он относился нормально, но всё-таки... даже если предположить, что Степан является его биологическим отцом, то он никогда не был с ним близок. Да, можно было поговорить, но вот Сабин чаще участвовал в жизни подрастающего парня.

Влад вздрогнул и открыл глаза. Протёр руками лицо, красное от нервов, и решил, что пора завязывать с этим. Так он никогда ничего не добьётся. Как можно понять его боль? Да никак? Для всех Сабин был тираном, убийцей деспотом. Даже для Аерина. И для Саши. Только она этого ещё не понимает. И не поймёт, наверное. Для наставницы, для Николая, для всех... Сабин для всех был монстром. А для Влада он прежде всего был отцом. Да, пусть не биологическим, но Влад всегда считал, что родитель - это тот, который воспитывает, а не тот, который "поматросил и бросил". И он никогда не представлял себе, что может вот так просто убить отца. Да и к тому же как можно понять убийцу, если ты сам никого не убил? Его чувства, его боль и страх, его нежелание воспринимать действительность как таковую. Он никогда не станет прежним. Что-то в его душе умерло в тот роковой момент, когда тело пронзила невыносимая огненная боль. Наверное, он сам умер...

- В том-то и проблема, что я не могу забить. Это, наверное, звучит странно, но я ночами просыпаюсь от кошмаров, а потом долго не могу заснуть. Мне снится, как... как мой зверь его убивает. И просыпаюсь я на звуке выстрела, - с горечью в голосе пробормотал он. Наверное, надо стать холодным и чёрствым. Без эмоций. Ведь воспоминания... они показывают слабость. Они вызывают жалость. Это плохо. Лучше жить как все нормальные люди. Без эмоций, радости и боли. Просто делать то, что нужно. Вот только бы научиться забыть всё. - А потом я лежу и вспоминаю годы жизни с этим человеком... Я боюсь... я даже не знаю, как это объяснить... Может, это были розовые очки... я думал, что я воспитывался в любящей семье. Я не разглядывал подводные камни. Я не знаю, как мне это забыть. И я... я боюсь, что я никогда не смогу это забыть.

Он сглотнул и взял крышку с чаем. Посмотрел на него и отпил немного. Он не стал отвечать на многое, что сказал Николай. Про друзей было понятно, про зверя тоже. К слову сказать, после этого случая зверь не высовывался. Он никак не напоминал о себе. Влада это не беспокоило, а наоборот, устраивало. А друзья... с ними он не разговаривает, вот только занятие ментальной магией напомнило ему об этом. А значит, надо завязывать с магией и уезжать отсюда.

- Простите меня. Эта истерика... мне очень стыдно, но она не первый раз у меня... Я всегда тяжело переносил какие-нибудь сообытия, касающиеся моей семьи... но... Саша... спасибо, что нашли её. Я не простил бы себе её смерть... - он посмотрел на запястье. Он даже не смог себе порезать вены. Он не смог ещё тогда, в Эфорие-Норде, в Румынии, покончить с этой жизнью. Трусость или понимание, что Саша навсегда останется одна? Он не знал...