Another time, another story...

Выдающимся целителем Джулиет себя отнюдь не считает. Напротив - по сравнению с сестрой, так, по мнению бразильянки, ей и демонстрировать-то нечего... Но отказать Джесси в его просьбе рассказать ему про врачевание девушка попросту не сумела - правда, на себя Джулиет особенно не рассчитывает, поэтому заранее попросила сестру написать для нее "шпаргалку". И вот сейчас - сидит на песчаном берегу озера и старательно разбирает почерк сестры.
На буквы Мишель не скупится - они у нее широкие, размашистые, уверенные... Правда, временами к почерку сестры примешивается другой, с более узкими и аккуратными буквами - Джулиет даже сказала бы, более красивый, если бы буквы не пытались то выскочить из строчки, то слипнуться друг с другом... наверное, это Джильди записывал под диктовку Мишель, пока та на что-нибудь (или на кого-нибудь) отвлекалась, других вариантов Джулиет не видит...
Погода для лета чересчур прохладная - бразильянка планировала понежиться под солнцем, а вместо этого - сидит и кутается в свитер. И как никогда жалеет о том, что магией Огня не владеет - говорят, огневики умеют сами себя согревать, так что их никакие холода волновать не будут...

Для человека, который всю жизнь полагался только на самого себя, Джесси очень быстро сумел «перестроиться», начав верить в магию. Так, по крайней мере, считал сам горбун, и сам удивлялся своей доверчивости. Еще пару недель назад, если бы ему рассказали про затерянный храм в горах, где учат всякому магическому, он бы лишь покрутил пальцем у виска, и попросил бы не приставать к нему, опасаясь, что сумасшествие заразно.
Вероятно, именно поэтому Ловкач старался держаться подальше от всех учителей монастыря, прекрасно понимая, что если он прикоснется к таинствам магии вплотную, то изображать скепсис будет гораздо труднее, и его сложившееся, но уже почти развалившееся, мировоззрение, рухнет окончательно. А Джесси дорожил своим мировоззрением, прекрасно понимая, что рано или поздно придется гостеприимный, но непонятный, монастырь покинуть, и тогда будет очень сложно «перестраиваться» обратно.
Тем удивительней для него самого стало желание заняться врачеванием. Правда, если копнуть чуть поглубже, становилось понятно, что дело даже не в магии, а в личности его сегодняшнего учителя. И даже не желание учиться магии погнало Ловкача сегодня на озеро, а, скорее, желание пообщаться с бразильянкой, что оказалась к нему так добра.
Подойдя к озеру, горбун осмотрелся. Джулиет он заметил сразу, но подходить не спешил, пару минут наблюдая за ней издали. Любовался, можно сказать, рассматривая девушку столь пристально, как никогда бы не решился, если бы она могла это заметить.
Наконец, понимая, что опаздывать не следует, он вышел на берег, и быстро приблизился:
- Привет, - весело поздоровался он, безуспешно пытаясь казаться не столь счастливым. Потом изобразил на лице обеспокоенное выражение: - Слушай, а как мне сегодня тебя лучше называть? Учитель? Наставник? Сифу? Сенсей?

В какой-то момент Джулиет начинает казаться, что она сидит тут и подмерзает уже как-то чересчур долго - но Джесси появляется раньше, чем девушка успевает окончательно уверовать в то, что парень опоздал. Бразильянка тут же сворачивает все свои "шпаргалочные" листочки и прячет их в складках свитера - после чего выпрямляется и с радостной улыбкой машет Джесси рукой. Демонстрировать, как девушка не уверена в своих знаниях, вовсе ни к чему... хотя Джесси наверняка заметит, он всегда каким-то чудом угадывает и замечает...
- Меня? Называть? - удивляется бразильянка. И предельно серьезно отвечает: - Как и раньше, Джулиет... - Все эти разные серьезные приставки девушка считает неуместными и ненужными. Даже когда станет мастером - не уверена, что будет их требовать... если когда-нибудь станет, конечно...
- Садись, - и Джулиет легонько похлопывает ладошкой по песку рядом с собой. И думает, каково это будет, если она начнет прижиматься к парню в попытке согреться - чересчур или не очень... Вспомнив встречу в горах - бразильянка пришла к выводу, что тогда они несколько раз чуть не поссорились из-за какой-то несущественной ерунды. И сегодня - твердо намерена за собой следить и больше так "не срываться" по пустякам, неправильно это, неправильно и некрасиво...

Конечно, Джулиет говорила, что она лишь новичок в магии, и было очевидно, что она будет волноваться. Джесси сам понимал, в какое сложное положение поставил девушку, но попросить кого-то еще для него было непросто. Поэтому для себя он решил, что постарается, чтобы на этом занятии бразильянке было максимально комфортно: не задавать глупых и неудобных вопросов, постараться «настроиться» на волну настроения девушки, и попытаться улавливать ее желания до того, как она их озвучит. Добиться этого будет непросто, но Джесси обещал себе, что приложит к этому все силы.
Вот сейчас, например, от девушки исходили волны неуверенности и дискомфорта. И если неуверенность была понятна: все-таки Джулиет была очень ответственной девочкой и слишком серьезно относилась к этому занятию, то чувство дискомфорта Ловкач не понимал.
Решив разобраться с этим, горбун послушно уселся рядом, и только сейчас, ощутив тепло плеча девушки, осознал, насколько здесь холодно. Глаза его расширились, когда в них отразилось понимание природы дискомфорта бразильянки: она же вообще из тропиков, она тут замерзает даже летом, наверное!
Решительно стянув с себя уже нагретую теплом его тела куртку, Джесси накинул ее на плечи Джулиет:
- Холодно, - пояснил он, жутко смутившись и покрываясь пунцовой краской от неожиданной смелости своих действий. Он хотел пошутить по поводу того, что она выбрала отличный способ учения: заболеть, а потом заставить горбуна вылечить себя с помощью магии, но… в последний момент язык отказался ему повиноваться. И черт его знает, почему.
- Ты ведь знаешь, что я про магию вообще ничего не знаю, да? – осторожно проговорил Ловкач, все еще улавливая некую неуверенность девушки. Что не говори, а полным дураком Джесси не был, так что понимал, насколько обширным может быть предмет. Вот почему он решил слегка сузить круг их сегодняшней беседы. – Расскажи самое начало, пожалуйста. Как вообще это действует? Мы подключаемся к космосу? Чертим на полу пентаграммы, вызываем демонов, и просим у них сил? Долго читаем заклинания?.. Не смейся! Я же говорил, что ничего не знаю!
Джесси надулся и засопел. В шутку, конечно, ибо при этом улыбку был сдержать не в силах.

Ей было весело. Он чувствовал ее смех, даже не слыша его, и осознание того, что он смог рассмешить Джулиет, наполняла горбуна чистым и незамутненным счастьем.
А еще позволяло немного выйти из ступора, после ее поцелуя…
Вообще, конечно, с девушками Джесси уже бывал, образ его жизни предполагает весьма ранее знакомство со «взрослой» жизнью. А Ловкач был удачлив, выигрывал он часто, попадался редко, посему некоторые девушки были не прочь затащить его к себе в постель, несмотря на уродство. И, конечно, были еще и профессионалки, которые за деньги (или за дозу) готовы были лечь в одну постель хоть со всеми бесами преисподней…
Но ни одна женщина до сих пор, его не целовала. Ни в щечку, ни, тем более, в губы. Они просто делали свое дело, шли к поставленной цели, преодолевая отвращение, вот и все. Ни о какой нежности или благодарности речи не шло. И Джесси, будучи эмпатом, это прекрасно чувствовал, ощущая отвращение к себе едва ли не в большей степени, чем женщины, которые оказывались с ним близки.
И никогда он и подумать не мог, что простой дружеский поцелуй в щечку, наполненный истинным чувством благодарности, может сделать его столь счастливым. Ему казалось, что он вдруг стал практически невесомым, что мир вокруг бесконечно дружелюбен: каждый камушек, каждая капелька воды, каждая песчинка и каждая ветка невысоких кустов – все это радостно улыбается ему, разделив с ним его радость. Подарив Джесси свою дружбу – причем дружбу искреннюю, не замутненную какими-то целями, дружбу, по сути, бессмысленную, Джулиет подарила ему гораздо больше, чем могла себе вообразить. Сейчас бразильянка делала его бесконечно счастливым одним лишь фактом своего существования.
Она смеялась тихо, явно сдерживаясь, ее плечи время от времени сотрясались, словно она собиралась зарыдать. И это, в сочетании с весельем, исходящим от нее, было столь прелестно, что горбун застыл, боясь пошевелиться и вспугнуть этот потрясающий миг.
- У тебя очень красивый смех, - вдруг ляпнул Ловкач, прежде чем сообразил, что именно ляпнул. А когда сообразил, залился густой пунцовой краской, лихорадочно стараясь найти слова, чтобы не смутить ее, и чтобы она продолжала смеяться, уткнувшись ему в плечо. И даже учить ей уже ничего не надо, достаточно, чтобы она продолжала так сидеть, пряча лицо за его широким плечом. Пусть она просидит так еще пару тысячелетий, и больше Йорку ничего и не надо…

Хотя частично цель все же достигнута, и громкого хохота не слышно - ребра все равно болят от смеха... но, видимо, на нервной почве, остановиться Джулиет просто не может, только прижимает ладонь к ноющему боку... Может быть, это даже где-то и неприлично - но бразильянка никаких недовольных ерзаний, шебуршаний и прочих движений со стороны Джесси не улавливает. Стало быть, можно продолжать сдавленно хохотать, уткнувшись лицом в широкое и надежное плечо парня и представляя себе здешних грозных мастеров пляшущими в центре какой-нибудь пентаграммы...
Услышав от Джесси смущенное замечание насчет смеха - девушка безмерно удивляется, да так, что разом проглатывает все остатки своего хохота и изумленно выпрямляется. По мнению Джулиет, смех красивым бывает редко, а у некоторых гениев смех и вовсе похож на пронзительный чаячий крик... Тем приятнее оказывается неожиданное замечание Джесси... Бразильянка расплывается в какой-то почти шалой улыбке - и интересуется: - Мне смеяться еще? - И не до конца покинувший Джулиет смех до сих пор еще подрагивает на губах, и лица молодых людей оказываются как-то слишком близко друг к другу - но ни одного движения, чтобы отодвинуться, девушка не только не делает, но даже и не пытается сделать...

- Смеяться, - медленно кивнул Джесси, чувствуя, как мир вокруг вдруг исчез, сузился до размера двух бесконечно огромных темных озер, в которые медленно превращались ее глаза. Фон за спиной Джулиет начал расплываться, а лицо девушки, вдруг словно окуталось светлым ореолом. Но даже это прелестное лицо: этот прекрасный, высокий лоб, не обезображенный ни единой морщинкой; эти брови, так прелестно и умело обведенные косметикой; эти ресницы, что, казалось, трепещут каждый раз, когда она моргала; эти щеки, как будто светящиеся изнутри свежим румянцем; этот потрясающий носик, задорно вздернутый, словно сам сейчас готовый рассмеяться; и даже эти губы, на движение которых он, вероятно, мог бы смотреть бесконечно – все это тоже стало расплываться. Оставались только глаза. Сейчас они превратились в два опаснейших омута – в огромные, потрясающе глубокие воды, в которых Ловкач утопал, словно в вязкой смоле. Джесси никогда и подумать не мог, что у кого-то на свете могут быть такие прекрасные глаза. Он тонул в них, но выбираться не было никакого желания. Он утопал, погружаясь все глубже и глубже в эти омуты, чувствуя, как мимо пролетают тысячелетия…
…Глаза защипало. Джесси очнулся как от толчка, мгновенно осознав, что уже десяток секунд пялится на Джулиет, не в силах моргнуть. Тут же смежил веки, каленым железом навсегда запечатлев в мозгу эти мгновения: лицо, освещенное светлым ореолом, и взгляд, в котором тонешь, но не желаешь спасаться.
- Если хочешь, могу опять сказать что-нибудь смешное, - заявил Ловкач, вдруг заинтересовавшись ленивым бегом волн, что накатывали на берег, и поэтому отвернув лицо от лица бразильянки.
Не хотелось думать, что она приняла его за полного идиота, когда он, как завороженный смотрел на нее. Она могла подумать что угодно, но вряд ли что-то хорошее. Джесси даже мысленно испустил горестный вздох, размышляя о том, насколько это разглядывание подпортило его репутацию в глазах девушки. Придется постараться, чтобы она окончательно в нем не разочаровалась…
- Например, я думал, что, чтобы начать колдовать, надо обязательно надевать какой-нибудь плащ с нарисованными на нем звездочками, и волшебный колпак, - начал вспоминать подслушанные в детстве сказки горбун. Самому ему сказок не рассказывали. – А еще бороду. Длинную и белую. Какой волшебник без бороды?...
Он глянул на девушку искоса, потом вздохнул:
- Она бы даже с бородой выглядела прелестно .
- У тебя вот есть борода? – спросил Джесси вдруг. – Если нет, то все, капец… надо одалживать у сестры. У нее – наверняка есть. Еще и запасная, наверное, где-то припрятана. На всякий случай.

И ничего такого Джулиет не думает. И немигающий взгляд Джесси вовсе не кажется смешным - бразильянка в эти мгновения сама замирает, почти не дыша. Как будто два столкнувшихся взгляда - это какой-то очень важный контакт, глаза в глаза, связующая ниточка понимания, еще чуть-чуть - и слова станут совсем не нужны, не придется тяжело в них барахтаться, мучительно подбирая нужные и самые правильные, глаза все скажут сами... И когда Джесси вдруг моргает, а потом и вовсе отворачивается - это почти больно. И Джулиет, кажется, даже слышит в воздухе тонкий и печальный звон оборвавшейся струны... Удержать слетающий с губ вздох девушка не успевает - но старательно делает вид, будто ничего такого не произошло. Все нормально, всев порядке... волшебная мантра, которая должна сработать, непременно должна...
- Нет, у сестры никакая борода надолго не задержится, сгорит, как спичка. Разве что у ее мужа где-нибудь завалялась, он огневик не такой буйный, - бразильянка по мере своих возможностей поддерживает вымученный разговор. - Нет, здесь с колдовством все как-то даже... разочаровывающе прозаично, что ли... - Повода отодвигаться Джулиет не видит - пока ее впрямую не сгонят, она завоеванные сантиметры никому не уступит. Напротив - бразильянка кладет голову на плечо парня, стремясь вообще убить расстояние между ними, сократить до аккуратного нуля. - Здесь все волшебство осуществляют по системе семи чакр. Для такой-то магии - активируешь такую-то чакру и нужным образом используешь, и никаких пентаграмм и космических источников не надо... Джесси, скажи, пожалуйста...я тебе нравлюсь? - И как только этот вопрос срывается с губ - становится легче, немного, но легче, какая-то часть напряжения исчезает... Так вот оно, оказывается, что в душу вцепилось...

О, знала ли Джулиет, какой сладостной пытке подвергает горбуна, просто находясь рядом с ним столь близко? Не думаю. И Джесси не думал, хоть мысли его мелькали с ужасающе скоростью, сменяя одна другую. Для него бразильянка была воплощением всего чистого, невинного, доброго… почти святого. Она была тем единственным существом во вселенной, кого Ловкач был готов защищать даже от Господа Бога, если бы он в него верил. Эта девчушка воплотила в себе все, чего горбун был лишен: теплоты, искреннего доверия и дружбы. И ради этого Джесси был готов отдать все на свете, лишь бы она оставалась такой же, вела себя так же искренне и прямо, не пыталась от него что-то скрывать и лукавить. Он долго думал, в чем же отличие Джулиет от других, пока, наконец, не понял: девушка не пыталась не замечать его уродства, она его и вправду не замечала. Для нее Джесси был нормален, и уже сам этот факт делал бразильянку исключительной.
Поэтому он и млел, таял, словно снежинка в ладони, когда она была рядом, его несносный характер плавился, как воск свечи. Острые углы его нрава, которые всем вокруг приходилось огибать, чтобы не напороться на жесткий, а иногда, и жестокий ответ, оплавлялись, полностью обнажая сердцевину его души, стоило ей прикоснуться к нему.
Именно поэтому вопрос Джулиет прозвучал для Джесси, по меньшей мере, странно. Нравится ли она ему? Да он готов сравнять эти горы с землей, лишь бы она почаще бывала с ним рядом! Он готов бросить все, что делает Ловкача Ловкачом – лишь ради одной ее улыбки! Что за глупый вопрос?!
- Нравишься, - по-прежнему, боясь глядеть на нее прямо, ответил горбун. Потом тяжело вздохнул, и признался: - Я тебе даже больше скажу… Помнишь, я говорил, что я в шаге от того, чтобы без памяти в тебя влюбиться… Так вот, я понятия не имею, сделал я еще этот шаг, или нет…
- …Я же понятия не имею, что значит любить, - хотелось ему добавить. – Никогда никого не любил. И меня никто…
Потом вдруг спохватился:
- Конечно, если ты имела в виду это, под словом «нравлюсь», - быстро заморгал он, думая о том, как глупо может все получиться. И если она вдруг сейчас над ним посмеется, это будет одновременно и больно, и… легко. Понятно. Привычно. И, что самое странное, Джулиет не станет от этого ему меньше нравиться. – Потому что, мало ли, вдруг ты что-то другое имела ввиду… Правда, я не могу вот так сходу придумать что, но это не значит, что совсем ничего нельзя придумать… Хотя, даже в любом другом случае, конечно, ты будешь мне нравиться…
Джесси сам понимал, что несет чушь, но остановиться так просто было непросто. Странно, что этот глупый вопрос бразильянки, вдруг так взволновал его. Но совсем нет ничего странного в том, что тема занятия как-то отошла на второй план, и разговор о чакрах и способах добычи магии из ниоткуда, показался сейчас каким-то… несущественным.

- Нет, отчего же? Я спрашивала именно об этом, - тепло улыбается Джулиет. И набирается смелости для следующего чересчур прямого - нет, уже не вопроса, а действия. На несколько мгновений бразильянка приподнимается, словно собираясь уйти - а потом садится к Джесси на колени, полагая, что парень ее не сгонит. Легонько ерзает, устраиваясь поудобнее, одной рукой обвивает плечи Ловкача - и продолжает идти по пути скользких разъяснений, задавая следующий прямой и, возможно, несколько неприятный вопрос: - Если я тебе так нравлюсь... почему же тогда ты меня не поцелуешь?
Вообще заводить разговор о поцелуях для Джулиет - шаг неслыханной смелости, обычно девушка даже и думать об этом как-то стесняется, и если уж целует - то старается сделать это едва ли не вскользь, максимально незаметно для самой себя... обычно. Но не в данной ситуации. Поцеловать Джесси - эта мысль неожиданно легка и даже приятна... Но делать шаги в чью-то сторону в гордом одиночестве - это не столько сложно, сколько долго... и Джулиет всеми силами старается подтолкнуть Ловкача к тому, чтобы он делал шаги ей навстречу, и даже не обязательно - семимильные...

Он знал, насколько Джулиет удивительна, насколько прекрасна. Ощущал, как вязнет в какой-то призрачной паутине, которую она вокруг него сплетала, но поделать с этим ничего не мог. Да и не хотел, честно говоря… Вместе с тем, Джесси также и понимал, что с каждым мгновением, рядом с ней, он теряет какую-то часть себя, исчезает, словно кусок глины, который в руках мастера превращается в нечто иное, отличное от этого самого куска... Вместе с тем, горбун вдруг невероятно четко осознал, что она может сломать его в любую секунду, что стоит ему вот сейчас ощутить хоть капельку фальши, хоть капельку лжи, исходящей от нее, и этот кусок глины вдруг расколется, разорвется, разломается, превратившись в жалкие ошметки…
…Проблема была в том, что фальши не было. Она просто села ему на колени и обняла. Просто. Обняла. Без ехидства, без предвкушения чего-то веселого, без нервной тряски перед розыгрышем. Искренне и нежно.
А когда он услышал ее голос, Ловкач вдруг понял, что после такого и умереть не жалко. Он услышал то, что мечтал услышать всю жизнь от такой девушки, как Джулиет, при этом зная, что она действительно хочет, чтобы он ее поцеловал.
Но сама мысль об этом казалась кощунственной. Джулиет была… почти богиней в глазах Джесси. Она была слишком красива, слишком умна, слишком добра, слишком молода, слишком… хороша, чтобы такой, как Джесси мог осквернять ее своими губами. Она была достойна гораздо большего, чем горбун…
- Потому что я трус, - грустно улыбнулся Джесси, приобняв ее за плечи, и приблизив свое лицо к ее. – Я боюсь тебя… то есть своего отношения к тебе.
Ловкач еще никогда не был ни с кем настолько искренен. Жизнь научила, что искренность – слишком ценна, чтобы ею разбрасываться, что ее надо беречь, ибо она открывает слишком много уязвимых мест… Но Джулиет… с ней невозможно было не быть искренним. С ней он казался себе слабым или глупым, но она принимала его таким. Или делала вид, что принимала…
Он прижался своим широким лбом к ее прекрасному лобику, словно пытаясь так передать свои мысли, свои чувства, свои ощущения, ибо выразить их словами был не в силах. Ее глаза были слишком близко, чтобы не раствориться в них, поэтому он смежил веки, вдыхая ее аромат, вместе с ее выдохом.
А потом взял ее за руку, приблизил тыльную сторону ее ладони к губам, и нежно поцеловал ложбинку меж костяшками указательного и среднего пальца. Только после этого он открыл глаза, боясь встречаться с ней взглядом:
- Тогда моя очередь спрашивать: я тебе, получается, тоже нравлюсь? – снова ляпнул он, не подумав, и тут же пожалел об этом. Вот только слово не воробей…

В руках Джесси Джулиет замирает - словно нежная птичка в теплых и надежных ладонях - и, кажется, от волнения даже не дышит, ловя каждое слово парня. И сама ведь до конца еще не знает, что именно хочет услышать...
Что угодно, только не это.
Без дополнительных объяснений - Джулиет трактует для себя страх парня самым неподходящим образом. Раньше думала, это только в напыщенных и в высшей степени лживых романах бывает - когда парень в своих мыслях возводит девушку на какой-то поднебесный пьедестал, а потом сам же боится к ней прикоснуться, как к чему-то неземному и недосягаемому... Неужели и в жизни - бывает?...
- Бояться не надо, - шепчет Джулиет - вдруг словно разом куда-то пропадает голос, и остается один только загнанный шепот. И невольно закрывает глаза - когда губы Джесси касаются ее руки. Это больше всего похоже... пожалуй, на ожог - но ожог бесконечно сладкий, и в костяшках пальцев вдруг обнаруживаются ранее неведомые нервные окончания, заставляя чувствовать каждое прикосновение вдвое, втрое, вдесятеро острее и ярче... Джулиет крепко сжимает руку Джесси - и неосознанно тянется к парню, с отчаянием бросающегося головой в омут почти страстно шепчет: - Нравишься... очень нравишься!...
И все - пути назад больше нет, сказанных слов не вернуть, как не вернуть удар на дуэли... Но лучше уж так - чем постоянно отмалчиваться, глотать и недоговаривать...

Господи, до чего же глупо…
Да, очень глупо, но он не ожидал услышать от нее такие слова. А ожидал… не знаю чего. Чего угодно, но не того, что Джулиет признается в том, что он ей тоже нравится. Это было слишком нереально, невозможно и… неправильно. Он почти жаждал почувствовать ее ложь, с удивлением понимал, что ждет, когда же она отскочит от него, чтобы рассмеяться, и с насмешкой спросить: «Неужели ты в это поверил, горбун?»…
Он ждал целую секунду, которая тянулась и тянулась, напрягся, сжался в комочек, включил все внутренние блоки, пытаясь окаменеть, превратиться в твердый и непрошибаемый кусок скалы. Секунда продолжала тянуться, растягиваясь в вечность, но, наконец, нехотя перешагнула некий рубеж, только лишь для того, чтобы умерев, родиться вновь… И по новой… И еще…
Мимо проходила вечность за вечностью, но Джесси никак не мог дождаться взрыва смеха… в чувствах Джулиет творилось нечто странное, но Ловкач вряд ли бы сейчас смог понять, где заканчиваются его собственная буря эмоций, и где начинаются чувства бразильянки.
Она словно ждала чего-то. А он не понимал, чего от него ждут, почему, наконец, не ударят, ведь он полностью раскрылся. Где же он этот подлый, но спасительный удар, который вернет мир в привычную колею, где горбун точно знает свое место?
Он осторожно приоткрыл один глаз. Совсем чуть-чуть, просто когда ждать стало уже почти невыносимо…
…Ее лицо все еще было слишком близко. Он широко распахнул глаза, вдруг с ужасом поняв, что их губы разделяет всего несколько сантиметров. Его разум мгновенно погнал его прочь, приказывая отшатнуться, но что-то странное, какая-то тупая, ноющая боль в глубине груди натужно умоляла кинуться вперед, и накрыть ее губы своими. И Джесси замер, раздираемый на части, окаменел в растерянности и бессилии.
А потом вдруг качнулся вперед, словно рванулся в последний бой, прижал Джулиет к себе, спрятав лицо у нее в волосах, подальше от ее слишком красивых глаз.
- Если ты сейчас вдруг растаешь, - прошептал он вдыхая умопомрачительный аромат ее волос, - ибо окажется, что я всего лишь сплю, то… проснувшись, жить дальше будет очень непросто…